Два беса владели Джемом Листером (с "Сусанны") — бес алкоголя и бес скупости. Единственно, на чем сходилась эта пара, — было стремление к бесплатной выпивке. Когда м-р Листер платил за вино, то бес скупости под видом совести проповедовал о воздержании; если же м-р Листер начинал проявлять признаки исправления под влиянием этой проповеди, то бес алкоголя посылал его бродить вокруг кабаков и выклянчивать себе рюмочку такими способами, которые, по мнению его товарищей матросов, бросали тень на весь экипаж. Не раз уже пресекалась здоровая жажда матросов, жажда, вызванная солониной, раздраженная крепким табаком, — при виде м-ра Листера, стоящего у двери с молящей улыбкой на устах в надежде, что его пригласят разделить угощение; однажды его видели — его, Джема Листера, трудоспособного матроса — с явно меркантильной целью держащим у дверей кабака чью-то лошадь под уздцы вместо конюха.
Наконец ему было поставлено на вид, что его поведение накладывает позорное клеймо на людей, которые сами не без греха, так что совсем не желают отвечать еще и за него.
Переговоры были поручены Биллю Хеншоу; речь его не оставляла желать лучшего в смысле натиска (неправильно именуемого твердостью); — что же касается непечатных выражений, то Билль впоследствии мог с удовлетворением вспоминать, что, по мнению товарищей матросов, вполне исчерпал и эту область.
— Тебе следовало бы быть членом парламента, Билль, — сказал Гарри Ли, когда тот кончил.
— На это нужны деньги, — проговорил Хеншоу и покачал головой.
М-р Листер рассмеялся старческим, но не лишенным яда, смехом.
— Вот что мы имеем тебе сказать, — вдруг снова набросился на него Хеншоу, — если я что-нибудь ненавижу, так это сочетание пьяницы со скрягой. Теперь когда ты знаешь наше мнение, тебе остается лишь начать новую жизнь.
— Пригласи нас всех в "Козел и Компас", — предложил Ли, — да вытащи несколько золотых фунтиков из тех, что ты скопил.
Мистер Листер взглянул на него с холодным презрением и, решив, что разговор угрожал окончательно сосредоточиться на его недостойной особе, отправился на палубу, где и уселся, чувствуя себя глубоко оскорбленным.
Он чуть не заплакал от бессильной злобы, когда неотступно следовавший за ним Билль разоблачил его перед одним пьяницей. Дело в том, что Листер уговорил было этого суб'екта проявить себя истинным христианином (с его, Листера, точки зрения), т.-е. угостить его рюмочкой.
Пришлось ему вернуться на борт с сухой глоткой и воспаленными глазами.
Можно с уверенностью сказать, что целый месяц после этого случая он платил за каждую рюмку вина, которую заказывал. Глаза его прояснились, цвет лица посвежел; однако, когда самодовольный Хеншоу обратил на эти факты внимание своих товарищей, всецело приписывая их своему вмешательству, то Листер встретил комплимент не так радостно, как это сделала бы особа женского пола.
Если б на пароход не поступил новый повар, то возможно, что мистер Листер постепенно изжил бы свою страсть к крепким напиткам.
Новый повар был высокий бледный молодой человек; он был так поглощен заботами о своем материальном благополучии, что естественно не мог снискать расположение своих товарищей матросов. Вскоре было замечено, что по части скупости он имел много общего с мистером Листером, вследствие чего последний, обрадовавшись, что нашел близкого по духу человека, завладел им и, несмотря на жару, большую часть времени проводил на кухне.
— Держись, брат, крепко, — внушительным тоном проговорил однажды седобородый Листер, — деньги для того и созданы, чтобы их беречь. Если не тратишь своих денег, то всегда имеешь их. Я, например, всегда копил и что же получилось в результате?
Повар, терпеливо выждав несколько минут, робко спросил его, что именно?
— Вот я сижу перед тобой, — продолжал м-р Листер, добродушно помогая повару крошить капусту, — мне шестьдесят два года, и у меня там, внизу, есть банковская книжка, в которой записано что-то около ста девяноста фунтов стерлингов.
— Сто девяносто фунтов! — воскликнул повар благоговейно.
— Не говоря уже обо всем прочем, — добавил м-р Листер, чрезвычайно обрадованный произведенным эффектом, — в общем я имею четыреста фунтов с лишним.
Повар ахнул и с осторожной решимостью отобрал у Листера капусту, считая, что столь состоятельный человек не должен заниматься такой недостойной работой.
— Как хорошо, — медленно проговорил он, — как хорошо! Вы сможете жить на эти деньги, когда состаритесь.
М-р Листер горестно покачал головой, глаза его покрылись влагой.
— Не придется мне дожить до этого времени, — с грустью сказал он, — но не говори им (он мотнул головой по направлению фордека[2] ) об этом.
— Нет, нет, — пообещал повар.
— Я никогда не принадлежал к числу людей, которые любят говорить о себе, — тихим голосом продолжал мистер Листер, — ни к кому не чувствовал я еще достаточной симпатии для этого. Да-с, голубчик, — я просто коплю для кой-кого.
— А на что же вы в таком случае будете жить, когда не сможете работать? — спросил тот.
М-р Листер осторожно потянул повара за рукав и с кротостью сказал, понизив голос, как того требовала торжественность момента — У меня совсем не будет старости.
— Не будете жить! — повторил повар, с беспокойством поглядывая на лежавший около него нож, — откуда вы знаете?
— Я был в больнице, в Лондоне, — сказал м-р Листер, — даже в двух или трех, а на докторов потратил в общем столько, что и вспомнить неприятно. Все они удивляются, что я еще жив. Я так полон всяких болезней, что, по их словам, проживу не более двух-трех лет и даже могу в любой момент умереть.
— Так ведь у вас же есть деньги, — сказал повар, — отчего бы вам не бросить работу и не провести на суше закат вашей жизни? Чего ради копить деньги для родственников?
— У меня нет родственников, — возразил м-р Листер, — я одинок и предполагаю завещать свои деньги какому-нибудь симпатичному молодому человеку. Надеюсь, что они принесут ему пользу.
В голове повара пронеслись мысли столь ослепительные, что капуста, выпав из его рук в таз, обдала обоих мелкими, освежающими брызгами.
— Вы, наверное, принимаете лекарство? — спросил он наконец.
— Немножко рому, — слабым голосом ответил м-р Листер, — доктора говорят, что только этим я и поддерживаю себя. Правда, наши ребята (он опять кивнул головой по направлению фордека) обвиняют меня в том, что я принимаю его слишком много.
— Зачем обращать на них внимание? — воскликнул тот возмущенно.
— Это, пожалуй, глупо, — согласился м-р Листер, — но мне неприятно, когда мои поступки истолковываются в дурную сторону. Я стараюсь не хныкать о своих неприятностях. Сам не понимаю что побудило меня так разболтаться с тобой. Кстати, я на днях слышал, что ты ухаживаешь за какой-то барышней.
— Есть грех, — пробормотал кок, склонившись над огнем.
— И прекрасно, братец, — с жаром проговорил старик, — лучше, не свихнешься и в кабак не пойдешь;— хотя, по правде говоря, если не злоупотреблять кабаком, то это тоже вещь не плохая. Желаю тебе счастья.
Кок поблагодарил его. Ему очень хотелось знать, что за бумажку крутит в руках м-р Листер.
— Эту штучку я на днях написал, — об'яснил старик, поймав взгляд повара, — я бы показал тебе ее, если б ты обещал мне не рассказывать о ней никому и не благодарить меня.
Заинтригованный кок дал обещание, и так как старик, видимо, приписывал этому большое значение, то еще и подтвердил все это присягой собственного изготовления и притом чрезвычайной силы и торжественности.
— Ну-с, а теперь — вот!
Кок взял бумажку и принялся было читать ее, но буквы вдруг запрыгали перед его глазами. Он протер глаза и начал с начала, помедленней. Черным по белому (не считая отпечатков пальцев неопределенного цвета), после краткого упоминания о зрелом уме и твердой памяти, на бумажке было написано, что м-р Листер оставляет все свое состояние коку. Завещание было надлежащим образом засвидетельствовано и датировано. Голос кока дрожал от растроганности и волнения.
— Не знаю, чем заслужил я это, — проговорил он, — протягивая м-ру Листеру бумагу.
М-р Листер жестом руки отклонил ее.
— Держи ее при себе, — сказал он просто, — раз завещание будет у тебя, то ты будешь за него спокоен.
С этой минуты между ними возникла дружба, весьма удивившая всю команду. Кок относился к старику, как сын к отцу; благожелательность же м-ра Листера была достойна удивления. Замечено было, что он отказался от своей дурной привычки и теперь уже не околачивался возле кабаков, а заходил внутрь и пил за здоровье кока.
В течение первых шести месяцев кок, несмотря на скромные средства, не возражал против состоявшегося между ними негласного соглашения относительно порядка уплаты за выпивку м-ра Листера, но постепенно и он стал разбираться в духовном облике м-ра Листера. Облик этот был далек от идеала и полон хитрости. Когда кок узнал, что любое завещание легко может потерять силу, для чего достаточно на следующий день сделать другое, то он стал похож на сумасшедшего. Мистер Листер, оказывается, во время пребывания на суше, пользовался бесплатной квартирой и харчами у своей замужней племянницы. Кок сидел часами, стараясь придумать, как бы ему заполучить капитал, вложенный в предприятие, которое, повидимому, не приближалось к ликвидации.
— Опять у меня шалит сердце, — проговорил старик однажды вечером в Сиколе, сидя с ним вдвоем на фордеке.
— Вы слишком много двигаетесь, — ответил кок, — вы бы пошли к себе и отдохнули.
М-р Листер, который не ожидал такого совета, заерзал на стуле.
— Мне, пожалуй, лучше бы пройтись и подышать свежим воздухом, — многозначительно начал он, — дойду-ка я до "Вороного Коня" и назад. Недолго уж буду я с тобой, мой мальчик.
— Да, я знаю, — сказал кок, — это-то меня и волнует.
— Не волнуйся за меня, — проговорил тот, положив ему руку на плечо, — я этого не стою. Не огорчайся, сынок.
— Есть у меня на душе одна вещь, Джем, — сказал кок, пристально глядя в одну точку.
— Какая такая вещь? — спросил мистер Листер.
— Вы помните, как рассказывали мне о своих болях? — начал кок, не глядя на него.
Джем со стоном схватился за бок.
— И что смерть была бы облегчением, продолжал тот, — но что у вас не хватает мужества покончить с собой?
— Ну? — промычал м-р Листер.
— Это долго мучило меня, — продолжал кок с некоторой торжественностью, — я часто говорил себе: "Бедный Джем! Зачем ему страдать, если ему хочется умереть? Как это несправедливо!"
— Это, действительно, несправедливо, — согласился м-р Листер, — но что же из этого?
Тот не ответил, но, впервые подняв глаза, посмотрел на него с озабоченным выражением лица.
— Что же из этого? — многозначительно повторил м-р Листер.
— Ведь вы говорили, что хотите умереть, правда? — спросил кок, — ну, а если… если…
— Если… что?! — резко переспросил старик, — почему не говоришь ты прямо, раз начал?
— Если бы, — сказал кок, — если бы кто-нибудь, кто любил бы вас, Джем, — понимаете? — любил бы вас, — слышал бы, что вы много раз повторяете это, и видел бы, как вы страдаете и стонете, — и не мог бы ничем облегчить ваши страдания — если не считать нескольких шиллингов на лекарства и нескольких стаканов рома, — если б такой человек имел приятеля аптекаря…
— Ну и что же, — прервал его тот, бледнея.
— …Приятеля, который бы знал разные яды, — продолжал кок, — такие яды, которые можно незаметно принимать в пище; как, по-вашему, было ли бы грешно, если б такой близкий друг положил вам в пищу яд, чтобы кончились ваши страдания?
— Грешно?! — взревел мистер Листер со стеклянными глазами, — грешно! Вот что, повар…
— Ничего такого, что доставило бы ему боль, — сказал кок, — Ответьте на мой вопрос. Страдали ли вы последнее время, Джем?
— Неужели ты хочешь сказать, что…
— Ничего я не хочу сказать, — ответил повар. — Ответьте мне на вопрос: были ли у вас последнее время боли?
— Ты клал яд в мои харчи? — дрожащим голосом спросил м-р Листер.
— Ну, а если бы так? — проговорил кок с упреком в голосе, — неужели вы хотите сказать, что были бы недовольны?
— Недоволен?! — убежденным тоном воскликнул м-р Листер, — недоволен? Да я бы добился, чтобы тебя повесили!
— Но вы же сами говорили, что хотите умереть, — удивился кок.
М-р Листер разразился необычайно внушительной руганью.
— Тебя бы повесили, — повторял он угрожающе.
— Меня? — невинно спросил повар, — да за что же?
— За то, что ты отравлял меня, — продолжал обезумевший м-р Листер. — Неужели ты надеешься обмануть меня своими обиняками? Ты думаешь, я тебя насквозь не вижу?!
Тот сидел с таинственной улыбкой сфинкса на устах.
— Докажите, — пригрозил он. — Ну, а если бы кто-нибудь давал вам яд, то хотели бы вы принять какое-нибудь противоядие?
— Я бы охотно выпил целый штоф противоядия, — лихорадочно воскликнул м-р Листер.
Кок сидел в глубокой задумчивости, старик с волнением наблюдал за ним.
— Жаль, что вы так непостоянны, Джем, — сказал он наконец, — но это, конечно, ваше дело. Однако, лекарство это очень дорогое.
— Сколько? — спросил тот.
— Они продают не больше, чем на два шиллинга в один прием, — ответил кок, стараясь говорить небрежным тоном, — но еслиб вы дали мне деньги, то я сейчас сбегал бы к аптекарю и купил бы первую порцию.
На лице м-ра Листера ясно отражались следы борьбы противоположных чувств, которые тщетно старался расшифровать кок. Наконец он медленно вытащил из брючного кармана деньги и передал их коку.
— Я сейчас же пойду, — с жаром проговорил последний, — и никогда больше не буду верить слову человека, Джем.
Он весело взбежал на палубу; спустившись на берег, он "на счастье" плюнул на обе монеты и спустил их в карман. А внизу, в баке, сидел м-р Листер, подперев лицо руками, полный бешенства и страха.
Кок не особенно стремился к обществу, поэтому он пропустил два кабака, в которых находились остальные члены команды, и выпил на радостях, забежав на обратном пути, после того, как купил детский порошок, с которого снял этикетку. По гулу голосов, доносившихся с фордека, он понял, что экипаж уже вернулся.
При приближении кока говор сразу прекратился, три пары глаз в угрюмом молчании уставились на него.
— В чем дело? — спросил он.
— Что ты сделал с бедным стариком Джемом? — строго спросил Хеншоу.
— Ничего, — кратко ответил кок.
— Ты его не отравил? — спросил Хеншоу.
— Конечно, нет! — воскликнул тот.
— По его словам, ты сам сознался ему в этом, — сказал Хеншоу, — он говорит, что дал тебе два шиллинга на лекарство. Ну, а теперь уж все равно поздно.
— Что?! — пробормотал кок.
Он с волнением окинул взглядом людей. Все были мрачны, и молчание их становилось тягостным.
— Где он? — спросил кок.
Хеншоу обменялся взглядом с остальными.
— Он сошел с ума, — медленно проговорил он.
— Сошел с ума? — повторил кок с ужасом и, заметив отвращение товарищей, отрывочно рассказал им, каким образом оказался он жертвой Листера.
— Ну, как бы там ни было, — сказал Хеншоу, когда он кончил, — теперь ты доигрался. Он совсем рехнулся.
— Да где же он? — спросил кок.
— Там, куда тебе не войти, — медленно проговорил тот.
— На том свете? — робко спросил несчастный.
— Нет, в капитанской каюте, — пояснил Ли.
— Га! И туда-то мне, по вашему мнению, не войти? — воскликнул кок, поднимаясь, — я его живо оттуда вытащу.
— Оставь его лучше в покое, — сказал Хеншоу, — он так буянит, что мы ничего не можем с ним поделать, — поет, хохочет и плачет, — я был уверен, что он отравлен.
— Клянусь, что я ему ничего не сделал, — сказал повар.
— Ну, во всяком случае он из за тебя сошел с ума, — возразил Хеншоу, — а когда вернется капитан и увидит его в своей постели, то будет скандал.
— Так помогите мне сделать так, чтобы он не увидел его там, — сказал кок.
— Я не хочу впутываться в это дело, — ответил Хеншоу, покачав головой.
— И не думай даже, Билль! — посоветовали остальные.
— Прямо не знаю, что скажет капитан, — сказал Хеншоу, — но во всяком случае это будет сказано тебе, а не нам.
— Я пойду и вытащу его, будь он хоть трижды сумасшедшим, — об'явил кок, сжав губы.
— Тебе придется нести его, — сказал Хеншоу. — Я тебе, кок не желаю зла, так что, пожалуй, посоветую убрать его, пока не вернулся капитан или штурман. Если б я был на твоем месте, я знал бы, что нужно сделать.
— А что именно? — спросил кок, еле переводя дыхание от волнения.
— Я бы натянул ему на голову мешок, — внушительным тоном посоветовал Хеншоу, — иначе он будет кричать, как чорт, когда ты к нему притронешься, и поднимет всех на берегу. Кроме того, благодаря мешку у него руки будут связаны.
Кок горячо поблагодарил его и, схватив мешок, бросился на палубу.
Это послужило сигналом м-ру Хеншоу и его друзьям для столь спешных приготовлений ко сну, что они почти носили характер паники.
Кок, бегло взглянув на берег, беззвучно спустился вниз с мешком в руках, нащупывая в темноте дорогу к каюте капитана.
Звук глубокого и ровного дыхания успокоил его. С излишней торопливостью раскрыл он мешок и приподнял голову спящего.
— Э! Что-о-о? — пробормотал сонный голос.
В тот же миг кок набросил на него мешок
и, схватив свою жертву за середину, попытался стащить ее с койки, не взирая на ее полузаглушенные крики. В эти критические минуты кок имел все основания предполагать, что он поймал сороконожку.
— Смирно! — крикнул он запыхавшись, — я не сделаю тебе больно.
Ему наконец удалось стащить свою ношу с койки и дотащить ее до трапа. Здесь ему пришлось остановиться, так как ноги, зацепившись за обе стенки узкого прохода, упрямо отказывались двигаться, а из верхнего конца раздалось злобное мычанье. Четыре раза удавалось измученному коку, взваливши ношу на плечо, протащить ее немного вверх по трапу, и все четыре раза его поклажа, извиваясь, сползала вниз. Потеряв голову от страха и бешенства, кок сделал было пятую попытку, как вдруг сверху раздался удивленный возглас штурмана, гневно требующего об'яснения.
— Какого дьявола ты тут делаешь? — воскликнул штурман.
— Все в порядке, сэр, — ответил запыхавшийся кок, — старый Джем хватил лишнего и полез на корму, а я тащу его опять на бак.
— Джем?! — удивился штурман, — да вот же он сидит на решетке. Мы с ним вместе шли с берега.
— Сидит?! — с ужасом переспросил кок, — сидит… о боже!..
Он стоял, прижав к стене свою извивающуюся жертву, и с отчаянием смотрел на штурмана.
— Боюсь, что я ошибся, — проговорил он дрожащим голосом.
Штурман зажег спичку и посмотрел вниз.
— Сними-ка этот мешок, — строго приказал он.
Кок поставил свою жертву на ноги и дрожа взбежал по трапу вверх, к тому месту, где стоял шкипер. Последний зажег новую спичку; оба они стояли и с затаенным дыханием следили за извивающимся, странным существом внизу, которое постепенно высвобождалось из-под мешка. При четвертой спичке оно освободилось совершенно, и перед ними предстало побагровевшее лицо капитана "Сусанны".
Меньше секунды смотрел на него кок, потерявший от ужаса дар слова, и потом с безнадежным стоном, спрыгнул на берег и помчался со всех ног бежать от преследовавшей его взбешенной жертвы.
Так как кока не оказалось на лицо к моменту отчаливания, то капитан, не желая разлучать таких нежных друзей, по настойчивой просьбе взволнованной команды, отправил мистера Листера на поиски его.
The Madness of Mr. Lister (1905)