Вопросъ о съѣстныхъ припасахъ. -- Неудобство параффиноваго масла. -- Достоинства сыра, какъ спутника въ путешествіи. -- Мать семейства покидаетъ свой домъ. -- Запасъ на случай крушенія. -- Я укладываю вещи. -- Особенность зубныхъ щеточекъ. -- Джорджъ и Гаррисъ укладываютъ вещи. -- Ужасное поведеніе Монморанси. -- Мы отправляемся спать.
Затѣмъ мы перешли къ вопросу о съѣстныхъ припасахъ.
-- Начнемте съ завтрака, -- сказалъ Джорджъ (онъ такой практичный). -- Для завтрака намъ необходимы сковородка (Гаррисъ замѣтилъ было, что сковородка неудобоварима; но мы посовѣтовали ему не говорить глупостей, и Джорджъ продолжалъ), чайникъ, кастрюлька и спиртовая кухня. Не масляная, -- замѣтилъ онъ съ значительнымъ взглядомъ, и мы съ Гаррисомъ согласились.
Однажды мы взяли съ собой масляную кухню, но повторять этого не намѣрены. Цѣлую недѣлю намъ пришлось жить точно въ масляной лавкѣ. Масло текло. Я не знаю, что еще можетъ такъ течь, какъ параффиновое масло. Мы поставили кухню у руля, и масло струилось къ носу, пропитывая лодку и все, что попадалось по дорогѣ, просачивалось въ воду и заражало атмосферу. По временамъ дулъ западный масляный вѣтеръ, иногда же восточный масляный вѣтеръ или сѣверный масляный вѣтеръ, либо, наконецъ, южный масляный вѣтеръ, -- словомъ, гдѣ бы онъ ни зарождался, среди полярныхъ снѣговъ или въ знойномъ пескѣ пустыни, онъ неизмѣнно являлся къ намъ, насыщенный запахомъ параффиноваго масла.
Параффиновое масло уничтожало всю прелесть солнечнаго заката; что касается луннаго свѣта, то онъ тоже положительно вонялъ параффиновымъ масломъ.
Мы попытались отдѣлаться отъ этого запаха въ Марло. Мы оставили лодку у берега и пошли въ городъ, но запахъ преслѣдовалъ насъ. Городъ былъ пропитанъ масломъ. Мы прошли на кладбище, но и тутъ намъ показалось, что всѣ мертвецы погребены въ маслѣ. Главная улица воняла имъ, и мы удивлялись, какъ это люди могутъ жить въ такой атмосферѣ. Вышли за городъ, прошли нѣсколько миль по Бирмингамской дорогѣ, -- напрасно, страна провоняла масломъ.
Въ полночь мы очутились на уединенной полянѣ, подъ старымъ засохшимъ дубомъ и дали торжественную клятву, -- мы пускали въ ходъ клятвы всю недѣлю, какъ это обыкновенно дѣлается, но въ данномъ случаѣ она имѣла серьезное значеніе, -- мы дали торжественную клятву никогда больше не брать съ собой въ лодку параффиноваго масла.
Вотъ почему на этотъ разъ мы рѣшились прибѣгнуть къ метиловому спирту. Это тоже вещь довольно гнусная. Вамъ приходится ѣсть метиловый паштетъ и метиловый тортъ. Но все же метиловый спиртъ, принятый внутрь въ большомъ количествѣ, пріятнѣе параффиноваго масла.
Далѣе Джорджъ предложилъ для завтрака яйца и ветчину, такъ какъ ихъ легко варить, холодное мясо, чай, хлѣбъ, масло и пастилу, но совѣтовалъ не братъ сыра. Сыръ, какъ и параффиновое масло, слишкомъ даетъ о себѣ знать. Онъ требуетъ для себя всю лодку. Онъ вылѣзаетъ изъ корзины и сообщаетъ всему сырный запахъ. Вы не можете сказать, что вы ѣли: яблочный пирогъ, нѣмецкія сосиськи или землянику со сливками! Все это кажется сыромъ. Въ сырѣ слишкомъ много запаха.
Одинъ изъ моихъ друзей купилъ однажды двѣ головки сыру въ Ливерпулѣ. Превосходные попались сыры -- спѣлые, мягкіе, съ запахомъ въ двѣсти лошадиныхъ силъ, который могъ сшибить съ ногъ человѣка на разстояніи двухсотъ ярдовъ. Случилось мнѣ въ то время быть въ Ливерпулѣ, и вотъ онъ попросилъ меня отвезти сыры въ Лондонъ, такъ какъ самъ намѣревался выѣхать только черезъ день или два и боялся, чтобы сыры за это время не испортились.
--Отчего же, дружище, съ удовольствіемъ, -- отвѣчалъ я.
Я взялъ сыры и положилъ ихъ съ собою въ кэбъ. Это была старая, полуразвалившаяся махина, влекомая разбитой, качавшейся отъ вѣтра сомнамбулой, которую извозчикъ въ минуты увлеченія величалъ лошадкой. Я помѣстилъ сыры подъ сидѣнье, и мы потащились рысцой, которая сдѣлала бы честь самой быстрой улиткѣ; все шло пріятно и весело, какъ звонъ похороннаго колокола, пока мы не повернули за уголъ. Тутъ вѣтеръ обдалъ нашу лошадь запахомъ сыра. Это точно разбудило ее, она вздрогнула и понеслась съ быстротою трехъ миль въ часъ. Вѣтеръ дулъ все въ томъ же направленіи и къ концу улицы нашъ скакунъ мчался съ быстротою четырехъ миль, пугая калѣкъ и почтенныхъ старушекъ.
Извозчикъ и двое носильщиковъ еле-еле справились съ лошадью у станціи, да и то лишь потому, что у одного изъ нихъ хватило присутствія духа заткнуть ей носъ платкомъ и покурить смоленой бумагой.
Я взялъ билетъ и храбро отправился на платформу, при чемъ толпа почтительно разступалась передъ мною въ обѣ стороны. Пассажировъ было много, и въ томъ отдѣленіи вагона, куда я попалъ, оказалось уже семь человѣкъ. Какой-то сварливый старый джентльменъ запротестовалъ было, но тѣмъ не менѣе я усѣлся, положилъ сыры на полку, пріятно улыбнулся сосѣдямъ и замѣтилъ что сегодня очень жарко. Нѣсколько секундъ спустя, старый джентльменъ проворчалъ:
--Какъ здѣсь тѣсно.
--Невыносимо, -- подхватилъ его сосѣдъ.
Затѣмъ они потянули носомъ воздухъ, разъ, другой, третій, молча поднялись и ушли. За ними встала какая-то толстая дама, заявила, что это чистое безобразіе -- ставить въ такое положеніе почтенную мать семейства, забрала чемоданъ и восемь узелковъ и ушла. Оставшіеся четыре пассажира посидѣли еще нѣсколько времени, пока какой-то господинъ съ величественной осанкой, сидѣвшій въ уголку и похожій съ виду на могильщика, не заявилъ, что ему кажется, будто здѣсь есть мертвый ребенокъ; тогда трое другихъ разомъ встали и столкнулись въ дверяхъ.
Я улыбнулся господину въ черномъ и замѣтилъ, что, кажется, въ нашемъ распоряженіи остался цѣлый вагонъ; онъ любезно ухмыльнулся и сказалъ, что люди нерѣдко поднимаютъ шумъ изъ пустяковъ. Но и ему, видимо, было не по себѣ, такъ что въ Крью я предложилъ ему пойти выпить. Онъ согласился, и мы протискались въ буфетъ, гдѣ четверть часа кричали, стучали и махали зонтиками, пока къ намъ не подошла молодая дама и не спросила, что намъ угодно.
--Что прикажете? -- спросилъ я, обращаясь къ моему другу.
--Позвольте рюмку водки, миссъ, -- отвѣчалъ онъ.
Затѣмъ выпилъ водку и преспокойно отправился въ другой вагонъ, что, по-моему, ужъ просто подлость.
Начиная отъ Крью, я сидѣлъ одинъ въ вагонѣ, хотя поѣздъ былъ биткомъ набитъ. Нѣсколько разъ на станціяхъ пассажиры, видя, что я сижу въ пустомъ вагонѣ, пробовали занять въ немъ мѣсто. "Сюда, Мэри, здѣсь совсѣмъ пусто!" или: "Вотъ гдѣ есть мѣсто, Томъ!", кричали они. Затѣмъ устремлялись къ вагону съ тяжелыми чемоданами и брали приступомъ дверь. Наконецъ, кто-нибудь вскакивалъ на ступеньки, отворялъ дверь и падалъ на руки слѣдовавшихъ за нимъ, и всѣ поднимались, поводили носами и отправлялись въ другой вагонъ или приплачивали разницу и садились въ первый классъ...
Въ Эйстонѣ я отнесъ сыры на квартиру моего друга. Жена его, войдя въ пріемную, повела носомъ и спросила:
--Что это такое? Скажите мнѣ откровенно.
Я отвѣчалъ:
--Это сыры. Томъ купилъ ихъ въ Ливерпулѣ и просилъ меня взять ихъ съ собой.
Я прибавилъ, что я тутъ рѣшительно не причемъ, а она отвѣчала, что совершенно увѣрена въ этомъ, но поговоритъ съ Томомъ, когда онъ пріѣдетъ.
Мой другъ остался въ Ливерпулѣ дольше, чѣмъ разсчитывалъ, и на третій день его жена послала за мной.
--Что сказалъ Томъ насчетъ этихъ сыровъ? -- спросила она.
Я отвѣтилъ, что онъ велѣлъ положить ихъ въ сырое мѣсто, гдѣ бы никто ихъ не трогалъ.
--Кому придетъ охота ихъ трогать? -- сказала она. -- Нюхалъ онъ ихъ?
Я сказалъ, что, кажется, нюхалъ, и, повидимому, чрезвычайно дорожитъ ими.
--Какъ вы думаете, разсердится онъ, если я найму человѣка унести ихъ и зарыть въ землю?
Я отвѣчалъ, что послѣ этого онъ, вѣроятно, никогда уже не будетъ смѣяться.
Тутъ у нея явилась мысль.
--Не возьмете ли вы ихъ къ себѣ? -- сказала она. -- Я велю отнести ихъ на вашу квартиру.
--Сударыня, -- возразилъ я, -- я люблю запахъ сыра и всегда буду вспоминать о переѣздѣ изъ Ливерпуля, какъ о счастливомъ окончаніи пріятной поѣздки. Но въ этомъ мірѣ мы должны думать и о другихъ. Лэди, у которой я нанимаю квартиру, вдова и, насколько мнѣ извѣстно, сирота. Она не разъ заявляла въ строгихъ и краснорѣчивыхъ выраженіяхъ, что не потерпитъ никакой, какъ она выражается, "пакости", а я инстинктивно чувствую, что присутствіе этихъ сыровъ въ домѣ она сочтетъ "пакостью", и съ своей стороны ни за что на свѣтѣ не соглашусь сдѣлать пакость вдовѣ и сиротѣ.
--Хорошо, -- сказала жена моего друга, вставая, -- коли такъ, то я заберу дѣтей, переѣду въ гостиницу и останусь тамъ, пока эти сыры не будутъ съѣдены. Я не согласна жить въ одномъ домѣ съ ними.
Такъ она и сдѣлала, оставивъ домъ на попеченіе поденщицы, которая на вопросъ, не безпокоитъ ли ее запахъ, спросила: "Какой запахъ?" когда же сыры поднесли къ самому ея носу, заявила, что они, кажется, пахнутъ дыней. Отсюда заключили, что испорченная атмосфера врядъ ли можетъ повредить этой женщинѣ, и она осталась въ домѣ.
По счету въ гостиницѣ пришлось уплатить пятнадцать гиней, и когда мой другъ подвелъ итогъ, оказалось, что сыръ обошелся ему по восьми гиней и шести пенсовъ фунтъ. Онъ заявилъ, что очень любитъ полакомиться иногда сыромъ, но этотъ ему не по средствамъ, и потому онъ рѣшился отдѣлаться отъ него. Онъ бросилъ его въ каналъ, но долженъ былъ выудить обратно, такъ какъ лодочники объявили, что заболѣютъ отъ этого запаха. Въ концѣ концовъ онъ снесъ ихъ въ одну темную ночь на приходское кладбище. Но коронеръ нашелъ сыры и поднялъ гвалтъ.
Онъ заявилъ, что это заговоръ противъ него, что его хотятъ погубить, заставивъ мертвецовъ встать изъ могилъ.
Наконецъ, мой другъ отвезъ сыры въ одинъ приморскій городокъ и зарылъ на берегу. Они доставили этому мѣстечку славу. Пріѣзжіе говорили что имъ никогда еще не приходилось встрѣчать такого крѣпкаго, цѣлительнаго воздуха, и въ теченіе многихъ лѣтъ слабогрудые и чахоточные толпами съѣзжались въ городокъ.
Итакъ, при всей моей любви къ сыру, я согласился съ замѣчаніемъ Джорджа.
--Мы обойдемся безъ чая, -- прибавилъ Джорджъ (лицо Гарриса потемнѣло при этихъ словахъ), -- лучше устраивать въ семь часовъ вечера хорошую, аппетитную, плотную закуску: обѣдъ, ужинъ и чай разомъ.
Гаррисъ повеселѣлъ. Джорджъ предложилъ мясо, пирожки съ вареньемъ, томаты, фрукты и зелень. Для питья Гаррисъ рекомендовалъ какой-то удивительный сиропъ, который нужно разводить съ водой и пить вмѣсто лимонада; кромѣ того мы рѣшили захватить побольше чаю и бутылку виски, на случай, -- сказалъ Джорджъ, -- если мы опрокинемся.
Вообще я замѣтилъ, что у Джорджа крѣпко засѣла мысль о томъ, что мы опрокинемся. Мнѣ казалось, что такое настроеніе ума не годится для того, кто предпринимаетъ поѣздку.
Какъ бы то ни было, я былъ очень доволенъ, что мы возьмемъ виски.
Мы рѣшили не брать съ собой пива или вина. Они не годятся на рѣкѣ. Отъ нихъ тяжелѣешь и становишься соннымъ. Стаканчикъ вина вечеромъ умѣстенъ, если вы собираетесь рыскать по городу и ухаживать за барышнями; но не годится пить, когда солнце печетъ и вамъ предстоитъ тяжелая работа.
Мы составили списокъ припасовъ -- довольно длинный списокъ -- и разошлись по домамъ. На слѣдующій день, въ пятницу, мы закупили все, что требовалось, и вечеромъ приступили къ укладкѣ. Рѣшено было уложить бѣлье въ чемоданъ, а съѣстные припасы и посуду въ корзины. Мы отодвинули столъ къ окну, собрали всѣ запасы въ кучу посреди комнаты и усѣлись вокругъ нея.
Я заявилъ, что беру на себя упаковку.
Я горжусь своимъ умѣньемъ упаковывать вещи. Въ искусствѣ упаковки, какъ и во многихъ другихъ, я свѣдущъ болѣе чѣмъ кто-либо. Я заявилъ объ этомъ Джорджу и Гаррису, прибавивъ, что они могутъ предоставить все дѣло мнѣ. Они приняли это предложеніе съ готовностью, доходившей почти до неприличія. Джорджъ закурилъ трубку и развалился на креслѣ, а Гаррисъ задралъ ноги на столъ и закурилъ сигару.
Я вовсе не это имѣлъ въ виду. Я вѣдь, собственно, взялся завѣдывать упаковкой съ тѣмъ, чтобы Гаррисъ и Джорджъ дѣйствовали по моимъ указаніямъ, а я бы распоряжался: "Дайте это сюда!.. Охъ, ужъ вы!.. Видите, какъ это просто!", и такимъ манеромъ училъ бы ихъ дѣлу, какъ вы сами понимаете. Ихъ бездѣйствіе раздражало меня. Терпѣть не могу, когда другіе сидятъ сложа руки въ то время, когда я работаю.
Мнѣ пришлось однажды жить съ человѣкомъ, который доводилъ меня просто до изступленія. Онъ ложился на диванъ и по цѣлымъ часамъ слѣдилъ за моей работой, провожая меня глазами по всей комнатѣ. Онъ увѣрялъ, что такое времяпровожденіе весьма пріятно и поучительно для него. Онъ, изволите видѣть, сознаетъ, глядя на меня, что жизнь не пустой и лѣнивый сонъ, а благородная задача, требующая серьезной и трудной работы. Онъ не понимаетъ, какъ могъ жить раньше до встрѣчи со мной, когда ему не приходилось слѣдить за чужой работой.
Я не таковъ. Я не могу сидѣть, сложа руки, когда кто-нибудь работаетъ. Я непремѣнно встану, буду присматривать за нимъ, ходить около него, и засунувъ руки въ карманы, давать указанія. Что прикажете дѣлать, такова ужъ моя энергическая натура.
Какъ бы то ни было, я ничего не сказалъ и принялся за укладку. Дѣло оказалось кропотливѣе, чѣмъ я думалъ, но въ концѣ концовъ я уложилъ всѣ вещи въ чемоданъ, усѣлся на него и затянулъ ремни.
--А сапоги уложили? -- спросилъ Гаррисъ.
Я посмотрѣлъ кругомъ и убѣдился, что забылъ ихъ. Ужъ этотъ Гаррисъ! Не могъ сказать, пока я не закрылъ чемодана и не затянулъ ремней. Это совершенно въ его духѣ. А Джорджъ смѣялся своимъ нелѣпымъ, безсмысленнымъ раздражающимъ смѣхомъ. Онъ всегда бѣситъ меня.
Я раскрылъ чемоданъ, уложилъ сапоги, уже собирался закрыть его, какъ вдругъ у меня мелькнула ужасная мысль. Уложилъ ли я мою зубную щеточку? Богъ его знаетъ, какъ это происходитъ, но я никогда не знаю, уложилъ ли я свою зубную щеточку.
Зубная щеточка отравляетъ мнѣ жизнь во время путешествія. Мнѣ снится, что я забылъ уложить ее, и я просыпаюсь въ ужасѣ, вскакиваю съ постели и принимаюсь отыскивать ее. Утромъ я укладываю ее, не успѣвъ почистить зубы, такъ что приходится развязывать чемоданъ и доставать щеточку, и всякій разъ она оказывается на днѣ. Затѣмъ я снова укладываюсь и на этотъ разъ забываю о ней, такъ что въ послѣднюю минуту приходится бѣжать за ней въ нумеръ и нести ее на станцію въ карманѣ.
Разумѣется, и теперь мнѣ пришлось перерыть всѣ вещи и, разумѣется, я не нашелъ щеточки. Я привелъ вещи въ такое состояніе, въ какомъ онѣ, по всей вѣроятности, находились до сотворенія міра, когда былъ хаосъ. Какъ и слѣдовало ожидать, щеточки Гарриса и Джоржа попадались мнѣ разъ двадцать, но своей я не могъ найти. Тогда я перебралъ и перетрясъ одну за другой всѣ вещи и, наконецъ, нашелъ щеточку въ сапогѣ. Пришлось начинать укладку сызнова.
Когда я кончилъ, Джорджъ спросилъ, уложилъ ли я мыло. Я ему сказалъ, что мнѣ рѣшительно все равно, уложилъ я его или нѣтъ; затѣмъ захлопнулъ чемоданъ, затянулъ ремни и тутъ только замѣтилъ, что мой портсигаръ остался въ чемоданѣ. Пришлось отпирать его снова, и когда я окончательно раздѣлался съ укладкой, было уже десять часовъ пять минутъ вечера, а намъ еще оставалось уложить двѣ корзины. Гаррисъ замѣтилъ, что намъ остается менѣе двѣнадцати часовъ до отъѣзда, и предложилъ мнѣ отдохнуть, пока онъ съ Джоржемъ сдѣлаютъ остальную работу. Я согласился, и они принялись за укладку.
Принялись очень весело, очевидно, намѣреваясь показать мнѣ, какъ нужно дѣлать дѣло. Я воздерживался отъ всякихъ замѣчаній, я ждалъ. Если Гарриса повѣсятъ, то худшимъ упаковщикомъ въ свѣтѣ будетъ Джорджъ. Зная это, я смотрѣлъ на груды тарелокъ, чашекъ, кастрюль, бутылокъ, яицъ, томатовъ и проч., и чувствовалъ, что вскорѣ начнется потѣха.
Такъ и случилось. Они начали съ того, что разбили чашку. Вотъ первое, что они сдѣлали.
Затѣмъ Джорджъ уложилъ пастилу на томатъ и раздавилъ его, и имъ пришлось выковыривать томатъ чайной ложкой.
Теперь была очередь Гарриса и онъ наступилъ иа масло. Я ничего не сказалъ, но усѣлся на край стола и слѣдилъ за ними. Я чувствовалъ, что это раздражаетъ ихъ пуще всякихъ словъ. Они волновались, злились, наступали на чашки и тарелки, засовывали куда попало вещи и потомъ не могли отыскать ихъ, уложили яйца на дно чемодана, а сверху положили тяжелыхъ вещей и раздавили яйца.
Они разсыпали соль по всей комнатѣ, а масло!.. Я въ жизнь свою не видалъ, чтобы двое людей продѣлывали такія штуки съ масломъ. Послѣ того, какъ Джорджъ отклеилъ его отъ своихъ туфель, они попытались засунуть его въ кастрюльку, но не все масло укладывалось въ кастрюльку, а то, что помѣстилось, нельзя было вытащить обратно. Наконецъ, они выскребли его и положили на стулъ; Гаррисъ усѣлся на него, и оно прилипло къ нему, и тогда они принялись разыскивать его по всей комнатѣ.
--Я готовъ поклясться, что положилъ его сюда, -- сказалъ Гаррисъ, глядя на пустой стулъ.
--Да и я видѣлъ его здѣсь минуту тому назадъ, -- сказалъ Джорджъ.
Тутъ они снова забѣгали но комнатѣ, сошлись у корзины и уставились другъ на друга.
--Изумительно! -- сказалъ Гаррисъ.
--Просто чудеса! -- сказалъ Джорджъ.
Тутъ Джорджъ зашелъ за спину Гаррису и увидѣлъ масло.
--Такъ вотъ оно гдѣ находилось все время! -- воскликнулъ онъ съ негодованіемъ.
--Гдѣ, гдѣ? -- крикнулъ Гаррисъ, повертываясь.
--Да стойте же, стойте! -- вопилъ Джорджъ, бѣгая вокругъ него.
Наконецъ, они справились съ масломъ, уложивъ его въ чайникъ.
Монморанси, разумѣется, принималъ живое участіе въ упаковкѣ. У Монморанси странное честолюбіе: ему во что бы то ни стало хочется добиться ругани. Если ему удалось впутаться туда, гдѣ его присутствіе особенно нежелательно и даже вредно, взбѣсить человѣка до того, что тотъ начнетъ швыряться чѣмъ попало, тогда, по его мнѣнію, день не пропалъ даромъ.
Подвернуться кому-нибудь подъ ноги, чтобы тотъ шлепнулся на полъ и ругался на чемъ свѣтъ стоитъ, вотъ его главная задача и забота; и разъ это ему удалось, его поведеніе становится положительно нестерпимымъ.
Онъ усаживался на вещи какъ разъ въ ту минуту, когда въ нихъ оказывалась надобность, и, повидимому, былъ вполнѣ убѣжденъ, что всякій разъ, когда Джорджъ или Гаррисъ протягиваютъ руку, они хотятъ достать его холодный скользкій носъ. Онъ попалъ ногой въ пастилу, таскалъ чайныя ложечки, сдѣлалъ видъ, что принимаетъ лимоны за крысъ, кинулся за ними въ корзину и изгрызъ три штуки, прежде чѣмъ Гаррису удалось выгнать его сковородкой.
Гаррисъ сказалъ, что я поощряю его. Я вовсе не поощрялъ его. Да и не такой это песъ, чтобы нуждаться въ поощреніи. Природная естественная склонность побуждаетъ его къ такимъ штукамъ.
Укладка кончилась въ двѣнадцать часовъ пятьдесятъ минутъ, и Гаррисъ, усѣвшись на корзинѣ, выразилъ надежду, что все останется цѣло. Джорджъ замѣтилъ, что если что-нибудь будетъ разбито, такъ значить оно и было разбито; это соображеніе, повидимому, утѣшило его. Онъ прибавилъ также, что ему хочется спать. Намъ всѣмъ хотѣлось спать. Гаррисъ долженъ былъ ночевать у насъ, и потому мы всѣ отправились наверхъ.
Мы бросили жребій насчетъ кроватей, и Гаррису досталось спать со мной.
-- Когда васъ разбудить, братцы? -- спросилъ Джорджъ.
-- Въ семь часовъ, -- отвѣчалъ Гаррисъ.
-- Нѣтъ, въ шесть, -- сказалъ я, такъ какъ мнѣ нужно было написать нѣсколько писемъ.
Мы немножко поспорили съ Гаррисомъ на этотъ счетъ, но, наконецъ, порѣшили на половинѣ седьмого.
-- Разбудите насъ въ половинѣ седьмого, Джорджъ, -- сказали мы.
Джорджъ не отвѣчалъ; оказалось, что онъ уже заснулъ. Тогда мы поставили умывальную чашку такъ, чтобы онъ наткнулся на нее утромъ, и улеглись въ постель.