Гилляр с невозмутимым видом курил свою сигарету. Левая рука его лежала на длинной сабле в ножнах до самого пола. Поза у него была непринужденная, взгляд -- добродушный, он с наслаждением курил, выпуская кольца ароматного дыма.
-- Извините, господа, -- сказал он, -- прежде чем приступить к делу, я хотел бы вам кое-что сказать.
-- Мы слушаем вас, сеньор! -- ответил граф.
-- Мы можем договориться, это мое искреннее желание, только не требуйте невозможного. Я думаю, мне не надо вам объяснять, что я, как и вы, готов к самому худшему. Потому что чувствую, что рано или поздно закончу так свою жизнь. К тому же в столь очаровательном обществе приятно отправиться даже в ад.
Несмотря на иронический тон, граф понял, что Гилляр полон решимости и не дрогнет перед опасностью.
-- Мы и не собираемся требовать невозможного. Просто хотим воспользоваться своим преимуществом.
-- Вполне разделяю ваше желание, но я неплохо знаю французов, их часто заносит.
-- Не беспокойтесь, -- невозмутимо ответил граф, -- с нами этого не случится. Мы не потребуем, чтобы вы покинули гасиенду, ибо прекрасно понимаем, завтра вы снова будете здесь.
-- До чего же вы проницательны, сеньор. Но давайте поговорим о деле
-- Я готов. Итак, вы нам вернете оставшихся в живых слуг.
-- Согласен!
-- Вместе с их оружием, лошадьми и небогатым имуществом.
-- Тоже согласен. Дальше!
-- Вы позволите нам уехать, куда мы пожелаем: дону Андресу де ля Крус, его дочери, мажордому Лео Карралю, моему другу, мне, а также женщинам и детям, которые здесь находятся.
Гилляр поморщился.
-- Что еще?
-- Вы не ответили, согласны вы на это?
-- Согласен. Что дальше?
-- Я и мой друг -- иностранцы, французы, и, насколько мне известно, Мексика пока не воюет с моим отечеством.
-- Пока, вы верно сказали, -- насмешливо заметил Гилляр.
-- Потому мы вправе надеяться на ваше покровительство.
-- Но вы против нас сражались?!
-- Да, чтобы защитить себя. Мы не нападали.
-- Чего же вы хотите?
-- Увезти все наше имущество!
-- Это все?
-- Почти. Принимаете вы наши условия?
-- Принимаю!
-- В таком случае, остается исполнить одну маленькую формальность.
-- Какую именно?
-- Речь идет о заложниках.
-- Разве я не обещал вам их освободить?
-- Обещали!
-- Так чего же вам еще надо?
-- Я уже сказал, речь идет о заложниках. Вам, допустим, я мог бы доверить жизнь друзей и свою, но ваши солдаты способны на все! Кто поручится, что они не ограбят нас или того хуже. Ведь у вас не регулярные войска, где дисциплина и порядок.
Гилляр, польщенный словами графа, сказал с улыбкой.
-- Возможно, вы и правы. Сколько же вам нужно заложников?
-- Всего только одного. Как видите, немного!
-- Да, в самом деле. Кого же именно?
-- Вас, -- коротко ответил граф.
-- Черт возьми! -- воскликнул Гилляр. -- Ваш выбор недурен. Меня одного вам вполне достаточно! Только вряд ли я соглашусь. Кто поручится за мою жизнь?
-- Я могу поручиться! А французский дворянин слов на ветер не бросает, -- с достоинством ответил граф.
-- Ну что же, -- продолжал Гилляр с деланным добродушием, придававшим ему необыкновенное обаяние, -- я согласен проверить, как умеют французы держать свое слово, чем они так гордятся. Я стану вашим заложником, но сколько времени я должен пробыть у вас? Для меня это важно.
-- Вы проводите нас до города и можете возвращаться. Если хотите, возьмите с собой человек десять в сопровождающие.
-- Хорошо! Теперь я ваш кабальеро. Дон Мельхиор, пока меня не будет, отряд возглавите вы!
Граф что-то шепнул на ухо мажордому и снова обратился к Гилляру:
-- Сеньор, прикажите, пожалуйста, привести наших слуг, а Лео Карраль сделает необходимые распоряжения относительно нашего отъезда.
Гилляр велел своим людям привести слуг. Одежда на них была изорвана, вся в крови, их осталось человек пятнадцать. Но оружие им вернули, согласно условиям.
Гилляр, не дожидаясь приглашения, прошел за баррикаду.
Дон Мельхиор понимал всю неловкость своего положения, особенно теперь, когда остался один на один с обитателями гасиенды. Он хотел было улизнуть, но дон Андрес обратился к нему повелительным тоном:
-- Остановитесь, Мельхиор, мы не можем просто так расстаться, тем более, что вряд ли придется еще когда-нибудь встретиться. Нам надо объясниться!
Дон Мельхиор вздрогнул, лицо его покрылось бледностью, но он тут же взял себя в руки, гордо вскинул голову и спросил:
-- Что вам от меня нужно? Говорите, я слушаю! В продолжение какого-то времени старик смотрел на сына со смешанным чувством гнева, любви, грусти, презрения. Наконец, сделав над собой усилие, он заговорил:
-- Вы хотели бежать? Не потому ли, что содеянное вами внушает вам ужас? Или же вы в ярости оттого, что не удалось убить меня, вашего отца? Бог помешал вашим гнусным замыслам, а меня наказал за мою слабость, за то, что я принял вас в свое сердце. Я дорого за это заплатил, но теперь, наконец, пелена спала с моих глаз. Будьте вы прокляты! И пусть это проклятье вечно тяготеет над вами! Уходите же! Я не желаю больше вас видеть!
Куда девалась наглость Мельхиора! Под тяжестью устремленного на него сверкающего взгляда отца он побледнел, задрожал, низко опустил голову и стал медленно пятиться назад, словно увлекаемый какой-то неодолимой силой. Разбойники с ужасом расступились перед ним.
Воцарилось тягостное молчание, даже разбойники не остались равнодушными к отцовскому проклятью.
Первый пришел в себя Гилляр.
-- Напрасно вы это сделали, -- сказал он дону Андресу.
-- Я знаю, -- ответил грустно старик, -- он не простит мне этого. Но что может он еще сделать, изломав мне жизнь!
Дон Андрес поник головой и погрузился в глубокое раздумье.
-- Остерегайтесь его, -- сказал Гилляр, -- я знаю дона Мельхиора. В его жилах течет кровь индейца!
В это время к старику подошла донья Долорес и села рядом с ним. Но старик был ко всему безучастен, он даже не заметил приближения дочери.
Девушка взяла его руки в свои, нежно поцеловала, и ее ласковый голос постепенно успокоил дона Андреса.
-- О, дорогой отец! Взгляните на меня, вашу дочь. Я обожаю вас! Не предавайтесь отчаянию. Неужели вы разлюбили меня?
Дон Андрес поднял мокрое от слез лицо и привлек к себе дочь.
-- О, я -- неблагодарный, -- сказал он с глубоким чувством, -- я усомнился в бесконечной доброте Всевышнего. У меня есть дочь, я не одинок, и не все еще потеряно.
-- Да, отец, Господь послал вам испытание, но Он не покинет вас в вашем горе, ваш неблагодарный сын раскается, снимите с него проклятье и позвольте на коленях вымолить прощение! Он не может не любить вас, такого благородного, доброго, великодушного!
-- Никогда больше не упоминай мне об этом человеке, -- ответил старик суровым голосом, -- он для меня больше не существует, у тебя нет брата, да никогда и не было. Прости, что я тебя обманул, этот негодяй никогда не был членом нашей семьи. Я сам заблуждался, полагая, что это чудовище мой сын.
-- Успокойтесь, отец, ради Бога!
-- Не покидай меня, дитя мое, будь рядом со мной, чтобы я не чувствовал себя одиноким и смог побороть отчаяние. Повторяй, что ты меня любишь, эти слова словно бальзам для моей души.
Разбойники тем временем разбежались по дому, грабя и разрушая все, что попадалось под руку, ломая замки. Только комнаты графа они не трогали согласно уговору. Слуги едва управлялись, навьючивая на мулов багаж. Разбойники сначала насмехались над ними, а потом предложили свои услуги и принялись помогать. Уговор есть уговор. Бандитам даже на пришло в голову взять хоть что-нибудь себе из этих ценных вещей.
С их помощью багаж графа и Доминика был очень скоро навьючен на трех мулов, и оставалось только оседлать лошадей. Разбойники и за это охотно взялись.
Наконец, все приготовления к отъезду были закончены, и Лео Карраль вернулся в дом сообщить об этом.
-- Господа! -- сказал граф. -- Как только вы пожелаете, можно ехать.
-- Ну, так скорее, скорее в путь!
Они вышли из дома, окруженные разбойниками. Те криками выражали свое озлобление, но не смели приблизиться в страхе перед своим командиром.
Наконец все сели на лошадей. Гилляр приказал солдатам до его возвращения во всем повиноваться дону Мельхиору и велел трогаться. В караване было всего человек шестьдесят, включая детей и женщин, уцелевших во время резни. До нападения на гасиенде было не менее двухсот слуг.
Гилляр ехал впереди, по правую руку от графа, за ними -- донья Долорес, между отцом и Домиником, далее следовали слуги и мулы во главе с Лео Карралем и в самом конце десять разбойников, сопровождавших Гилляра.
Они спустились с холма и вскоре выехали на равнину. Было два часа ночи, вокруг царил мрак, холод пронизывал до костей, и путники дрожали под своими плащами.
Минут через двадцать они выехали на дорогу и стали двигаться быстрее. До города оставалось не более пяти-шести лье, и они надеялись добраться туда на восходе солнца или чуть позднее.
Вдруг небо и все вокруг озарилось багряным светом -- горела гасиенда.
При этом печальном зрелище дон Андрес печально вздохнул. Никто не проронил ни слова. Только Гилляр решился заговорить. Он убеждал графа в том, что война имеет свои жестокие законы, дон Андрес давно известен как приверженец Мирамона, врага Хуареса, и то, что произошло, вполне закономерно. Граф понимал, что спорить с этим человеком бесполезно, и потому не возражал. Уже три часа находились они в пути.
Небо стало светлеть, и на его фоне уже вырисовывались соборы с высокими колокольнями. Граф остановил караван и обратился к Гилляру.
-- Сеньор, вы честно исполнили свой долг, примите же благодарность от меня и моих друзей. До города не более двух лье. И вы можете возвращаться обратно.
-- Вы правы, сеньор, теперь я вам больше не нужен. Еще раз хочу выразить вам свое сожаление по поводу случившегося, но не моя в том вина.
-- Пожалуйста, хватит об этом, -- перебил его граф, -- теперь уже ничего не исправишь, так стоит ли огорчать себя напрасными сожалениями.
Гилляр поклонился.
-- Еще одно слово, граф! -- сказал он шепотом. -- До Пуэбло еще часа два пути. Будьте внимательны и осторожны!
-- Что вы имеете в виду, сеньор?
-- Неизвестно, что может случиться, повторяю вам, будьте осторожны.
-- Прощайте, сеньор! -- с поклоном ответил молодой человек.
Гилляр вежливо попрощался со всеми и вместе со своими молодчиками ускакал.
Граф задумчиво смотрел им вслед.
-- Что с тобой, мой друг? -- спросил Доминик. Граф передал ему, что сказал на прощанье Гилляр.
Доминик нахмурился.
-- Он что-то имел в виду. Но что? Во всяком случае, совет его надо принять к сведению.