Мы обѣдаемъ. — Странное блюдо. — «Хандра овладѣваетъ мною». — Нѣмецкая сигара. — Прекраснѣйшая спичка въ Европѣ. — Какъ легко потерять друга въ особенности на Мюнхенскомъ вокзалѣ. — Жертва судьбы. — Роковой указатель. — Въ горахъ. — Принцъ и нищій. — Современный романъ. — Прибытіе въ Оберау. — Мудрые и неразумные пилигримы. — Занятная поѣздка. — Этталь и его монастырь. — Мы достигаемъ цѣли нашихъ странствій.
Къ часу дня мы вернулись въ ресторанъ обѣдать. Нѣмцы всегда обѣдаютъ около полудня — и плотно обѣдаютъ. Въ отеляхъ, посѣщаемыхъ туристами, table d'hôte въ теченіе сезона назначается въ 6–7 часовъ, но это только уступка иностранцамъ.
Я упоминаю о нашемъ обѣдѣ не потому, что считаю это событіе особенно интереснымъ для читателя, а въ видахъ предостереженія моихъ соотечественниковъ, которымъ случится путешествовать по Германіи, противъ излишняго довѣрія къ липтаускому сыру.
Я охотникъ до сыровъ и смерть люблю отыскивать новые сыры; поэтому, увидѣвъ на карточкѣ «Liptauer garniert» — предметъ гастрономіи, о которомъ я до сихъ поръ не слыхивалъ, я рѣшилъ попробовать, что это за штука.
Не аппетитно глядѣлъ этотъ сыръ. У него былъ такой болѣзненный, плачевный видъ. Казалось, онъ претерпѣлъ много невзгодъ. Цвѣтомъ онъ походилъ на замазку. Вкусомъ тоже, — по крайней мѣрѣ я думаю, что замазка должна имѣть такой вкусъ. Я до сихъ поръ не увѣренъ, что это не была замазка. Гарниръ былъ еще замѣчательнѣе сыра. вокругъ всей тарелки красовались различныя вещи, которыхъ я никогда не видалъ на обѣденномъ столѣ, и вовсе не желаю видѣть. Было тутъ нѣсколько стручковъ, три-четыре замѣчательно крошечныхъ картофелины, если только это были картофелины, а не разваренный горохъ, нѣсколько вѣточекъ укропа, какая-то рыбка, очень молоденькая, на видъ должно быть изъ породы колюшекъ, и немного красной краски. Словомъ, цѣлый обѣдецъ.
Съ какой стати сюда попала красная краска, не понимаю. По мнѣнію Б., на случай самоубійства. Посѣтитель, съѣвшій это блюдо, не захочетъ жить, — объяснялъ онъ; имѣя это въ виду, ресторанъ предупредительно снабжаетъ его ядомъ.
Попробовавъ сыръ, я думалъ было ограничиться первымъ глоткомъ. Но кромѣ того, что жаль было бросать цѣлое блюдо, мнѣ пришло въ голову, что я могу войти во вкусъ по мѣрѣ того, какъ буду ѣсть. Мало ли хорошихъ вещей, въ которымъ мы привыкаемъ помаленьку! Я самъ помню время, когда не любилъ пива.
Итакъ я смѣшалъ въ одну кучу все, что было на тарелкѣ, и принялся уписывать этотъ винегретъ ложкой. Такого невкуснаго блюда мнѣ не приходилось ѣсть съ тѣхъ поръ, какъ меня заставляли глотать касторовое масло въ случаѣ разстройства желудка, что было очень давно.
Жестокая хандра напала на меня послѣ обѣда. Мнѣ вспомнились съ болѣзненною живостью всѣ мои поступки и дѣла, которыхъ дѣлать не слѣдовало. (И много же ихъ набралось). Вспомнились разочарованія и неудачи, постигшія меня въ теченіе моей карьеры; несправедливости, которыя мнѣ пришлось претерпѣть; обидныя слова и поступки, доставшіеся на мою долю. Вспомнились люди, которыхъ я зналъ и которые теперь умерли; дѣвушки, которыхъ я любилъ и которыя повыходили замужъ за другихъ, такъ, что я даже не знаю ихъ адреса. Я размышлялъ о суетѣ и фальши нашего земного существованія, столь скоротечнаго, столь полнаго горечи! Я грустилъ объ испорченности этого міра, о несовершенствѣ всего сущаго!
Я думалъ и о нашей нелѣпой затѣѣ. Ради чего мы таскаемся по Европѣ, изнывая въ душныхъ вагонахъ, терпя всяческія неудобства въ гостинницахъ? Сколько времени пропало даромъ, а какое удовольствіе? — одно огорченье!
Когда мы вышли изъ-за стола и направились по Максимиліановской улицѣ, Б. находился въ веселомъ и игривомъ расположеніи духа. Но я съ удовольствіемъ замѣтилъ, что по мѣрѣ того, какъ я излагалъ свои мысли, онъ становился серьезнѣе и пасмурнѣе. Онъ не дурной человѣкъ, знаете, только немного легкомысленъ.
Онъ купилъ сигаръ и предложилъ мнѣ. Но я не хотѣлъ курить. Именно въ эту минуту куренье казалось мнѣ безумной тратой времени и денегъ.
— Черезъ нѣсколько лѣтъ, а можетъ быть еще до истеченія этого мѣсяца, — сказалъ я, — мы будемъ лежать въ холодной могилѣ и черви станутъ пожирать наше тѣло. Будетъ ли намъ тогда польза оттого, что мы курили сигары?
— Для меня, — отвѣчалъ онъ, — польза будетъ теперь же и вотъ какая: если вы заткнете себѣ ротъ сигарой, то я не услышу вашихъ разглагольствованій. Сдѣлайте одолженіе, — возьмите.
Не желая огорчать его, я взялъ.
Мнѣ не нравятся нѣмецкія сигары. Б. говорить, что если цѣнить ихъ въ копѣйку, то можно примириться съ ними. Но я утверждаю, что если цѣнить ихъ въ гривенникъ, то примириться съ ними нельзя. Если ихъ хорошенько сварить, то, я думаю, онѣ годятся вмѣсто зелени; но какъ матеріалъ для куренья, онѣ не стоятъ спички, которой вы ихъ зажигаете, въ особенности нѣмецкой спички. Нѣмецкая спичка изящное произведеніе искусства. У ней желтая головка на красной или зеленой палочкѣ; это безспорно прекраснѣйшая спичка въ Европѣ.
Мы выкурили не мало копѣечныхъ сигаръ, пока оставались въ Германіи, и все же не заболѣли; я вижу въ этомъ доказательство нашего крѣпкаго сложенія и цвѣтущаго здоровья. Мнѣ кажется, что общества страхованія жизни могли бы воспользоваться нѣмецкими сигарами при своихъ операціяхъ. Вопросъ: «У васъ крѣпкое здоровье?» Отвѣтъ: «Я курилъ нѣмецкую сигару и, какъ видите, живъ». Страховка принята.
Къ тремъ часамъ мы вернулись на станцію и стали отыскивать нашъ поѣздъ. Бѣгали, бѣгали и все безъ толку. Центральная станція въ Мюнхенѣ — огромное зданіе, настоящій лабиринтъ корридоровъ, проходовъ и галлерей. Тутъ гораздо легче потеряться самому, чѣмъ отыскать что бы то ни было. Сколько разъ мы съ Б. терялись вмѣстѣ и порознь и не сосчитаешь. Въ теченіе получаса мы только и дѣлали, что рыскали по станціи, отыскивая другъ друга, встрѣчались со словами: «Куда вы запропастились? Я искалъ васъ всюду. Не исчезайте же, пожалуйста», — и вслѣдъ затѣмъ снова теряли другъ друга.
Что всего замѣчательнѣе, мы встрѣчались всякій разъ у двери буфета третьяго класса.
Мы наконецъ привыкли въ ней какъ въ двери роднаго дома, и всякій разъ испытывали радостное волненіе, когда послѣ утомительныхъ странствованій по заламъ, багажнымъ отдѣленіямъ, ламповымъ депо, — передъ нами мелькала вдали знакомая мѣдная ручка, подлѣ которой поджидалъ насъ дорогой, потерянный другъ.
Если намъ долго не удавалось отыскать ее, мы обращались въ кому нибудь изъ служащихъ:
— Скажите пожалуйста, — говорили мы, — какъ пройти въ двери буфета третьяго класса?
Пробило три, а мы все еще не нашли поѣзда, который долженъ былъ отправиться въ 3 ч. 10 м. Мы начали не на шутку безпокоиться, не случилось ли чего съ бѣднягой, и обратились съ разспросами въ служащимъ.
— Поѣздъ въ Оберъ-Аммергау въ три часа десять? — отвѣчали намъ. — Да онъ еще и не собирался.
— Не собирался? — воскликнули мы съ негодованіемъ. — Такъ поторопите же его! Вѣдь ужь три часа.
— Да, — отвѣчали намъ, — три часа пополудни. Но это ночной поѣздъ. Развѣ вы не замѣтили, что объ немъ напечатано жирнымъ шрифтомъ? Всѣ поѣзда отъ 6 вечера до 6 утра печатаются жирнымъ шрифтомъ въ отличіе отъ дневныхъ. Времени у васъ довольно. Успѣете еще поужинать.
Я самый несчастный человѣкъ въ мірѣ въ отношеніи поѣздовъ. Не думаю, чтобы это зависѣло отъ глупости; потому что въ такомъ случаѣ, я могъ бы иногда, случайно попасть въ точку. А между тѣмъ я никогда не попадаю. Очевидно, это рокъ.
Въ пятницу я отмѣчаю поѣздъ, который ходитъ «только по субботамъ» въ какое нибудь мѣсто, гдѣ мнѣ необходимо побывать. Въ субботу я вскакиваю въ 6 часовъ утра, наскоро глотаю чай и лечу на вокзалъ, чтобы захватить поѣздъ… который ходитъ ежедневно «кромѣ субботы».
Въ довершеніе всего меня преслѣдуетъ какъ демонъ одинъ указатель поѣздовъ, отъ котораго я не могу отдѣлаться, именно указатель Бредшо за августъ 1887. Каждое первое число регулярно, я покупаю и приношу домой новый указатель Бредшо съ новыми таблицами. Куда они дѣваются, — не знаю. Со втораго числа я ихъ больше не вижу. Я никогда не могъ узнать объ ихъ судьбѣ. На ихъ мѣсто является и сбиваетъ меня съ толку — провлятый старый указатель 1887.
Три года я стараюсь отъ него отдѣлаться, — но онъ не желаетъ оставить меня въ покоѣ. Я выбрасывалъ его за окно; онъ падалъ на головы прохожихъ; прохожіе подбирали его, отирали и приносили въ мой домъ, и мои домашніе, — мои друзья, какъ они себя величаютъ, — моя плоть и кровь, благодарили ихъ и принимали книгу.
Я разорвалъ ее на куски, и разбросалъ ихъ по всему дому и саду, и лица, которыя полѣнились бы пришить пуговицу въ моей рубашкѣ, хотя бы отъ этого зависѣла моя жизнь, — собрали и сшили куски и принесли книгу обратно въ мой кабинетъ!
Этотъ указатель положительно обрѣлъ тайну вѣчной молодости. Другія книги, которыя мнѣ случалось покупать, спустя недѣлю превращались въ жалкія лохмотья. Эта глядитъ такой же новой, свѣжей, чистой какъ въ тотъ день, когда впервые поддѣла меня, заставивъ купить ее. Случайный наблюдатель ни за что не догадается по ея наружности, что это указатель не за текущій мѣсяцъ. Очевидно, ея прямая задача и цѣль обманывать людей, внушая имъ мысль, будто она — указатель Бредшо за текущій мѣсяцъ.
Она развращаетъ меня, — эта книга! На ней лежитъ отвѣтственность по крайней мѣрѣ за 10 % нехорошихъ словъ, которыя я произнесу въ теченіе года. Она заставляетъ меня бражничать и играть. Мнѣ всякій разъ приходится дожидаться 3–4 часа на дрянныхъ провинціальныхъ станціяхъ. Я перечитываю объявленія и росписанія на обѣихъ платформахъ, а затѣмъ отправляюсь въ гостинницу и играю съ хозяиномъ на бильярдѣ на пару пива.
Когда я умру, этотъ указатель положатъ со мною въ гробъ, и я представлю его на томъ свѣтѣ, и объясню, какъ было дѣло. Надѣюсь, что изъ списка моихъ грѣховъ вычеркнутъ по меньшей мѣрѣ двадцать пять процентовъ благодаря указателю Бредшо.
Поѣздъ въ 3 ч. 10 м. утра былъ конечно слишкомъ позднимъ для насъ. Онъ приходитъ въ Оберъ-Аммергау не раньше девяти. Мы могли бы воспользоваться вечернимъ поѣздомъ, — въ семь часовъ тридцать, — который доставилъ бы насъ на мѣсто назначенія ночью, — еслибъ только удалось найти извощика въ Оберау, ближайшей въ деревнѣ станціи. Зная, что въ Оберъ-Аммергау имѣется представитель агентства Куна (сидя дома, мы смѣемся надъ этими господами, которые такъ любезно руководятъ путешественникомъ, когда онъ самъ не можетъ руководить собою; но я замѣчалъ, что во время путешествія большинство изъ насъ взываетъ въ нимъ о помощи), — мы телеграфировали ему насчетъ извощика, а затѣмъ отправились въ гостинницу соснуть.
Отъ Мюнхена до Оберау большой переѣздъ. Мы видѣли прекрасное озеро Штарнбергъ въ ту минуту, когда заходящее солнце позолотило окрестныя деревушки и виллы. Здѣсь, въ этомъ озерѣ, утопился бѣдный безумецъ Людвигъ, покойный баварскій король. Бѣдный: — подлѣ замка, который онъ выстроилъ для себя въ этой очаровательной долинѣ. Бѣдный король. Судьба надѣлила его всѣмъ, что нужно для счастья, кромѣ способности быть счастливымъ. У судьбы вѣдь страсть уравновѣшивать свои дары. Я знавалъ одного чистильщика сапоговъ на углу Вестминстерскаго моста. Судьба дала ему гривенникъ въ день на удовлетвореніе всѣхъ его нуждъ и потребностей (включая и предметы роскоши), но она же дала ему способность веселиться цѣлый день на этотъ гривенникъ. На копѣйку онъ могъ доставить себѣ больше удовольствія, чѣмъ обыкновенный человѣкъ на сто рублей. Онъ не зналъ, что ему плохо живется, какъ Людвигъ не зналъ, что ему живется хорошо; и цѣлый божій день смѣялся, веселился, работалъ, — не больше чѣмъ было необходимо — ѣлъ, пилъ и игралъ. Въ послѣдній разъ я видѣлъ его въ госпиталѣ св. Ѳомы, куда онъ попалъ жестоко искалѣченный, подвернувшись какъ-то подъ экипажъ. Онъ объявилъ мнѣ, что тутъ ему чудесно, что онъ «какъ сыръ въ маслѣ катается» и не выйдетъ изъ госпиталя пока совсѣмъ не вылѣчится. На вопросъ, не больно ли ему, онъ отвѣчалъ, что «больно», когда онъ «думаетъ объ этомъ».
Бѣдный чудакъ! всего-то три дня оставалось ему кататься какъ сыръ въ маслѣ. Онъ умеръ на четвертый день и, какъ мнѣ передавали, сохранилъ свою веселость до послѣдней минуты. Ему было не болѣе двѣнадцати лѣтъ когда это случилось. Онъ прожилъ не долгую, но веселую жизнь.
Еслибъ этотъ нищій мальчуганъ и бѣдный старый Людвигъ составили компанію и подѣлили между собою способность къ увеселенію, которой обладалъ мальчишка, и средства къ увеселенію, которыми обладалъ король, какъ бы славно зажилось обоимъ, въ особенности королю. Ему бы и въ голову не пришло топиться: жаль было бы разстаться съ жизнью.
Но судьба не захотѣла этого. Она любитъ подшучивать надъ людьми и превращать жизнь въ парадоксъ. Одному она сыграла восхитительную мелодію на волшебной скрипкѣ, удостовѣрившись напередъ, что онъ безнадежно глухъ. Другому просвистала нѣсколько нотъ на грошовой дудкѣ и онъ принялъ ихъ за музыку и пустился въ плясъ.
На томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ король Людвигъ возвратилъ богамъ подаренную ими жизнь, утопилась нѣсколько времени спустя чета молодыхъ любовниковъ. Они не могли обвѣнчаться въ здѣшней жизни, — и рѣшили, что смерть обвѣнчаетъ ихъ. Исторія этихъ молодыхъ безумцевъ была напечатана въ газетахъ, она напоминаетъ скорѣе какую-нибудь рейнскую легенду, чѣмъ дѣйствительное событіе, случившееся въ нашемъ прозаическомъ девятнадцатомъ вѣкѣ.
Онъ былъ какой-то германскій принцъ, — я хорошо помню это — и какъ слѣдуетъ германскому принцу — безъ гроша въ карманѣ, такъ что ея отецъ, какъ всѣ отцы, которымъ угрожаетъ опасность обзавестись безденежнымъ зятемъ, отказалъ ему въ рукѣ дочери. Принцъ отправился за границу наживать состояніе.
Онъ былъ въ Америвѣ и тамъ ему повезло. Года черезъ два онъ вернулся на родину довольно состоятельнымъ человѣкомъ, — и убѣдился, что опоздалъ. Его милая, обманутая ложнымъ извѣстіемъ о его смерти, вышла, по настоянію родныхъ, за какого-то богача. Другой на его мѣстѣ продолжалъ бы ухаживать за леди, предоставивъ богачу матеріальныя издержки по содержанію семьи. Но эта парочка была болѣе легкомысленна или глубже чувствовала, чѣмъ большинство изъ насъ. Не вынося насмѣшливаго хохота, которымъ казалось былъ наполненъ воздухъ вокругъ нихъ, они явились въ одну бурную ночь къ озеру и на мгновеніе образумили капризную судьбу, превративъ ея жестокую комедію въ еще болѣе жестокую трагедію.
Потерявъ изъ вида спокойную гладь Штарнбергскаго озера, мы углубились въ темный лабиринтъ горъ и стали взбираться между пропастями и ущельями. По временамъ, мелькала мимо насъ деревушка, — какъ блѣдное привидѣніе, рѣзко выдѣляясь на черномъ фонѣ горъ при яркомъ свѣтѣ луны, или темное, безмолвное озеро; или горный потокъ, пѣнистыя воды котораго казались въ ночной темнотѣ длиннымъ бѣлымъ шнуркомъ.
Мы проѣхали Мурнау — городокъ въ Драконовой долинѣ, — гдѣ въ старыя времена тоже бывали представленія Страстей. Недавно еще онъ былъ ближайшей въ Оберъ-Аммергау станціей, пока нѣсколько лѣтъ тому назадъ рельсовый путь не былъ продолженъ до Пантевирхена. Отъ Мурнау начинается довольно крутой подъемъ въ Аммергау, такой крутой, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ здоровенный пилигримъ умеръ отъ усталости, взобравшись по этой дорогѣ. Неутомимые горцы и изнѣженные горожане одинаково должны были взбираться пѣшкомъ, такъ какъ лошади могли только тащиться сзади съ пустыми экипажами.
Но съ каждымъ сезономъ европейскій туристъ встрѣчаетъ все новыя и новыя удобства, съ каждымъ годомъ уменьшаются и сокращаются трудности, а съ тѣмъ вмѣстѣ и удовольствіе и интересъ путешествія. Пройдетъ немного лѣтъ и туриста станутъ упаковывать въ вату въ его собственномъ кабинетѣ, — упакуютъ, наклеютъ ярлыкъ, отправятъ на мѣсто назначенія, а тамъ распакуютъ. Въ настоящее же время поѣздъ перевозитъ его черезъ гору Этталь въ Оберау, а изъ этой деревушки приходится ѣхать на лошадяхъ въ долину Аммеръ, по довольно сносной дорогѣ, на протяженіи четырехъ-пяти англійскихъ миль.
Мы прибыли на станцію Оберау въ полночь; она оказалась оживленнѣе и шумнѣе, чѣмъ въ обыкновенное время въ полдень. Маленькая гостинница была биткомъ набита туристами и паломниками, которые, какъ и хозяинъ, недоумѣвали, гдѣ имъ улечься спать; еще болѣе недоумѣвали (въ этому послѣднему обстоятельству хозяинъ относился равнодушно), какъ имъ добраться въ Оберъ-Аммергау въ началу представленія, т. е. въ восьми утра.
Иные нанимали извощиковъ за баснословныя цѣны, съ тѣмъ, чтобы отправиться въ 5 часовъ; другіе, не доставъ извощика, рѣшали идти пѣшкомъ и приказывали усталымъ лакеямъ разбудить въ половинѣ третьяго, и подать завтракъ ровно въ четверть третьяго утра. (Я и не зналъ, что бываютъ такіе часы утра).
Намъ посчастливилось найти нашего возницу, почтеннаго фермера, который поджидалъ насъ съ какой-то удивительной колымагой, запряженной парой сытыхъ и крѣпкихъ съ виду лошадей; и послѣ оживленной перепалки между возницей и дюжиной туристовъ, пытавшихся залѣзть въ колымагу подъ тѣмъ предлогомъ, что это омнибусъ, мы тронулись въ путь.
Мы взбирались все выше и выше, и все выше и выше громоздились мрачные утесы, облитые луннымъ свѣтомъ, все свѣжѣй и свѣжѣй становился воздухъ. Большею частью мы ползли шагомъ, переваливаясь съ боку на бокъ, на узкой дорогѣ, но тамъ, гдѣ можно было пустить лошадей вскачь, напримѣръ, на крутыхъ спускахъ, внезапно слѣдовавшихъ за какимъ нибудь длиннѣйшимъ и труднѣйшимъ подъемомъ, нашъ возница не жалѣлъ лошадей. Въ такія минуты путешествіе становилось не на шутку занятнымъ и всю нашу усталость какъ рукой снимало.
Чѣмъ круче былъ спускъ, тѣмъ, понятно, быстрѣе могли мы ѣхать. Чѣмъ ухабистѣе была дорога, тѣмъ ретивѣе мчались кони. Во время этой ѣзды мы испытали, въ концентрированной формѣ, все, что можетъ испытать человѣкъ, переѣзжая черезъ каналъ въ бурную погоду, путешествуя въ тряскомъ поѣздѣ и подвергшись встряскѣ на одѣялѣ, на жесткомъ узловатомъ одѣялѣ съ множествомъ острыхъ узловъ и краевъ. Никогда бы я не подумалъ, что столько разнородныхъ впечатлѣній можно получить отъ одной единственной машины!
Приблизительно на полдорогѣ мы миновали Этталь у входа въ долину Аммеръ. Большой бѣлый храмъ, забравшійся такъ высоко въ пустынныя горы, знаменитое среди набожныхъ католиковъ мѣсто паломничества. Много столѣтій тому назадъ одинъ изъ древнихъ баварскихъ королей выстроилъ здѣсь монастырь, для чудотворной иконы Св. Дѣвы, которая (икона) была послана ему съ неба, когда враги одолѣвали его въ чужой странѣ. Она даровала ему побѣду. Можетъ быть не безполезными оказались при этомъ сильныя руки и мужественныя сердца его баварскихъ вассаловъ; но эти помощники были забыты. Старая церковь и монастырь, служившій чѣмъ-то въ родѣ богадѣльни для одряхлѣвшихъ рыцарей — были разрушены ударомъ молніи въ одну ужасную ночь лѣтъ полтораста тому назадъ; но чудотворная икона осталась невредимой и до сихъ поръ привлекаетъ богомольцевъ въ новую, и далеко не столь величественную церковь, выстроенную на мѣстѣ прежней.
Монастырь, перестроенный тогда же, служитъ теперь для болѣе практическихъ цѣлей: въ качествѣ пивоварни.
За Этталемъ дорога сравнительно ровная, такъ что мы пустились рысью и вскорѣ пріѣхали въ Оберъ-Аммергау. Огни свѣтились въ окошкахъ четырехугольныхъ каменныхъ домовъ, и страшныя, темныя фигуры двигались по улицамъ, хлопоча надъ приготовленіями къ великому дѣлу, которое должно было начаться утромъ.
Нашъ возница съ трескомъ покатилъ по деревнѣ, привѣтствуя каждаго встрѣчнаго громовымъ: «Покойной ночи!» способнымъ разбудить спящаго на разстояніи мили; во весь духъ обогнулъ съ полдюжины угловъ; влетѣлъ въ ворота какого-то сада и остановился у открытой двери, сквозь которую лился потокъ свѣта и виднѣлись двѣ рослыя, здоровенныя дѣвушки, дочери нашего хозяина, ожидавшія его пріѣзда. Онѣ провели насъ въ большую уютную комнату, гдѣ уже поджидалъ насъ аппетитный ужинъ, состоявшій изъ телятины (въ Германіи кажется почти исключительно питаются телятиной) и бутылки бѣлаго вина. При обыкновенныхъ обстоятельствахъ я бы побоялся, что подобный ужинъ возбудитъ охоту скорѣе къ движенію и дѣятельности въ теченіе остающихся намъ шести часовъ, чѣмъ ко сну; но теперь я чувствовалъ, что потребуется по меньшей мѣрѣ барабанъ, дабы разбудить меня черезъ пять секундъ послѣ того какъ я опущу голову на подушку, или на то, что называется подушкой въ Германіи; въ виду этого я не сталъ церемониться.
Послѣ ужина хозяинъ провелъ насъ въ спальню, просторную комнату, со множествомъ ярко-раскрашенныхъ деревянныхъ изображеній благочестиваго, но нѣсколько мрачнаго характера, — собранныхъ здѣсь по всей вѣроятности для того, чтобы вызывать кошмары у нервныхъ людей.
— Пожалуйста, разбудите насъ во время, — сказалъ Б. хозяину. — Было бы очень непріятно проснуться въ четыре часа пополудни и убѣдиться, что прозѣвали представленіе, ради котораго пріѣхали сюда изъ Англіи.
— О, будьте покойны, — отвѣчалъ тотъ. — Вы и сами не проспите. Всѣ наши и вся деревня будетъ на ногахъ къ пяти часамъ, кромѣ того здѣсь подъ окнами зададутъ концертъ, да и пушка на Кофелѣ…
— Послушайте, — перебилъ я, — этого для меня мало. Не думайте, что меня разбудятъ крики подъ окнами, музыка, землетрясеніе, взрывы и тому подобныя вещи. Кто нибудь долженъ придти ко мнѣ въ спальню, поднять меня, посадить на кровати и присмотрѣть, чтобы я не заснулъ опять на кровати или на полу. Вотъ какъ нужно меня будить. Не говорите же мнѣ о шумѣ, концертахъ, пушкахъ и прочемъ вздорѣ. Я знаю, къ чему это приведетъ: я вернусь въ Англію, не увидавъ представленія. Меня нужно будить утромъ, а не убаюкивать.
Б. привелъ хозяину сущность моей рѣчи; тотъ засмѣялся и поклялся всѣми святыми, что самъ придетъ будить насъ, и такъ какъ онъ казался сильнымъ и рѣшительнымъ дѣтиной, то я положился на его обѣщаніе, пожелалъ ему «покойной ночи» и поспѣшилъ снять сапоги прежде чѣмъ засну.