Рейнъ. — Какъ пишутъ исторію. — Тѣсныя деревни. — Какъ была взбудоражена мирная община. — Нѣмецкій кондукторъ. — Его страсть къ билетамъ. — Мы распространяемъ утѣшеніе и радость, утоляемъ скорбь и вызываемъ улыбку у плачущихъ. — Поиски. — Естественная ошибка. — Акробатическія упражненія кондуктора. — Шуточка желѣзнодорожнаго начальства. — Почему мы должны думать о чужихъ страданіяхъ.

Мы вернулись на станцію какъ разъ во время, чтобы занять мѣста, и въ 10 минутъ 6-го тронулись въ путь. Отъ Бонна до Майнца поѣздъ почти все время идетъ вдоль рѣки, такъ что мы могли любоваться великолѣпными картинами Рейна, старинными городками и деревнями, лѣпящимися по его берегамъ, мягкими очертаніями горъ и переливами красокъ на ихъ вершинахъ, въ лучахъ заходящаго солнца; гордыми утесами и мрачными ущельями, развалинами замковъ и башенъ, и островками, сверкающими подобно драгоцѣннымъ камнямъ на лонѣ водъ.

Немного найдется вещей на этомъ свѣтѣ, которыя бы не обманули вашихъ ожиданій, въ особенности, если вы много наслышались объ ихъ достоинствахъ. Проникнувшись этой философіей, я приготовился разочароваться въ красотахъ Рейна.

Я пріятно обманулся. Панорама, развертывавшаяся передъ нашими глазами въ мягкомъ свѣтѣ сумерекъ, мало по малу смѣнявшихся ночью, была прекрасна, обворожительна, выразительна.

Я не намѣренъ описывать ее. Для того нуженъ болѣе блестящій и даровитый писатель. Мнѣ же и пробовать не стоитъ: это значило бы даромъ тратить время ваше, любезный читатель, и, — что всего важнѣе, — мое.

Признаюсь, вы бы не отдѣлались такъ легко, еслибъ я исполнилъ свой первоначальный планъ. Я имѣлъ въ виду набросать бѣглый, но краснорѣчивый и блестящій очеркъ Рейнской долины отъ Кёльна до Майнца. Историческія событія и легенды, связанныя съ этой мѣстностью, послужили бы мнѣ фономъ, на которомъ я начерталъ бы живую картину современнаго состоянія страны, съ примѣчаніями и разсужденіями.

Вотъ мои черновыя замѣтки, набросанныя съ этой цѣлью:

Зам. для главы о Рейнѣ. — Константинъ Великій часто бывалъ здѣсь, — и Агриппа. (Поискать что нибудь насчетъ Агриппы). Цезарь очень любилъ Рейнъ, — и мать Нерона.

(Къ читателю. Краткость этихъ замѣтокъ можетъ иногда повести въ недоразумѣніямъ. Напримѣръ, эта фраза означаетъ, что Цезарь и мать Нерона очень любили Рейнъ, а не то, чтобы Цезарь любилъ мать Нерона. Я объясню это, дабы читатель не подумалъ, чего нибудь предосудительнаго насчетъ этой леди или Цезаря, что было бы для меня крайне прискорбно. Я ненавижу скандалъ).

Продолженіе замѣтокъ. Убіи обитали въ древности на правомъ берегу Рейна, впослѣдствіи же оказались на лѣвомъ. (Убіи — вѣроятно народъ; провѣрить; можетъ быть ископаемыя). Кёльнъ — колыбель германскаго искусства. Распространиться объ искусствѣ и старинныхъ мастерахъ. Отозваться о нихъ почтительно и любовно. Вѣдь это все покойники. Святая Урсула замучена въ Кёльнѣ, и съ ней одиннадцать тысячъ дѣвъ. Нарисовать яркими и патетическими красками картину избіенія. (Справиться, кто ихъ замучилъ). Разсказать что нибудь объ императорѣ Максимиліанѣ. Назвать его «могущественнымъ Максимиліаномъ». Не забыть Карла Великаго (богатая тема) и Франковъ. (Справиться насчетъ Франковъ, гдѣ они жили и что съ ними сталось). Очеркъ столкновеній римлянъ съ готами. (Прочесть объ этомъ у Гиббона, если въ учебникѣ Мангналля мало подробностей). Изобразить съ комментаріями битвы кёльнскихъ горожанъ съ ихъ высокомѣрными архіепископами; (Пусть они бьются на мосту, если нигдѣ не сказано, что они тамъ не бились). Упомянуть о миннезингерахъ, — Вальтеръ фонъ-деръ-Фогельвейде поетъ подъ окномъ замка; потомъ дѣвушка умираетъ. Потолковать объ Альбрехтѣ Дюрерѣ. Побранить его манеру. Назвать ее плоской. (Если возможно убѣдиться, что она плоская). Башня епископа Гаттона, у Бингена. Описать ее и разсказать легенду. Покороче: она всѣмъ извѣстна. «Братья Боригофенъ» — исторія, связанная съ замками Штерренштейнъ и Либенштейнъ. Конрадъ и Генрихъ, братья, оба влюблены въ Хильдегарду. Удивительная красавица. Генрихъ великодушно отказывается отъ прекрасной Хильдегарды въ пользу брата, и уѣзжаетъ въ Палестину. Конрадъ обдумываетъ это дѣло годъ или два; а затѣмъ онъ рѣшается уступить невѣсту брату, и онъ уѣзжаетъ въ Палестину, откуда возвращается нѣсколько лѣтъ спустя съ невѣстой-гречанкой. Прекрасная X., жертва чрезмѣрнаго великодушія, томится (не браните ее), и запирается въ отдѣльной части замка, откуда не выходитъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ. Рыцарственный Генрихъ возвращается и приходитъ въ бѣшенство, узнавъ, что его братъ не женился на прекрасной X. Но и теперь ему не приходитъ въ голову обвѣнчаться съ ней самому. Бурная и трогательная сцена между братьями: каждый во что бы то ни стало хочетъ уступить возлюбленную Хильдегарду другому. Генрихъ выхватываетъ мечъ и бросается на К. Прекрасная Хильдегарда кидается между ними и примиряетъ ихъ, а затѣмъ, видя, что толку отъ нихъ не добьешься и наскучивъ всей этой исторіей, удаляется въ монастырь. Конрадова гречанка выходитъ замужъ за другого, послѣ чего К. бросается на грудь Генриху и оба клянутся въ вѣчной дружбѣ. (Описать какъ можно трогательнѣе. Развалины, лунный свѣтъ и духи). «Роландовъ утесъ» у Бонна. Разсказать исторію Роланда и Хильдегунды (см. Бедекеръ, стр. 66). Не размазывать: она очень похожа на предъидущую. Описать похороны? «Сторожевая Башня на Рейнѣ» ниже Андернаха. Справиться, нѣтъ ли какой нибудь пѣсни на ея счетъ. Если есть, привести. Кобленцъ и Эренбрейтштернъ. Важныя крѣпости. Назвать ихъ «Угрюмыми Стражами Имперіи». Размышленія о германской арміи и о войнѣ вообще. Поболтать о Фридрихѣ Великомъ. (Прочесть о немъ у Карлейля и выписать самыя интересныя мѣста). Драконова скала. Цитата изъ Байрона. Размышленія о развалинахъ замковъ вообще и очеркъ среднихъ вѣковъ съ собственными взглядами и умозаключеніями.

Дальше идетъ въ томъ же родѣ, — но и этого достаточно, чтобы дать вамъ понятіе о моемъ планѣ. Я его не исполнилъ, такъ какъ, поразмысливъ хорошенько, пришелъ къ заключенію, что изъ этого получится нѣчто болѣе похожее на исторію Европы, чѣмъ на главу изъ записокъ туриста. Въ виду этого я рѣшилъ отложить исполненіе моего плана, до тѣхъ поръ, пока въ публикѣ не обнаружится запросъ на новую исторію Европы.

— Кромѣ того, — разсуждалъ я, — такая работа очень хороша при продолжительномъ одиночномъ заключеніи. Можетъ быть когда нибудь, въ періодъ невольнаго бездѣйствія, я радъ буду забыться надъ этимъ капитальнымъ трудомъ.

— Такъ лучше я отложу его на случай, если попаду въ острогъ.

Всѣмъ бы хороша была эта вечерняя поѣздка вдоль Рейна, еслибъ только меня не мучила мысль, что завтра я долженъ описать ее въ моемъ дневникѣ. При такихъ условіяхъ она была для меня тоже, что обѣдъ для человѣка, который долженъ произнести спичъ по окончаніи его, или пьеса для критика.

Иногда намъ попадались странные поселки. Пространство между рѣкою и рельсами было такъ застроено, что не оставалось мѣста для улицъ. Домики лѣпились одинъ на другой, и я рѣшительно не понимаю, какимъ образомъ человѣкъ, живущій въ центрѣ такого мѣстечка, можетъ добраться до дома, не перелѣзая черезъ другіе дома. Въ подобномъ мѣстечкѣ, теща, явившаяся къ вамъ въ гости, могла бы бродить цѣлый день, слышать вашъ голосъ, даже видѣть васъ по временамъ, и все-таки не попасть къ вамъ.

Находясь въ подпитіи, житель такого мѣстечка долженъ оставить надежду добраться до дома. Ему придется прилечь гдѣ нибудь и проспаться.

Мы видѣли очень забавную маленькую комедію на открытой сценѣ въ одномъ изъ городковъ, мимо котораго проѣзжалъ нашъ поѣздъ. Дѣйствующими лицами были коза, мальчуганъ, человѣкъ и женщина постарше, родители мальчугана и собственники возы, — и собака.

Сначала мы услышали визгъ, потомъ изъ коттеджа напротивъ станціи выскочила невинная и веселая козочка и принялась прыгать и рѣзвиться. Длинная веревка, обвязанная вокругъ ея шеи, тащилась за ней. Вслѣдъ за козой выскочилъ мальчуганъ. Онъ погнался за ней, стараясь поймать веревку, но вмѣсто этого самъ былъ пойманъ на веревку и, растянувшись на землѣ, поднялъ ревъ и визгъ. На крикъ выскочила изъ коттеджа здоровенная баба, повидимому мать этого мальчика и тоже двинулась за козой. Коза удирать, женщина за ней. На первомъ поворотѣ она наступила на веревку и шлепнулась на земь, и тутъ ужъ она подняла ревъ и визгъ. Коза же пустилась въ другую сторону и когда пробѣгала мимо коттеджа, выскочилъ отецъ семейства, бросился за ней въ догонку. Онъ былъ уже очень пожилой человѣкъ, но здоровый и крѣпкій съ виду. Очевидно онъ замѣтилъ, какъ упали его жена и сынъ, такъ какъ остерегался наступить на веревку. Но движенія козы были слишкомъ неожиданны для него. Пришелъ и его чередъ, онъ наступилъ на веревку, шлепнулся посреди улицы, противъ дверей собственнаго дома, съ воплемъ, отъ котораго мы всѣ, смотрѣвшіе въ окно вагона, покатились со смѣху, — и усѣлся на землѣ, ругая козу на чемъ свѣтъ стоитъ. Затѣмъ явилась собака, кинулась за козой съ оглушительнымъ лаемъ, поймала конецъ веревки и вцѣпилась въ него зубами. Коза продолжала метаться на своемъ концѣ, собака на своемъ. Между ними двигалась веревка, дюймовъ на шесть надъ землею, и неукоснительно сбивала съ ногъ всякаго, кто проходилъ по этой, недавно столь мирной деревнѣ. Въ какія нибудь полминуты мы насчитали четырнадцать человѣкъ, сидѣвшихъ посреди улицы. Восьмеро изъ нихъ ругали козу, четверо собаку, а двое старика за то, что вздумалъ завести козу, и въ числѣ этихъ двоихъ была его жена, ругавшаяся всѣхъ сильнѣе. Поѣздъ тронулся. Мы просили кондукторовъ остановиться и подождать конца этой сцены. Она становилась положительно интересной. Она была полна движенія. Но намъ отвѣчали, что поѣздъ и безъ того уже опоздалъ на полчаса и дальше ждать нельзя.

Мы высунулись изъ оконъ и слѣдили за представленіемъ пока было возможно; и долго еще, послѣ того какъ деревня уже скрылась изъ вида, до насъ долетали вскрикиванія прохожихъ, шлепавшихся на землю, споткнувшись о веревку.

Часовъ въ одиннадцать мы пропустили по кружкѣ пива — на германскихъ желѣзныхъ дорогахъ всегда можно достать пиво, кофе и булки у кондуктора — а затѣмъ сняли сапоги и пожелавъ другъ другу доброй ночи, стали устраиваться на ночлегъ. Намъ однако не удалось соснуть. Кондукторъ не давалъ намъ покою съ билетами.

Каждыя пять минутъ, — такъ по крайней мѣрѣ казалось мнѣ, хотя на самомъ дѣлѣ промежутки вѣроятно были длиннѣе, — зловѣщая фигура появлялась въ окнѣ вагона, требуя билеты.

Чувствуя себя одинокимъ и не зная что сдѣлать съ своей особой, нѣмецкій кондукторъ отправляется по вагонамъ смотрѣть билеты, послѣ сего возвращается на свое мѣсто, бодрый и освѣженный. Многіе мечтаютъ о закатѣ солнца, о горахъ, о картинахъ старинныхъ мастеровъ, но для нѣмецкаго кондуктора нѣтъ болѣе усладительнаго, болѣе возбуждающаго зрѣлища въ свѣтѣ, чѣмъ видъ желѣзнодорожнаго билета.

Почти всѣ германскіе кондукторы обурѣваемы этой страстью въ билетамъ. Покажите любому изъ нихъ билетъ, — и онъ мигомъ разцвѣтаетъ; у нихъ это въ родѣ болѣзни, такъ что мы съ Б. рѣшили по возможности ублажать ихъ.

Случится намъ увидѣть кондуктора, который стоитъ насупившись, съ выраженіемъ печали и скуки, мы тотчасъ подходимъ въ нему и показываемъ билеты. Видъ ихъ дѣйствуетъ, точно лучъ солнца; вся его печаль мгновенно исчезаетъ. Если у насъ нѣтъ билета, мы отправляемся въ кассу и покупаемъ. Въ большинствѣ случаевъ билетъ третьяго класса до ближайшей станціи производитъ надлежащее дѣйствіе, но если бѣдняга кажется слишкомъ унылымъ, мы покупаемъ обратный второго класса.

Имѣя въ виду поѣздку въ Оберъ-Аммергау и обратно, мы запаслись книжками, по 10–12 билетовъ перваго класса въ каждой. Однажды, въ Мюнхенѣ, я увидѣлъ кондуктора, который, какъ мнѣ сказали, недавно потерялъ тетку — и повидимому былъ страшно огорченъ этимъ. Я предложилъ Б. отвести его въ уголокъ и показать ему всѣ наши билеты — штукъ двадцать или двадцать четыре — разомъ, и позволить ему подержать ихъ въ рукахъ и любоваться ими сколько хочетъ. Мнѣ хотѣлось утѣшить его.

Но Б. возсталъ противъ моего предложенія. Онъ сказалъ, что если даже кондукторъ не сойдетъ съ ума отъ радости (что было болѣе чѣмъ вѣроятно), то возбудитъ среди другихъ желѣзнодорожныхъ служащихъ въ Германіи страшную зависть, которая отравитъ ему жизнь.

Итакъ мы купили и показали ему только одинъ обратный билетъ перваго класса до ближайшей станціи; и трогательно было видѣть, какъ просіяло лицо бѣдняги и слабая улыбка заиграла на устахъ, которыхъ она такъ долго не посѣщала.

Но бываютъ минуты, когда вы отъ души желаете, чтобы нѣмецкіе кондукторы обуздали свою страсть въ билетамъ или по крайней мѣрѣ ввели ее въ должныя границы.

Самому терпѣливому человѣку надоѣстъ день и ночь показывать билетъ; а являться въ окнѣ вагона въ серединѣ утомительнаго путешествія съ возгласомъ, «ваши билеты, господа!» — положительно не гуманно.

Вы устали, вы дремлете. Вы не знаете, гдѣ вашъ билетъ. Вы даже не помните, брали ли его, а если брали — не утащилъ ли его кто нибудь. Вы спрятали его подальше, разсчитывая, что предъявлять не придется по крайней мѣрѣ въ теченіе нѣсколькихъ часовъ.

Въ вашей одеждѣ одиннадцать кармановъ, да еще пять въ пальто, висящемъ на вѣшалкѣ. Можетъ быть билетъ въ одномъ изъ нихъ, а можетъ быть въ чемоданѣ, или въ записной книжкѣ, которую вы куда-то засунули, или въ бумажникѣ.

Вы начинаете искать. Вы встаете и сталкиваетесь. Тутъ вами овладѣваетъ какое то странное чувство. Розыскивая билетъ, вы осматриваетесь кругомъ; и рядъ любопытныхъ лицъ, слѣдящихъ за вами, строгій взоръ человѣка въ формѣ, устремленный на васъ, внушаютъ вамъ, при вашемъ смутномъ, полусонномъ состояніи, представленіе о полицейскомъ обыскѣ, о тюремномъ заключеніи срокомъ на пять лѣтъ, которое грозитъ вамъ, если билетъ окажется на васъ.

Вы съ негодованіемъ протестуете противъ такого подозрѣнія.

— Говорятъ вамъ, я не бралъ его! — восклицаете вы. — Я въ глаза не видалъ вашего билета. Оставьте меня въ покоѣ. Я…

Общее удивленіе вашихъ спутниковъ приводитъ васъ въ себя, и вы снова принимаетесь за поиски. Вы шарите въ саквояжѣ, выбрасывая всѣ вещи на полъ и проклиная желѣзнодорожные порядки Германіи. Потомъ вытряхиваете сапоги. Просите встать вашихъ сосѣдей — не сидятъ-ли они на немъ; ползаете по полу и шарите подъ скамейками…

— Не выбросили-ли вы его за окно съ остатками бутерброда? — спрашиваетъ вашъ другъ.

— Нѣтъ! Что я полоумный что-ли? — отвѣчаете вы съ сердцемъ. — Съ какой стати я стану выбрасывать билетъ за окно?

Обшаривая себя въ двадцатый разъ, вы находите его въ жилетномъ карманѣ, и затѣмъ въ теченіе получаса размышляете, какъ это вы ухитрились не найти его при девятнадцати предыдущихъ обыскахъ.

Поведеніе кондуктора въ время этихъ поисковъ отнюдь не можетъ подѣйствовать успокоительно на ваши нервы. Онъ вертится на ступенькѣ подъ окномъ, выдѣлывая повидимому все, что могутъ внушить ему опытъ и изобрѣтательность, для того, чтобы сломить шею.

Поѣздъ идетъ со скоростью 30 миль въ часъ (максимумъ быстроты курьерскихъ поѣздовъ въ Германіи).

Вотъ впереди показывается мостъ. Увидѣвъ его, кондукторъ хватается рукой за окно и откидывается какъ можно дальше отъ вагона. Вы смотрите на него. потомъ на быстро приближающійся мостъ; соображаете, что арка должна оторвать его голову, не повредивъ остальной части тѣла, и спрашиваете себя, отскочитъ-ли голова въ вагонъ или упадетъ на землю. На разстояніи трехъ дюймовъ отъ моста онъ разомъ прижимается въ вагону и арка убиваетъ комара, усѣвшагося на верхушкѣ его праваго уха.

Промчавшись черезъ мостъ, поѣздъ несется по краю пропасти, такъ что камень, выброшенный изъ окна, упадетъ прямо на дно, на глубинѣ въ 300 футовъ. Тутъ кондукторъ отнимаетъ руки отъ окна и начинаетъ выплясывать на ступенькѣ какой-то тевтонскій военный танецъ, похлопывая руками по тѣлу, точно кучера въ морозный день.

Первое и самое главное условіе для того, чтобы спокойно путешествовать по германскимъ желѣзнымъ дорогамъ, — относиться съ безусловнымъ равнодушіемъ къ участи кондуктора. Вамъ должно быть рѣшительно все равно, — погибнетъ ли онъ во время путешествія или останется цѣлъ. Малѣйшее участіе въ кондуктору превратитъ поѣздку по фатерланду въ сплошную пытку.

Въ 5 часовъ утра (какъ свѣжа, прекрасна и обворожительна земля раннимъ утромъ! Лѣнтяи, которые спятъ до восьми-девяти часовъ, теряютъ прекраснѣйшую часть дня, только мы, встающіе спозаранку, дѣйствительно наслаждаемся природой) я отказался отъ попытокъ уснуть и отправился помыться въ уборную, на концѣ вагона.

Довольно затруднительно умываться въ такой крошечной комнаткѣ, тѣмъ болѣе, что вагонъ встряхиваетъ, и когда вы засунете руки и полголовы въ умывальную чашку, — стѣны уборной, полочка для мыла, кранъ и другіе лукавые предметы пользуются вашимъ безпомощнымъ положеніемъ и толкаютъ васъ изо всѣхъ силъ, — когда же вы пытаетесь уклониться отъ нихъ, дверь отворяется и хлопаетъ васъ сзади.

Какъ бы то ни было, мнѣ удалось наконецъ, если не вымыться, то вымочить себя съ ногъ до головы. Затѣмъ я сталъ искать полотенца. Разумѣется его не оказалось. Въ этомъ-то и штука. Идея желѣзнодорожнаго начальства заставить пассажира умыться, соблазнивъ его мыломъ, тазомъ и водой, а затѣмъ объявить ему, что утираться нечѣмъ.

Таковы здѣшнія понятія объ остроуміи.

Я подумалъ было о носовыхъ платкахъ въ моемъ чемоданѣ, но чтобы добраться до него, приходилось идти черезъ дамское отдѣленіе, а я былъ въ весьма утреннемъ костюмѣ.

И такъ я утерся газетой, которая случилась у меня въ карманѣ, и пренеудобная же это вещь для утиранья, доложу вамъ!

Вернувшись на мѣсто, я разбудилъ Б., уговорилъ его сходить помыться, и прислушиваясь въ отдаленнымъ звукамъ его междометій, долетѣвшимъ до меня, когда онъ, подобно мнѣ, убѣдился, что утираться нечѣмъ — забылъ о собственной неудачѣ.

Ахъ! какъ справедливо говорятъ добрые люди, что думая о чужихъ страданіяхъ, мы забываемъ о своихъ!

За пятьдесятъ миль до Мюнхена мѣстность становится плоской, гладкой и повидимому крайне безплодной, такъ что и смотрѣть не на что. Путешественникъ сидитъ, устремивъ глаза вдаль, и ждетъ не дождется, когда же наконецъ покажется городъ. Но онъ расположенъ въ низинѣ и всячески старается укрыться отъ взоровъ путешественника, такъ что тотъ замѣчаетъ его только очутившись уже почти на улицѣ.