Через минуту Монбар встал, надел плащ, который при входе бросил на стул, и хотел выйти из дома. На пороге двери он очутился лицом к лицу с капитаном Дрейком.
-- А-а! Ты здесь, брат? -- воскликнул Дрейк.
-- Да, я завтракал.
-- И правильно делал.
-- Пойдешь со мной на продажу невольников?
-- Нет, мне не нужны работники.
-- И мне не нужны, но ты знаешь, что тотчас после продажи начнется набор.
-- Да, правда! Дай мне только сказать несколько слов моему работнику, и я пойду с тобой.
-- Твой работник вышел.
-- Я же велел ему не выходить!
-- Я дал ему поручение.
-- А-а, тогда другое дело. Оба флибустьера ушли.
-- Ты не спрашиваешь меня, какое поручение я дал твоему работнику, -- заметил Монбар через несколько минут.
-- А для чего мне спрашивать? Меня это не касается.
-- Это касается тебя гораздо больше, чем ты думаешь, брат.
-- Каким образом?
-- Ты оказал гостеприимство одному незнакомцу, не так ли?
-- Да. Но при чем здесь...
-- Сейчас поймешь. Этот незнакомец, которого ты не знаешь... Ты ведь не знаешь его?
-- Нет. Что мне за дело, кто он такой? В гостеприимстве отказывать нельзя.
-- Это правда, но я узнал этого человека.
-- Да? И кто же это?
-- Ни больше ни меньше как испанский шпион.
-- Вот тебе раз! -- сказал капитан, остановившись.
-- Что с тобой?
-- Ничего, ничего! Я только пойду прострелю ему голову, если ты еще этого не сделал.
-- Нет, брат, я убежден, что этот человек окажется нам очень полезен.
-- Каким же образом?
-- Можно умеючи извлечь выгоды даже из испанского шпиона. Пока что я отправил его с твоим работником и моим человеком на люгер, где его будут стеречь, так что он от нас не ускользнет.
-- Полагаюсь на тебя... Благодарю тебя, брат, что ты избавил меня от этого негодяя.
Разговаривая таким образом, оба флибустьера дошли до того места, где происходила продажа работников.
Направо находился большой навес из досок, открытый и ветру, и дождю. Посреди этого навеса поставили стол для секретарей Компании, которые производили продажу и составляли контракты. Для губернатора было приготовлено кресло возле довольно высокого помоста, куда каждый работник или работница всходили поочередно для того, чтобы покупатели могли свободно их рассматривать. Эти несчастные, обманутые агентами Компании в Европе, заключали соглашения, последствий которых не понимали, и были убеждены, что по приезде в Америку, по истечении более или менее продолжительного срока, они получат свободу зарабатывать себе пропитание как захотят. Среди них находились также сыновья разорившихся родителей и кутилы, для которых труд был делом презренным и которые воображали, будто в Америке, стране золота, богатство свалится на них, как во сне.
Несколько дней тому назад корабль Компании привез полторы сотни наемников, и в их числе находились несколько женщин, по большей части молодых и хорошеньких, но развратных, которых полиция задержала на улице и которые без всякого суда были отправлены в Америку. Женщины эти также должны были в результате торгов достаться колонистам, но не как невольницы, а как жены. Союзы эти, заключенные по цыганскому обычаю, должны были длиться определенный промежуток времени, не больше семи лет, если только не последует взаимного согласия супругов, но этого не случалось почти никогда, а по окончании этого срока они расходились и каждый имел право вступать в новый брак.
Работники были привезены с корабля на остров уже два дня назад. Эти два дня были им даны для того, чтобы они могли немного прийти в себя от усталости, накопленной во время продолжительного морского путешествия, погулять и подышать живительным воздухом земли, которого они были так долго лишены.
К тому моменту, когда подошли два флибустьера, торги шли уже полчаса, в сарае была целая толпа колонистов, желавших купить невольников -- мы вынуждены употреблять это слово, потому что эти бедные оборванные работники были не чем иным, как рабами. При появлении Монбара толпа расступилась, и ему довольно легко удалось в сопровождении капитана встать возле губернатора, кавалера де Фонтенэ, возле которого уже находились самые знаменитые авантюристы. Здесь же присутствовал и Мигель Баск.
Кавалер де Фонтенэ учтиво приветствовал Монбара, он даже встал со своего места и сделал два шага ему навстречу, что флибустьерам очень понравилось и за что они были очень признательны губернатору; эта честь, оказанная самому знаменитому среди них, отражалась на всех них. Обменявшись несколькими учтивыми словами с губернатором, Монбар наклонился к Баску и спросил его:
-- Ну что, матрос?
-- Испанец на люгере, -- ответил Мигель, -- под присмотром Тихого Ветерка.
-- Стало быть, я могу не беспокоиться?
-- Конечно.
Во время этого разговора торги продолжались. Все работники были проданы, кроме одного, который стоял в эту минуту на помосте возле агента Компании, исполнявшего роль аукциониста; ему было поручено восхвалять достоинства человеческого товара, предложенного присутствующим. Выставленный на продажу человек был малый небольшого роста, коренастый, крепкого сложения, лет двадцати шести, с жесткими, решительными и умными чертами лица; его серые глаза излучали отвагу и веселье.
-- Жан-Франсуа Но, родившийся в провинции Пуату, в местечке Сабль д'Олоне, -- сказал агент Компании, -- двадцати пяти лет, сильный и здоровый матрос. Сорок экю за Олоне, сорок экю за три года, господа!
-- Тот, кто меня купит, провернет выгодное дельце, -- сказал Жан-Франсуа Но.
-- Сорок экю, -- продолжал агент, -- сорок экю, господа! Монбар обернулся к работнику.
-- Как, негодяй, ты матрос, и вместо того, чтобы присоединиться к нам, ты продал себя? Какой же ты малодушный!
Олоне засмеялся.
-- Вы не понимаете! Я продал себя потому, что это было необходимо, -- отвечал он, -- для того, чтобы моя мать могла перебиться во время моего отсутствия.
-- Как это?
-- Что вам за дело? Вы пока что не мой господин, а если и станете им, то не будете иметь права расспрашивать меня о моих личных делах.
-- Ты кажешься мне храбрым человеком.
-- Мне самому это кажется. Я хочу сделаться таким же флибустьером, как и все вы, а для этого мне необходимо поучиться ремеслу.
-- Сорок экю! -- вскричал агент.
Монбар внимательно посмотрел на работника, твердый взор которого медленно потупился пред его взором, потом, оставшись весьма удовлетворенным результатами изучения, обернулся к агенту.
-- Хорошо, замолчите, -- сказал он, -- я покупаю этого человека.
-- Олоне присужден Монбару Губителю за сорок экю, -- сказал агент.
-- Вот деньги, -- отвечал флибустьер, бросая на стол горсть серебра. -- Пойдем, -- приказал он Олоне, -- ты теперь мой работник.
Тот спрыгнул с помоста и с радостным видом подбежал к Монбару.
-- Так это вы Монбар Губитель? -- с любопытством спросил он.
-- Ты, кажется, меня допрашиваешь, -- смеясь, сказал флибустьер, -- однако твой вопрос кажется мне вполне естественным, и на этот раз я тебе отвечу, -- да, это я.
-- Раз так, я благодарю, что вы купили меня, Монбар! С вами я наверняка быстро стану знаменитым.
По знаку своего нового господина он почтительно стал позади него.
Начиналась самая любопытная для авантюристов часть торгов -- продажа женщин. Эти бедные и несчастные женщины, по большей части молодые и хорошенькие, дрожа поднимались на помост и, несмотря на свои усилия не теряться, краснели от стыда; горячие слезы текли по их лицу при виде взглядов всех мужчин, пылкие глаза которых были устремлены на них. Компания получала особенно большие барыши на женщинах, потому что она захватывала их даром и продавала как можно дороже. Мужчины обычно шли с молотка по цене от тридцати до сорока экю и не могли продаваться дороже, женщины же продавались с аукциона за большие деньги; только губернатор имел право остановить продажу, когда цена казалась ему довольно высока.
Женщины всегда присуждались покупателю среди криков и насмешек, весьма неприличных, над флибустьерами, которые не боялись пускаться по брачному океану, наполненному подводными камнями.
Красивая Голова, этот свирепый флибустьер, о котором мы уже говорили, купил, как и намеревался, двух работников взамен двух умерших, как он выражался, от лености, но в действительности от его ударов. Потом, вместо того, чтобы вернуться домой, он поручил работников своему надзирателю, потому что у флибустьеров, -- у владельцев негров, были надзиратели, смотревшие за работой белых невольников, -- и остался, с живейшим участием следя за продажей женщин. Друзья его подшучивали над ним, но он только презрительно пожимал плечами и стоял, скрестив руки на дуле своего длинного ружья и упорно устремив глаза на помост.
Там заняла место молодая женщина, нежная, деликатная, почти ребенок, с белокурыми кудрявыми волосами, падавшими на ее белые худощавые плечи. Гладкий и задумчивый лоб, большие голубые глаза, наполненные слезами, свежие щеки, крошечный ротик заставляли ее казаться гораздо моложе, нежели она была в действительности; ей было восемнадцать лет. Тонкий и гибкий стан, кроткий вид, словом все в ее восхитительной наружности имело обольстительное очарование, составлявшее полный контраст с решительными и пошлыми ухватками женщин, появлявшихся на помосте до и после нее.
-- Луиза, родившаяся на Монмартре, восемнадцати лет. Кто берет ее в жены на три года за пятнадцать экю? -- сказал агент Компании насмешливым голосом.
Бедная девушка закрыла лицо руками и заплакала.
-- Двадцать экю за Луизу! -- сказал какой-то авантюрист, подходя к помосту.
-- Двадцать пять, -- немедленно откликнулся другой.
-- Велите ей поднять голову, чтобы ее было видно! -- грубо закричал третий.
-- Ну, малютка, будь мила, -- сказал агент, заставляя Луизу отнять руки от лица, -- дай посмотреть на себя, это для твоей же пользы, черт побери! Двадцать пять экю!
-- Пятьдесят! -- внезапно произнес Красивая Голова со своего места.
Взоры всех устремились на него; до сих пор Красивая Голова выказывал глубокое пренебрежение к женщинам.
-- Шестьдесят! -- закричал один авантюрист, который вовсе не собирался покупать эту молодую девушку, а только хотел подзадорить своего товарища.
-- Семьдесят! -- сказал другой с тем же сострадательным намерением.
-- Сто! -- закричал Красивая Голова с гневом.
-- Сто экю, господа! Сто экю! Луизу на три года! -- бесстрастно сказал агент.
-- Полтораста.
-- Двести!
-- Двести пятьдесят!.. Триста! -- закричали в то же время несколько авантюристов, постепенно приближавшиеся к помосту.
Красивая Голова был бледен от бешенства; он боялся, что Луиза достанется кому-нибудь другому. Он вообразил, что ему непременно нужна женщина для ведения хозяйства. Луиза понравилась ему с первого взгляда, и он захотел ее купить.
-- Четыреста экю! -- закричал он вызывающе.
-- Четыреста экю! -- повторил агент Компании своим монотонным голосом.
Наступило молчание; четыреста экю составляют порядочную сумму. Красивая Голова торжествовал.
-- Пятьсот! -- вдруг воскликнул резкий и звучный голос. Торг вновь разгорелся; противники остановились только для того, чтобы собраться с силами.
Агент Компании потирал руки с веселым видом, повторяя:
-- Шестьсот! Семьсот! Восемьсот! Девятьсот!
Зрителями овладело какое-то неистовство, каждый набавлял цену с гневом. Девушка все плакала. Красивая Голова находился в бешенстве, похожем на помешательство. С гневом сжимая ружье между судорожно подергивающимися пальцами, он чувствовал безумное искушение послать пулю в самого решительного из противников. Однако присутствие кавалера де Фонтенэ удерживало его.
-- Тысяча! -- закричал он хриплым голосом.
-- Тысяча двести! -- немедленно крикнул самый резвый из конкурентов.
Красивая Голова с бешенством топнул ногой, набросил ружье на плечо, надвинул шляпу на лоб и медленными торжественными шагами, как передвигались бы статуи, если бы они умели ходить, подошел и стал рядом со своим докучливым противником. Тяжело ударив о землю прикладом ружья в нескольких дюймах от ноги этого человека, он посмотрел на него с вызывающим видом и закричал прерывавшимся от волнения голосом:
-- Полторы тысячи!
Конкурент в свою очередь гордо посмотрел на него, отступил на шаг, взвел курок у своего ружья, потом сказал спокойным голосом:
-- Две тысячи!
Перед этими двумя ожесточенными противниками другие участники благоразумно ретировались. Борьба превратилась в ссору и угрожала сделаться кровавой. Мертвая тишина повисла над собравшимися, ссора этих двух людей прекратила всякое веселье среди присутствующих, остановила все шутки. Губернатор с участием следил за развитием этой борьбы и готовился вмешаться. Авантюристы мало-помалу отступили и оставили большое пространство вокруг обоих соперников.
Красивая Голова также сделал несколько шагов назад, положил ружье на плечо и прицелился в своего противника.
-- Три тысячи! -- сказал он. Противник тоже положил ружье на плечо.
-- Три тысячи пятьсот! -- закричал он, спустив курок. Раздался выстрел.
Но губернатор быстрым, как мысль, движением отвел концом своей трости дуло ружья, и пуля ушла в крышу. Красивая Голова оставался неподвижен, только, услышав выстрел, опустил ружье.
-- Милостивый государь! -- с негодованием обратился губернатор к выстрелившему флибустьеру. -- Вы поступили бессовестно, вы чуть не совершили убийство.
-- Господин губернатор, -- холодно ответил флибустьер, -- когда я выстрелил, в меня прицеливались; стало быть, это была дуэль.
Губернатор колебался, довод был не лишен логики.
-- Это не имеет значения, -- продолжал он через минуту, -- законы о дуэли не были вами соблюдены. Чтобы наказать вас, я вас исключаю из числа конкурентов. Я приказываю, -- обратился он к агенту Компании, -- чтобы женщина, явившаяся причиной этого неприятного спора, была присуждена мсье Красивой Голове за три тысячи экю.
Агент поклонился с довольно угрюмым видом; он надеялся, исходя из того, как шли торги, достичь цифры гораздо более значительной. Но возражать кавалеру де Фонтенэ было нельзя, приходилось покориться.
-- Луиза присуждена за три тысячи экю! -- обратился агент к Красивой Голове со вздохом сожаления, -- не о женщине, а о деньгах.
-- Очень хорошо, господин губернатор, -- сказал второй флибустьер со зловещей улыбкой, -- я должен преклониться перед вашим приговором, но с Красивой Головой мы еще увидимся.
-- Надеюсь, Пикар! -- холодно ответил дьеппец. -- Теперь разговор между нами будет вестись о пролитой крови.
В это время Луиза сошла с помоста, где ее место заняла другая женщина, и вся в слезах остановилась возле Красивой Головы, отныне ее повелителя и властелина. Кавалер де Фонтенэ бросил взгляд сострадания на бедную женщину, для которой, по всей вероятности, начиналась тяжелая жизнь с человеком такого жестокого характера, и сказал ей мягким голосом:
-- Милостивая государыня, с нынешнего дня на три года вы становитесь законной супругой Красивой Головы. Вы обязаны его любить, повиноваться ему и оставаться верной; таковы законы колонии. Через три года вы имеете право оставить его или продолжать жить с ним, если он на это будет согласен. Подпишите эту бумагу.
Несчастная женщина, ослепленная слезами, вне себя от отчаяния, подписала бумагу, которую ей подал губернатор, потом бросила горестный взгляд на безмолвную и равнодушную толпу, в которой у нее не было ни единого друга.
-- Что я теперь должна делать? -- спросила она губернатора тихим и дрожащим голосом.
-- Вы должны следовать за этим человеком, который на три года сделался вашим мужем, -- ответил кавалер де Фонтенэ с движением сострадания, которого он не мог сдержать.
Красивая Голова дотронулся до плеча молодой девушки, все тело которой задрожало и которая посмотрела на него с отчаянием.
-- Да, -- сказал он, -- ты должна следовать за мной. Господин губернатор сказал тебе, что теперь я твой муж на три года, и до окончания этого срока у тебя нет другого господина кроме меня. Слушай же и запомни хорошенько мои слова: то, что ты делала и чем была до сих пор, меня не касается, -- заявил он мрачным и свирепым голосом, заставившим бедную девушку похолодеть от ужаса, -- но начиная с нынешнего дня и с этой минуты ты зависишь от меня, от меня одного, я вверяю тебе мою честь, которая становится твоей честью, и если ты ее скомпрометируешь, если ты забудешь свой долг, -- прибавил он, с силой ударив своим ружьем, которое издало зловещий звук, -- вот что тебе напомнит о ней! Теперь ступай за мной.
-- Будьте поласковей с ней, Красивая Голова, -- сказал кавалер де Фонтенэ, не будучи в состоянии удержаться, -- она так молода.
-- Я буду справедлив, господин губернатор; благодарю за ваше беспристрастие, мне пора идти. Пикар, мой старый приятель, ты знаешь, где меня найти.
-- Я непременно явлюсь к тебе, но не хочу мешать твоему медовому месяцу, -- ответил Пикар с насмешкой.
Красивая Голова ушел в сопровождении своей жены. Продажа не представляла более ничего интересного; оставшиеся женщины были раскуплены за цену гораздо ниже той, за которую была продана Луиза, к великому сожалению агентов Компании. Флибустьеры уже хотели уходить, но в это время Монбар взошел на помост и, обратившись к толпе, сказал звучным голосом:
-- Братья, остановитесь, я должен сообщить вам нечто важное.
Авантюристы остались на своих местах.