В назначенное время казнохранитель ввел Осию в приемную комнату.

Обыкновенно, подданные, которым дозволялось предстать пред фараоном, дожидались по несколько часов, пока царь позовет их к себе; но терпение Осии испытывалось недолго и он скоро был принят фараоном.

В эти дни глубокого траура в громадных покоях дворца все точно вымерло, тогда как в прежнее время тут кипела жизнь и веселье. В день последней казни, не только невольники и стража, но даже многие мужчины и женщины, стоявшие близко к царской чете, оставили дворец и скрылись; эти люди испугались мора.

Только кое-где можно было встретить одинокого жреца, или придворного, прислонившегося к колонне. Стража ходила взад и вперед с опущенным оружием. Время от времени проскользали, как тени молодые жрецы по зараженным болезнью покоям, помахивая серебряными курильницами, из которых разносился во все стороны острый запах можжевельника.

Казалось, что тяжелая гора давила на дворец и его обитателей; к горести о смерти любимого сына фараона примешивались еще страх за свою собственную жизнь и влияние ужасного западного ветра, который всегда так дурно действовал на состояние духа людей.

Тут, у подножия трона, где обыкновенно можно было встретить радостные лица удовлетворенного честолюбия, в тот день Осия увидел только поникшие головы и опущенные в землю глаза.

Один Бай, второй пророк Амона, не чувствовал ни горя, ни страха и не поддавался влиянию удушливого ветра; он встретил Осию в приемной комнате, поздоровался с ним и тихо сказал военачальнику, что решительно никто не думает заставить его поплатиться за то зло, которое причинили его единоплеменники египтянам. Еврей откровенно сказал жрецу, что был увезен во дворец как раз в то время, когда шел к главному предводителю воин, чтобы известить начальника о своем желании оставить службу, но жрец прервал его, напомнив воину о том, как он спас ему, Баю, жизнь. Затем Жрец сказал, что употребит все свои усилия, чтобы Осия остался на службе и пускай все знают, как в Египте умеют ценить людей по их личным заслугам, а не по происхождению.

Однако, Осии недолго пришлось говорить с жрецом; военачальника позвали к фараону.

Тронная зала, в которой царь египетский принимал своих подданных, прилегала к покоям, занимаемым царским семейством.

Это была просторная комната, показавшаяся Осии в этот день еще большей, чем когда ее наполняли отряды войск. Теперь стояли около трона некоторые придворные, несколько женщин, находящихся при царице и все они были в глубоком трауре, а напротив них приютились на полу мудрецы и советники фараона, с головами, украшенными страусовыми перьями.

Все были в траурной одежде, так как безжалостная смерть проникла и во дворец, где также нашла жертву своей алчности, о чем свидетельствовали причитания плакальщиц, раздававшиеся в покоях фараона.

Царская чета восседала на покрытом черном сиденье из золота и слоновой кости; вместо блестящей одежды, и царь и царица были одеты в темное платье, и несчастная мать сидела неподвижно, склонив голову на плечо своего царственного супруга.

Фараон также упорно смотрел вниз, опечаленный ужасною смертью сына; жезл выскользнул из его рук и лежал у него на коленях.

Царицу еле оторвали от трупа ее сына, который отдали в руки бальзамировщиков; несчастная женщина только на пороге тронной залы могла хотя несколько пересилить себя и удержать слезы. Она не смела остаться у себя, так как, согласно придворным правилам, царица должна была присутствовать на приемах большей или меньшей важности. Конечно, на этот раз она могла бы остаться у себя, но фараон приказал ей явиться и она не смела ослушаться его воли; кроме того царица также боялась и Мезу, которого евреи называли Моисеем, и Бога израильского, который так жестоко наказал ее; она страшилась, что у ней могут отнять и других детей, и знала также, что великий Рамзес, отец и предшественник ее супруга, высоко ценил ум этого чужестранца, который даже воспитывался вместе с царскими сыновьями.

О, если бы удалось только примириться с этим человеком! Но Моисей вместе со своим народом вышел из Египта; она знала его высокий ум и железную волю, и ждала Осию, сына Нуна, первого человека между евреями, думая, что военачальнику удастся сделать то, чего не могли добиться ни ее супруг, ни Руи, первый пророк и верховный жрец в стране, который вместе с тем был и верховным судьею и главным казнохранителем и последовал за двором фараона из Фив в Танис.

Прежде чем явиться в тронную залу, царица сплела венки для своего дорогого покойника; ей принесли цветы лотоса, мальвы и ивовые листья и теперь уже готовые венки лежали у ней на столике и на коленях, но бедная царица чувствовала такую слабость, что даже не могла протянуть руки, чтобы их взять.

По левую сторону фараона приютился во время торжественного приема старый верховный жрец, которому давно уже минуло девяносто лет; его лицо было покрыто морщинами и только одни глаза блестели еще умом и энергию, составляя поразительный контраст с его сгорбленною дряхлою фигурою.

Ведение государственных дел давно уже передал верховный жрец второму пророку, Баю; однако же, Руи все еще твердо держался своего места по левую руку фараона и всегда участвовал в заседаниях совета и хотя говорил мало, но высказанное им мнение всегда имело большее значение, чем речи второго пророка.

С того времени как зараза проникла в царский дворец, убеленный сединами верховный жрец не покидал фараона и, несмотря на это, Руи чувствовал себя бодрее обыкновенного. Удушливый степной ветер, причинявший вред другим людям, казалось, действовал на него благотворно, потому что в обыкновенное время дряхлый старик зяб даже под барсовой шкурой, накинутой на его плечи и спину, а теперь зной этого дня согревал старую, застоявшуюся кровь верховного жреца.

Моисей был учеником Руи и никогда еще жрецу не приходилось руководить более одаренным природою человеком, чем этот молодой еврей. Верховный жрец посвятил Моисея во все сокровенные тайны науки. Руи ожидал многого от молодого еврея для Египта и для жрецов; но когда Моисей убил египетского сторожа за то, что тот сильно отстегал одного еврея и, спасаясь от гнева фараона, скрывался в пустыне, то верховный жрец был сильно опечален этим поступком своего ученика, которого он любил как сына. Однако, Руи удалось испросить у царя помилование виновному; когда же Моисей вернулся в Египет, то верховный жрец заметил, что его питомец принадлежал всецело своим единоплеменникам, а это причинило Руи еще большее горе, чем его бегство. Будь Руи помоложе, то он возненавидел бы Моисея за то, что тот не оправдал самых лучших его надежд; но старик, читавший в сердце человека, как в открытой книге и умевший трезво судить о людях, понял, что это была его собственная ошибка, так как он должен был предвидеть присоединение Моисея к своим единоплеменникам.

Мену, еврей, получил такое же образование, какое давалось египетским жрецам, но раз он посвятил себя своему народу и поднял руку на египтян, то был уже потерян для последних и сделался истым сыном своего племени; весьма понятно, что у этого человека, с высоким умом и железною волею, нашлось много последователей.

Верховный жрец знал также то, что Моисей веровал в Единого Бога, которому поклонялись евреи; Руи понимал, что его бывший ученик станет во главе своих единоплеменников и они будут покорны ему, как овцы пастырю. И действительно, Моисей вывел евреев из ненавистной им страны, а египтяне лишились работников для возделывания полей и для сооружения гигантских построек, которыми они так хвалились. Руи этого-то и боялся.

-- Где можно заставить повиноваться ласкою, следует оставить в покое меч и стрелы, -- сказал верховный жрец Баю, когда тот настаивал на преследовании ушедших из Египта евреев. -- У нас нет недостатка в трупах, -- продолжал старец, а рабочих рук мало. Постараемся заставить их вернуться добром, а не насилием.

Эти кроткие слова пришлись по сердцу фараону, он достаточно страдал и считал более рассудительным войти безоружным в клетку льва, чем возбудить снова гнев грозного еврея.

Руи не принял совета второго пророка пойти силою на евреев, и предложил лучше послать к ним от имени фараона Осию для переговоров.

Бай остался доволен этим предложением, так как оно послужило бы ему поводом к низвержению фараона, а раз принц Синтах овладел бы престолом и евреи были бы снова водворены на своих местах, то новый царь сумел бы отомстить этому народу за причиненные египтянам беды.

Но сначала следовало настичь беглецов и Осия был самый подходящий для этого человек. И так было решено позвать Осию во дворец. Военачальник подошел к трону, упал ниц и, когда поднялся, то ему бросилось в глаза печальное лицо фараона.

Согласно обычаю страны, волосы и борода у отца, потерявшего сына-первенца, были обриты. -- А когда-то они обрамляли красивое лицо фараона черною густою массою. Конечно, в продолжение двадцатилетнего, полного забот правления волосы царя заметно поседели, сам он уже не держался так прямо, как в первые годы своего царствования, а теперь его грустное лицо даже возбуждало невольное сожаление.

В продолжение царствования этого фараона, его войска мало пользовались покоем, да и сам он, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью в своем великолепном дворце в Фивах, был постоянно в походах, усмиряя восстания то на востоке, то на западе, и наконец совсем переселился в Танис, лежащий в Нижнем Египте, с целью уладить пограничные затруднения, не мало его тревожившие. Фараон Менефта был под непосредственным влиянием Руи, советы которого он принимал беспрекословно; правитель отличался бесхарактерностью и предпочитал лучше быть орудием верховного жреца, чем руководителем, лишь бы только ему воздавались наружные почести, как фараону, и за этим он всегда следил с большим вниманием.

Видя, упавшего ниц перед его троном, Осию, он милостиво приказал ему встать. Эта благосклонность царя ободрила, но вместе с тем и встревожила воина; однако, он собрал все свое мужество и стал просить фараона освободить его, Осию, от военной службы и от данной им присяги, так как этого желает его отец Нун, который приказывает сыну следовать за своим народом.

Милостиво выслушал фараон просьбу воина и когда узнал, что Осия поступает так согласно воле отца, то царь сделал знак верховному жрецу, а тот тихим, едва внятным голосом произнес:

-- Сын, оставляющий почести из послушания к отцу, будет самым верным слугою "доброго бога" [льстивое название фараона]. И так, следуй приказанию Нуна. Сын солнца, властелин Верхнего и Нижнего Египта освобождает тебя от твоей присяги; но только ставит тебе через меня, раба своего, одно условие.

-- Какое? -- спросил Осия.

Фараон во второй раз сделал знак верховному жрецу, и так как царь снова поник головою, то Руи посмотрел своим ясным взором на Осию, и отвечал:

-- То, что властелин обоих миров требует от тебя устами своего слуги, исполнить очень легко. Ты станешь опять нашим после того, как твой народ и его вожди, которые нанесли столько бедствий нашей стране, примут руку примирения, протянутую им сыном солнца, и снова возвратятся под благотворную сень его до трона. В доказательство своей милости, "добрый бог" думает их снова вернуть в нашу страну, как только они принесут Своему Богу жертву в пустыне. Понимаешь ли ты меня? Все, чем народ, среди которого ты родился, владел в нашей стране, будет теперь изменено. Постановлением нового закона думает "добрый бог" дать им свободу и новые милости; все условия будут написаны и засвидетельствованы как с нашей, так и с их стороны; это будет как бы новый договор, сила которого распространится и на их детей и внуков. Если твой народ согласится принять этот договор, тогда ничто тебе не помешает снова поступить к нам в войско.

-- Возьми на себя посредничество, Осия, -- сказала царица и голос ее был тих и печален, она подняла умоляющий взор на воина и продолжала: -- Я страшусь гнева Мезу и нам во что бы то ни стало, а следует вернуть его дружбу. Скажи ему от меня, пусть он вспомнит те дни, когда называл маленькой Изиснеферть растения, которые та ему приносила и как он объяснял их пользу и вред мне и моей сестре, когда бывал у царевны, своей второй матери. Мы забудем все раны, нанесенные им нашим сердцам. Возьми, Осия, это поручение, не откажи нам.

-- Такие слова, да еще из таких уст, -- ответил Осия, -- я считаю строгим приказанием и беру на себя посредничество.

Тогда верховный жрец одобрительно кивнул ему головою и воскликнул:

-- Надеюсь, что этот короткий час свидания принесет нам благословение на долгое время. Но заметь только: когда помогает простое лекарство, не следует прибегать к более сильным средствам! Где наведен мост на реке, там не следует плыть через пучину.

-- Да, следует избегать пучины, -- повторил фараон.

Началось совещание.

Три тайных писца опустились на пол, близко у самого верховного жреца, чтобы лучше слышать его голос, а сидевшие в кружок мудрецы и советники также взялись за письменные принадлежности и замахали папирусами и трубочками или кисточками; следовало записать все, о чем обсуждалось в присутствии фараона и какие дела были решены.

В продолжении этого совещания в зале слышался только глухой гул голосов; стража стояла неподвижно на своих местах, а царская чета сидела по-прежнему грустная и печальная, жестоко убитая своим горем.

Ни фараону, ни его супруге невозможно было понять о чем тихо говорили между собою приближенные к ним лица; но, однако, те не оканчивали ни одного дела без того, чтобы не взглянуть на своего властелина, как бы испрашивая его позволения. Осия также ничего не слышал, кроме смешанного гула голосов. Когда же раздавалось громкое восклицание второго пророка, или главного мудреца, то фараон поднимал голову и повторял слова Руи:

-- Если на реке наведен мост, то не следует плыть через пучину.

Эти слова вполне определяли желания царя и его супруги: Никакой борьбы! Мир с евреями и с их страшным вождем, не теряя в то же время тысяч рабочих рук удалившегося из Египта народа.

Совещание продолжалось около часу, говорили в полголоса, писцы записывали, скрипя своими трубочками;· царица сидела все в одной и той же позе, а фараон стал было волноваться и возвысил голос; он начинал опасаться, что второй пророк, ненавидевший вождя евреев и оскорбившийся тем, что тот благословил царя, поставит такие условия, которых посредник не может принять.

Правитель опять повторил ту же фразу о "реке" и о "мосте" и взглянул на главного мудреца, как бы побуждая последнего успокоить его, что все идет хорошо. Осия требовал только того, чтобы надсмотрщики за еврейскими рабочими не были бы ливийского племени, а избирались бы старейшинами евреев из среды своего народа, с утверждением египетского правительства.

Тогда фараон бросил испуганный взгляд на Бая, второго пророка и других советников; первый пожал плечами, как бы с сожалением, но между тем заявил, что вполне подчиняется мудрости фараона.

Тот наклонением головы поблагодарил своего подданного за уступчивость, так как желания этого человека нередко шли врозь с мнением царя.

После того, как глашатай прочел некоторые статьи договора, предложили Осии дать торжественную присягу, что он во всяком случае вернется в Танис и сообщит фараону, как приняли евреи эти предложения.

Предусмотрительный военачальник тогда только принял эту присягу, когда ему письменно засвидетельствовали, что к какому бы результату не привели переговоры с евреями, по приезде Осии в Танис, никто не осмелится посягнуть на его свободу, так как он с своей стороны все сделает, чтобы побудить вождей народа принять предложенные ему фараоном условия.

Наконец, правитель протянул воину руку для поцелуя и после того, как Осия прикоснулся губами к краю одежды царицы, верховный жрец Руи дал знак казнохранителю, а тот фараону, что наступило для властелина время удалиться. Фараон с облегченным сердцем вышел из тронной залы: ему казалось, что он сделал все возможное, как для собственного счастья, так и для благополучия народа.

Усталое, но все еще красивое лицо фараона, как будто повеселело, а царица, взглянув на него, также улыбнулась. На пороге залы властелин Египта тяжело вздохнул и сказал своей супруге:

-- Если Осия хорошо исполнит возложенное на него поручение, то мы, конечно, перейдем через мост.

-- Тогда не нужно будет плыть через пучину, -- добавила царица.

-- Если этому военачальнику удастся успокоить Мезу, -- начал фараон, -- и он убедит свой народ вернуться в Египет...

-- То тогда ты примешь этого Осию -- у него такой знатный вид... -- в число царских родственников, -- прервала его царица.

Но тут фараон в третий раз оживился и сказал с жаром:

-- Как можно? Еврея? Если мы возьмем его в число "наших друзей" или сделаем его "опахальщиком", это самое высшее, чего он может достигнуть.

Чем более приближалась царская чета к своим внутренним покоям, тем яснее доносился до нее вопль плакальщиц. Это заставило царицу снова заплакать, а фараон продолжал перечислять, какие места при дворе может он предложить Осии, в случае, если его посредничество приведет к счастливому концу.