Гирам оказался прав: чиновники мукаукаса действительно не разошлись еще по домам и сидели со своими гостями во дворе; к ним присоединились египетский проводник и почетные спутники купца Гашима: масдакит Рустем и еще другой, служивший у него писцом и переводчиком. Кроме золотых дел мастера, еврея Гамалиила, и людей араба, все остальные были христианами; они неохотно приняли в свое общество мусульман, тогда как еврей, знакомый с ними много лет, пользовался расположением в доме наместника. Однако хозяин распорядился, чтобы приезжим иностранцам был оказан радушный прием, и, кроме того, мемфитам хотелось послушать рассказы бывалых путешественников. Но они ошиблись в расчете: переводчик оказался очень необщительным, а масдакит не знал ни слова по-египетски и очень плохо говорил по-гречески.
После нескольких бесполезных попыток завести беседу присутствующие отстали от спутников арабского купца и принялись слушать секретаря Ориона. Он еще вчера рассказывал им много интересного об императорском дворе, а сегодня начал подробно излагать события блестящей жизни своего молодого господина в Константинополе. Секретарь описал три победы, одержанные Орионом на конских бегах в византийском цирке, и особенно живо представил, как сын Георгия во время народного восстания во главе пяти юношей, своих друзей, проложил дорогу из дворца в Софийский собор сквозь разъяренные толпы мятежников в несколько сот человек. Наконец он перешел к успехам Ориона у столичных красавиц.
-- Царицей меж них, -- восхищенно продолжал секретарь, -- была Элиодора, не какая-нибудь флейтистка или нечто в этом роде, а богатая, добродетельная патрицианка, вдова Флавиана, племянника сенатора Юстина, царского родственника. Все женихи в Константинополе добивались ее руки, даже великий Грациан, но их старания, конечно, оказывались безуспешными. Такого дворца, как у Элиодоры, нет во всем Египте, не исключая даже Александрии. Дом наместника хотя и больше, но в сравнении с ним выглядит убогой крестьянской лачугой. Я расскажу вам в другой раз подробнее об этом жилище, наполненном редкими драгоценностями. Довольно того, что у ворот вдовы день и ночь стоят рабы и вольноотпущенники, присланные к ней с цветами и фруктами, дорогими подарками и нежными стихами, написанными на душистой шелковой материи розового цвета; однако ни один из многочисленных обожателей не добился благосклонности Элиодоры, пока при ней был Орион. Поверите ли, она влюбилась в него с первой встречи на вилле Юстина и сделалась его собственностью вот, например, как это кольцо -- моя собственность.
Тщеславный египтянин показал слушателям золотой перстень с дорогим камнем, подарок щедрого молодого господина, и с жаром продолжал:
-- С тех пор весь город заинтересовался отношениями Элиодоры и Ориона, и византийцы не раз приходили в неистовый восторг, любуясь красотой этой необыкновенной парочки. Их повсюду встречали вместе: в театре, в цирке, во время прогулок по Босфору; даже в страшное время, когда был низвергнут император, они наслаждались любовью, в стороне от кровавых картин междоусобия. Часто Орион приезжал за своей возлюбленной на собственных лошадях или она провожала его в своем экипаже.
-- Неужели такая женщина держит еще лошадей? -- презрительно спросил главный шталмейстер.
-- Такая женщина! -- воскликнул секретарь. -- Скажи лучше: знатная дама. Да, у нее есть крупные лошади из Армении блестящей караковой масти и крошечные лошадки с острова Сардинии, которые мчатся четверней, как лисицы во время травли. Кони Элиодоры всегда были в золоченой сбруе с цветами и развевающимися лентами, а возница отлично знал свое дело! Все были уверены, что наш господин женится на племяннице сенатора, но этого не случилось, и красавица была в страшном горе, когда им пришлось расстаться. Я сам видел, как она плакала. Мне стало жаль эту кроткую госпожу. Но все-таки Элиодора не сердилась на своего кумира и даже подарила ему на память при отъезде белую собачку, которую без памяти любила. Но и мой господин погоревал при разлуке, сильно погоревал; хотя мне, конечно, не следует болтать об этом, как его приближенному. Прощаясь с возлюбленной, Орион прижал собачку к груди и обещал Элиодоре прислать из Мемфиса такой подарок, который доказал бы ей, как дорого ценит он ее любовь. Всякий, кто знает моего господина, может сказать заранее, что сын мукаукаса не поскупится приобрести дорогую вещь для знатной дамы. Скажи-ка откровенно, Гамалиил, он успел побывать сегодня у тебя?
Ювелир-еврей был богатым александрийцем веселого нрава. Он переселился в Мемфис под защиту своего могущественного покровителя, наместника Георгия, когда в Александрии стало неспокойно после нападения сарацин. В то время многие из его единоверцев спешили покинуть приморский город, боясь за сохранность своего имущества. На вопрос секретаря Гамалиил отрицательно покачал седой курчавой головой, а потом, немного спустя, прошептал ему на ухо:
-- У нас есть, что нужно Ориону! Если ты приведешь мне корову, то получишь теленка да притом о двенадцати ногах. Доволен?
-- Двенадцать процентов с прибыли? Отлично! -- так же тихо отвечал секретарь, лукаво улыбаясь.
Их таинственные переговоры были прерваны вопросом бухгалтера, почему Орион не женился на любимой им женщине и не привез ее в качестве невестки в родительский дом.
-- Оттого, что она гречанка и принадлежит, конечно, к мелхитскому вероисповеданию.
Такое объяснение присутствовавшие нашли совершенно основательным; но едва разговор коснулся веры, как между ними завязался спор о догматах, причем один из чиновников канцелярии позволил себе заметить, что если бы здесь дело шло не о сыне мукаукаса, человеке высокопоставленном, а о простом гражданине из якобитов, полюбившем гречанку, то брак между ними оказался бы возможным. Стоило только обоим решиться -- хотя сам он не сделал бы ничего подобного -- принять монотелейское учение, которое всемерно поддерживает императорский двор, а также и покойный патриарх Кир. Эта секта признает у Спасителя два естества, но управляемых единой волей; таким образом, монотелейцы, разделяя природу Христа, приписывают ей, однако, известное единство, тогда как это именно и подает повод к несогласию между египтянами и мелхитами.
Собравшиеся якобиты принялись горячо опровергать слова своего собеседника; мнения присутствующих резко разделились, и наконец из мирного обмена мыслей возник ожесточенный спор, который угрожал окончиться насилием.
Еще в начале этого разговора Пауле удалось незаметно пройти через двор. Она сделала Гираму знак следовать за ней.
Конюший осторожно снял башмаки, поставил их под лестницей для прислуги и несколько минут спустя был уже в комнате своей госпожи. Молодая девушка торопливо открыла свой сундук и достала оттуда драгоценное жемчужное ожерелье превосходной работы. Посередине его был подвешен на цепочке крупный смарагд, который Паула хотела вынуть из оправы. Сильные руки сирийца легко и скоро исполнили эту работу при помощи ножа. Камень был больше обыкновенного ореха и сверкал огнями, когда Гирам любовался им, взвешивая его на ладони. Паула еще раз повторила ему свои наставления относительно продажи. Проводив верного слугу, она принялась расплетать шелковые длинные косы, радостно улыбаясь при мысли об успехе предприятиям однако молодая девушка не успела еще раздеться, как раздался легкий стук в дверь ее комнаты. Она испуганно вздрогнула, подбежала к порогу, торопливо заложила задвижку и спросила со страхом: "Кто там?"
-- Это я, -- шепотом отвечал вольноотпущенник.
Паула отворила ему. Пока сириец находился у своей госпожи, калитку во дворе заперли, и он не сумел найти другого выхода из обширного дома, где бывал очень редко.
Что оставалось делать?
Гирам не мог дожидаться до утра, завтра ему необходима исполнить поручение Паулы как можно раньше; если его задержать, то навуфеянин наймется к купцу провожать караван.
Дамаскинка быстро решилась на крайнее средство. Она свернула волосы, повязала голову платком и сказала:
-- Пойдем вместе, луна еще светит, брать огонь опасно. Следуй за мной. Если кухня пуста, мы выйдем оттуда в виридариум. Если чиновники сидят по-прежнему на дворе, то большие ворота должны быть отворены, потому что многие из служащих живут в нашем доме. Тебе будет легко найти дорогу из виридариума на крыльцо. Но постой! Против таблиния всегда лежит Беки, злая гермонтийская собака. Она тебя не знает, потому что никогда не отлучается из дома; но, к счастью, этот пес привязан ко мне. Поэтому помни: когда я подниму руку, ты останься немного позади; при хозяевах Беки свободно пропустит чужого. Разговаривать мы не будем, иначе все пропало. Если нас увидят, я скажу всю правду, а если тебя схватят без меня, то скажи... Ты можешь сказать, что поджидал Ориона, чтобы переговорить с ним как можно раньше о конской ярмарке в Нику.
-- Мне еще в полдень предлагали купить жеребца... -- начал, по обыкновению заикаясь и растягивая слова, Гирам.
-- Вот и прекрасно; так и скажи, что ты дожидался на крыльце Ориона. Через несколько часов действительно наступит рассвет; идем же!
Паула быстро и легко спустилась с крутой лестницы; конюший взял оставленные здесь свои сандалии, но понес их в руках, чтобы не терять времени. Они молча подвигались вперед и когда наконец, среди непроницаемой темноты, добрались до кухни, девушка обернулась и шепнула слуге:
-- Если я кого-нибудь встречу здесь, то скажу, будто бы пришла за водой, а если нет, то кашляну, и ты пойдешь за мной. Дверь останется отворенной; тебе все слышно. Если мне придется идти обратно, ступай поскорее назад по той дороге, по которой мы пришли. В таком случае я удалюсь в свою комнату; ты же дождись рассвета, когда калитку снова отворят. Если тебя найдут, то я объясню твое присутствие домашним. Теперь отойди подальше в темный угол.
Паула осторожно отворила дверь; кухня освещалась через отверстие крыши заходящей луной и звездами. Она оказалась совершенно пуста; на скамье у громадного очага дремала кошка, и несколько летучих мышей носились туда и сюда, бесшумно махая крыльями. Девушка подала условный знак; услышав позади себя шаги сирийца, она пошла вперед, изнемогая от волнения. Им приходилось подниматься на ступеньки, идти мрачными закоулками, где летучие мыши чуть не задевали их голов. Наконец, Гирам и Паула прошли через столовую в виридариум -- квадратный дворик между двумя флигелями дворца мукаукаса.
Площадка виридариума была вымощена по бокам, а посередине находился цветник с фонтаном. Здесь царствовала глубокая тишина. На темно-синем своде неба сияли мириады звезд. Луна приближалась уже к верхнему краю карниза, который венчал крышу здания. Широколиственные растения отбрасывали причудливые тени на росистую лужайку; фонтан бил слышнее, чем днем, и нежил слух своим однообразным, изредка прерывающимся плеском. Белый мрамор колонн сиял, как чистый снег; легкая дымка тумана, поднимавшегося над влажной почвой, колебалась от ночного ветерка, принимая своеобразные очертания, которые напоминали живые человеческие фигуры в длинных прозрачных, будто сотканных из воздуха, одеждах. Ночные бабочки кружились над группами растений; прохладный воздух в очаровательном уголке был напоен сладким ароматом лотоса, росшего в мраморных чашах фонтана, который окружала сочная растительность юга -- высокие, осыпанные роскошным цветом кустарники и шелковистая трава.
В другое время Паула поддалась бы тихому очарованию этой ночи, но теперь она не замечала окружающей красоты. Чуткая тишина в виридариуме нарушалась отголосками яростного спора, доносившегося по временам со двора. Девушка недоверчиво осмотрелась вокруг, потому что многое в знакомой обстановке показалось ей подозрительным. Против таблиния, где обыкновенно стоял сторож или находилась собака, не было теперь ни одного живого существа и даже... что бы это значило?... да, действительно так: окованная бронзой дверь полуотворена, лунный свет совершенно ясно отражается на блестящем металле одной из ее половинок.
Дамаскинка остановилась, Гирам сделал то же. Оба прислушивались с таким напряжением, что у них застучало в висках. Из таблиния доносился неясный шум, но дикие крики во дворе заглушали его.
Прошло несколько томительных минут; неожиданно дверь отворилась, и оттуда вышел мужчина. Сердце Паулы замерло от страха, но острое зрение не изменило ей даже в эту минуту: в человеке, переступившем порог таблиния, она немедленно узнала Ориона. Вслед за ним выскочил лохматый гермонтийский пес; животное начало обнюхивать воздух и наконец с яростным лаем бросилось на Гирама и молодую девушку, которые притаились шагах в тридцати от входа. Дамаскинка стиснула зубы, но не растерялась, подпустив к себе собаку, она ласково позвала ее по имени. Беки тотчас замолчал, а Паула принялась гладить его по голове.
Сириец и его госпожа стояли в тени за колонной. Орион не заметил их и не услышал, поскольку возглас Паулы, когда она окликнула Беки, был заглушён громким лаем пса. Верная собака опять вернулась к хозяину, на его призывный свист.
-- Старый проказник, любишь гоняться за кошками, -- сказал Орион, заставляя Беки прыгать через свою руку, привлекая его к себе и снова отталкивая, играя.
После того он запер дверь и вошел в комнаты, примыкавшие к двору.
-- Ему нельзя вернуться к себе иным путем, -- сказала дамаскинка своему спутнику, с трудом переводя дыхание. -- Подождем его здесь. Но при этом не следует терять ни минуты. Нужно дойти до двери таблиния. Теперь собака видела меня и не бросится на нас.
Дойдя быстрыми шагами до двери, которая находилась в углублении за колоннами, Паула спросила Гирама:
-- Узнал ли ты вышедшего отсюда человека?
-- Это был господин Орион, -- отвечал сириец, -- когда я ждал тебя у калитки, он только что возвращался домой из города.
-- Вот как? -- с притворным равнодушием заметила девушка.
Прижавшись к металлической обивке двери, она заглянула в сад и подумала, что теперь ей можно возвратиться в свою комнату. Но мысль о собаке остановила ее. Во всяком случае было необходимо объяснить Гираму, как найти ближайшую дорогу к выходу, однако Пауле не удалось этого сделать. В комнате, отделявшей виридариум от прихожей, раздался сначала громкий голос женщины, потом сдержанный говор мужчины, но в то же время яростный собачий лай заглушил человеческие голоса. Кто-то пронзительно вскрикнул, послышалось тяжелое падение... Что же случилось?
Несомненно происходило нечто ужасное; минуту спустя Орион выбежал из дверей комнаты, откуда только что доносился шум борьбы. Лохматый Беки следовал за своим хозяином. Молодой человек бросился прямо через лужайку виридариума, на которую обыкновенно никто не осмеливался ступить ногой, и скрылся во флигеле дворца, выходившем на набережную Нила. В этой части здания жило все семейство мукаукаса.
-- Пора! -- шепнула Паула и повела сирийца за собой.
Она перебежала, не переводя дыхания, через первую комнату, но не успела добежать до половины прихожей, как из ее груди раздался громкий крик. Девушка наткнулась на неподвижное тело, распростертое на мраморном полу.
-- Спасайся, Гирам, беги! -- закричала она вольноотпущеннику. -- Дверь не заперта, а только притворена; я вижу отсюда.
Паула опустилась на колени перед женщиной, не подававшей признаков жизни, приподняла ее голову и при свете луны увидела красивое лицо безумной персиянки. Теплая кровь, которой были пропитаны густые волосы невольницы, потекла по рукам Дамаскинки, что заставило ее содрогнуться от ужаса. Но она подавила страх и отвращение. Заметив темные пятна на изодранной одежде девушки, Паула расстегнула ее пеплос и увидела на нежной груди зияющие раны от собачьих зубов.
Сердце одинокой сироты переполнилось жалостью при виде такого зрелища, и в то же время в ней закипел справедливый гнев. Человек, которого она не дальше, как вчера, считала идеалом мужчины, прекрасный Орион, кумир семьи и гордость мемфитов, мог дойти до такого злодейства! Ей так много рассказывали о его мужестве и отваге, а между тем он бежал, как низкий трус, оставив на произвол судьбы свою жертву. Но теперь было некогда сетовать, негодовать и спрашивать себя, каким образом возвышенные чувства могут уживаться в человеческой душе с такой низостью. Дело шло о спасении жизни несчастного существа. Высокая грудь Манданы еще дышала под прикосновением дрожащей руки Паулы. Между тем сострадательный Гирам не мог оставить обеих женщин в таком беспомощном положении и медлил уходить. Опомнившись немного от волнения, он бросил на пол башмаки, бывшие у него в руках, приподнял бесчувственную девушку и прислонил ее спиной к одной из колонн, окружавших помещение. Пауле пришлось настаивать, чтобы он поторопился.
Когда вольноотпущенник уходил, она тревожно смотрела ему вслед; наконец тяжелая дверь атриума захлопнулась за Гирамом, и тогда дамаскинка, не заботясь о собственной безопасности, стала громко звать на помощь. Ее голос раздавался в ночной тишине по всему дому. Минуту спустя, со всех сторон послышались шаги: невольники и невольницы, чиновники и вольнонаемные слуги спешили на отчаянный зов девушки.
Одним из первых явился Орион; в легкой ночной одежде он выглядел так, как будто только что вскочил с постели. Паула заметила эту подробность и еще сильнее стала презирать его. И в самом деле в стоявшем перед ней человеке, с его багровым лицом, растрепанной головой, хриплым голосом и недоумевающими глазами, трудно было узнать образованного юношу, который так умел очаровывать всех своей учтивостью. Когда Орион приблизился к раненой, у него затряслись от волнения руки, и он нетвердым голосом спросил, что здесь случилось и каким образом его двоюродная сестра попала в такой поздний час в прихожую.
Паула ничего не сказала в ответ; Нефорис минуту спустя спросила ее о том же, подозрительно взглянув на племянницу.
-- Мне не спалось, я выбежала вниз, услыхав громкие крики и собачий лай, -- торопливо и решительно отвечала девушка.
Первый раз в жизни она произнесла сознательную ложь.
-- Какой у тебя необыкновенный слух! -- едко заметила жена Георгия, недоверчиво пожимая плечами. -- В следующий раз не выбегай из комнаты по ночам. Девушке неприлично и опасно кидаться туда, где происходят драки.
-- Если бы ты еще взяла с собой оружие, воинственная красавица! -- прибавил Орион.
Но презрительный взгляд Паулы тотчас заставил его раскаяться в неосторожном слове. В первый раз он позволил себе заговорить с ней таким шутливым, даже насмешливым тоном.
-- Я предоставляю носить оружие воинам и убийцам, -- гордо ответила дамаскинка.
Орион сделал вид, будто не понял намека. На его лице появилась смущенная улыбка, но он догадался, что его подозревают, и с горечью продолжал:
-- Как странно слышать такие речи от молодой и благовоспитанной девушки! Но, прошу тебя, подойди поближе и посмотри: эти раны мог нанести только четвероногий убийца своими зубами. Поверь, что я гораздо больше жалею бедняжку Мандану, чем ты сама. Однако здесь не может быть никакого сомнения. Верный Беки напал на нее, потому что он каждую ночь сторожит таблиний. Странно только одно, зачем пришла сюда несчастная персиянка?
-- А это что? -- прервала Нефорис, поднимая пару мужских сандалий, которые валялись на полу возле раненой.
Орион побледнел, как мертвец. Он взял находку из рук матери и охотно вышвырнул бы сандалии на улицу через открытый потолок. Как они попали сюда? Чья это обувь? Кто скрывался здесь сегодня ночью? Прежде чем войти в таблиний юноша запер дверь прихожей и потом сам отворил ее для людей, вошедших в дом. Сумасшедшая бросилась на него после этого, она, вероятно, подстерегала свою жертву в атриуме, но не решилась загородить ему дорогу, когда он проходил там в первый раз. Когда персиянка напала на Ориона, собака сбила ее с ног, прежде чем он успел помешать этому. Молодой человек, наверное, защитил бы Мандану, если бы не боялся навлечь на себя подозрений. С его стороны было очень разумно убежать к себе в комнату, переодеться и тогда прийти на место происшествия. Когда Паула позвала на помощь, он уже спешил туда, потрясенный до глубины души всем случившимся.
В голове Ориона царил невообразимый хаос, в груди творился сущий ад. Он никогда не испытывал ничего подобного, и необходимость притворяться перед людьми была особенно тяжела для него в присутствии надменной Паулы. А теперь еще эти сандалии! Их владелец, вероятно, провожал безумную. Если он видел Ориона в таблиние и выдаст его позорную тайну, что тогда делать, как явиться на глаза родителям? Юношеские проказы неожиданно приняли трагический оборот. Но молодому человеку было необходимо во что бы то ни стало скрыть свои ночные похождения. Лучше решиться на новую несправедливость, даже самую ужасную, чем положить пятно на свою честь. Орион смело поднял сандалии над головой и громко крикнул:
-- Эй, люди! Кому из вас принадлежит эта обувь? Не привратнику ли?
Все молчали; привратник ответил отрицательно. Молодой хозяин задумался, сдвинул брови, и потом продолжал хриплым голосом:
-- Значит, сюда приходил какой-то вор. На коже сандалий я вижу клеймо нашего дома, следовательно, обувь из наших мастерских; кроме того, она пахнет конюшней. Не правда ли, Себек? Возьми-ка башмаки с собой; завтра утром мы узнаем, кто подложил нам этот подозрительный подарок в прихожую. Ты пришла сюда первая, прекрасная Паула, не видела ли ты здесь какого-нибудь мужчины?
-- Конечно, видела, -- отвечала она с вызывающим, враждебным взглядом.
-- Куда же он скрылся?
-- Он, как трусливый зверь, пробежал по лужайке виридариума, безжалостно измяв на ней траву, и бросился во флигель, где находятся жилые комнаты.
Орион стиснул зубы, и дикая ненависть против этой загадки в образе женщины вспыхнула в его сердце. Паула, по-видимому, хотела погубить его, по крайней мере он читал в ее глазах негодование и твердую решимость не уступать ему. Что она затевала? Как смел кто-нибудь смотреть на сына Георгия, всеобщего любимца, таким презрительным взглядом? Кто в целом мире имел право упрекнуть его в чем-нибудь, что оправдало бы подобное обращение? Никогда в жизни он не встречал такой неприязни, тем более от молодой девушки. Ориону захотелось уничтожить это высокомерное, бессердечное существо, подвергавшее его унижению после того, как он явил перед ней свои нежные чувства. Паула заставляла дрожать человека, сто раз доказавшего свою храбрость. Что это значило? Какой коварный демон играл здесь злые шутки? Орион сам не узнавал себя, иначе он не позволил бы обращаться с собой таким образом. Его мать тотчас заметила, как юноша побледнел, узнав, что неизвестный человек бросился в жилые комнаты. Однако Нефорис по-своему объяснила этот испуг и воскликнула с тревогой:
-- Злодей бросился туда, где находится спальня Георгия! Боже милосердный, неужели враги опять покушаются на его жизнь? Скорей, скорей, Себек, собери вооруженных людей и обыщите дворец сверху донизу! Может быть, вам удастся схватить преступника! Он затоптал траву на лужайке!... Вы должны... он не может от вас убежать!
Домоправитель бросился исполнять приказание госпожи. Паула снова оглянулась на Ориона и велела стоявшему возле нее садовнику сравнить следы ног, оставшиеся на росистой траве, с найденной сандалией.
Юноша вздрогнул и, направляясь в виридариум, сказал:
-- Я беру это на себя.
Но тут ему стало стыдно, и он почувствовал, как нервные спазмы сжимают горло. Орион представился сам себе в виде пойманного вора, обманщика, жалкого негодяя; теперь он не то, чем был до роковой минуты, когда ему удалось проникнуть в таблиний.
Дамаскинка с волнением смотрела ему вслед. Неужели сын Георгия пал так низко, что не посовестится солгать и скажет при всех, будто бы широкая сандалия конюшего приходится как раз к отпечатку, оставленному на лужайке его собственной стройной маленькой ногой? Девушка ненавидела Ориона, но в то же время страстно желала, чтобы он не дошел до такой низости. Вскоре молодой человек вернулся в атриум и с очевидным смущением объявил, что он не совсем уверен в своих наблюдениях, обувь, по-видимому, не вполне подходит к оставленным следам. Дамаскинка вздохнула с облегчением и подошла к пострадавшей, которую теперь осматривал врач.
Прежде чем последовать за ней, Нефорис привлекла к себе сына, спрашивая, почему он так бледен и расстроен.
-- Мне очень жаль несчастную Мандану, -- запинаясь, отвечал он, указывая на раненую.
-- Какое у тебя сострадательное сердце! Ты все такой же, каким был в детстве! -- заметила мать.
Глаза Ориона действительно были влажны от слез, но юноша оплакивал не персиянку, а что-то бесконечно дорогое, чего он лишился в эту минуту.
Однако разговор между матерью и сыном был неожиданно прерван -- за одним несчастьем этой ночи последовало другое. Проводник каравана, перс Рустем, был внесен без признаков жизни. Он позволил себе насмешливое замечание во время спора о религиозных вопросах, и один разъяренный якобит нанес ему глубокую, пожалуй, смертельную рану подвернувшимся под руку поленом.
Врач Филипп посвятил Рустему все свое внимание. Вокруг них толпились слуги и чиновники мукаукаса, привлеченные сюда катастрофой. Они в ужасе перешептывались между собой, исполняя в то же время приказания доктора.
Осмотрев рану масдакита, тот воскликнул резким тоном:
-- Вот это как раз по-египетски -- ударить человека сзади! Ну что вы сбежались сюда, как на интересное зрелище? -- прибавил врач, обращаясь к присутствующим. -- Ступайте вон, кому здесь нечего делать! Прежде всего нам нужны носилки, а ты, госпожа Нефорис, укажи нам две комнаты: одну для бедняжки невольницы, а другую для этого великолепного юноши, который, кажется, недолго протянет, если не произойдет особенного чуда.
-- На северной стороне виридариума, -- отвечала хозяйка, -- у нас есть свободное помещение.
-- Ну нет! -- воскликнул врач. -- Мне нужны комнаты с хорошим, свежим воздухом, окнами на берег Нила.
-- Там у нас обыкновенно помещаются гости, а теперь в одной из комнат живет племянница моего мужа. Туда мы действительно иногда приносили больных из своего семейства, но для таких простых людей... понимаешь?
-- Нет, я глух к подобным речам, -- возразил врач.
-- Я знаю тебя, -- заметила с улыбкой Нефорис, -- но, право, те комнаты заново отделаны для важных гостей.
-- Трудно найти более важных посетителей, чем эти двое умирающих, -- перебил ее Филипп. -- Помни, что они ближе тебя к Богу и вечной жизни! Эй люди, несите больных в помещение для гостей!