Графиня де Малеваль все предвидела.
Она рассчитывала иметь со своим прежним возлюбленным объяснение, от которого должна была зависеть жизнь или смерть последнего.
Или граф де Виллье пройдет через кавдинское ущелье ее злобы и мести, или же он бесповоротно погиб.
Она пригласила главных вождей племени прийти к ней затем, чтобы получить из ее собственных рук несчастного молодого человека.
Индейские вожди с удовольствием исполнили ее желание; они глубоко ненавидели французов, и надежда овладеть одним из видных французских офицеров наполняла их радостью.
Несмотря на всю свою ненависть к французам, индейцы невольно восхищались капитаном, когда увидели, что он сам добровольно отдался в их руки, и, покидая дом, они скорее составляли ему почетный конвой, чем вели пленника.
Граф прошел через всю деревню, высоко подняв голову и улыбаясь. Мученическая смерть, которая, по всей вероятности, ожидала его в самом недалеком будущем, казалось, нисколько его не печалила. Он, наоборот испытывал тайную радость, думая о том, как должен теперь злиться его враг, видя крушение всех своих планов и необходимость довольствоваться той, пошлой местью, ради которой графиня принесла в жертву все, даже свою честь.
А что такое смерть для солдата, привыкшего видеть ее в лицо и сознающего необходимость убивать других или быть самому рано или поздно убитым врагом во время боя?
Индейцы отвели капитана в большую хижину совета, где, из простой предосторожности, с него сняли сапоги.
Индейцы хорошо знают привычки европейцев известного класса; они знают, что им не только трудно, но даже почти невозможно ходить босиком по дорогам их страны, непроходимым для всякого, кто с детства не привык к тяжелой жизни пустыни.
Молодой человек сел на табурет, прислонился спиной к шесту, находившемуся позади него, и предался своим думам, по-видимому, вовсе не интересуясь тем, что происходило вокруг него.
И в самом деле, в хижине в это время говорили о нем; вожди на совете решали его участь.
Народный глашатай собрал всех вождей, которые один за другим собрались в большую хижину совета, где, соответственно своему рангу, расположились вокруг огня. По приказанию старейшего из вождей подали большую священную трубку, которая обошла всех присутствующих, и совет начался.
Дебаты продолжались уже более часа, несколько ораторов говорили по очереди, а вожди все еще не пришли ни к какому соглашению. Вдруг снаружи послышался сильный шум, и вошло несколько воинов, которые вели обезоруженного индейца, по-видимому, пленника.
Индеец этот, с которого был снят пояс и которому не оставили ни ножа, ни томагавка, своей величественной и гордой осанкой невольно обращал на себя внимание.
Когда пленник обернулся, капитан вздрогнул, у него сжалось сердце: он узнал Тонкого Слуха, великого вождя волков-гуронов.
Вождь, по-видимому, его не видел; пока воины отдавали отчет членам совета о том, каким образом он к ним попал, Тонкий Слух, скрестив руки на груди, высоко подняв голову и выпрямившись во весь рост, осматривал сборище гордым и презрительным взглядом.
К несчастью, молодой человек не понимал ни слова из того, что говорилось, а потому и не мог ничего узнать.
После довольно долгого и бурного спора Тонкий Слух без церемонии повернулся спиной к членам совета и, подойдя медленными шагами к графу де Виллье, сел возле него.
Тогда поднялся один воин, подошел к нему и тонким кожаным ремнем связал ему руки и ноги; но путы эти, несмотря на узлы, были довольно слабы и не могли стеснять его движений, затем он сделал то же самое и с офицером, который не выказал никакого сопротивления. Впрочем, какую пользу могло ему принести сопротивление? Только ухудшило бы его положение.
-- Бледнолицый, -- сказал затем воин капитану на плохом французском языке, -- ты умрешь завтра с восходом солнца; приготовь твою предсмертную песнь, твоя казнь будет великолепна!
-- Благодарю, воин, -- улыбаясь, отвечал капитан, -- вы не могли сказать мне ничего лучше этого, скорая смерть -- вот все, чего я желаю.
-- Бледнолицые болтают как дрозды-пересмешники, -- с презрением продолжал воин. -- Завтра мы увидим, как будет себя держать француз и что он будет говорить. Затем индеец повернулся к нему спиной и ушел.
Несколько минут спустя индейские сахемы встали и вышли из хижины, дверь которой закрылась за ними.
Вождь и капитан остались одни.
После довольно долгого молчания капитан, любопытство которого было сильно задето, тихонько произнес имя вождя чтобы обратить на себя его внимание и узнать, если возможно, какие-нибудь сведения. Тонкий Слух тихонько нагнулся к своему товарищу по заключению и, приложив палец к губам, прошептал голосом, слабым как дыхание:
-- Молчите! У краснокожих глаза и уши везде. Ждать... надеяться!
Он отвернулся в другую сторону, закрыл глаза и сделал вид, что спит.
Разочаровавшийся капитан решил последовать его примеру.
Так прошло несколько часов, в течение которых оба пленника не обменялись ни одним словом. Свет постепенно начал убавляться; наконец, ночь сменила день и мрак окутал хижину совета.
Уже около часа господствовал глубокий мрак, когда вдруг снаружи заблистал свет и несколько воинов, держа в руках зажженные факелы, вошли в хижину. Двое из них несли кушанья которые они поставили недалеко от пленников.
-- Ешьте! -- сказал один.
Эти кушанья состояли из жареной говядины, яблок, маиса и овощей, печенных в золе.
Один из факелов был воткнут в землю, и воины удалились, за исключением одного, который стоял, прислонясь, спиной к двери хижины.
Этому воину было поручено стеречь пленников; вскоре к нему подошел другой, вооруженный ружьем.
Пленники поели с аппетитом. Капитан благоразумно соображал, что обстоятельства еще могут измениться, и на всякий случай ему необходимо подкрепить силы.
Деятельная жизнь пустыни отличается тем, что у людей, сроднившихся с нею, нравственная сторона никогда не влияет на физическую; естественные потребности жизни играют такую важную роль, что житель пустыни никогда не забывает о них.
Но аппетит капитана был ничто перед аппетитом вождя, он (вождь) буквально пожирал кушанья с такою беспечностью, как если бы это вовсе не была последняя трапеза в его жизни.
Когда кушанья, наконец, исчезли, индейский воин, приносивший еду, взял факел и ушел.
Но часовой поставленный у двери, продолжал неподвижно стоять на своем посту.
Прошло полчаса; мало помалу полная тишина воцарилась в деревне.
Глаза часового, упрямо устремленные на пленников, блестели в темноте точно глаза тигровой кошки.
Вдруг Тонкий Слух возвысил голос и, обращаясь к часовому, вкрадчивым голосом сказал:
-- Моя трубка полна morichee, неужели мои брат откажет подать мне горячий уголек, чтобы закурить ее?
-- Зачем вождю курить? -- грубо отвечал часовой, -- пусть он подождет! Через несколько часов он будет охотиться в блаженных равнинах Ваконды! Там он и покурит вволю!
-- Мой брат отказывается?
-- Отказываюсь...
-- Мой брат нехорошо делает. За этот уголек я дал бы ему ожерелье из вампумов и стеклянных бус, подаренное мне бледнолицыми.
-- Где это ожерелье? -- сказал часовой, подходя с быстротой, свидетельствовавшей о его желании присвоить ожерелье.
-- Вот оно, -- отвечал вождь.
И прыгнув, подобно ягуару, на доверчивого краснокожего, он охватил обеими руками его шею и так быстро задушил, что бедняга упал, не проронив ни одного звука.
-- Что вы сделали, вождь? -- сказал капитан тоном упрека.
-- Я убил собаку! -- ответил Тонкий Слух сухо, -- пусть бледнолицый подождет!
Затем Тонкий Слух взял оружие у часового, а убитого положил возле капитана в той же позе, в какой сам лежал за минуту перед тем.
Закончив, он встал около двери.
Офицер, невольно заинтересованный, с любопытством следил за всеми движениями краснокожего воина, хотя и догадывался, что все это вождь проделывает с той целью, чтобы вырваться на свободу, а может, освободить, кстати, и капитана.
-- Почему Тонкий Слух не уходит? -- спросил граф краснокожего, видя, что тот неподвижно остановился у двери.
-- Тонкий Слух вождь, -- отвечал индеец, -- он позволил взять себя, чтобы помочь бежать бледнолицему... он не уйдет без него... пусть мой брат ждет.
Капитан собирался ответить, когда снаружи послышался легкий свист.
Вождь приотворил дверь.
Вошли двое; первый шепотом обменялся несколькими словами с индейцем, а вторая подбежала к капитану и перерезала связывавшие его ремни.
-- Анжела! Вы? -- вскричал изумленный граф, узнав молодую девушку. -- Несчастное дитя! Вы рискуете вашей жизнью! Ради меня!
-- Это ничего не значит! -- отвечала она, дрожавшим от волнения голосом. -- Пойдемте, вы свободны! -- Но объясните же мне, ради Бога... -- Ни одного слова до тех, пор, пока вы не будете в безопасности! Берите это оружие!
И она подала ему пистолеты и ружье, которые он с радостью принял.
-- А! Я, по крайней мере, не умру беззащитным! -- вскричал он. -- Благодарю вас, Анжела! Благодарю, моя дорогая! В вашем присутствии силы мои удесятеряются.
-- Пойдемте, пойдемте, Луи! Мы и так уже потеряли много времени!
Капитан поднялся и хотел последовать за ней, но онемевшие члены не слушались его, и он опять упал на землю. Увы! Физические силы изменили ему.
-- Боже мой! -- скорбно вскричала молодая девушка, -- неужели мне не удастся его спасти? Отец, отец!
Изгнанник, -- это он разговаривал с вождем, тотчас же подбежал к дочери.
-- Мужайтесь капитан! -- сказал он, -- ваше спасение зависит от вас!
Молодой человек собрал все свои силы, приподнялся и сделал несколько шагов.
-- Обопритесь на меня, -- сказала девушка, -- я сильна, уверяю вас! Пойдемте, дорогой Луи.
Несмотря на все нежелание пользоваться услугами слабой девушки, граф вынужден был подчиниться и взять Анжелу под руку.
Они вышли.
Пока все это происходило, Тонкий Слух занялся разведением огня, но таким странным способом, что беглецы не успели отойти от хижины и на сорок шагов, как вся она вспыхнула и начала гореть, освещая деревню зловещим светом пламени.
Немного далее к маленькому отряду присоединились несколько охотников, вооруженных с головы до ног. Затем с каждой минутой появлялись все новые и новые охотники, которые, казалось, точно вырастали из земли.
Там и сям загремели ружейные выстрелы. Начался бой.
Индейцы, вооруженные, выбегали из хижин стараясь собраться в кучки и организовать защиту деревни.
-- Вперед! -- вскричал капитан. -- За мной, друзья!
-- Вперед! -- повторили охотники.
Они кинулись вперед, размахивая факелами, которые кидали во все хижины, и стреляя во врагов, осмеливавшихся им сопротивляться.
Несмотря на все просьбы капитана, Анжела последовала за ним и упрямо держалась все время около него.
Пробежав несколько шагов, молодой офицер зашатался упал.
Тщетно пытался он подняться, он не мог этого сделать: увлеченный пылом сражения и горя желанием отомстить за похищение, молодой человек забыл, что, как только он вошел в хижину совета, с него сняли сапоги. Его нежные ноги, исцарапанные колючками, камнями и шипами, были в ужасном состоянии; кровь текла из ран, причинявших ему ужасные страдания и нестерпимую боль.
Анжела первая заметила состояние, в каком он находился; она подозвала отца, и несмотря на энергичное сопротивление графа, охотники положили его на носилки и понесли из зоны огня.
-- Нам надо уйти подальше от этой свалки, -- сказала Анжела, -- вы больше не можете сражаться, друг мой.
-- Мое место здесь, я его не покину.
-- Боже мой! -- в отчаянии вскричала девушка, -- мы умрем здесь!
Бой становился все ожесточеннее. Индейцы сомкнулись в ряды в нескольких пунктах и, в свою очередь, грозили уже перейти в наступление; пули падали, как град, вокруг носилок. Анжела, вся поглощенная своей любовью, видела только любимого человека, которого хотела спасти во что бы то ни стало, тогда как сам он упорно хотел умереть. Она бросила умоляющий взор на своего отца.
Изгнанник тотчас же подбежал к ней.
-- Господин граф, -- отрывисто проговорил он, -- мы вломились очертя голову в эту западню, из которой, может быть, ни один из нас не выберется, только с единственной целью спасти вас. Неужели вы хотите, чтобы все труды наши пропали даром? Жизнь ваша драгоценна, и, кроме того, кто же отомстит за вашего брата, если вы дадите убить себя здесь?
Капитан вздрогнул при этих словах, лицо его вспыхнуло.
-- Я не хочу больше спорить, -- сказал он, -- я покоряюсь вам. Но, прежде чем мы расстанемся, я дам вам сначала одно поручение. Бегите в дом к графине и спасите ее, если возможно... Вы должны это сделать.
-- Господин граф, эта женщина...
-- Никаких но!.. Или я пойду сам! Эта женщина мой непримиримый враг; она должна быть спасена, я этого хочу!
-- Я повинуюсь, раз вы этого требуете и, если только она может быть спасена, я ее спасу!
-- Благодарю вас!
-- А теперь позвольте Анжеле вас проводить. Недалеко отсюда приготовлены лошади. Достанет у вас силы держаться на лошади?
-- Надеюсь.
-- Хорошо! Завтра на закате солнца вы будете уже в форте Дюкэне. Прощайте, господин де Виллье. -- Вы мне дали слово, помните! -- Я никогда не изменял своему слову. Изгнанник нежно поцеловал свою дочь, прошептав ей несколько слов на ухо; потом, когда он увидел, как исчезли носилки, на которых уносили капитана, собрал канадцев и кинулся с ними в бой, а следом за ним пошел и Тонкий Слух; они проложили себе путь оружием сквозь толпу индейцев, которые тщетно пытались загородить им дорогу.
В ту же почти минуту отряды Бержэ и барона де Гриньи напали на дом графини.
Индейцы, обезумевшие от страха, покинули деревню, всю пылавшую в огне, и бежали по всем направлениям, оставив позади себя довольно значительное количество трупов.
Успех канадцев был гораздо больше, чем они сами могли ожидать, потому что они остались полными хозяевами поля битвы; но, несмотря на это, они не могли терять ни минуты, если не хотели пасть жертвами пожара, который сами же и зажгли.
Дом был оцеплен со всех сторон охотниками, и главные из них ворвались внутрь дома.
Они проникли в салон, где находились три женщины; две из них ухаживали за третьей, которая лежала на циновке и, по-видимому, была серьезно ранена.
-- Маркиза де Буа-Траси! -- вскричал барон, остолбенев. При звуке этого голоса, который маркиза тотчас же узнала, она приподнялась.
-- Да, -- сказала она, -- это я, барон, вы не ожидали увидеть меня здесь?
-- Извините, маркиза, но я знал о вашем присутствии в этой деревне, равно как и о присутствии в ней графини де Малеваль.
-- Что привело вас в этот дом, сударь? -- спросила графиня высокомерно. -- Вы пришли объявить нам, что мы ваши пленницы?
-- Упаси меня Бог, графиня! -- вскричал молодой человек. -- У меня одно только желание -- спасти вас. Я за этим и явился сюда.
-- Слишком поздно, барон, -- возразила маркиза, -- по крайней мере, для меня: моя рана смертельна, я это чувствую.
-- О! Вы ошибаетесь, маркиза!
-- Нет, барон, я чувствую, что смерть моя уже близка: мне остается жить всего несколько минут.
Она сделала знак графине, та наклонилась к ней, и они поговорили шепотом несколько минут.
-- Докажите мне, что вы пришли сюда с добрым намерением, барон, -- сказала затем маркиза, обращаясь к молодому человеку.
-- Говорите, маркиза: ваше желание для меня равносильна приказанию.
-- Предоставьте графине де Малеваль возможность уйти куда она пожелает.
-- Никто из нас не станет сопротивляться этому, никто не последует за ней! Даю вам мое честное слово!
-- Благодарю вас, барон, но одной ей не выбраться отсюда.
-- Я провожу ее! Пусть только она скажет, куда ей хочется отправиться, -- сказал Изгнанник, выдвигаясь вперед.
-- Хорошо, я согласна! -- сказала графиня. Затем, поцеловав в последний раз маркизу, она прибавила с угрозой: -- Господин де Гриньи, между вашим другом и мной не все еще кончено! До свидания!
Она знаком приказала служанке следовать за ней и вышла одновременно с Изгнанником в сопровождении трех или четырех охотников, высокомерная и спокойная, точно все, что происходило в эту минуту в деревне, ее нисколько не касалось.
Маркиза проводила ее взором; потом, когда приятельница, наконец, вышла из комнаты, глубокий вздох вырвался из ее стесненной груди, и она повернулась к барону.
-- Подойдите, барон, -- проговорила она голосом, который с каждой минутой слабел все более и более, -- мне нужно сказать вам несколько слов, которых не должен слышать никто, кроме вас.
Молодой человек сделал два или три шага вперед.
-- Я весь к вашим услугам, маркиза, -- печально проговорил он
-- Ближе, пожалуйста, еще ближе Барон стал возле нее на колени, а так как силы, по-видимому, ее покидали, то по настоятельной просьбе маркизы, он обнял ее правой рукой за талию
-- Так, хорошо, -- продолжала она. -- Надеюсь, что Бог даст мне силы сказать вам все.
Эти слова были произнесены голосом таким слабым и взволнованным, что барон невольно вздрогнул.
-- Теперь слушайте меня барон. Теперь, когда всего несколько секунд отделяют меня от смерти, мне хочется, чтобы вы знали, что меня убивает любовь к вам.
-- Не говорите этого, маркиза!
-- Я люблю вас с той поры, как в первый раз увидела; вы не поверили мне и оклеветали меня.
-- Но...
-- Да, я хорошо знаю, вы оскорбляли меня, но это было очень несправедливо! Вы не имели права осуждать меня, не выслушав того, что я могла сказать в свое оправдание. Арман, я вас всей душой любила! Избегая меня, вы разбили счастье двух людей.
-- Леона! Леона!
-- Да, зовите меня Леоной! Мне приятно слышать мое имя из ваших уст. Как дурно поступили вы со мной в последний раз, когда судьба нас свела вместе!
-- Маркиза, неужели вы находите нормальным, что я встретил вас в то время, когда вы пытались умертвить меня и де Виллье?
-- Неблагодарный! -- прошептала она, -- неблагодарный! Я, если и последовала за графиней, которой руководил демон ненависти и мщения, то только затем, чтобы охранять, так как она хотела убить и вас вместе с вашим другом. Если бы не я, вы сто раз могли бы погибнуть.
-- Неужели это правда?
-- Клянусь Богом, перед которым я скоро предстану, что это правда!
-- Прости меня Леона, прости!
-- Прощаю и люблю вас, Арман! Поцелуйте меня в первый и последний раз!
Молодой человек нагнулся и поцеловал маркизу, которая, казалось, только и ждала этого момента, чтобы умереть.
Барон де Гриньи продолжал стоять на коленях возле тела умершей; он плакал, как ребенок. Грубая рука опустилась на его плечо; он поднял голову. Это был Бержэ.
-- Послушайте, господин барон, вы будете плакать потом. Уходите! Сначала надо подумать о живых, а потом уже и о мертвых! Уходите! Здесь нам нечего больше делать.
С этими словами Бержэ бросился вон. Охотники последовали его примеру, спеша выбраться из горевшего дома.
В ту минуту, когда дом рухнул, канадский охотник стал машинально искать барона де Гриньи.
Он его нигде не видел и стал спрашивать о нем.
Один из них издал крик ужаса и протянул руку по направлению пожара. Это было его единственным ответом.
Взор Бержэ последовал за рукой охотника, и он остановился как окаменелый. Вот что он увидел.
Барон не покинул места пожара; он все еще продолжал стоять возле тела той, в любовь которой он так долго не верил.
Не имея возможности жить для нее, он умирал вместе с ней!
Сила огня все увеличивалась. О спасении барона нечего было и думать! Впрочем, Бержэ понимал, что несчастный, наверное, отказался бы от всякой помощи с их стороны.
Крыша рухнула, погребая под своими развалинами маркизу де Буа-Траси и барона де Гриньи.