При первом крике жаворонка, то есть при самом восходе солнца, пять искателей приключений проснулись.
Ночь прошла спокойно, ничто не нарушило глубокого сна отдыхавших людей. Но под утро обильная свежая роса насквозь промочила их плащи, и они поспешили подняться, чтобы размять застывшие и онемевшие члены.
При первом движении дона Марсиаля с его груди на землю упал нож. Мексиканец подобрал его и испустил крик удивления, почти ужаса, показывая его товарищам.
Рукоятка ножа была еще покрыта большими кровавыми пятнами. Мы знаем, как этот нож попал к Марсиалю.
-- Что это значит? -- закричал он, потрясая ножом.
Орлиная Голова взял его и внимательно рассмотрел.
-- О-о-а! -- с изумлением проговорил он. -- Черный Медведь приходил к нам, когда мы спали.
Охотники не могли удержаться, чтобы не выразить своего ужаса.
-- Это невозможно! -- заявил Весельчак.
Индеец только покачал головой.
-- Нет, это скальпировальный нож апачского вождя, на рукоятке вырезан тотем его племени.
-- Да, это верно.
-- Черный Медведь великий и славный вождь, его сердце велико и может вместить весь мир. Черный Медведь не отступит от данного слова и показывает врагу, что он был владыкой жизни его и что он сумеет взять ее в тот час, когда найдет это удобным. Вот что значит этот нож, положенный на грудь гачупина [Гачупины, люди, носящие башмаки, -- презрительное название, данное индейцами испано-американцам еще в эпоху открытия Америки. (Примеч. автора.)] во время сна.
Четверо белых были смущены такой отвагой; дрожь пробежала по их телу, когда они подумали, что были во власти врага, который не унизился до того, чтобы убивать сонных, а удовлетворился тем, что так гордо бросил им вызов. Особенно мексиканец, несмотря на всю свою смелость, почувствовал, как замерло у него сердце, когда он представил картину: себя -- спящего, и над собой апача, своего врага, с ножом.
К канадцу первому вернулось хладнокровие.
-- Ах, каналья, -- воскликнул он, -- хорошо сделала эта собака, что предупредила нас. Теперь мы будем держать ухо востро.
-- Гм! -- заявил Кукарес. -- Я вовсе не имею охоты быть оскальпированным. Нисколько! -- И он провел рукой по своей густой, всклокоченной, войлоком свалявшейся шевелюре.
-- Что же делать, -- заметил ему Весельчак, -- иногда нет возможности отказаться от этого.
-- Быть может, но мне не хотелось бы это испробовать.
-- Теперь уже день, -- проговорил молчавший до этого дон Луи, -- я думаю, что пора мне идти на асиенду. Как вы полагаете?
-- Не следует терять ни минуты, чтобы раскрыть то, что затевает враг, -- подтвердил дон Марсиаль.
-- Тем более, что нам надо принять кое-какие меры и договориться обо всем поскорее, -- заметил Весельчак.
Индеец и леперо в знак согласия кивнули головами.
-- Теперь условимся, где нам встретиться, -- продолжал дон Луи. -- Вы не можете оставаться здесь, так как индейцы весьма легко могут отыскать вас.
-- Да, -- ответил, задумавшись, Весельчак, -- но я не знаю здешних мест и не могу придумать ничего подходящего.
-- Вождь знает такое место, -- заявил Орлиная Голова, -вождь проведет туда бледнолицых братьев, и туда придет бледнолицый брат на пути из большого вигвама бледнолицых.
-- Хорошо, но ведь мне нужно знать это место, -- заметил дон Луи.
-- Пусть брат вождя не смущается. Когда брат выйдет из большого вигвама, вождь будет возле брата и поведет его.
-- Ну, пусть так. До свидания.
Дон Луи оседлал лошадь и галопом удалился по направлению к асиенде, стоявшей, как мы сказали, от того места, где находились наши искатели приключений, на расстоянии двух-трех ружейных выстрелов.
* * *
Граф де Лорайль с беспокойством ходил по низкой комнате, служившей прихожей в главном доме.
Против его воли встреча с мексиканцем живо занимала его. Он хотел услышать от доньи Аниты откровенное признание, которое она сделала бы перед лицом своего отца и которое рассеяло бы его сомнения и дало бы ключ к объяснению этой тайны.
Состояние его духа омрачалось еще и другим обстоятельством, порождавшим в нем немалое беспокойство.
На рассвете Диего Леон, один из лейтенантов, объявил ему, что проводник-индеец, которого он оставил вчера, ночью исчез без следа.
Последнее обстоятельство имело громадную важность. Приближалась Мексиканская луна. Проводник оказался, очевидно, индейским шпионом, имевшим намерение узнать, сколько на асиенде войска и как ею можно завладеть.
Апачи и команчи должны были быть неподалеку. Возможно, что они находились перед самой асиендой, скрытые в высокой траве прерии, готовясь в удобный момент броситься на своих заклятых врагов.
Граф не скрывал от себя, что если положение в действительности было не из благоприятных, то причиной тому -- он сам.
Правительство дало ему важное поручение -- защищать кусок границы от вторжений индейцев. Но до сих пор он не предпринял ничего существенно важного для исполнения этого поручения, которое он не только принял, но даже более того, сам добивался его.
Мексиканская луна индейцев начиналась в этом месяце. Необходимо было до ее наступления нанести решительный удар, который внушил бы индейцам страх, помешал бы им соединить свои силы и разрушил бы все их планы.
Граф раздумывал таким образом довольно долго, совершенно забыв о гостях, которым он еще не показывался. В это время перед ним появился старый лейтенант.
-- Что вы, Мартин? -- спросил его граф.
-- Простите, что беспокою вас, капитан. ДиегоЛеон стоит в карауле при батарее на перешейке с восемью людьми и доложил мне, что какой-то всадник требует видеть вас по весьма важному делу.
-- Что за всадник?
-- Белый, хорошо одетый, на великолепной лошади.
-- Гм! Больше он ничего не говорит?
-- Простите, забыл. Он прибавил еще: "Скажите вашему командиру, что я один из тех людей, которых он встретил в ранчо Сан-Хосе".
Лицо графа при этом прояснилось.
-- Ну, так впустите его, это друг.
Лейтенант удалился.
Оставшись один, граф вновь начал ходить из угла в угол.
-- Чего хочет от меня этот человек? -- бормотал он про себя. -- Когда я в Ранчо предложил ему с товарищем ехать сюда вместе со мной, оба они отказались. Что же заставило их так быстро изменить свое решение? Впрочем, к чему ломать голову, -- закончил граф свои размышления, услышав топот копыт по плитам перед главной дверью, -- вот и он сам.
Немедленно вслед за этими словами вошел дон Луи, сопровождаемый лейтенантом, который по знаку графа тотчас же удалился.
-- Какой счастливый случай, -- приветливо начал граф, -- доставляет мне честь видеть вас у себя, хотя я уже и надежду потерял на это?
Дон Луи сказал в ответ какую-то любезность и прибавил:
-- Нет, не счастливый случай привел меня к вам. Бог судил мне, напротив, явиться сюда вестником надвигающегося несчастья!
При этих словах граф нахмурился.
-- Что хотите вы сказать, сеньор? -- с беспокойством спросил он. -- Я не понимаю вас.
-- Сейчас вы все поймете. Но будем говорить по-французски, если вам угодно, так мы лучше поймем друг друга, -- продолжал дон Луи уже по-французски, тогда как до сих пор они говорили по-испански.
-- Как! -- в изумлении воскликнул граф. -- Вы говорите по-французски?
-- Да, граф, -- отвечал дон Луи, -- тем более, что я имею честь быть вашим соотечественником. Хотя я, -- прибавил он со вздохом, -- уже десять лет как покинул нашу родину, но мне всегда доставляет несказанное удовольствие поговорить на родном языке.
Выражение лица графа окончательно изменилось, когда он услышал эти слова.
-- О! -- проговорил он, глубоко растроганный. -- Позвольте же пожать вашу руку. Два француза, встречающиеся в этих далеких краях, -- братья. Забудем на минуту, где мы, и поговорим о Франции, нашем милом далеком отечестве, которое мы так любим.
-- Ну что ж! -- отвечал дон Луи со сдержанным волнением. -- Я сам счастлив, когда хоть на минуту могу забыть окружающее и восстановить в своем воображении картины нашей родины. К несчастью, время не слишком подходит для этого. Вам грозит великая опасность, каждая минута, которую мы потеряем, может повлечь ужасную катастрофу.
-- Вы заставляете меня почувствовать ужас, милостивый государь. В чем дело? О чем таком страшном хотите вы предупредить меня?
-- Разве я не говорил вам, граф, что я вестник несчастья?
-- Ну, так что же? Как бы ни были ужасны ваши вести, сами вы являетесь желанным гостем. В том положении, в каком находимся мы, разве можно ежеминутно ожидать чего-либо другого, кроме несчастья?
-- Надеюсь, что мне удастся помочь вам предупредить это несчастье, которое, как хищная птица, парит над вами и уже готово обрушиться на вас.
-- Заранее благодарю вас за ваш истинно братский поступок. Но теперь говорите, я слушаю вас. Что бы вы ни сказали, я готов ко всему.
Дон Луи, ни разу не упомянув о своей встрече с Тигреро, как было условленно, рассказал, что ему удалось услышать разговор между своим спутником и несколькими апачскими воинами, скрывавшимися в кустах близ асиенды, и узнать об их намерении в самом скором времени захватить асиенду врасплох.
-- А теперь, граф, судите сами о том, насколько важны известия, переданные мною, примите меры, чтобы помешать намерениям индейцев.
-- Благодарю вас еще раз, милостивый государь. Когда за несколько минут до вашего прибытия один из моих лейтенантов доложил мне об исчезновении проводника, то я сейчас же понял, что это был шпион. То, что вы сейчас сказали, подтвердило мои предположения. Как вы правильно говорите, нельзя терять ни минуты. Сейчас я приму все необходимые меры.
И приблизившись к столу, он ударил по нему несколько раз.
Вошел пеон.
-- Позови старшего лейтенанта, -- приказал граф.
Несколько минут спустя появился Мартин Леру.
-- Лейтенант, -- приказал ему граф, -- возьмите с собой двадцать конных людей и произведите самую тщательную рекогносцировку окрестностей на три лье [Лье -- французская путевая мера длины, равная 4, 44 км.] вокруг. Я сейчас получил известие, что индейцы скрываются поблизости.
Старый солдат молча поклонился и вышел, чтобы привести приказ в исполнение.
-- Одну минуту! -- воскликнул дон Луи, жестом удерживая его. -- Еще одно слово!
-- Как, -- проговорил в изумлении Леру, остановившись у двери, -- вы стали говорить по-французски?
-- Как видите, -- улыбаясь, ответил ему дон Луи.
-- Вы хотите сделать замечание? -- спросил граф.
-- Я давно живу в Америке, привык к пустыне и знаю индейцев и все их хитрости. Если вы позволите, то я дам вам несколько советов, которые, я полагаю, будут вам полезны в настоящих обстоятельствах.
-- Ради Бога! -- воскликнул граф. -- Говорите, говорите, дорогой земляк. Ваши советы для нас дороже золота, я уверен в этом.
В этот момент в комнату вошел дон Сильва.
-- А-а, -- обратился к нему по-испански граф, -- пожалуйте сюда, дорогой мой, мы так нуждаемся в вашем совете. Ваше знание индейских обычаев сильно поможет нам.
-- Что такое, в чем дело? -- спросил асиендадо и общим, полным достоинства поклоном приветствовал всех.
-- Дело в том, что нам угрожает нападение апачей.
-- Ого! Это дело нешуточное, друг мой. Что же вы собираетесь предпринять?
-- Я еще не решил. Я только дал приказ дону Мартину, моему лейтенанту, -- и граф при этих словах указал на него, -- произвести рекогносцировку в окрестностях. Но вот этот господин, мой соотечественник, которого я имею честь вам представить, кажется, не согласен с этим.
-- Кабальеро прав, -- решил дон Сильва, сделав легкий поклон в сторону дона Луи. -- Но, прежде всего, откуда вы знаете, что готовится нападение?
-- Мой соотечественник приехал предупредить меня.
-- Ну, тогда не может быть сомнений, надо как можно скорее принять меры. Что думаете вы об этом, кабальеро?
-- Он как раз собирался высказать свое мнение, когда вы вошли.
-- Ну, так я не буду прерывать вашу беседу. Я слушаю, говорите, кабальеро.
Дон Луи, в свою очередь, слегка кивнул головой и начал.
-- Кабальеро, -- обратился он к дону Сильве, -- все, что я скажу, будет относиться к двум моим соотечественникам, которые привыкли к европейскому способу ведения войны и не знакомы, я уверен, с тактикой индейцев.
-- Это правда, -- заметил граф.
-- Ну и что же, -- хвастливо добавил Леру, крутя свой длинный ус, -- теперь познакомимся!
-- Смотрите, не заплатите за знакомство дорогой ценой! -- продолжал дон Луи. -- Индейский способ ведения войны состоит из хитростей и засад. Нападающий на вас враг никогда не пойдет на вас фронтом, он всегда скрыт и для того, чтобы победить, пользуется всеми средствами, особенно предательством. Пятьсот апачских воинов под предводительством неустрашимого вождя в прерии стоят пяти тысяч ваших отборных солдат, которые их даже не обнаружат.
-- Ого! -- проговорил граф. -- И это их единственная манера воевать?
-- Единственная, -- подтвердил асиендадо.
-- Гм! -- вставил свое замечание Леру. -- Мне кажется, это немного напоминает африканскую войну.
-- Далеко не настолько, как вы это полагаете. Арабы видны, тогда как апачи, повторяю, не показываются иначе как в случае крайней необходимости.
-- Так что мой план произвести разведку не годится?
-- Не годится, так как ваш отряд проедет мимо апачей и не увидит ни одного из них или попадет в засаду, где ваши люди погибнут все до единого.
-- Все, что говорит кабальеро, совершенно верно. Видно, что вы обладаете громадным опытом и часто бились с индейцами.
-- Этот опыт куплен дорогой ценой, всем счастьем моей жизни. Те, кого я любил, истреблены этими неумолимыми врагами, -- с грустью отвечал дон Луи. -- Страшитесь того же, если вы не примете всех мер предосторожности. Я знаю, как рыцарскому характеру француза претят такие приемы, но, на мой взгляд, это единственный способ сохранить хоть какие-то шансы на спасение.
-- У нас здесь несколько женщин, детей, наконец, ваша дочь, дон Сильва. Необходимо всеми силами оградить ее не только от опасности, но даже хотя бы от малейшего беспокойства. Я становлюсь на сторону своего соотечественника, так как вижу, что действовать надо с крайней осторожностью.
-- Благодарю вас за свою дочь и за себя.
-- Ну, а теперь, мой дорогой земляк, которому мы уже обязаны такими верными замечаниями, не оставляйте незаконченным того, что начато вами. Что стали бы вы делать на моем месте?
-- Граф, вот мое мнение, -- решительно заявил дон Луи. -- Апачи хотят напасть на вас с целью, которая мне известна, но говорить о ней сейчас я не хочу. От успеха этого нападения зависит честь и слава апачей среди их соплеменников. Воспользуйтесь этим обстоятельством с наибольшей выгодой для себя. В вашем распоряжении значительный гарнизон, состоящий из испытанных людей. В этом отношении вы находитесь в благоприятном положении.
-- У меня семьдесят французов, привыкших к войне.
-- За крепкими стенами и при хорошем вооружении больше не нужно.
-- Кроме того, сорок пеонов, привыкших к преследованию индейцев, которых я привел с собой, -- прибавил дон Сильва.
-- Все эти люди сейчас здесь? -- спросил дон Луи.
-- Да.
-- Ну, это еще больше упрощает дело. Поверьте мне, теперь индейцам следует бояться вас.
-- Почему же?
-- Не может быть сомнения в том, что вам следует ждать нападения с реки. Вероятно, чтобы разделить ваши силы, индейцы предпримут ложную атаку со стороны перешейка, но этот пункт укреплен так сильно, что едва ли с этой стороны они отважатся на приступ. Я уверен, таким образом, что главная атака будет со стороны реки.
-- Должен заметить, мсье, -- вставил свое замечание лейтенант, -- что в настоящее время река совершенно не пригодна для плавания на лодках, так как на ней повсюду образовались заторы из деревьев, выкорчеванных бурями в горах, откуда она принесла их во время разлива.
-- Не знаю, можно ли плавать по вашей реке на лодках или нет, -- продолжал уверенным тоном дон Луи, -- но я убежден, что апачи нападут на вас именно с реки.
-- Во всяком случае, чтобы нас не захватили врасплох, нужно взять две пушки с перешейка, где останется еще четыре. Этого вполне хватит. Необходимо поставить их над мысом, конечно, предварительно замаскировав. Затем, дорогой Леру, прикажите также поставить пушку на площадку бельведера, оттуда видно все течение Рио-Хилы. Ступайте же и немедленно исполните все.
Старый солдат, не сказав ни слова, вышел исполнить приказание.
-- Вы видите, господа, -- продолжал граф после ухода лейтенанта, -- я уже воспользовался вашими советами. Мой опыт в войнах с индейцами сейчас обогатился, и, повторяю, я чувствую себя счастливым, имея таких наставников, как вы.
-- Кабальеро все предусмотрел, -- заметил асиендадо, -- я сам тоже думаю, что самая слабая часть асиенды та, которая обращена к реке...
-- Еще одно слово, -- перебил его дон Луи.
-- Говорите, говорите.
-- Ведь вы, сеньор, сказали, что привели с собой до сорока человек пеонов, искушенных в войнах с индейцами, и что эти люди находятся здесь?
-- Совершенно верно.
-- Превосходно. Я полагаю (заметьте, кабальеро, что это только мое мнение), я полагаю, что врагу можно нанести решительный удар и вполне обеспечить себе победу, поставив его между двух огней.
-- Действительно, -- воскликнул граф. -- Но как же сделать это? Ведь вы сами говорите, что совершенно неразумно выпускать из-за стен асиенды людей даже на разведку.
-- Я и теперь это повторяю, так как из травы в прерии и из-за деревьев леса на асиенду сейчас устремлены сотни внимательнейших глаз, которые и мухи не пропустят.
-- Ну вот!
-- Но разве я не сказал вам, что война в этих местах -- это война всякого рода уловок и хитростей?
-- Да, но я пока еще ничего не понимаю.
-- А между тем это очень просто, сейчас я все объясню.
-- Пожалуйста.
-- Сеньор, -- обратился дон Луи к дону Сильве, -- вы рассчитываете остаться здесь?
-- Да, по некоторым семейным обстоятельствам я рассчитываю пробыть здесь довольно долго.
-- Я не имею намерения вторгаться в ваши семейные дела, но вы здесь останетесь?
-- Да.
-- Превосходно! Есть ли у вас среди пеонов человек, на которого вы могли бы положиться, как на самого себя?
-- Слава тебе, Господи! Как не быть такому человеку? Вот, например, Блаз Васкес.
-- Простите за любопытство, скажите, пожалуйста, кто такой этот Блаз Васкес.
-- Блаз Васкес мой капатас. Он, кажется, так верхом на коне и родился, а положиться на него я и вправду могу, как на самого себя.
-- Ну и прекрасно, все идет как нельзя лучше.
-- Ну, я-то пока ничего еще не вижу, -- возразил граф.
-- А вот сейчас увидите, -- отвечал дон Луи.
-- Посмотрим.
-- Дайте, сеньор, вашему капатасу приказ стать во главе пеонов и немедленно выйти из асиенды по дороге в Гуаймас. Отойдя лье два-три, в месте, которое нам -- ему и мне -- покажется удобным, он должен остановиться, а остальное уже -- мое дело, мое и моих друзей.
-- О! Теперь я понял ваш план. Пеоны, скрытые вами в засаде, должны будут ударить индейцам в тыл, когда битва будет в полном разгаре.
-- Вот именно.
-- А апачи?
-- Неужели вы думаете, что они не обратят внимания на выход отряда белых из асиенды?
-- Индейцы слишком хитры для этого. Ради чего они будут следить за отрядом, который не несет с собой ничего? Если бы они напали на него, то только без всякой для себя пользы открыли бы свое присутствие, а этого они никогда не сделают. Нет, нет, сеньор, будьте спокойны, они даже не пошевелятся. Они никак не могут знать, что вы предупреждены, и потому стремятся остаться невидимыми.
-- А вы сами что думаете делать?
-- Что касается меня, то индейцы, несомненно, видели, что я вошел сюда, они знают, что я здесь. Если я выеду вместе с вашими пеонами, то они сейчас же угадают весь наш план. Поэтому я немедленно же отправлюсь один, как пришел.
-- Ваш план настолько прост и ясен, что непременно должен удаться. Примите, дорогой земляк, нашу глубокую благодарность, и скажите ваше имя, чтобы мы знали, кому обязаны нашей жизнью.
-- К чему это, сеньор?
-- Кабальеро, я присоединяю и свою просьбу к просьбе дона Гаэтано, моего друга, откройте ваше имя, оно будет запечатлено в наших сердцах.
Дон Луи колебался, сам не понимая, что заставляет его поступать так. Ему почему-то не хотелось открывать перед де Лорайлем свое инкогнито.
Оба собеседника его, однако, продолжали настаивать, так деликатно и мягко, что дон Луи решился, наконец, побороть в себе инстинктивное чувство и, не видя никаких основательных причин скрываться и уступая их просьбам, назвал свое имя.
-- Сеньоры кабальеро, я -- граф Луи-Эдуард-Максим де Пребуа-Крансе.
-- Итак, мы друзья, не правда ли, граф? -- проговорил граф де Лорайль, протягивая ему руку.
-- То, что я сделал, я думаю, есть доказательство моего к вам расположения, граф, -- отвечал дон Луи с изысканно вежливым поклоном, но в то же время не пожал протянутой руки.
-- Я благодарю вас, -- вновь начал граф, делая вид, что не замечает своего неловкого положения. -- Когда вы думаете ехать?
-- Мне больше не следует отвлекать вас от предстоящих дел, позвольте поэтому проститься с вами сейчас же.
-- Даже не позавтракав?
-- Извините, но время не ждет ни вас, ни меня. Мои друзья, которых я оставил несколько часов тому назад, ждут меня и, вероятно, уже беспокоятся.
-- Но они ведь знают, что вы у меня, -- сказал граф, слегка задетый.
-- Они не знают, прибыл ли я к вам или нет.
-- Тогда не буду вас задерживать. Еще раз благодарю, дорогой граф.
-- Я действовал, как велит мне совесть, вы нисколько не должны считать себя мне обязанным.
Все трое вышли после этого из дома и направились к батарее на перешейке. Разговор между ними перешел на совершенно посторонние предметы. На полпути они встретили Блаза Васкеса. Дон Сильва подозвал его, в двух словах объяснил ему положение дел и ту роль, которую он должен был сыграть.
-- Клянусь Небом! -- радостно воскликнул капатас. -- Я вам благодарен, дон Сильва, это для меня отличная новость! Наконец-то можно будет показать этим собакам апачам, что мы не бабы. О! Честное слово, мы всыплем им так, что небу будет жарко, клянусь честью!
-- Я полагаюсь на тебя, Блаз.
-- Но где мне следует ожидать этого кабальеро?
-- И правда. Господа! Мы не договорились, где кабальеро должен встретиться с Блазом.
-- Это верно. Так пусть он поджидает в трех лье отсюда по дороге в Гуаймас, там, где дорога делает поворот. Там есть холм, называемый, кажется, Пан-де-Асукар. Вы можете засесть около этого места, и вас никто не увидит. Там я со своими друзьями и найду вас.
-- Пусть так. В котором часу?
-- Этого я не могу сказать, все будет зависеть от обстоятельств.
Несколько минут спустя дон Луи уже удалялся от асиенды, тогда как граф де Лорайль и оба мексиканца спешили окончить приготовления к достойному отпору.
-- Странно, -- говорил про себя дон Луи, плавно опускаясь и поднимаясь на быстром галопе своего коня, -- как мало внушает мне симпатии этот человек, хотя он и мой соотечественник, а сейчас я даже рискую для него жизнью.
Вдруг конь его шарахнулся в сторону. Дон Луи поднял голову, поток его мыслей сразу прервался.
Из-за кустов на дорогу вышел Орлиная Голова.