Донья Эрмоса взяла со стола в уборной большой ключ и отворила им дверь той комнаты, в которой крепким детским сном спала маленькая Лиза. Пройдя мимо нее в сопровождении своего кузена, донья Эрмоса отворила еще одну дверь и вышла во внутренний двор. Перейдя через двор, они очутились в другом конце дома, противоположном тому, в котором жила сама хозяйка. Пройдя темную, ничем не освещенную широкую галерею, которая заканчивалась красиво убранным помещением, состоящим из нескольких удобных и уютных комнат, они остановились.
-- Вот здесь, -- сказала донья Эрмоса, ставя свечу на один из столов, -- твоему другу будет удобно и покойно: здесь жил до последнего времени один родственник моего покойного мужа -- он уехал всего два дня назад. Тут найдется все, что может понадобиться дону Луису, -- добавила она и, раскрыв бельевой шкаф, достала из него свежее постельное белье, раскинула тюфяк и стала застилать кровать с нежной заботливостью и старанием сердечной и доброжелательной женщины, любящей оказать помощь и ласку каждому человеку.
Тем временем дон Мигель тщательно осматривал маленькую гостиную и столовую, выходившую в прихожую, как раз против той комнаты, в которую он вошел час тому назад со своим раненым другом на руках.
-- Скажи, Эрмоса, куда выходят окна этой комнаты, -- спросил дон Мигель, указывая на окна той комнаты, которая предназначалась для спальни дона Луиса.
-- На ту галерею, куда входят с улицы, когда подъезжают к главному подъезду.
-- Ах, да, помню, слышишь -- шум?
-- Да... это, кажется, конский топот! -- воскликнула молодая женщина с замиранием сердца. -- Боже мой! Кто бы это мог быть?! -- добавила она чуть слышно, все более бледнея.
Дон Мигель проворно перенес свечу в другую комнату, ставни которой были наглухо заперты и, вернувшись, прильнул лицом к стеклу окна.
-- Это они! -- сказал он. -- Парсеваль и Хосе! О, что за благородная душа этот добрейший Парсеваль!
С этими словами дон Мигель поспешил внести снова свечу, которую он спрятал из предосторожности.
Это действительно были Хосе и знаменитый доктор философии и медицины, а также опытный хирург Парсеваль. Хосе отворил калитку и, пропустив в нее доктора Парсеваля, сам повел лошадей в конюшню.
-- Спасибо вам, дорогой сеньор, -- сказал дон Мигель, выйдя навстречу приезжему до половины двора и с благодарностью пожимая ему руку.
-- Дайте скорее взглянуть на Бельграно, друг мой, в этих случаях не следует терять времени! -- прервал он излияния благодарности молодого человека.
-- Сию минуту, -- сказал дон Мигель, вводя доктора в ту комнату, где находилась его кузина, Хосе нес за доктором ящик, по-видимому, очень тяжелый.
-- Дорогой доктор, вы привезли все, что вам может понадобиться для перевязки, как я о том просил вас в своем письме?
-- Кажется, да, -- отозвался доктор, раскланиваясь с доньей Эрмосой, -- мне понадобятся только бинты.
Дон Мигель многозначительно переглянулся с молодой женщиной, которая тотчас же вышла из комнаты.
При первом взгляде на эту страшную рану выражение глубокого огорчения омрачило лицо доктора. Более пяти минут он внимательно изучал рану, вглядываясь в порванные и рассеченные мускулы внутри глубокой широко раскрытой раны.
-- Да, это ужасный удар! -- воскликнул он. -- Но ни один из сосудов не пострадал; это только разрыв тканей и больше ничего, -- добавил он и стал промывать раны и делать перевязку с особым вниманием и осторожностью, стараясь не причинить напрасной боли раненому.
Вдруг послышался конский топот у самого крыльца дома. Все подняли головы и внимательно прислушивались, кроме доктора, который невозмутимо продолжал свое дело.
-- Хосе, вы ему самому прямо в руки передали мое письмо? -- спросил дон Мигель.
-- Да, сеньор.
-- Ну, в таком случае пойдите посмотреть, не может быть, чтоб это был кто-либо другой, а не мой слуга.
Минуту спустя Хосе вернулся вместе с юношей лет двадцати, не более, у него было умное лицо с черными как уголь глазами и волосами; несмотря на сапоги и черный галстук, в нем сразу можно было признать сельского жителя, настоящего обитателя степи -- гаучо.
-- Все ли ты привез, Тонильо? -- спросил его дон Мигель.
-- Все, сеньор, -- отвечал юноша и при этом положил на стул громадный узел с бельем и платьем.
Дон Мигель поспешил развязать его и, достав рубашку, перебросил ее дону Луису, который с помощью врача с большим трудом надел ее, после чего больного уложили в постель.
Затем дон Мигель, Хосе и Тонильо вышли в другую комнату. Здесь дон Мигель и переодевался, одновременно давая Хосе различные указания о том, как ему следует держать себя, с остальной прислугой дома, что нужно сделать с окровавленным платьем -- он приказал его немедленно сжечь, а также лично смыть и затереть в гостиной пятна крови, оставшиеся на полу.
Дон Луис тем временем сообщал доктору Парсевалю о том, что произошло часа три тому назад с того момента, когда он и его товарищи вышли за калитку его дома на улице Бельграно.
Дон Парсеваль внимал ему, опустив голову на руку, опершись локтем на подушки больного, с озабоченным и скорбным лицом.
-- Как вы полагаете, -- спросил доктор, -- знает этот Кордова ваше имя?
-- Я не могу утверждать ничего совершенно, но думаю, что если никто не назвал меня при нем, а этого я не помню, то знать моего имени он не может, так как все переговоры вел с ним Пальмеро.
-- Да... это обстоятельство меня беспокоит, признаюсь, -- сказал дон Мигель, входя в комнату раненого, -- но, впрочем, мы это дело выясним завтра же.
-- Надо быть очень осмотрительными, друзья мои, и очень осторожными, -- заметил доктор, -- а главное, как можно меньше доверять прислуге.
-- Я уверен, что ничего неприятного не должно случиться, сеньор, -- сказал дон Мигель, -- уж если Бог меня послал к нему на помощь в тот критический момент, то, конечно, захочет и завершить свое дело спасения. Бог не делает ничего вполовину.
-- Да, будем верить в Бога и в лучшее будущее, -- сказал доктор, переводя свой взгляд с дона Луиса Бельграно на дона Мигеля дель Кампо, своих любимейших учеников, впитавших в себя его заветные идеи и запечатлевших в своих сердцах его слова и поучения. -- Однако, -- продолжал он, -- необходимо, чтобы Бельграно отдохнул теперь: перед рассветом у него появится лихорадка, неизбежная в таких случаях, а завтра, около полудня, я снова приду сюда и осмотрю его.
Парсеваль ласково провел своей мягкой нежной рукой по влажному лбу больного, как это сделал бы сыну любящий отец, затем, он дружески пожал его руку, и вышел вместе с доном Мигелем.
-- Как вы думаете, удастся нам спасти бедного Луиса?
-- Жизнь его вне всякой опасности, но я боюсь, что выздоровление затянется надолго! -- отвечал доктор.
Они вошли в гостиную, где доктор оставил свою шляпу. Донья Эрмоса все еще сидела на том же месте, где мы ее оставили.
-- Сеньор, -- сказал дон Мигель, -- позвольте мне познакомить вас с моей кузиной, доньей Эрмосой Сайенс де Салаберри.
-- В самом деле, -- сказал доктор, обменявшись предварительно несколькими любезностями с молодой женщиной, -- между вами и вашим двоюродным братом много сходства и, мало того, у вас с ним много душевных созвучий: даже в данную минуту вы страдаете, потому что видите, что страдает другой, а эта тонкость чувства, эта отзывчивость и впечатлительность -- лучшие черты Мигеля.
Донья Эрмоса заметно покраснела и отвечала несколькими сбивчивыми фразами.
Дон Мигель, когда доктор давал его кузине наставления по уходу за раненым, незаметно проскользнул мимо них в комнату своего больного друга.
-- Луис, -- сказал он, -- я должен тебя оставить, я пойду проводить доктора, Хосе останется здесь на случай, если тебе понадобится что-нибудь, мне же нельзя будет вернуться сюда ранее завтрашнего вечера, так как мне необходимо остаться в городе на день. Впрочем, днем я пришлю узнать о твоем здоровье. Могу я отдать твоему слуге некоторые приказания и сделать кое-какие распоряжения, которые я сочту нужными?
-- Да, делай, что хочешь, Мигель, только прошу тебя, не втягивай никого в мою беду.
-- Опять ты о своем! Нет, Луис, ты умнее меня, я не спорю, но во многом я стою пятерых таких, как ты! Нет ли у тебя каких-нибудь особых распоряжений или поручений?
-- Нет, никаких. Но скажи, просил ли ты свою кузину, чтобы она ложилась.
-- Ага, ты уже начинаешь беспокоиться о моей кузине!
-- Безумный! -- отозвался улыбаясь дон Луис. -- Ну, поезжай и да хранит тебя Бог.
Товарищи обнялись и расцеловались как братья. Затем дон Мигель вышел, сделав знак Хосе и Тонильо следовать за ним.
-- Тонильо, -- сказал он, -- возьми этот ящик доктора и поди оседлай лошадей. Хосе, поручаю уход за доном Луисом Бельграно моей кузине, а заботу о их жизни вам. Возможно, что те, которые хотели убить моего друга, принадлежали к Народному обществу и некоторые из них захотят отомстить ему за жизнь тех, которых он, защищаясь, уложил на месте, если только они каким-нибудь чудом узнают, что он нашел себе приют в этом доме.
-- Конечно, возможно, эти горлодеры явится сюда, но клянусь честью старого солдата, что, пока я жив, ни один из них не переступит порога дома моей госпожи, а меня убить не так-то просто!
-- Хвалю! Ох, если бы только сотня таких молодцов набралась, я перевернул бы здесь все верх дном! До завтра, Хосе, полагаюсь на вас.
Доктор стоял со шляпой в руке и прощался с доньей Эрмосой, когда дон Мигель вернулся в гостиную.
-- Мы уже едем, сеньор?
-- Да, мне пора, а вы, Мигель, вы должны остаться.
-- Извините меня, сеньор, но мне необходимо вернуться в город, а потому я и желал воспользоваться случаем ехать с вами.
-- А, в таком случае едем! -- сказал доктор.
-- Одну минуту, доктор! Завтра около полудня, Эрмоса, я пришлю Тонильо узнать о здоровье Луиса, а сам буду здесь часов в семь вечера. Ты же ложись теперь и отдохни хорошенько, а рано утром исполни то, о чем я тебя просил.
-- О, я опасаюсь только за тебя и за твоего друга, а за себя не боюсь, -- с живостью воскликнула молодая женщина.
-- Да, я это знаю, впрочем, все будет хорошо, я в этом уверен.
-- О, сеньор, дон Мигель дель Кампо имеет в настоящее время громадное влияние! -- иронически заметил доктор.
-- Пользуясь покровительством сеньора Анхоренаса и советника его превосходительства сеньора дона Фелипе, члена-корреспондента Народного общества Ресторадора, -- напыщенно и шутовски продекламировал дон Мигель с таким неподражаемым комизмом, что донья Эрмоса и доктор не могли удержаться от смеха.
-- Ну, едем же, Мигель, -- сказал доктор, -- пора, друг мой.
-- Едем, сеньор! До завтра, Эрмоса!
-- Спокойной ночи, доктор, -- сказала донья Эрмоса, провожая их до самой передней. Проходя мимо окна той комнаты, где находился дон Луис, дон Мигель не мог удержаться, чтобы не заглянуть в окно, и там увидел старого ветерана, сидящего у изголовья раненого юноши.
В то же самое время донья Эрмоса, проводив доктора и кузена и вернувшись в гостиную, невольно бросила взгляд в ту сторону, где находился ее больной гость.
Тем временем наставник, его бывший ученик и Тонильо мчались крупным галопом по безмолвной и безлюдной улице Ларга, направляясь в город по той самой местности, по которой двенадцать лет тому назад мчались эскадроны генерала Лаваля.
У дома доктора Парсеваля все трое придержали коней, здесь доктор и дон Мигель простились, сказав друг другу несколько слов на ухо. Затем дон Мигель в сопровождении своего слуги миновал рынок, выехал на улицу Победы, свернул налево и несколько минут спустя Тонильо спешился и широко распахнул перед своим господином ворота, в которые тот въехал, не слезая с лошади.
Дон Мигель был теперь у себя дома.