Пробиться сквозь середину укрепленной линии Этама и, таким образом, ближайшим путем добраться до Палестины по направлению к северо-востоку, было найдено невозможным; но также и второй план Моисея, -- провести народ чрез укрепления южной стороны, также оказался опасным, так как тамошние египетские войска получили значительные подкрепления. Тогда толпа приступила к Моисею с просьбами и даже с угрозами: все требовали лучше вернуться назад и положиться на милость фараона, чем погибнуть здесь, в пустыне от египетского войска.
Потребовалось несколько дней, пока успокоили волнение умов; а между тем опять пришло известие, что фараон собрал войско и идет на евреев; тут народ совершенно растерялся. Моисей пустил в ход всю свою Энергию, Аарон -- увлекательное красноречие, а Нун -- свой здравый ум, лишь бы воодушевить малодушных; но страх за свою безопасность и за жизнь близких отнял у них всякое благоразумие; народ, даже без спроса Моисея, посылал разведчиков, а последние, возвращаясь в стан, только еще более волновали народ, рассказывая, что фараон, собрав несметное войско, приказал не щадить ни одного еврея.
При таких условиях народ расположился станом между Пигагирофом и горою Цефон и тут вожди евреев надеялись успокоить умы. Действительно, в виду неминуемой опасности, они опять обратились к Богу, зная хорошо, что никакая человеческая сила не может их спасти. В последнюю ночь Моисей поднялся на вершину горы и горячо молился.
В тот же вечер и Мирьям сделалась женою Гура; она под высокой пальмой, стоявшей на берегу моря, также усердно молилась за народ, за Иисуса Навина и за Ефрема; ей было известно, что оба последние томились в заключении. В ту ночь, действительно, многие не ложились спать и молились; все искали утешения только в Боге, все надеялись только на Него одного.
На следующее утро поднялся сильный ветер, осушивший морское дно.
Тогда народ собственными глазами убедился, что Бог отцов их совершил для них чудо и все отчаявшиеся стали надеяться и уповать на Всевышнего.
Не только колено Ефремово, но и другие колена, даже чужестранцы, присоединившиеся к евреям убедились в необходимости пуститься как можно скорее в дальнейший путь и первый раз народ собирался без споров, крика и жалоб.
После захождения солнца Моисей выступил впереди полчищ с высоко поднятым жезлом, а рядом с ним шел Аарон, творя молитву и направляясь к морской бухте.
Ветер все еще дул с прежнею силою и раздувал пламя факелов, которые несли перед каждым племенем.
За главными вождями, на которых было обращено всеобщее внимание, следовал Нун с коленом Ефремовым. Дно моря, на которое они вступили, было покрыто сырым песком и стало удобным для ходьбы не только людей, но и скота.
Ефрем, на которого смотрели, как на будущего главу колена, взял на себя обязанность смотреть, чтобы все шли вместе и не расходились бы по разным сторонам; в означение этого уполномочия ему вручили жезл. Рыбаки, хижины которых находились у подошвы горы, были такого же мнения, как и финикийские мореплаватели, что, когда месяц достигнет своей последней высоты, море снова войдет в свои берега и потому народу следовало торопиться и не думать ни о каких остановках.
Таким образом народ все подвигался вперед. Ефрем с удовольствием вдыхал в себя свежий морской воздух; во время пути ему, вдруг, вспомнилась Казана, но он отогнал от себя эту мысль, так как не хотел более думать об этой женщине; да и, притом, ему было не до нее: то приходилось смотреть за теми, которые отставали, то нужно было провести несколько шагов робкую овечку, боявшуюся ступить на мокрый песок, то помочь поднять увязшую слишком глубоко телегу.
Обыкновенно те, которые несли факелы, шли всегда впереди своего племени, но теперь этим людям пришлось идти сзади, так как дувший с северо-востока ветер нес дым навстречу народу. И вот они стояли на египетском берегу: уже почти все полчища прошли мимо них, за исключением прокаженных, которые были самые последние и следовали за чужестранцами, состоящими из пестрой толпы азиатов семитической крови, бежавших от службы или от наказания, наложенного на них египетскими законами, торговцев, нашедших себе между евреями массу покупателей, пастухов и других. Положение Ефрема было очень неприятное: эти чужестранцы не хотели оставлять суши, пока прокаженные не отойдут от них подальше; но и этих людей удалось Ефрему привести, с помощью старейшин колена Вениаминова, к полному послушанию: им пригрозили, что, по уверению рыбаков и финикийских купцов, море должно снова войти в свои берега, как только месяц будет клониться к закату.
Между тем, ветер усилился еще более и его рев и свист заглушал шум волн, крик женщин и плач детей, блеяние овец, визг собак; только близстоящим к Ефрему слышен был его голос: к довершению всего, некоторые факелы совсем погасли, а иные горели очень плохо. Когда же юноша, тяжело дыша от усталости, пропустив последнего прокаженного, медленно шел по сырому песку, желая немного успокоиться, вдруг он услышал, что кто-то зовет его по имени; он обернулся и увидел своего товарища детских игр, посланного на разведку; этот последний объявил Ефрему, что фараон уже едет со своими колесницами, а за ним идет громадное войско, -- он видел сам их в Пигагирофе и что если там не будет остановки, то фараон может явиться каждую минуту; затем, он быстро обошел прокаженных и направился к вождям сообщить это известие: Ефрем остановился на дороге, приложил руку к голове и задумался: сильная тревога овладела его сердцем. Он знал, что всех этих мужчин, женщин и детей, которые и без того уже находятся в сильном страхе, приближающаяся военная сила раздавит, как рой муравьев, когда на него наступит нога человека. Юноша опять начал молиться, прося Бога защитить и спасти евреев.
Во время молитвы он поднял глаза вверх и на вершине горы Цефон заметил красное пламя костра. Костер этот был зажжен финикиянами, чтобы умилостивить Ваала, бога северного ветра к сродственному им племени евреев и ожесточить против ненавистных египтян.
Но Ефрем веровал в могущество другого Бога и взглянул на небо; в это время месяц выплыл из-за тучи и Ефрем увидел, что светило ночи поднялось уже высоко и скоро склонится к закату.
И опять юношею овладело беспокойство: что, если море снова войдет в свои берега? Тогда евреи погибнут! Но нет, этого быть не может, Бог пощадит Свой народ.
Ефрем остался позади всех; ему хотелось скорее узнать о приближении неприятельских колесниц; и вот он приложил ухо к земле, надеясь на свой тонкий слух, но пока ничего не было слышно.
О, с какою радостью он отдал бы свою молодую жизнь для спасения народа!
С тех пор, как юноша взял в руки жезл вождя, он считал своею обязанностью заботиться о безопасности своих единоплеменников; он еще раз приложил ухо к земле и почувствовал легкое дрожание почвы. Да, это был враг; это -- колесницы фараона! Как быстро несут их кони.
Ефрем вскочил и побежал сообщить другим о приближении врага и понудить их поторопиться в виду угрожающей опасности. Лишь только он успел предупредить кого следует о приближении фараона, как снова вернулся к мальчикам, несшим светильники, приказал им наполнить снова медные сосуды и позаботиться, чтобы шло побольше назад чаду и дыму в расчете, что благородные кони фараона испугаются и остановятся; все же можно выиграть время, когда дорога каждая минута.
Но вот до слуха Ефрема донесся радостный крик, какого давно уже не раздавалось из груди еврея. Два племени достигли уже восточного берега бухты. И Ефрем побежал сообщить всем эту радостную весть, даже и прокаженным и мальчикам со светильниками.
Затем, юноша снова припал ухом к земле, и теперь уже ясно можно было слышать стук колес и топот коней; но, несколько минут спустя, шум начал мало-помалу затихать и он не слышал ничего более, как только рев свирепствовавшей бури, грозные плески высоко подымающихся волн, или же ветер доносил какой-нибудь крик с другой стороны.
Колесницы доехали до сухого места бухты и остановились на несколько минут, прежде чем продолжать путь по такой опасной дороге; но вдруг раздался египетский боевой возглас и ясно послышался стук колес; но видно было, что колесницы катилися по сырому морскому дну медленнее, чем по суше, но все же израильтяне шли еще тише.
Для египтян также путь был свободен от волн, если бы евреи могли хотя немного ускорить шаги, то им нечего было бы трепетать за свою будущность, потому что, спасенные, под прикрытием ночи, они могли рассеяться по горной пустыне и спрятаться по таким местам, куда не могут за ними следовать ни колесницы, ни кони. Моисей знал хорошо эту страну, так как скрывался в ней много лет; следует только предупредить его о приближении врага. Ефрем поручил это сделать одному из своих товарищей из племени Вениаминова; сам же он остался позади наблюдать за приближающимся войском; он уже слышал шум и топот конницы, не припадая ухом к земле, между тем, дорога стала суживаться и пришлось разделить ряды и это, конечно, заняло немало времени.
Но и неприятель был задержан; почва на дороге становилась все мягче и мягче, узкие колеса колесницы вязли по самые оси, приходилось их вытаскивать.
Ефрем, пользуясь темнотою, подобрался довольно близко к египтянам и ему слышались: то проклятие, то строгое приказание, то свист плети, наконец, он услышал, как один из военачальников говорил своему товарищу:
-- Какое неблагоразумие! Если бы пас заставили выступить до полудня, а не ждали бы объяснения предзнаменований, пока не поставят, с полною торжественностью, Анну вместо Бая, то было бы легко захватить этих беглецов. Верховный жрец всегда был очень отважен в походах и вот он выпускает из своих рук ведение дела, только потому, что тронут просьбою умирающей женщины.
-- Положим, это -- мать Синтаха! -- прервал его товарищ. -- Но все же, в другое время двадцать принцесс не могли бы оторвать его от такого дела. И вот теперь мы, вместо того, чтобы спокойно ужинать в палатках, должны выносить такие мучения.
В это время Ефрем услышал крик:
-- Вперед! хоть заморите коней!
-- Если бы еще можно было вернуться! -- воскликнул начальник бойцов на колесницах, родственник царя. -- Вернуться же невозможно, нужно идти вперед, чего бы это ни стоило. Мы уже почти настигли их. Ах, этот проклятый дым! Но подождите, собаки! Вот дорога станет шире и мы вас тогда живо нагоним; уж и поплатитесь же вы за это! Ну, вот, опять погас факел! Ни зги не видно. В такое время лучше опираться на клюку нищего, чем на военачальнический жезл.
-- И лучше быть с веревкою на шее, чем с золотою цепью! -- бранился другой. -- Хоть бы месяц-то показался! Астрологи предсказывали, что он будет светить всю ночь. Нам было...
Но эта фраза так и осталась неоконченной, потому что сильный порыв ветра налетел на воинов и высокая волна облила Ефрема с головы до ног. Он гикнул, отвел рукою волосы и вытер глаза; позади же него раздался испуганный крик, вырвавшийся из груди какого-то египтянина; волна, облившая Ефрема, увлекла в море передние колесницы.
Тогда юноша начал опасаться и за своих и поспешил вперед, чтобы соединиться с ними; в это время блеснула яркая молния и осветила бухту, гору и все вокруг; но грома еще не было слышно несколько минут, затем, гроза стала приближаться все более и более, молнии ежеминутно разрывали темноту ночи огненными бесформенными массами и, прежде чем они исчезали, раздавались оглушительные раскаты грома, повторяемые эхом каменных скал.
Все кругом: и море, и суша, и люди, и животные поминутно озарялись огненным светом, а волны моря окрашивались в желтоватый цвет, через который скользили молнии, как через зелено-желтую стеклянную стену.
Теперь Ефрем заметил, что грозные тучи шли с юга, а не с севера; а когда молния озаряла египетское войско, то он замечал, что многие колесницы были опрокинуты или снесены в море, другие же плотно наезжали одна на другую, так что движение вперед становилось крайне затруднительным.
Несмотря на все это, неприятель подвигался вперед и пространство, отделяющее преследуемых от преследователей, не увеличивалось; но смятение между последними было очень велико, потому что как только затихал гром, то ясно слышались испуганные крики воинов и ободряющие возгласы военачальников.
Но как ни мрачно было небо на южной стороне, как ни гремел гром, как ни сверкала молния, но дождя все еще не было; а волны, между тем, становились все выше и выше и заливали то воинов, то колесницы, дорога же становилась все уже и уже.
Евреи же были близки к цели; колено Вениамина уже переправилось на следующий берег и снова раздались радостные крики; немалого труда стоило оберегать скот от напора волн, тогда Ефрем снова проник на дно моря, потом -- приказал пастухам следовать за ним и, под его руководством, весь скот был выведен.
Скоро уже последний человек из чужестранцев ступил на противоположный берег и снова раздался радостный крик.
Прокаженные же шли почти по пояс в воде и, прежде чем они ступили на берег, пошел сильный дождь. Но и они скоро достигли цели перехода; многие матери, несшие своих детей на руках или на плечах, достигли также берега и упали на колени, благодаря Бога за свое спасение; все достигли берега и все радовались своему спасению.
За пальмами, росшими на том берегу, у ручья должны были собраться прокаженные, остальные же были отведены далее, в глубь страны, чтобы по данному знаку продолжать путешествие к юго-востоку в горы, где трудно было бы двигаться египетскому войску с его колесницами.
Гур собрал своих пастухов, и они стояли перед ним с копьями, пращами и короткими мечами, готовые отразить неприятеля, как только он покажется на суше. Телегами они загородили дорогу, чтобы египтяне не могли тотчас добраться свободно до них.
Смоляные светильники на берегу горели ярко и были так хорошо защищены от дождя, что не гасли; они освещали дорогу пастухам, которые хотели напасть на бойцов в колесницах; во главе этой кучки храбрецов стояли: старый Нун, Гур и Ефрем.
Но израильтяне напрасно ждали преследователей. Ефрем первый заметил, при свете факелов, что дорога, по которой только что прошел его народ, представляла теперь гладкое море, и дым, вместо того чтобы идти к юго-востоку, рассеивался к северу; времени было около второй утренней стражи. Сердце юноши исполнилось радостью и чувством благодарения Творцу и он воскликнул:
-- Посмотрите на светильники! Ветер переменился и гонит волны моря к северу! Войско фараона будет поглощено морем.
И на несколько мгновений между спасенными водворилась мертвая тишина; затем, раздался громкий голос Нуна:
-- Это совершенно верно, дети! Ефрем прав. Что мы можем сами сделать, мы, ничтожные люди? Господь Бог строг к тем, которые идут против Него...
Слова старика были прерваны громким криком: у источников, где утомленный Моисей прислонился к пальме, чтобы отдохнуть, а Аарон стоял подле него, также увидели то, что заметил Ефрем и из уст в уста переходила эта радостная, но в то же время невероятная весть, становившаяся с минуты на минуту все очевиднее и очевиднее.
Глаза многих поднялись к небу, и они увидели, что грозная, черная туча подвигалась все дальше и дальше к северу.
Дождь перестал, гром и молнии прекратились и небо прояснивалось над перешейком и морем.
Наконец, и месяц выплыл из-за туч и его свет посеребрил вершину горы и воды бухты, в которой снова колыхались сплошные волны.
Грозная ревущая буря превратилась в легкий утренний ветерок, дувший с юга; море, еще так недавно походившее на какое-то свирепое чудовище, бившееся о каменные береговые скалы, теперь тихо покоилось в своих берегах.
Но вот восток стал загораться и небо покрылось багряною зарею; всех евреев собрали у источников и Мирьям, взяв бубны, выступила вперед, за нею последовали многие женщины и девушки, также с бубнами и цимбалами в руках; легкою рукою ударила пророчица по инструменту и запела благодарственную песнь Богу за спасение еврейского народа, а женский хор вторил за Мирьям сложенную ею песнь.
Эта песнь и этот торжественный час остались незабвенными для евреев; все верили во всемогущество Творца и надеялись на лучшие, более счастливые дни.