Как читатели, вероятно, помнят, граф был очень умерен в еде. Поэтому Альбер выразил опасение, что парижский образ жизни с самого начала произведет на него дурное впечатление своей наиболее материальной, хотя в то же время наиболее необходимой стороной.
-- Дорогой граф, -- сказал он, -- я сильно опасаюсь, что кухня улицы Эльдер понравится вам меньше кухни Пьяцца-ди-Спанья. Мне следовало заранее осведомиться о ваших вкусах и заказать блюда, которые вы предпочитаете.
-- Если бы вы знали меня ближе, -- ответил, улыбаясь, граф, -- вас не заботили бы такие пустяки. В моих путешествиях мне приходилось питаться макаронами в Неаполе, полентой в Милане, оллаподридой в Валенсии, пилавом в Константинополе, карриком в Индии и ласточкиными гнездами в Китае. Для такого космополита, как я, вопроса о кухне не существует. Где бы я ни был, я ем все, только ем понемногу; а как раз сегодня, когда вы сетуете на мою умеренность, у меня волчий аппетит, потому что со вчерашнего утра я ничего не ел.
-- Как со вчерашнего утра? -- воскликнули все. -- Неужели вы ничего не ели целые сутки?
-- Да, -- отвечал Монте-Кристо. -- Мне пришлось свернуть с дороги, чтобы собрать некоторые сведения в окрестностях Нима, это несколько задержало меня, и я не хотел нигде останавливаться.
-- И вы пообедали в карете? -- спросил Морсер.
-- Нет, я спал; я всегда засыпаю, когда мне скучно и нет охоты развлекаться или когда я голоден и нет охоты есть.
-- Так вы, значит, можете заставить себя заснуть? -- спросил Моррель.
-- Почти что так.
-- И у вас есть для этого какое-нибудь средство?
-- Самое верное.
-- Вот что пригодилось бы нам, африканцам, -- сказал Моррель, -- у нас ведь не всегда бывает пища, а питье -- и того реже.
-- Несомненно, -- сказал Монте-Кристо, -- но, к сожалению, мое средство, чудесное для такого человека, как я, живущего совсем особой жизнью, было бы опасно применить в армии; она не проснулась бы в нужную минуту.
-- А можно узнать, что это за средство? -- спросил Дебрэ.
-- Разумеется, -- сказал Монте-Кристо, -- я не делаю из него тайны: это смесь отличнейшего опиума, за которым я сам ездил в Кантон, чтобы быть уверенным в его качестве, и лучшего гашиша, собираемого между Тигром и Евфратом; их смешивают в равных долях и делают пилюли, которые вы и глотаете, когда нужно. Действие наступает через десять минут. Спросите у барона Франца д'Эпине; он, кажется, пробовал их однажды.
-- Да, -- сказал Альбер, -- он говорил мне; он сохранил о них самое приятное воспоминание.
-- Значит, -- сказал Бошан, который, как полагается журналисту, был очень недоверчив, -- это снадобье у вас всегда при себе?
-- Всегда, -- отвечал Монте-Кристо.
-- Не будет ли с моей стороны нескромностью попросить вас показать нам эти драгоценные пилюли? -- продолжал Бошан, надеясь захватить чужестранца врасплох.
-- Извольте.
И граф вынул из кармана очаровательную бонбоньерку, выточенную из цельного изумруда, с золотой крышечкой, которая, отвинчиваясь, пропускала шарик зеленоватого цвета величиною с горошину. Этот шарик издавал острый, въедливый запах. В изумрудной бонбоньерке лежало четыре или пять шариков, но она могла вместить и дюжину.
Бонбоньерка обошла стол по кругу, но гости брали ее друг у друга скорее для того, чтобы взглянуть на великолепный изумруд, чем чтобы посмотреть или понюхать пилюли.
-- И это угощение вам готовит ваш повар? -- спросил Бошан.
-- О нет, -- сказал Монте-Кристо, -- я не доверяю лучших моих наслаждений недостойным рукам. Я неплохой химик и сам приготовляю эти пилюли.
-- Великолепный изумруд! -- сказал Шато-Рено. -- Такого крупного я никогда не видал, хотя у моей матери есть недурные фамильные драгоценности.
-- У меня их было три таких, -- пояснил Монте-Кристо, -- один я подарил падишаху, который украсил им свою саблю; второй -- его святейшеству папе, который велел вставить его в свою тиару, против почти равноценного ему, но все же не такого красивого изумруда, подаренного его предшественнику Пию Седьмому императором Наполеоном; третий я оставил себе и велел выдолбить. Это наполовину обесценило его, но так было удобнее для того употребления, которое я хотел из него сделать.
Все с изумлением смотрели на Монте-Кристо; он говорил так просто, что ясно было: его слова либо чистая правда, либо бред безумца; однако изумруд, который он все еще держал в руках, заставлял придерживаться первого из этих предположений.
-- Что же дали вам эти два властителя взамен вашего великолепного подарка? -- спросил Дебрэ.
-- Падишах подарил свободу женщине, -- отвечал граф, -- святейший папа -- жизнь мужчине. Таким образом, раз в жизни мне довелось быть столь же могущественным, как если бы я был рожден для трона.
-- И тот, кого вы спасли, был Пеппино, не правда ли? -- воскликнул Морсер. -- Это к нему вы применили ваше право помилования?
-- Все может быть, -- ответил, улыбаясь, Монте-Кристо.
-- Граф, вы не можете себе представить, как мне приятно слушать вас, -- сказал Альбер. -- Я уже рекомендовал вас моим друзьям как человека необыкновенного, чародея из "Тысячи и одной ночи", средневекового колдуна; но парижане так склонны к парадоксам, что принимают за плод воображения самые бесспорные истины, когда эти истины не укладываются в рамки их повседневного существования. Вот, например, Бошан ежедневно печатает, а Дебрэ читает, что на бульваре остановили и ограбили запоздавшего члена Жокей-клуба; что на улице Сен-Дени или в Сен-Жерменском предместье убили четырех человек; что поймали десять, пятнадцать, двадцать воров в кафе на бульваре Тампль или в Термах Юлиана; а между тем они отрицают существование разбойников в Мареммах, в римской Кампанье или Понтийских болотах. Пожалуйста, граф, скажите им сами, что я был взят в плен этими разбойниками и что, если бы не ваше великодушное вмешательство, я, по всей вероятности, в настоящую минуту ждал бы в катакомбах Сан-Себастьяно воскресения мертвых, вместо того чтобы угощать их в моем жалком домишке на улице Эльдер.
-- Полноте, -- сказал Монте-Кристо, -- вы обещали мне никогда не вспоминать об этой безделице.
-- Я не обещал, -- воскликнул Морсер. -- Вы смешиваете меня с кем-нибудь другим, кому оказали такую же услугу. Наоборот, прошу вас, поговорим об этом. Может быть, вы не только повторите кое-что из того, что мне известно, но и расскажете многое, чего я не знаю.
-- Но, мне кажется, -- сказал с улыбкой граф, -- вы играли во всей этой истории достаточно важную роль, чтобы знать не хуже меня все, что произошло.
-- А если я скажу то, что знаю, вы обещаете рассказать все, чего я не знаю? -- спросил Морсер.
-- Это будет справедливо, -- ответил Монте-Кристо.
-- Ну, так вот, -- продолжал Морсер, -- расскажу, хотя все это очень нелестно для моего самолюбия. Я воображал в течение трех дней, что со мной заигрывает некая маска, которую я принимал за аристократку, происходящую по прямой линии от Туллии или Поппеи, между тем как меня просто-напросто интриговала сельская красотка, чтобы не сказать крестьянка. Скажу больше, я оказался совсем уже простофилей и принял за крестьянку молодого бандита, стройного и безбородого мальчишку лет пятнадцати. Когда я настолько осмелел, что попытался запечатлеть на его невинном плече поцелуй, он приставил к моей груди пистолет и с помощью семи или восьми товарищей повел или, вернее, поволок меня в катакомбы Сан-Себастьяно. Там я увидел их атамана, чрезвычайно ученого человека. Он был занят тем, что читал "Записки Цезаря", и соблаговолил прервать чтение, чтобы заявить мне, что если на следующий день, к шести часам утра, я не внесу в его кассу четырех тысяч пиастров, то в четверть седьмого меня не будет в живых. У Франца есть мое письмо с припиской маэстро Луиджи Вампа. Если вы сомневаетесь, я напишу Францу, чтобы он дал засвидетельствовать подписи. Вот и все, что я знаю; но я не знаю, каким образом вам, граф, удалось снискать столь глубокое уважение римских разбойников, которые мало что уважают. Сознаюсь, мы с Францем были восхищены.
-- Все это очень просто. Я знаю знаменитого Луиджи Вампа уже более десяти лет. Как-то, когда он был мальчишкой-пастухом, я дал ему золотую монету за то, что он указал мне дорогу, а он, чтобы не остаться у меня в долгу, отдарил меня кинжалом с резной рукояткой собственной работы; этот кинжал вы, вероятно, видели в моей коллекции оружия. Впоследствии он не то забыл этот обмен подарками -- залог дружбы между нами, -- не то не узнал меня и пытался взять в плен; но вышло наоборот: я захватил его и еще десяток разбойников. Я мог отдать его в руки римского правосудия, которое всегда действует проворно, а для него особенно постаралось бы, но я не сделал этого: я отпустил их всех с миром.
-- С условием, чтобы они больше не грешили, -- засмеялся журналист. -- И я с удовольствием вижу, что они честно сдержали слово.
-- Нет, -- возразил Монте-Кристо, -- только с тем условием, чтобы они никогда не трогали ни меня, ни моих друзей. Может быть, мои слова покажутся вам странными, господа социалисты, прогрессисты, гуманисты, но я никогда не забочусь о ближних, никогда не пытаюсь защищать общество, которое меня не защищает и вообще занимается мною только тогда, когда может повредить мне. Если я отказываю и обществу и ближнему в уважении и только сохраняю нейтралитет, они все-таки еще остаются у меня в неоплатном долгу.
-- Слава богу! -- воскликнул Шато-Рено. -- Наконец-то я слышу храброго человека, который честно и неприкрыто проповедует эгоизм. Прекрасно, браво, граф!
-- По крайней мере откровенно, -- сказал Моррель, -- но я уверен, что граф не раскаивался, однажды изменив своим принципам, которые он сейчас так решительно высказал.
-- В чем же я изменил им? -- спросил Монте-Кристо, который время от времени так внимательно взглядывал на Морреля, что бесстрашный молодой воин уже несколько раз опускал глаза под светлым и ясным взором графа.
-- Но мне кажется, -- возразил Моррель, -- что, спасая господина де Морсера, вам совершенно незнакомого, вы служили и ближнему и обществу.
-- Коего он является лучшим украшением, -- торжественно заявил Бошан, залпом осушая бокал шампанского.
-- Вы противоречите себе, граф, -- воскликнул Альбер, -- вы, самый логичный человек, какого я знаю; и сейчас вам докажу, что вы далеко не эгоист, а, напротив того, филантроп. Вы называете себя сыном Востока, говорите, что вы левантинец, малаец, индус, китаец, дикарь; ваше имя -- Синдбад-мореход, граф Монте-Кристо; и вот, едва вы попали в Париж, в вас сказывается основное достоинство или основной недостаток, присущий нам, эксцентричным парижанам: вы приписываете себе не свойственные вам пороки и скрываете свои добродетели.
-- Дорогой виконт, -- возразил Монте-Кристо, -- в моих словах или поступках я не вижу ничего достойного такой похвалы. Вы были не чужой для меня: я был знаком с вами, я уступил вам две комнаты, угощал вас завтраком, предоставил вам один из моих экипажей, мы вместе любовались масками на Корсо и вместе смотрели из окна на Пьяцца-дель-Пополо на казнь, так сильно взволновавшую вас, что вам едва не сделалось дурно. И вот, я спрашиваю вас всех, мог ли я оставить моего гостя в руках этих ужасных разбойников, как вы их называете? Кроме того, как вам известно, когда я спасал вас, у меня была задняя мысль, что вы окажете мне услугу и, когда я приеду во Францию, введете меня в парижский свет. Прежде вы могли думать, что это просто мимолетное предположение, но теперь вы видите, что это чистейшая реальность, и вам придется покориться, чтобы не нарушить вашего слова.
-- И я сдержу его, -- сказал Морсер, -- но боюсь, дорогой граф, что вы будете крайне разочарованы, -- ведь вы привыкли к живописным местностям, необычайным приключениям, к фантастическим горизонтам. У нас нет ничего похожего на то, к чему вас приучила ваша богатая событиями жизнь. Монмартр -- наш Чимборазо, Монвалериен -- наши Гималаи; Гренельская равнина -- наша Великая Пустыня, да и тут роют артезианский колодец для караванов. У нас есть воры, и даже много, хоть и не так много, как говорят; но эти воры боятся самого мелкого сыщика куда больше, чем самого знатного вельможи; словом, Франция -- страна столь прозаическая, а Париж -- город столь цивилизованный, что во всех наших восьмидесяти пяти департаментах (разумеется, я исключаю Корсику из числа французских провинций), -- во всех наших департаментах вы не найдете даже небольшой горы, на которой не было бы телеграфа и сколько-нибудь темной пещеры, в которую полицейский комиссар не провел бы газ. Так что я могу оказать вам лишь одну услугу, дорогой граф, и тут я весь в вашем распоряжении: ввести вас всюду, или лично, или через друзей. Впрочем, вам для этого никто не нужен: с вашим именем, с вашим богатством и вашим умом (Монте-Кристо поклонился с легкой иронической улыбкой) человек не нуждается в том, чтобы его представляли, и будет везде хорошо принят. В сущности, я могу быть вам полезен только в одном. Если вам может пригодиться мое знакомство с парижской жизнью, кое-какой опыт в вопросах комфорта и знание магазинов, то я всецело в вашем распоряжении, чтобы помочь вам прилично устроиться. Не смею предложить вам разделить со мной эту квартиру, как вы в Риме разделили со мной свою (хоть я и не проповедую эгоизма, я все же эгоист до мозга костей): здесь, кроме меня самого, не поместилась бы и тень, разве что женская.
-- Эта оговорка наводит на мысль о супружестве, -- сказал граф. -- В самом деле, в Риме вы мне намекали на некие брачные планы; должен ли я поздравить вас с наступающим счастьем?
-- Это все еще только планы.
-- И весьма неопределенные, -- вставил Дебрэ.
-- Нисколько, -- сказал Морсер, -- мой отец очень желает этого, и я надеюсь скоро познакомить вас если не с моей женой, то с невестой: мадемуазель Эжени Данглар.
-- Эжени Данглар! -- подхватил Монте-Кристо. -- Позвольте, ее отец -- барон Данглар?
-- Да, -- отвечал Морсер, -- но барон новейшей формации.
-- Не все ли равно, -- возразил Монте-Кристо, -- если он оказал такие услуги государству, что заслужил это отличие.
-- Огромные, -- сказал Бошан. -- Хоть он и был в душе либерал, но в тысяча восемьсот двадцать девятом году провел для Карла Десятого заем в шесть миллионов; за это король сделал его бароном и кавалером Почетного легиона, так что он носит свою награду не в жилетном кармане, как можно было бы думать, но честь честью, в петличке фрака.
-- Ах, Бошан, Бошан, -- засмеялся Морсер, -- приберегите это для "Корсара" и "Шаривари", но при мне пощадите моего будущего тестя.
Потом он обратился к Монте-Кристо:
-- Вы сейчас произнесли его имя так, как будто вы знакомы с бароном.
-- Я с ним не знаком, -- небрежно сказал Монте-Кристо, -- но, вероятно, скоро познакомлюсь, потому что мне в его банке открыт кредит банкирскими домами Ричард и Блаунт в Лондоне, Арштейн и Эскелес в Вене и Томсон и Френч в Риме.
Произнося два последних имени, граф искоса взглянул на Морреля.
Если чужестранец думал произвести на Максимилиана Морреля впечатление, то он не ошибся. Максимилиан вздрогнул, как от электрического разряда.
-- Томсон и Френч? -- сказал он. -- Вы знаете этот банкирский дом, граф?
-- Это мои банкиры в столице христианского мира, -- спокойно ответил граф. -- Я могу быть вам чем-нибудь полезен у них?
-- Быть может, граф, вы могли бы помочь нам в розысках, оставшихся до сих пор бесплодными. Этот банкирский дом некогда оказал нашей фирме огромную услугу, но почему-то всегда отрицал это.
-- Я в вашем распоряжении, -- ответил с поклоном Монте-Кристо.
-- Однако, -- заметил Морсер, -- заговорив о господине Дангларе, мы слишком отвлеклись. Речь шла о том, чтобы подыскать графу Монте-Кристо приличное помещение. Давайте подумаем, где поселиться новому гостю великого Парижа?
-- В Сен-Жерменском предместье граф может найти недурной особняк с садом, -- сказал Шато-Рено.
-- Вы только и знаете что свое несносное Сен-Жерменское предместье, Шато-Рено, -- сказал Дебрэ. -- Не слушайте его, граф, и устройтесь на Шоссе д'Антен: это подлинный Париж.
-- Бульвар Оперы, -- заявил Бошан, -- второй этаж, дом с балконом. Граф велит там положить подушки из серебряной парчи и, дымя чубуком или глотая свои пилюли, будет любоваться дефилирующей перед ним столицей.
-- А вам разве ничего не приходит в голову, Моррель, что вы ничего не предлагаете? -- спросил Шато-Рено.
-- Нет, напротив, -- сказал, улыбаясь, молодой человек, -- у меня есть одна мысль, но я ждал, не соблазнится ли граф каким-нибудь из ваших блестящих предложений. А теперь я возьму на себя смелость предложить ему небольшую квартирку в прелестном помпадуровском особняке, который вот уже год снимает на улице Меле моя сестра.
-- У вас есть сестра? -- спросил граф.
-- Да, граф, и прекрасная сестра.
-- Замужем?
-- Уже девятый год.
-- И счастлива? -- снова спросил граф.
-- Так счастлива, как только вообще возможно, -- отвечал Максимилиан, -- она вышла замуж за человека, которого любила, за того, кто не покинул нас в нашем несчастье -- за Эмманюеля Эрбо.
Монте-Кристо чуть заметно улыбнулся.
-- Я живу у нее, когда нахожусь в отпуску, -- продолжал Максимилиан, -- и готов служить вам, граф, вместе с моим зятем, если вам что-либо понадобится.
-- Одну минуту! -- прервал Альбер, раньше чем Монте-Кристо успел ответить. -- Подумайте, что вы делаете, Моррель. Вы хотите заточить путешественника, Синдбада-морехода в семейную обстановку. Человека, который приехал смотреть Париж, вы хотите превратить в патриарха.
-- Вовсе нет, -- улыбнулся Моррель, -- моей сестре двадцать пять лет, зятю -- тридцать; они молоды, веселы и счастливы. К тому же граф будет жить отдельно и встречаться с ними, только когда сам пожелает.
-- Благодарю вас, благодарю, -- сказал Монте-Кристо, -- я буду рад познакомиться с вашей сестрой и зятем, если вам угодно оказать мне эту честь, но я не приму ни одного из всех ваших предложений просто потому, что помещение для меня уже готово.
-- Как! -- воскликнул Морсер. -- Неужели вы будете жить в гостинице? Вам будет слишком неуютно!
-- Разве я так плохо жил в Риме? -- спросил Монте-Кристо.
-- Еще бы, в Риме вы истратили на обстановку ваших комнат пятьдесят тысяч пиастров; но не намерены же вы каждый раз идти на такие расходы.
-- Меня не это остановило, -- отвечал Монте-Кристо, -- но я хочу иметь в Париже дом, свой собственный. Я послал вперед своего камердинера, и он, наверное, уже купил дом и велел обставить.
-- Так, значит, у вас есть камердинер, который знает Париж? -- воскликнул Бошан.
-- Он, как и я, в первый раз во Франции; он чернокожий и к тому же немой, -- отвечал Монте-Кристо.
-- Так это Али? -- воскликнул Альбер среди всеобщего удивления.
-- Вот именно, Али, мой немой нубиец, которого вы, кажется, видели в Риме.
-- Ну, конечно, -- отвечал Морсер, -- я прекрасно его помню. Но как же вы поручили нубийцу купить дом в Париже и немому -- его обставить? Несчастный, наверное, все напутал.
-- Напрасно вы так думаете; напротив, я уверен, что он все устроил по моему вкусу; а у меня, как вам известно, вкус довольно необычный. Он уже с неделю как приехал; должно быть, он обегал весь город, проявляя чутье хорошей собаки, которая охотится одна; он знает мои прихоти, мои вкусы, мои потребности; он, наверное, все уже устроил как надо. Он знал, что я приеду сегодня в десять часов утра, и ждал меня с девяти у заставы Фонтенбло. Он передал мне эту бумажку; это мой новый адрес; вот, прочтите.
И Монте-Кристо протянул Альберу листок.
-- "Елисейские поля, номер тридцать", -- прочел Морсер.
-- Вот это оригинально! -- вырвалось у Бошара.
-- И чисто по-княжески! -- прибавил Шато-Рено.
-- Как, вы еще не знаете вашего дома? -- спросил Дебрэ.
-- Нет, -- ответил Монте-Кристо, -- я уже говорил, что не хотел опаздывать к назначенному часу. Я оделся в карете и вышел из нее у дверей виконта.
Молодые люди переглянулись: они не могли понять, не разыгрывает ли Монте-Кристо комедию, но все слова этого человека, несмотря на их необычайность, дышали такой простотой, что нельзя было предполагать в них лжи, да и зачем ему было лгать?
-- Стало быть, -- сказал Бошан, -- придется нам довольствоваться теми маленькими услугами, которые мы можем оказать графу. Я как журналист открою ему доступ во все театры Парижа.
-- Благодарю вас, -- сказал, улыбаясь, Монте-Кристо, -- я уже велел моему управляющему абонировать в каждом театре по ложе.
-- А ваш управляющий тоже нубиец и немой? -- спросил Дебрэ.
-- Нет, он просто ваш соотечественник, если только корсиканец может считаться чьим-либо соотечественником; вы его знаете, господин де Морсер.
-- Наверное, это достойный синьор Бертуччо, который так мастерски нанимает окна?
-- Вот именно; и вы видели его, когда оказали мне честь позавтракать у меня. Это славный малый, который был и солдатом и контрабандистом -- словом, всем понемногу. Я даже не поручусь, что у него не было когда-нибудь неладов с полицией из-за какого-нибудь пустяка, вроде удара ножом.
-- И этого честного гражданина мира вы взяли к себе в управляющие, граф? -- спросил Дебрэ. -- Сколько он крадет у вас в год?
-- Право же, не больше всякого другого, я в этом уверен; но он мне подходит, не признает невозможного, и я держу его.
-- Таким образом, -- сказал Шато-Рено, -- у вас налажено все хозяйство: у вас есть дом на Елисейских полях, прислуга, управляющий, и вам недостает только любовницы.
Альбер улыбнулся: он вспомнил о прекрасной не то албанке, не то гречанке, которую видел в ложе графа в театре Валле и в театре Арджентина.
-- У меня есть нечто получше: у меня есть невольница, -- сказал Монте-Кристо. -- Вы нанимаете ваших любовниц в Опере, в Водевиле, в Варьете, а я купил свою в Константинополе; мне это обошлось дороже, но зато мне больше не о чем беспокоиться.
-- Но вы забываете, -- заметил, смеясь, Дебрэ, -- что мы вольные франки и что ваша невольница, ступив на французскую землю, стала свободна.
-- А кто ей это скажет? -- спросил Монте-Кристо.
-- Да первый встречный.
-- Она говорит только по-новогречески.
-- Ну, тогда другое дело!
-- Но мы, надеюсь, увидим ее? -- сказал Бошан. -- Или вы, помимо немого, держите и евнухов?
-- Нет, -- сказал Монте-Кристо, -- я еще не дошел до этого в своем ориентализме: все, кто меня окружает, вольны в любую минуту покинуть меня и, сделав это, уже не будут нуждаться ни во мне, ни в ком-либо другом; вот поэтому, может быть, они меня и не покидают.
Собеседники уже давно перешли к десерту и к сигарам.
-- Дорогой мой, -- сказал, вставая, Дебрэ, -- уже половина третьего; ваш гость очарователен, но нет такого приятного общества, с которым не надо было бы расставаться, иногда его приходится даже менять на неприятное; мне пора в министерство. Я поговорю о графе с министром, надо же нам узнать, кто он такой.
-- Берегитесь, -- отвечал Морсер, -- самые проницательные люди отступили перед этой загадкой.
-- Нам отпускают три миллиона на полицию; правда, они почти всегда оказываются израсходованными заранее, но на это дело пятьдесят тысяч франков, во всяком случае, наберется.
-- А когда вы узнаете, кто он, вы мне скажете?
-- Непременно. До свидания, Альбер; господа, имею честь кланяться.
И, выйдя в прихожую, Дебрэ громко крикнул:
-- Велите подавать!
-- Очевидно, -- сказал Бошан Альберу, -- я так и не попаду в Палату, но моим читателям я преподнесу кое-что получше речи господина Данглара.
-- Ради бога, Бошан, -- отвечал Морсер, -- ни слова, умоляю вас, не лишайте меня привилегии показать его. Не правда ли, занятный человек?
-- Больше того, -- откликнулся Шато-Рено, -- это поистине один из необыкновеннейших людей, каких я когда-либо встречал. Вы идете, Моррель?
-- Сейчас, я только передам мою карточку графу, он так любезен, что обещает заехать к нам, на улицу Меле, четырнадцать.
-- Могу вас заверить, что не премину это сделать, -- с поклоном отвечал граф.
И Максимилиан Моррель вышел с бароном Шато-Рено, оставив Монте-Кристо вдвоем с Морсером.