Квартира только что снята. Почти все вещи распакованы. Звонки, правда, уже действуют, но зато также установлено, что пропали без вести: шуба с "бобровым" воротником из шкуры кошки, выкрашенной под медведь и проданная, как суслик, черное платье жены с кружевами, зеркальце, привезенное из-за границы контрабандой, столовые часы, восемнадцать банок варенья, плод долгой летней работы, и -- что всего обиднее -- дорогой письменной стол -- настоящий орех.
Каким образом вышло, что бесследно исчез огромный письменный стол -- так и не удалось выяснить. Последний раз его видели на возу, рядом с кухаркой.
Что потом случилось -- неизвестно. Кухарка прибыла в несколько помятом виде, а стол "обронили".
Муж выпросил в дворницкой ящик из-под апельсинов, накрыл его клеенкой и сел писать свои донесения и заявления.
Знакомым был разослан новый адрес и... тут-то началось!
Два дня было тихо. На третий, с утра, послышался звонок. Явился посыльный; у него в руках была довольно большая картонка, скрывавшая что-то тяжелое.
Катя с Колей выбежали в переднюю.
-- Это начальник станции, -- решила Катя, взглянув на его красную фуражку.
-- Начальник станции, -- обратился к нему Коля, -- а зачем ты пассажиров давишь? Что они тебе сделали?
Но начальник станции, не отвечая на тяжкое обвинение, сказал:
-- Посылают с Гороховой.
В картоне был торт.
Это Лошадинские поздравляли с новосельем.
Посыльный потребовал на чай. Получив двугривенный, он снял фуражку и произнес:
-- С новосельем!
-- Спасибо, -- поблагодарили хозяева.
-- С новосельем. От себя, значит, поздравляю... с морозцем...
Пришлось опять дать двугривенный. Больше он не поздравлял.
Через полчаса, черным ходом, явилась чужая горничная.
-- Жеребцовы прислали к новоселью торт, -- сказала мама и начала развязывать картонку.
Торт был шоколадный. Катя едва успела ткнуть в самую мякоть указательным пальцем, как явился Троечкин.
Дядя Троечкин был молодой человек с такими длинными руками, что мог, обхватив маму за талию, свободно скручивать папиросу. Вероятно, папа не любил его папирос, потому что при нем он этого не делал и курил без талии мамы.
Троечкин поздравил с новосельем и поднес торт, очень большой и красивый. Сверху сахаром была надпись:
-- Вспоминайте о сладком.
Надпись он сам выдумал и даже утверждал, что это его почерк. Но ему не верили, а за торт благодарили. А папа не говорил о том, что есть люди, которые должны деньги, но не отдают.
После Троечкина явилась Телегина. Она была толста и богата, и поэтому мама с папой ее очень любили, и мама целовалась с ней при встрече и прощании -- сколько могла.
Затем опять пришел посыльный и принес песочный торт. Ему дали тридцать копеек и один гривенник фальшивый -- всего сорок. Потом -- другой посыльный с тортом "мокка". Потом одновременно позвонили с парадной и черной лестницы, и Катя с Колей с радости не знали, куда бежать. Поздравили также два торта кремовых, совершенно одинаковых; потом дворник принес "бабу", неизвестно от кого. Еще посыльный. Еще горничная. Супруги Овсовы. Дворник от Подседельниковых с сыном. Посыльный.
Звонки и визиты кончились поздно вечером. В одиннадцать часов кто-то стучался в дверь, но все притворились спящими, и его не впустили. Через несколько минут осторожно отперли дверь и увидели на лестнице большой сверток...
-- Мама, -- крикнул Коля, -- тебе аист маленького сына принес. Надо сказать папе.
-- Это не маленький сын, -- возразила Катя, -- а шоколадный торт на новоселье.
Стали подсчитывать полученные торты. Семь кремовых, три песочных, один "мокка", шесть яблочных, пять шоколадных, одна "баба" и один неопределенного наименования. Всего двадцать четыре штуки.
Мама в изнеможении села. Папа в ужасе посмотрел на стол и тихо произнес:
-- Что с ними делать?
С утра встали рано. Булок к чаю не покупали, и весь дом питался тортами. Катя с Колей набросились на печения, как коночная лошадь на овес. Кухарка сидела в кухне на табурете и приговаривала:
-- Хорошие господа, нельзя сказать. Господа-то хорошие.
Дворник принес дрова и ему дали четверть "бабы".
Обеда не варили и ели торт. Меню было такое: к супу торт песочный, к жаркому торт яблочный и огурцы, к сладкому торт шоколадный.
Вечером ели торт. Жевали неохотно, закусывая хлебом и сардинками.
К следующему дню шесть тортов, слава Богу, оказались съеденными. Папа уж начинал подумывать о победе и о том, что к следующему воскресенью можно будет заказать котлеты, как вдруг явились с поздравлениями Подпругов, Жеребцовы и Подкович. Таким образом, убыль в тортах в полчаса была пополнена.
Наступили третьи сутки. Было похоже на то, что в доме холера, или, по крайней мере, вся квартира потерпела кораблекрушение.
Мама стонала в спальне и на всю квартиру кричала, что она ошиблась выбором -- ей надо было выйти за Троечкина. Папа посылал к черту ее, Троечкина, и всю квартиру. Коля ревел, Катя ревела. Кухарка, стоя у холодной плиты -- ее все время не топили -- ворчала:
-- Ну, и господа! Ну, и пишша...
Все звонки испортились, и можно было подумать, что они тоже объелись тортом. Вероятно, звонили и другие визитеры, но им уж никто не отпирал.
На пятый день подохла канарейка. Она одна съела два яблочных торта, потому что семя, приготовленное для нее, ночью сожрала кухарка. Неизвестно куда делась и канареечная кость. Все, что было в доме съестного, давно было уничтожено.
-- Хлеба! Папа, хлеба! -- кричала Катя, и ее крик без перерыва длился уже вторые сутки.
Коля был весь в жару. Папа едва держался на ногах, поставил ему под мышки барометр и получил показание:
-- Ветрено, к вечеру снег.
-- Плохо, -- подумал он: -- умрет: такой температуры еще не было в медицинской практике...
Из спальни жены доносилось причитывание:
-- Изверг. Вспоминайте о сладком! Подлец! Все мужчины одинаковые! Я должна была выйти замуж за Телегину. Я каталась бы на собственных рысаках, а не ела бы черствый торт!
-- Плохо, -- опять подумалось мужу, -- Умрет: такого бреда еще не бывало.
Спустилась ночь, забрезжил рассвет и опять потянулся длинный, страшный день. Звонки по-прежнему не действовали, электричество коптило, растения в цветочных горшках увяли, канарейка, объевшись тортами, лежала, вытянув свою мертвую головку.
После обеда, т. е. после времени, назначенного на обед, потому что его не варили, явился современный нищий.
Собственно говоря, у него было в банке на текущем счету 2,000 рублей; он собирался обобрать квартиру, но, увидев папу и приняв его за привидение, пустился бежать.
Папа на коленях умолял его спасти семью. Нищий -- он также когда-то был женат и даже вдов -- сжалился.
За пятнадцать рублей он согласился съесть все восемь оставшихся тортов, причем один был кремовый
Кончил он работу вечером. Ему дали на чай три рубля, и он, шатаясь, отправился звать доктора.
Через две недели всякая опасность миновала.
Но Коля -- так говорит доктор -- на всю жизнь останется идиотом.