Бандиты ушли. Розовое солнце весело выпрыгнуло из-за синевы Стрижевских лесов и засверкало по втоптанному сапожищами льду луж посреди улицы. Пахло гарью. По Среднину бродили кучками взлохмаченные хмурые мужики, а на дороге к выгону лежал, раскинув руки, кудлатый парень, и стеклянные глаза его, не мигая, глядели навстречу утру и улыбающемуся солнцу. Над парнем голосила простоволосая баба, а рядом выла собачонка. Баба сморкалась в кулак и изредка злобно пинала ногой собачонку:
– Уйди ты, проклятушшая. Без тебя тошно, – и снова голосила и сморкалась в кулак.
Гурда давно уже вылез из колодца и сидел без шапки на крыльце школы, спрятав в руки лицо. Сторожиха, кряхтя, пронесла воду обмывать мертвую учительницу. Потом вернулась к Гурде:
– Иди-ка, сердешный, чайку испить. Намаялся за ночь-то. Куда теперя головушку склонишь?.. А Марея Павловна прямо, как живая... – и начала утирать глаза подолом исподней юбки. – Я со страху чуть ума не решилась...
Гурда молчал и все глубже запускал пальцы в волосы. Сторожиха еще постояла, повсхлипывала и пошла в школу.
На улице мужики спрашивали друг у друга, когда хоронят мучеников и будут ли их хоронить с попом. Ребята играли в бандитов и лупили парнишку, одетого в материн полушубок.
А солнце вздымалось все выше и выше и вскоре раскололо вмятые в землю льдинки, и они дружными ручьями зазмеились по улице. С крыш, чмокая, падала капель.
Тревожную ночь сменил тревожный день.
Наконец, Гурда встал, тряхнул волосами и пошел к исполкому. Мужики жалостливо глядели вслед.
– И как это в ем силы достает? Просидел в колодце. Руки чуть не отморозил. А все ничего.
– Известно, привычка. На фронте привык.
К Гурде никто не подходил. Только один юркий Семеныч решился:
– Товарищ Гурда, а товарищ Гурда, куда убитых сложить прикажешь?
Гурда задержался.
– Многих порешили?
– Нет, самую малость. Учительшу Марею Павловну, милиционера, вдову Настасью, двух братанов Баланиных, да Васька Евстигнеев на выгоне лежит. Еще бандит один за исполкомом сдох.
Гурду обожгло. Хоть узнал раньше, но понял только сейчас: Марья Павловна убита. Ответил тихо.
– Снесите всех в школу.
– А вы как, товарищ Гурда, после колодца-то? Ничего?
– Ничего.
– Не очень отморозились?
– Не очень.
– То-то. А мы все уж больно жалели, как это вы там просидели экое время. Веревкой, што ль, споясались?
– Нет, за веревку держался. Чуть не утоп.
– А долго вы так?
Гурде начали надоедать вопросы, и он круто повернулся итти обратно, но вдруг увидел, что в конце села догорала изба, около которой копошилось еще с десяток людей.
– Чья изба сгорела?
– Ваша.
– Моя?
– Да. Бандиты запалили.
Сразу вспомнил о ревматичной матери, о которой еще ни разу не подумал.
– А мать?
Семеныч промолчал и отвел глаза. Гурду охватило беспокойство. Бросив Семеныча, он быстро зашагал к своей горящей избе. Перед избой теребил мужиков:
– Что же не отстояли, братцы?
– Куда тут? В такую-то пальбу!
Секретарь исполкома длинной деревиной разрывал головешки и от жары отвернул лицо в сторону. Увидев Гурду, секретарь бросил деревину и подошел к нему.
– Примите мое сочувствие, товарищ Гурда. Мамаша ваша геройски скончалась в огне. Горю пролетарским негодованием и жаждой мести.
Секретарь был пьян с вечера, и сейчас от него еще пахло самогоном. Гурда отмолчался, и только теперь смутная тревога за себя, за будущую жуть одиночества, кольнула его: нет дома, нет Марьи Павловны, нет матери. Увидев позади себя Семеныча, спросил его:
– Сатана где?
– А кто его знает? Не то на завод ушел, не то на охоте.
Сзади крикнули:
– На охоте! Сам видал, как он с ружьем по выгону шел.
Гурда:
– Как придет, немедленно арестовать его и привести ко мне. Семеныч, собери моих. Ты отвечаешь.
Семеныч думал было спрятаться за чью-то спину, но было уже поздно, и он нерешительно протянул:
– Оно, конешно, Сатану обязательно арестовать надо. Сделаем, товарищ Гурда, за первый сорт.
А солнце разжигало хмурые лица и путалось в лохматом чубе Гурды. И как-то не вязался с весенним плясом капели и запахом прелой земли едкий запах гари от догоравшей избы. На соседнем дворе горланил петух. Было время обедать. Но мужики боялись звать Гурду к себе: как бы не проведали бандиты и не отомстили. Только секретарь ломался перед ним:
– Ввиду того, что у вас нарушено местожительство, милости прошу к нашему шалашу. Уплотнимся. А бабу к чер-р-ртям пошлю. Чем богаты, тем и рады.
Но Гурда ушел к школьной сторожихе.