Было около восьми часов вечера. Ветер свистел, буря завывала и грозно ревела между деревьями; отрывистый вой волков сливался с хриплым ревом ягуаров в чаще леса; шумно вздымались мрачные воды Миссури и огромными волнами разбивались о скалистые берега. Все спали или притворялись спящими в поселении Лагренэ.
Один хозяин еще не спал. Сидя в камышовом кресле, облокотившись обеими руками на стол, переселенец читал, или, скорее, неподвижными глазами смотрел на Библию, лежавшую перед ним и слабо освещенную закоптелой лампой.
Его огромная собака с торчащими ушами, красными глазами, самого свирепого вида, лежала у его ног, положив морду на вытянутые передние лапы и, чутко насторожив ухо, при малейшем шорохе тихо рычала.
Читал ли Лагренэ? Вряд ли, потому что его глаза вот уже с час как остановились на одной странице; книга служила предлогом, скрывавшим его беспокойство, и не мешала работать мысли, которая была не очень отрадна, судя по его мрачному виду и смотря по тому, как он все более и более хмурился.
Вот уже несколько раз переселенец с видимым нетерпением посматривал на часы с кукушкой, стоявшие в углу комнаты, которая, мимоходом сказать, была парадной комнатой в его хижине, после чего глаза его снова устремлялись на ветхие листы Библии. Вдруг раздался тихий свист, чрезвычайно походивший на свист гремучей змеи.
В один миг человек и собака подскочили к двери.
Человек захватил с собой ружье, собака ощетинилась, оскалила два ряда страшных зубов и, глухо зарычав, посмотрела умными глазами на хозяина.
-- Молчать, Рок, молчать! -- сказал Лагренэ вполголоса, ласково поглаживая пса. -- Молчать! Это друг.
Собака перестала рычать и встала позади хозяина. Лагренэ подошел к двери и приложил к ней ухо.
-- Кто там? -- спросил он, стараясь говорить как можно тише.
-- Друг, -- был немедленный ответ.
-- Мало ли друзей бродяжничает по прериям с честными намерениями в такой поздний час ночи.
-- Знаю, но меня ждут. Девять часов пробило, луна поднялась, вот и я тут! Отворите!
Вероятно, эта фраза была паролем, потому что дверь тотчас отворилась.
Но вместо одного в комнату вошли разом двое.
-- Что это значит? -- закричал Лагренэ, занимая оборонительное положение, тогда как собака смело бросилась вперед.
-- Опустите ружье и придержите собаку, старый охотник, -- сказал один из прибывших, -- зла мы вам не желаем и явились с дружелюбными намерениями.
-- А где доказательства? -- возразил старик, не переменяя воинственной позы. -- Я не ждал никого из вас.
-- Справедливо. Но положим, что мы просим у вас гостеприимства; откажете ли вы нам?
Старик с сомнением покачал головой.
-- Но как вышло, что вы произнесли именно те слова, которые должен был произнести тот, кого я ждал?
-- Может быть, случайно, а может, и нет. Во всяком случае подтверждаю вам, что в настоящую минуту вам нечего бояться с нашей стороны; если же впоследствии обстоятельства переменятся, то на нас не пеняйте -- вся вина будет с вашей стороны.
-- Пускай будет по-вашему! -- сказал Лагренэ, опуская ружье. -- Я полагаюсь на ваше слово. Лежать, Рок!.. Входите, дорогие гости!
-- Благодарим.
Они вошли. Лагренэ подбросил две охапки хвороста в огонь, поправил лампу, вынул из шкафа кусок жареной дичи, ковригу хлеба, кувшин крепкого эля и графин французской водки, все поставил на стол и, подвинув стулья, обратился к гостям, вежливо поклонившись:
-- Прошу покорно; ешьте и пейте, ничего не боясь. Вы мои гости и находитесь в безопасности под ответственностью моей чести.
Он сам сел, гости последовали его примеру, и все втроем принялись закусывать, как будто век были друзьями.
Тем не менее каждый из собеседников держал оружие под рукой, как это было в обычае у всех пограничных жителей.
Когда они насытились и закурили трубки, Лагренэ обратился к гостям с расспросами, считая, что наступила подходящая минута начать разговор, чтобы узнать, хорошее или дурное он может ожидать от этих людей, так неожиданно и почти насильно вошедших к нему в дом.
-- Господа, -- сказал он с принужденной улыбкой, -- не угодно ли вам теперь объяснить мне, кто вы и что за важная причина привела вас в глухую ночь в мою жалкую хижину?
-- Неужели вы нас не знаете? -- спросил тот посетитель, который все время говорил с ним. -- Это довольно странно: мы с вами самые близкие соседи по граничным понятиям.
-- Не говорю, чтобы я вас не знал, только мне сдается, что я в первый раз имею честь видеть вас.
-- Я тоже так полагаю, тем более, что со времени моего водворения в здешних местах я мало посещал окрестности; кроме того, я совершил довольно большое путешествие и только сегодня к вечеру возвратился домой. Посему спешу нанести вам свой первый визит. Как видите, я не люблю терять времени даром.
-- Действительно, это так. Но понятно, что такой любезный шаг с вашей стороны усиливает мое желание познакомиться с вами.
-- За этим дело не станет, господин Лагренэ. Меня зовут Джонатан Диксон, а это мой брат Сэмюэль. Мы новые владельцы Оленьей долины. К этому надо добавить, что мы всегда к вашим услугам. Теперь, надеюсь, наше знакомство состоялось.
-- Совершенно так, совершенно, -- ответил Лагренэ весело и с прояснившимся лицом. -- Несколько дней тому назад я даже имел счастье видеть здесь вашего сына Гарри; должен прямо сказать, он спас мне жизнь.
-- Да, он мимоходом намекнул мне об этом деле. Но не стоит говорить об этом: такими одолжениями пограничные соседи обмениваются ежедневно. Могу вас заверить, что молодой человек о том и не думает.
-- Может быть, господин Диксон, но я-то думаю, что он спас меня от мучительной смерти.
-- Ну, так и что же?
-- А то, что я не забуду этого никогда.
-- Воля ваша... Теперь потолкуем о деле.
-- Не имеет ли оно какого-нибудь отношения к свиданию, которое вы назначили здесь моему племяннику? -- спросил наконец Сэмюэль.
-- Именно так, господин Сэмюэль: я желаю, насколько это от меня зависит, выказать ему свою благодарность за оказанное мне благодеяние, точно так же, как я не люблю оставаться в долгу за нанесенное мне оскорбление.
-- Это свойственно всякому честному человеку. Впрочем, у пограничных жителей принят закон: око за око, зуб за зуб.
-- Верно, и надо сказать, что этот закон справедлив, -- заметил Лагренэ.
-- Трудно сказать... Но если вам это все равно, обратимся опять к моему племяннику. Если нет особых препятствий, то не угодно ли будет вам объяснить причины, заставившие вас назначить ему свидание нынешней ночью?
-- Я не вижу смысла уклоняться от объяснения, и вы сами увидите, что причины, заставившие меня вызывать его, очень уважительны. Но прежде позвольте просить вас удовлетворить мое справедливое любопытство: почему вы, а не он явились на мое приглашение?
-- Дело очень просто, -- ответил Джонатан Диксон. -- Я вам уже сказал, что только сегодня вернулся домой, совершив путешествие вниз по реке, продолжавшееся более месяца. Перед отъездом я поручил старшему сыну управление домом; понятно, что по моему возвращению он дат мне отчет обо всем, что произошло в долине во время моего отсутствия. Вот вам и весь секрет.
-- Поверьте, господа, я не имел нужды в этом объяснении, однако я очень рад, что вы откровенно высказались; наше обоюдное положение теперь совершенно понятно и ясно.
-- Полагаю, господин Лагренэ, тем более, что если ваше дело действительно важное, то, как мне кажется, вам лучше потолковать с такими людьми, как мы с братом, чем с мальчиком, у которого едва только пушок показался.
-- Вот это вы сказали верно; так как дело касается лично вас, то будет лучше всего, если мы потолкуем без всяких обиняков.
-- Хорошо сказано. Вот мы вас и слушаем.
Старый переселенец задумался на минуту, но вскоре окончательно решился и сказал с добродушным видом и вкрадчивым голосом:
-- Прежде всего поверьте, господа, что во всем этом я руководствуюсь искренним участием к вам. Не говоря уже о добросовестности, я считаю это своим священным долгом. В этом деле у меня нет другого интереса, кроме вашего.
-- Нам угрожает опасность? -- спросил Сэмюэль.
-- Именно так! Вам угрожает опасность -- и, к несчастью, со стороны страшного врага.
-- Объяснитесь! -- вскричали оба брата.
-- Может быть, я плохо делаю, говоря с вами с такой откровенностью, но видит Бог, что благодарность увлекает меня и что я никак не могу противостоять этому чувству.
-- Ради Бога, говорите скорее!
-- Сейчас в двух словах я все объясню. Я не люблю длинных речей и прямо скажу вам, в чем дело, чтобы не мучить вас.
-- Черт побери! -- вскричал Сэмюэль. -- Лучше вы разом объявили бы, в чем дело, чем держать нас будто на раскаленных углях.
-- Потерпите, господа, сейчас скажу. Каждый говорит как может и по своему умению. Зачем вы только прерываете мою речь!
Американцы, судорожно сжав кулаки, прилагали нечеловеческие усилия, чтобы сдержать свое желание поколотить этого старого бездельника, который явно наслаждался их мучениями и насмехался над ними с той холодной иронией, от которой содрогаются все нервы и бушует гнев в сердцах самых терпеливых и миролюбивых людей.
-- Да начнете ли вы когда-нибудь? -- закричал Джонатан Диксон, стукнув кулаком по столу так, что все заходило ходуном.
-- О, как вы нетерпеливы! -- возразил Лагренэ равнодушно.
Но решив, вероятно, что довольно шутить и что тянуть с ответом дольше опасно, он наконец решился и сказал:
-- В двух словах, господа, вот вам все дело: вы поселились в Оленьей долине и основали, если не ошибаюсь, великолепную колонию.
-- Ну, так что же? -- спросил Джонатан.
-- Не горячитесь. Эта долина принадлежит самому сильному племени на берегах Миссури.
-- А мне какое дело? Девственная земля принадлежит тому, кто первый водворился на ней.
-- Может быть, но беда не в том, потому что этот народ владеет огромными территориями и мало обращает на них внимания, так что, по всей вероятности, он и не подумал бы предъявлять вам своих прав на этот клочок земли, если бы слишком значительный интерес не вынуждал его к этому.
-- А позвольте узнать, какого рода этот интерес?
-- В этой самой долине зарыто народное сокровище.
-- Сокровище? Что называете вы сокровищем, старый охотник? Какое сокровище может быть богаче девственной почвы?
-- Не стану с вами спорить по этому поводу, но говорю вам то, что есть. Этот клад существует на самом деле, это я знаю наверняка. Его стоимость исчисляется многими миллионами долларов золотыми слитками и золотым песком.
-- Тем лучше. Так вы сказали, что клад находится на моей земле?
-- Точно так.
-- Ну, следовательно, он мне принадлежит, и я воспользуюсь им, -- произнес Джонатан решительно.
-- Будьте осторожнее! Борьба предстоит жестокая. Ваши противники многочисленны и мужественны; они соединились с шайкой разбойников и, кроме того, выбрали своим вождем молодого человека -- такого же американца, как и вы, -- который решился во что бы то ни стало покорить вас, и я боюсь, что он добьется успеха. Впрочем, поступайте как знаете. Теперь вы предупреждены.
-- Думаете ли вы, что надо ожидать скорого нападения?
-- С минуты на минуту; все уже готово.
-- Вы не назвали имени того человека, который должен руководить или, вернее, командовать нашим врагом, -- заметил Сэмюэль.
-- Действительно, это так, -- подтвердил Джонатан, -- а для нас очень важно знать, с кем из наших земляков нам придется драться.
-- Разве я не назвал его? Ну извините, это все из-за рассеянности. Его имя -- Джордж Клинтон.
-- Ложь! Ты солгал, старый бездельник! -- закричал Сэмюэль, вскочив с места.
-- Я сказал истину, -- ответил старик благодушно. Вдруг дверь с шумом отворилась, и появились двое людей, тащивших за руки сильно упиравшегося третьего, подталкивая его прикладами.
-- Бездельник, -- закричал один из них, -- ты солгал! Это был сам Джордж Клинтон.
Рок, хозяйская собака, хотела было броситься на вновь пришедших, но Шарбоно сильным ударом приклада заставил ее замолчать.
Лагренэ встал и прицелился, но американцы мигом обезоружили его и заставили сесть на стул.
Человек, которого таким необычным средством доставили Клинтон и Шарбоно, был не кто иной, как Заноза, вождь индейцев.
Позади трех посетителей следовали Надежа и Драк; но они почтительно остановились у порога.
-- Господа, -- произнес Джордж Клинтон, -- кажется, я подоспел вовремя; но -- благодарение Богу! -- нам удалось захватить и этого мошенника, который шатался около здешнего дома. Надеюсь, что он не заставит себя долго просить и скажет нам всю правду.
Он посмотрел на индейца, который невольно почувствовал, как дрожь ужаса пробежала по всем его жилам, однако с виду оставался холодным и спокойным, как будто дело его не касалось.
Оба американца мучились неизвестностью, а Лагренэ напрасно ломал себе голову, чтобы выдумать средство, каким образом выпутаться из критического положения, в какое поставило его неожиданное появление Джорджа Клинтона.
От шума, произведенного вторжением новых гостей, проснулась жена Лагренэ. Впопыхах она вскочила с постели, оделась как попало и вбежала в комнату, дрожа от страха и любопытства, что такое могло случиться.
Картина, представшая перед ее глазами, была не совсем успокоительной для старика Лагренэ -- тем более, что хотя вне дома ничего и не было видно, зато ясно слышались звуки, выдававшие самым недвусмысленным образом присутствие многих людей.
Наступила минута молчания, когда легко было слышать хриплое дыхание в груди присутствующих при этом зрелище.
Наконец Лагренэ, увлекаемый ужасом, от которого кровь стыла в его жилах, решился во что бы то ни стало покончить с этим нестерпимым положением и узнать, на что он может надеяться и чего страшиться.
-- Во всяком случае, господа... -- начал было он. Но Джордж Клинтон не дал ему договорить.
-- Молчать! -- крикнул он. -- Вы будете говорить только для того, чтобы защищаться, и дай Бог, чтобы вам это удалось -- не то чтобы оправдаться или доказать свою невиновность в этом деле, но чтобы возбудить участие и заслужить помилование тех, кто сейчас будет судить вас.
-- Меня? Судить?! -- вскричал старик, делая напрасное усилие подняться.
-- Да, Лагренэ, вас судить. Разве вы забыли, что мы живем в пограничных владениях и признаем один закон -- закон Линча?
-- Закон Линча! -- повторил старик, цепенея от ужаса.
-- В чем дело? -- поинтересовался Джонатан Диксон. -- Вы же очень хорошо знаете этот закон. Не сами ли вы несколько минут назад подтверждали справедливость этих слов: око за око, зуб за зуб? Ну вот и выходит, что в этих шести словах заключается весь закон Линча.
В эту минуту послышался шум шагов.
-- А вот и судьи, -- холодно произнес Джордж Клинтон. Смертельным ударом упали эти слова на голову старого переселенца.
Полусломанная дверь с шумом распахнулась, и несколько человек один за другим молча вошли в хижину.