Романовские приехали через два дня. Дежурил Семеныч и еще двое. Как увидели, что к Сатане прошли двое незнакомых, обрадели, и дрожь по телу прошла, как после свадьбы перед молодой женой. Зарядили ружья и ждали. Ждали долго, чуть не всю ночь. Уже под утро распахнулась дверь, и кто-то вышел на крыльцо, попыхивая папироской. Из темноты выпрыгнуло:
– Кто такой?
– А тебе что?
Голос не Сатаны, и Семеныч взялся за дело. Тупо стукнул приклад об голову, и огонек от папиросы покатился под крыльцо. Одного не стало. Другой – в избе. За этим зашли просто туда. Когда тот выдернул из штанов револьвер, Сатана схватил его за руку, и он только успел злобно проскрипеть:
– Засада... Ладно... Ответите...
Ночью же доставили связанных приезжих Гурде, а на утро через завод он переправил их в город. После немного постреляли, напугав баб, которые подумали, что опять пришли бандиты.
Как уговорились, Сатана выбежал из избы и помчался к Стрижевским лесам. Отбежав сажен сто, он вернулся назад и для хитрости разбил окно в своей избе. А после зашагал сначала по перелеску, потом по лесорубной дороге, а потом еле видными тропками, которыми раньше бродил за дичью. Шел наугад. Ночь тихая. Небо – шатер из звезд, и голубые светляки их трепетали в просветы между деревьев. Сатана шел и шел, похрустывая сапогами по снежной корке. Ему все равно. Не удастся, – плохо. Но только, зачем не удастся? Про Сатану там знали. Не впервой письма переправлял. И если придет, встретят, как своего. А страху нет. Суметь бы все следы замести. Романовские пока что не докажут. Крепко скрутили их. Наверное, по железной дороге в город отправят. А ему что? Бабы нету, робят тоже. Сам, как перст. Сумеет отплатить за Настасью.
Сатана подошел к бандитскому логову, когда утреннее солнце заиграло пятнами на высоких соснах, еще не успевших стряхнуть с себя ночного холодка. Выставленный в секрет рябой Афонаська долго не пускал Сатану.
– Хто такой будешь?
Но Андрюшка ловко попал в нужный тон.
– Доведи к атаману, – скажу.
– К какому еще атаману?
– А к вашему. Чего кричишь? Не знаю, што ль, чьи будете.
– А знаешь, так и проваливай к чортовой матери, покудова цел.
– Вот и не уйду. Доведи к атаману, – потому первостепенное дело. Я, может, в вашу бандитскую организацию человек со сто достану, а ты, дурень, препятствуешь.
Афонаська недоверчиво глядел на Сатану, не зная, что делать. А потом неожиданно ткнул его в спину.
– Валяй! Пойдем!
Шли узенькой извивчатой тропкой в самую густоту леса. Над тропкой корявыми переплетами торчали голые ветки, которые Афонаська раздвигал руками, и от этого они хлестали шедшего сзади Сатану по лицу и по шапке. Сатана ругался.
– Эй, ты, рябая рожа, короче на поворотах.
– Ты кому это? Не мне ли?
– Конешно, не вчерашнему дню.
– Чаво лаешься?
– А ты ветками-то не больно орудуй, а то как раз глаза к дьяволу выколешь.
– Ничего. Не велика птица. Кривым походишь.
Тропка постепенно сошла на-нет. Продирались прямо сквозь густую целину, еще не обогретую солнцем. Его лучи скользили по верхушкам деревьев и терялись в мокрой паутине сучьев. Афонаська мурлыкал песню, Сатана молчал.
Вдруг деревья разредились, и только путаный кустарник охранял еще бандитское логово. Но вскоре и он, забежав в овраг, потерялся в его изрытых окраинах. За оврагом черными проталинами и лысинами нерастаявшего снега улыбалась поляна, на которой лихо гуляло апрельское солнце. Вверху – синь безоблачная, теплая, смотри – не насмотришься. Внизу на поляне земля изрыта. Три землянки, начатый сруб, палатка да десяток шалашей. Перед одной землянкой бородатый мужик в расстегнутом полушубке колол дрова. У потухающего костра трое, тоже в полушубках, спорили. Афонаська еще с оврага заорал:
– Братва-а! Здорово живете-е!
Один лохматый встал от костра и пошел навстречу, держа винтовку на плече дулом вниз. От него крепко пахло самогоном. Поровнявшись с Афонаськой, встал, сдвинул шапку на лоб, почесал в затылке и зевнул.
– А-аа-а... Кого привел? Языка што, ль?
– А кто е знат? – добродушно ответил Афонаська. – Может, язык, а может, другой хто. Сам напросился.
Мужик зевнул другой раз.
– А паролю спрашивал?
– Не-ет. Запамятовал.
– Дура!
После к Сатане:
– Хто будешь?
– Не твоей пьяной башки дело.
Мужик поднял голову.
– Эге! Зубастай! Чего надоть?
– Сказал, не твое дело. Веди к Свистунову.
Мужик опять зевнул.
– А и впрямь. Афонаська, сведи-ка его к командеру.
Афонаська повел Сатану к одной из землянок. Перед землянкой Свистунова Афонаська высморкался и отер ноги о грязный снег. Вошел туда и вскоре позвал Сатану.
В землянке было полутемно и душно. Горела керосиновая лампочка. Свистунов лежал на походной кровати и, должно быть, только что проснулся. Голос у него был сиплый.
– Откуда?
– Из Среднина.
– Зачем?
– Письмо от Романовских привез.
Свистунов быстро вскочил на постели.
– От Романовских? От обоих?
– Конешно.
– Давай сюда.
Сатана снял шапку и вынул из-под пропахшей потом подкладки конверт, на котором стояло: «Свобода и революция. Свистунову». Свистунов читал письмо, быстро бегая глазами, и все время повторял: так, так, так... так... так-так... Кончив, он вскинул на Сатану бегающие глаза:
– А где ты их видел?
– Так они же ночевали у меня. А под утро нас и застукали. Все Гурда, чтоб ему кашей подавиться. Одного Романовского не то порешили, не то поранили. Другого живьем взяли. Не успел даже нагану из штанов вытащить. А я, как завидел неладное, схватил письмо, махнул в окно и давай бог ноги. Версты три бегом бег. Насилу отдышался.
– Что ж тебе Романовские говорили?
– Мне-то мало што. А вот промежду себя разговаривали.
– А ты помнишь, о чем они между собой говорили?
– Ну, да, помню. В другой уезд собирались. Говорили, что здесь набор плохо идет. Большевики да Гурда здорово мешают... Да, окромя всего, и налет подкузьмил.
Свистунов перебил:
– Ты говоришь, что ты из Среднина?
– Из него из самого.
– А где ты во время налета был?
– Я? В Стрижевских лесах. Охотился. К вечеру пришел.
– Что же мужики говорят?
– Не больно довольны твоими робятами.
– Гурда жив?
– Жив, подлец. Хорохорится.
– Чем же недовольны мужики?
– Говорят, коли злы на Гурду, так и разделывались бы с ним. А то наши здря пострадали.
– Кто же пострадал?
– Да так. Убили кое-кого.
– Много?
– Нет. Человек пять, не больше. Да я не больно все знаю. Сказываю, к вечеру пришел, не успел ни с кем и переговорить путем. А ночью – облава.
– Чем занимаешься?
– Охотничаю.
– Земля есть?
– Какая земля? Курицу выгнать некуда.
– Фамилия как?
– Андрюшка Сатана.
Свистунов вскинул голову и поглядел в упор:
– Это ты самый Сатана и есть? Как же! Романовские писали и так говорили. Что же раньше ко мне не приходил?
– Недосуг было. Да думаю, надо же кому-нибудь на селе быть да письма доставлять.
– Верно. Большевиков любишь?
– Како люблю! Вот они мне где, – и Сатана показал на затылок.
Свистунов засмеялся.
– Ничего. Мы им немало крови попортили.
Свистунов, молча, разглядывал Сатану. Вдруг он усомнился.
– Смотри, Сатана, если обманешь, – расстреляю. Ни одной минуты в живых не останешься.
– Зачем расстреливать? Мы и так на тот свет дорогу найдем.
Во время разговора Афонаська обогрелся и, сидя на пеньке в углу землянки, клевал носом. Сатана стоял, ухарски заломив заячью шапку на левое ухо, и все время сторожил сам себя, не сболтнул ли, часом, лишнего. Но все шло, как по маслу. И только когда Свистунов отпустил Сатану, он понял, чего стоило ему это первое испытание и чего это еще будет стоить.
Когда шли в другую землянку, где Свистунов велел поместить Сатану, Афонаська лениво расспрашивал его.
– К нам, што ль, пришел?
– А к кому же? Не к лешему.
– Что? Убег?
– Нет, на машине приехал.
– Чего путем не отвечаешь? Жалко, што ль? Самогон пьешь?
– Нет, нюхаю.
– Дурак.
– А мне сказывали, што тебя рябым зовут. Значит, наврали.
Афонаська раскрыл рот.
– Ты про кого же это?..
Но не кончил. Вошли в землянку, в которой Афонаська сразу лег на нары и заснул. В землянке было человек восемь. Четверо играли в карты. Один мешал что-то в горшке. Остальные лежали на нарах и курили. Так же, как и у Свистунова, в одном углу горела керосиновая лампочка. Над входом висел фонарь. Пахло онучами, потом, махоркой и самогоном. На Сатану никто не обратил внимания. Он немного постоял, потом лег на край нар рядом с Афонаськой и вскоре захрапел.