Ни в одной стране мира путешественник не встретит таких очаровательных пейзажей, как в Мексике. И самый прекрасный из них Лас Кумбрес. Горные вершины поражают своим изяществом. Из ущелья, рассекающего эти вершины, извиваясь, словно змея, идет дорога в Лос-Анжелес, город Ангелов, в котором, согласно преданию, ангелы выстроили храм. Дорогу проложили испанцы. Неожиданные крутые повороты, скалистые обрывы с роскошной растительностью, тонущие в голубом тумане, придают ей особую красоту. Пейзаж все время меняется, по мере того как горы остаются позади, гордо подняв свои вершины.
2 июня 18... года, около четырех часов пополудни, когда солнце уже клонилось к горизонту, посылая на раскаленную землю последние косые лучи, а легкий ветерок принес прохладу, из банановой рощи выехали верхом два всадника. Неподалеку протекал ручей с прозрачной чистой водой.
Очарованные открывшимся видом, всадники остановили лошадей и долго любовались живописными отрогами гор. Потом спешились и сели у ручья.
Направлялись они, видимо, из Орисабы в Лос-Анжелес и уже были близки к цели. Одеты они было богато, как обычно одеваются владельцы латенд, и имели при себе целый арсенал оружия, поскольку во времена, о которых идет речь, на дорогах было небезопасно. Шестиствольные револьверы, превосходные двустволки из мастерских знаменитого парижского оружейника, словом, каждый из всадников мог произвести не менее двадцати шести выстрелов. У левого бока -- прямая сабля, за голенище правого сапога засунут нож с трехгранным лезвием, к седлу железным кольцом прикреплено кожаное лассо.
Если добавить к этому беспредельную храбрость, можно с уверенностью сказать, что им не страшен был даже численно превосходивший их враг.
Мужчин нисколько не страшило, что вокруг пустыня. Они беседовали, полулежа на зеленой траве, и с наслаждением курили настоящие гаванские сигары.
Старшему было лет сорок, но выглядел он гораздо моложе. Роста был чуть выше среднего и, несмотря на атлетическое сложение, казался очень изящным. Лицо, темное от загара, энергичное и в то же время одухотворенное, черные живые глаза лучились добротой, но когда загорались от гнева, метали молнии. Лоб высокий, чувственный рот. Борода густая, как у эфиопа, уже тронутая сединой. Роскошные и длинные, до плеч, волосы. Судя по наружности, это был человек решительный и смелый. Какой именно национальности, трудно определить, но наверняка южанин. Об этом свидетельствовали резкие движения, а также речь, образная и лаконичная.
Спутник его был гораздо моложе, лет двадцати пяти-- двадцати восьми, высокого роста, худощавый, нежный, как девушка. Тонкая талия, небольшие руки и ноги говорили о его благородном происхождении. Тонкие черты лица и кроткое выражение, голубые глаза и белокурые волосы, а особенно белая кожа выдавали в нем европейца, недавно прибывшего в Америку.
Беседовали между собой путники по-французски, без всякого акцента, из чего можно заключить, что говорят они на родном языке.
-- Ну, граф, -- произнес старший, -- не жалеете вы, что последовали моему совету и, вместо того чтобы трястись по отвратительным дорогам, согласились поехать верхом, в компании вашего покорного слуги?
-- Черт побери! В этом случае я был бы чересчур привередлив, -- ответил тот, что помоложе. -- Я проехал Швейцарию, Италию, берега Рейна и, должен признаться, никогда не видел пейзажей очаровательнее тех, которыми благодаря вам вот уже несколько дней любуюсь.
-- Вы тысячу раз правы! Пейзажи здесь и в самом деле прекрасные, особенно горные. Но я видел еще красивее! -- со вздохом произнес первый путник.
-- Красивее этих? -- воскликнул граф, описав в воздухе полукруг. -- Это невозможно, милостивый государь!
-- Вы молоды, граф, -- возразил первый путник с печальной улыбкой. -- Ваши путешествия -- детская забава, не более. В этих краях вы еще не бывали, вот и восхищаетесь. Вы изучали природу лишь по декорациям в театре и представляли, какой она может быть в действительности. Ваше восхищение вызвано без конца меняющимися видами. Но если бы вы, подобно мне, прошли саванны и бескрайние прерии, где живут люди, у которых цивилизация отняла все, вы лишь презрительно улыбались бы, глядя на всю эту красоту.
-- Возможно, вы и правы, господин Оливье (так звали старшего путника), но, увы, я не знаю ни прерии, ни саванны и вряд ли когда-нибудь узнаю.
-- Почему же? -- возразил Оливье. -- Вы молоды, богаты, сильны, свободны. Кто может помешать вашему путешествию в великие американские пустыни? И если вы его совершите, то вернувшись, сможете с гордостью о нем рассказывать.
-- Охотно послушался бы вашего совета, -- ответил граф с оттенком грусти, но, к несчастью, это невозможно, мое путешествие закончится в Мексике.
-- В Мексике? -- удивился Оливье.
-- Увы, это так, милостивый государь. Я не принадлежу себе, потому что приехал сюда жениться, но не по своей воле.
-- Жениться? В Мексике? Вы, граф? -- еще больше удивился Оливье.
-- Да-да, женюсь на девушке, которой совершенно не знаю и не имею к ней никаких чувств, как и она ко мне по той же причине. Она -- моя родственница, мы были помолвлены еще в колыбели, и вот настал момент сдержать обещание, данное за нас нашими отцами.
-- Надеюсь, эта юная особа -- француженка?
-- Ничуть не бывало. Не то испанка, не то мексиканка.
-- Но вы сами француз, граф?
-- Конечно, и притом из рода Дюреннов, -- с улыбкой ответил граф.
-- Как же так получилось, позвольте спросить?
-- О! Все очень просто. История не длинная и, если вам интересно, я в двух словах расскажу. Я уже называл вам свое имя: Людовик Мария де ля Соль. Мой род -- один из древнейших. Он восходит к первым франкам: кто-то из моих предков, говорят, был вассалом короля Хлодвига, и король даровал ему за верную службу обширные луга, окруженные ивами, поэтому мой род впоследствии и назвали Соль, что значит ива. Я рассказал о своем происхождении не потому, что кичусь им, хотя род мой прославился боевыми подвигами, но я воспитан на либеральных идеях и понимаю, что в настоящее время титул и знатность не заменят истинного благородства. Но я должен вам все рассказать, чтобы вы поняли, откуда у нас в роду появились испанцы. Во времена Лиги испанцы, призванные сторонниками Гизов, с которыми они заключили союз против короля Генриха IV, в то время всего лишь короля Наварры, довольно долго держали в Париже гарнизон. Прошу прощения, дорогой Оливье, за подробности, которые могут показаться вам излишними.
-- Что вы, граф, мне очень интересно, говорите, пожалуйста!
Молодой человек поклонился и продолжал:
-- Граф де ля Соль был ярым сторонником Гизов и близким другом герцога Маенского. Он имел троих детей: двух сыновей, сражавшихся в рядах армии Лиги, и дочь, придворную даму при герцогине Монпасье, сестре герцога Маенского. Осада Парижа была возобновлена Генрихом IV. Герцог де Бриссак продал Париж. Многие офицеры герцога де Мендоса, в том числе и он сам, имели семьи. Старший сын моего прадеда влюбился в племянницу испанского генерала и женился на ней, а сестра его, по настоянию герцогини Монпасье, вышла замуж за одного из адъютантов генерала; искушенная в политике герцогиня надеялась таким образом оторвать французскую знать от того, кого называла Беарнцем и гугенотом, и не допустить его торжества. По крайней мере, в ближайшее время надежды ее не сбылись. Король овладел своим королевством, и знать, примыкавшая к движению Лиги, вынуждена была вместе с испанцами покинуть Францию. Мой прадед легко получил прощение короля, который пожаловал ему высокий титул, а старшего сына его принял к себе на службу, зато младший, несмотря на настойчивые просьбы отца, не согласился вернуться во Францию и окончательно осел в Испании. Обе эти ветви рода, французская и испанская, продолжали поддерживать отношения и совершать браки. Дед мой женился на испанке. Теперь моя очередь. Как видите, дорогой Оливье, все это прозаично и мало интересно.
-- Неужели вы согласитесь жениться на девушке, которую совсем не знаете, даже не видели?
-- Моего согласия никто не спросит. Отец дал обещание, и я не поступлю против его воли. Сам я вряд ли решился бы на такой союз, но за долгие годы привык считать мой брак неизбежным, и жертва эта для меня не так уж велика, как может показаться.
-- Все равно! -- ответил Оливье довольно резко. -- К черту знатность и состояние, если они налагают такие обязательства. Куда лучше жизнь в пустыне, свободная и полная приключений. Там, по крайней мере, каждый сам себе господин.
-- Совершенно согласен с вами, но выхода у меня нет, я должен покориться. Теперь позвольте спросить: как случилось, что, встретившись случайно во французской гостинице, мы так близко с вами сошлись?
-- Сам не знаю. Вы понравились мне с первого взгляда, я предложил вам свои услуги, и мы вместе отправились в Мексику. Скоро мы расстанемся, чтобы никогда больше не встретиться, тем все и кончится.
-- О! Господин Оливье, позвольте надеяться, что наше знакомство перейдет в прочную дружбу. Оливье покачал головой и сказал:
-- Граф, вы богаты и занимаете высокое положение в обществе, я же простой искатель приключений, вы даже не знаете моего прошлого, только имя, и то, если допустить, что оно настоящее. Наше положение не равно. И постепенно я стану вам в тягость, поскольку общество не признает нашей дружбы. Я старше вас, опытнее, не требуйте невозможного и пусть все остается как есть. Поверьте, так будет лучше для нас обоих.
Граф хотел возразить, но Оливье схватил его за руку.
-- Слышите?
-- Ничего не слышу, -- ответил молодой человек, напрягая слух.
-- Ничего удивительного, -- с улыбкой произнес Оливье, -- у вас не может быть такого чуткого слуха, как у меня, привыкшего к дорогам в пустыне. Хочу сообщить вам, что со стороны Орисабы быстро приближается экипаж, он следует по той же дороге, что и мы, уже доносится звон колокольчиков.
-- Это, без сомнения, дилижанс из Веракрус. С моими слугами и багажом, мы опередили его всего на несколько часов.
-- Возможно, но было бы странным, если бы он так скоро догнал нас.
-- Не все ли равно, -- произнес граф.
-- Все равно, если это действительно наш дилижанс, -- сказал Оливье после минутного раздумья. -- Но на всякий случай надо соблюдать осторожность.
-- Зачем? -- удивился молодой человек.
Оливье как-то странно взглянул на него и промолвил:
-- Вы плохо знаете здешнюю жизнь. Первое правило в Мексике -- всегда быть готовым ко всяким случайностям. Следуйте за мной.
-- Мы должны спрятаться?
Оливье пожал плечами, чертыхнулся, вскочил на лошадь и галопом помчался к чаще на расстоянии метров ста.
Граф, все время путешествия находившийся под каким-то необъяснимым влиянием Оливье, поскакал вслед за ним.
-- А теперь подождем, -- сказал Оливье, едва они очутились под надежной защитой деревьев.
Через несколько минут Оливье жестом указал на лес, из которого они двумя часами раньше выехали, коротко бросив:
-- Смотрите.
Граф невольно повернул голову в ту сторону, куда указал Оливье, и увидел десятка два всадников, вооруженных саблями и длинными копьями, они галопом мчались по долине, по направлению к Лас-Кумбрес.
-- Солдаты президента Веракруса, -- прошептал молодой человек. -- Что бы это могло значить?
-- Скоро поймете, -- сказал Оливье. Спустя некоторое время донесся стук колес, и показалась карета, которую мчали шесть мулов.
-- Проклятие! -- вскричал Оливье, побледнев. Его била дрожь.
-- Что с вами? -- удивился граф, снедаемый любопытством.
-- Ничего, -- ответил тот, -- смотрите... За каретой тоже скакали солдаты, поднимая облака пыли.
Вскоре всадники и карета исчезла в ущелье. Граф со смехом заметил:
-- В карете несомненно благоразумные путешественники едут под охраной солдат, чтобы их не ограбили сальтеадоры.
-- Вы думаете? -- произнес Оливье с иронией. -- А не кажется ли вам, что их ограбят солдаты, нанятые для их защиты?
-- Это невозможно!
-- Хотите взглянуть?
-- Что же, это любопытно!
-- Но будьте осторожны, возможно, понадобится порох.
-- Я готов!
-- Готовы защитить путешественников?
-- Разумеется! Если на них нападут.
-- Можете в этом не сомневаться!
-- Тоща в бой!
-- Вы хороший наездник?
-- Не беспокойтесь! Постараюсь от вас не отстать!
-- Да поможет нам Бог! Мы как раз вовремя подоспеем. Только мчаться придется во весь опор, так что следите хорошенько за лошадью!
И вот оба всадника помчались с бешеной быстротой вслед за каретой.