Хотя дон Торрибио изнемогал от усталости и измучился от непрерывных волнений в своих поисках, окончившихся столь блестящим успехом, сон его был лихорадочный, так что когда он проснулся около восьми часов утра, то почувствовал себя еще более разбитым, чем накануне.
Первым делом он зашел в соседнюю комнату; она была пуста. Лукас Мендес встал на два часа раньше своего хозяина, но уходя, оставил на столе лист бумаги, на которой написал крупными буквами:
"Не выходите ни за что до моего возвращения".
-- Хорошо, -- сказал молодой человек, прочтя бумагу и отбросив ее на стол, -- буду ждать!
Он оглядел комнату и, заметив на полках книги, взял одну из них, раскрыл ее и закурил папиросу.
Это был том Корнеля, конечно, на французском языке; но дон Торрибио владел им, как парижанин; к тому же, Корнель был одним из любимых его поэтов.
Отыскав Сида, он углубился в чтение стихов, хорошо известных ему, но тем не менее не утерявших для него своей прелести, и не заметил, как прошел целый час; дверь раскрылась и вошел Лукас Мендес.
Старик был мрачен; он казался грустным и чем-то расстроенным; но когда его взгляд упал на молодого человека, он улыбнулся и, почтительно поклонившись ему, сказал:
-- Вот и я, к вашим услугам, ваша милость.
-- Наконец-то, -- ответил дон Торрибио, закрывая книгу, -- ая уже стал отчаиваться увидеть вас.
-- Извините, что я так запоздал, ваша милость; но у меня сегодня утром было слишком много дел, теперь же я свободен.
-- Вы переговорили с доньей Сантой?
-- Да, ваша милость, она ждет вас.
-- Viva Dios! И вы мне ничего не говорите! Ведите же меня к ней скорее, прошу вас!
-- Путь недалек, идите за мной.
Они вступили в коридор, по которому шли минут десять, потом Лукас Мендес остановился.
-- Мы пришли! -- сказал он.
-- Так открывайте.
Старик положил уже руку на пружину, но вдруг остановился.
-- Что же вы? -- спросил нетерпеливо молодой человек, -- открывайте же, во имя всего святого!
-- Молчите! -- сказал Лукас Мендес. -- Донья Санта не одна; ей говорят, она отвечает: ее опекун с ней.
-- Какая досада! Опять ждать! -- пробормотал дон Торрибио, топнув ногой.
-- Не жалуйтесь понапрасну: быть может, вы услышите такие вещи, которые вам знать необходимо.
-- Как же? Да здесь трудно даже различить голос.
-- Постойте!
Он взял молодого человека за руку и, отведя его на несколько шагов, надавил пружину. Перед ними открылось потайное окошечко, затерянное в стене среди затейливых рисунков. Тотчас же им стало видно и слышно все, что происходило в той комнате.
-- Слушайте и смотрите, но помните, что ни одним жестом, ни криком, вы не должны выдать своего присутствия! -- сказал ему на ухо Лукас Мендес.
-- Не беспокойтесь, -- ответил дон Торрибио так же тихо.
Он заглянул в окошечко. Перед ним был будуар небольших размеров, меблированный очень богато и с большим вкусом, в стиле помпадур. Донья Санта сидела на низком кресле перед шифоньеркой, на которой лежало вышивание. Она была в домашнем костюме из гладкого шелка, перехваченном золотым поясом. По ее бледности и покрасневшим глазам видно было, что она плакала; но на лице ее выражалась непреклонная воля и решительность; брови ее были сдвинуты под влиянием упорной думы; глаза вспыхивали, когда она поднимала их на своего собеседника, губы складывались в горькую усмешку. Она нервно мяла своими тонкими пальцами батистовый носовой платок, смоченный ее слезами.
Дон Мануэль де Линарес, опекун доньи Санты, быстро вышагивал по будуару, останавливаясь иногда перед молодой девушкой, чтобы сказать ей что-то резкое; видно было, что он сдерживал себя от сильного гнева, готового разразиться каждую минуту.
В тот момент когда дон Торрибио приложился к окошечку, дон Мануэль говорил:
-- Я не желаю больше терять драгоценное время на споры с вами, нинья [ нинья -- малышка, ласковое обращение к девушке ]. Вы знаете, что через час я уезжаю, а потому требую от вас окончательного ответа.
-- Разве я вас задерживаю? -- сухо ответила она. -- Насколько мне известно, я тут ни при чем! Вы можете выехать из этого дома, когда вам угодно; о, если бы и я могла сделать тоже!
-- Да, -- сказал он насмешливо, -- я знаю ваши непокорные чувства, но к несчастью для вас, что бы вы ни предприняли, вам не удается выйти из-под моей власти.
-- Точно также, как и вам не удается заставить меня подчиниться вашим требованиям! -- сказала она ледяным тоном. -- Эта власть, которой вы желаете воспользоваться, я не знаю вследствие каких гнусных мотивов...
-- Сеньорита! -- вскричал он, топнув ногой в ярости.
-- Что же! Вы сами приказали мне быть откровенной с вами, сеньор. Я повинуюсь вам, чем же вы недовольны?
-- Хорошо! Продолжайте, но выражайтесь короче, пожалуйста!
-- Эта власть, говорю я, приходит к концу. Через семь месяцев я буду совершеннолетняя, следовательно, свободна в своих действиях; через семь месяцев вы получите от меня тот ответ, которого требуете сегодня.
-- Берегитесь, сеньорита, -- сказал дон Мануэль сквозь зубы, -- я могу вас принудить к послушанию.
-- В таком случае помните: я вольна уйти из жизни, раз уж не могу покинуть этот замок!
-- О! однако вы чересчур смелы! -- вскричал он в бешенстве.
Но, тотчас же овладев собой и пройдясь несколько раз по будуару, опять остановился около доньи Санты.
-- Слушайте, нинья, -- сказал он, стараясь смягчить голос, -- поговорим серьезно. Что вы имеете против дона Бенито де Касоналя? -- Он молод, красив, богат, принадлежит к одной из лучших фамилий Соноры! Что вам не нравится в нем?
-- Ничто; мне решительно все равно: я даже не пробовала присматриваться к нему. Он молод -- совершенно верно; красив ли он, я не знаю; богат ли он -- мне-то какое дело? -- разве я сама не богата? А что касается его рода, то полагаю, и я не ниже его по происхождению.
-- Да, вы правы, ваши положения одинаковы; к тому, же он любит вас, почему же вы сопротивляетесь?
-- Просто потому, что я его не люблю и никогда не буду любить, сеньор!
-- Так вот она -- ваша откровенность!
-- Конечно; могу я быть еще более откровенной?
-- Да, если хотите.
-- Я вас не понимаю, сеньор.
-- Вы отказываетесь выйти замуж за Бенито де Касоналя не потому что вы его не любите, а потому, что любите другого.
-- Может быть, сеньор! Но мои сердечные дела касаются только меня; никто, даже вы, не имеете права требовать от меня чтобы я раскрыла свое сердце.
-- О! Я уже заметил, что творится в этом сердце, -- сказал он с горечью, -- и если только этот жалкий авантюрист, в которого вы так глупо влюбились, попадется когда-либо в мои руки, то мы посчитаемся с ним.
-- Сеньор, вы забываете, что сами дважды обязаны жизнью тому человеку, которого вы так галантно называете авантюристом. Забываете, что этот человек не побоится ваших угроз и оскорблений; а главное -- забываете, что этот человек отсутствует, значить не может защищаться от ваших оскорблений; расточать же их передо мной, женщиной, не благородно.
-- А вы защищаете его!
-- Я? Сохрани меня Бог от этого! Он не нуждается ни в чьей защите, за него говорят дела его. Поверьте мне, сеньор, вместо того, чтобы желать увидеться с ним, вы напротив, должны благодарить судьбу, что его здесь нет. Не советую вам разыскивать его, так как в тот день, когда вы столкнетесь с ним, он сам потребует от вас отчета. Но довольно об этом: я слишком страдаю, слушая вас. Если в вас есть что-либо человеческое, хотя бы капля жалости в вашем сердце, то избавьте меня от этой пытки. Мои чувства вам теперь известны; что же касается того ответа, который вы продолжаете требовать от меня, то вот он: "Я скорее умру, чем выйду замуж за человека, с которым вы намереваетесь соединить меня, помимо моего желания".
-- Тогда это война! -- сказал он сквозь зубы.
-- Война! -- грустно повторила она. -- Я не боюсь ее, хотя и не желаю; что такое я? Увы! Бедное дитя без силы и без защиты. Вы можете раздавить меня, я в ваших руках; но никогда добровольно я не подчинюсь вам.
-- Санта! Санта! -- глухо проговорил он. -- Вы злоупотребляете моей добротой к вам!
-- О! Дон Мануэль, -- прервала она его с жестом мольбы, -- пожалейте несчастную сироту, доверенную вашему попечению ее умирающим отцом, не обращайтесь в палача для той, которую вы клялись охранять!
-- Я знаю лучше вас, дитя мое, -- ответил он с холодной решимостью, -- что мне следует делать; я дал слово, и что бы там ни было, сдержу его; будьте готовы вступить в брак с доном Бенито де Касоналем, как только мы переселимся в Урес, это будет через месяц. Впоследствии вы сами будете благодарить меня, что я не уступил капризу вашему и упрочил ваше будущее счастье.
-- Напрасно вы стараетесь обмануть меня, сеньор! Мне известно многое, чего вы и не предполагаете, и чего мне лучше бы и не знать ради моего спокойствия и счастья. Хотя вы тщательно скрывали от меня все, что происходило вне этого дома, но мои глаза и уши часто видели и слышали то, чего они не должны были бы ни видеть, ни слышать. Я присутствовала невидимой свидетельницей на ваших тайных собраниях и при постыдных сделках. Только теперь полог начинает спадать с моих глаз; я предвижу ту пропасть, в которую вы толкаете меня. Вы играете одну из подлых ролей и хотите сделать меня своим орудием. Мое замужество с доном Бенито де Касоналем, который даже не друг вам, а только сообщник, -- лишь отвратительная сделка для достижения неизвестной мне цели, одна мысль о которой приводит меня в ужас. Не жертвуйте же мной -- слабым и одиноким созданием -- для ваших преступных замыслов. Во имя моей умирающей матери и моего отца, который был вашим другом, умоляю вас, дон Мануэль, пожалейте сироту, которую они доверили вам!
-- Вы слишком много сказали, Санта, чтобы я отступил назад; еще более, чем раньше, ввиду ваших и моих собственных интересов, я настаиваю на этом браке; так должно быть, приготовьтесь повиноваться мне.
-- Итак, вы остаетесь глухи ко всем моим мольбам, -- сказала она в волнении, -- ничто не может тронуть вас?
-- Ничто, -- холодно ответил он. -- Мое решение принято и оно останется неизменным!
-- Тогда сам Бог сжалится надо мной! -- грустно сказала она. -- Если он не придет ко мне на помощь, то для меня все потеряно.
-- Вы правильно говорите: вам только и остается, что надеяться на Бога, -- ответил он с колкой насмешкой. -- Но этому Богу, к которому вы взываете, нет никакого дела до того, что происходит на земле, Он не любит вмешиваться в наши дела, так как слишком далеко, чтобы следить за нами и думать о нас.
-- О! Не богохульствуйте, дон Мануэль, не рассчитывайте остаться навсегда безнаказанным! Загляните лучше в себя, теперь еще не поздно. Бойтесь, час возмездия близок; он может застать вас врасплох; вы погибните, как былинка. Правосудие покарает вас -- и почем знать, может быть, в эту горькую для вас минуту вы найдете утешение во мне, бедном и слабом создании, которое вы так мучаете?!
-- Аминь, моя прелестная проповедница! -- сказал он -- Но, в ожидании пока исполнится ваше мрачное пророчество, запомните мои слова. Я вам раз навсегда высказал мое желание; знайте же, что никакая человеческая сила не может помешать исполнить его. А пока прощайте! Оставляю вас с вашими мыслями, грустными или веселыми; молитесь Богу сколько вашей душе угодно, но думайте о повиновении.
Через десять дней вы придете ко мне в Урес, где я буду ожидать вас. Надеюсь, что уединение благотворно повлияет на вас, и я увижу вас веселой и покорной моей воле.
-- Никогда!
-- Увидим! Вам дано десять дней на размышления, а мало ли какие мысли могут придти за это время в безумную голову молодой девушки?!
-- Прощайте, нинья! Приготовьтесь к отъезду, когда вас предупредит об этом мой мажордом, Лукас Мендес.
Дон Мануэль пожал плечами, взглянул в последний раз на девушку, насмешливо поклонился ей и вышел из будуара, хлопнув дверью.
-- О, я несчастная! -- вскричала донья Санта. -- Мне остается лишь смерть! Увы! Я одна на свете, у меня нет друга, который бы пожалел и защитил меня.
-- Вы забываете меня, сеньорита! -- раздался около нее тихий и взволнованный голос.
Молодая девушка вздрогнула, точно от электрического разряда: перед ней стоял дон Торрибио де Ньеблас.
-- Вы! Это вы, дон Торрибио! -- воскликнула она, сложив руки с выражением безумной радости. -- О! Я спасена, раз вы здесь!
-- Я отдам жизнь мою для этого, сеньорита! -- ответил он с чувством.
-- О! Это сам Бог послал мне вас, дон Торрибио, -- начала донья Санта с глазами, полными слез, -- такая радость после стольких страданий. Господи, правда ли это! Я, кажется, схожу с ума.
-- Верьте, донья Санта! Вы совсем не так одиноки, как полагали, у вас есть храбрые и энергичные друзья, которые не постоят ни перед чем, чтобы спасти вас.
-- Спасти меня! -- покачала она головой, сделавшись вдруг грустной, -- к сожалению, это немыслимо!
-- Все возможно, когда на что-либо твердо решиться, донья Санта; не падайте духом!
-- Да, это правда; в вас много мужества, дон Торрибио. Но что вы можете для меня сделать? Ах! Если бы вы только знали!
-- Я все знаю, сеньорита; я присутствовал здесь и все слышал.
-- Да, действительно, мне ведь Лукас Мендес говорил о вашем визите; я ждала вас с таким нетерпением, в то же время боясь вашего прихода.
-- Почему же, сеньорита?
-- Простите меня, друг мой, я просто теряю голову. Как я страдаю!
-- Надо мужаться.
-- В эту минуту я чувствую себя сильнее: вы со мной. О! Ведь вы защитите меня? -- сказала она с мольбой.
-- Не бойтесь ничего, этот человек уехал, он более не страшен.
-- Увы! Он так силен; все склоняется перед его железной волей.
-- Да, гений зла укоренился в нем; но я не боюсь его и сумею вас защитить от него, клянусь вам.
-- Я верю и вашему доброму намерению, и вашей храбрости, дон Торрибио.
-- Так в чем же дело?
-- Увы! Я боюсь, что он раздавит вас, подобно тому, как давит всех, кто вступает с ним в борьбу.
-- Дорогая Санта, я люблю вас! И эта чистая и глубокая любовь, которую Бог вложил мне в сердце, удесятеряет мои силы, я избавлю вас от возмутительного тиранства этого человека; моя любовь поможет мне победить его и спасти вас.
-- Говорите, говорите еще, дон Торрибио, -- сказала она улыбаясь сквозь слезы, -- я так давно не слышала дружеского голоса; он раздается в моих ушах, точно нежное пение птички. Слушая вас, я воскресаю!
-- Бесценная моя, ведь вы -- жизнь моя, два наших сердца составляют одно целое; вы отгадываете мои сокровенные мысли, так же как и я -- ваши; вы будете счастливы!
-- Счастлива! -- проговорила она. -- Разве возможно еще для меня счастье?
-- Сегодня же, если вы согласны, вы можете избавиться от этого человека, который сделал вас пленницей!
-- Ведь это только мечта!
-- Все зависит от вас.
-- И вы думаете, что он не отомстит мне?
-- Нет, потому что вы будете находиться под надежной охраной.
-- Разве вы так сильны, друг мой? -- сказала она с детским восторгом.
-- Я люблю вас, дорогая Санта!
-- Я тоже люблю вас, и вы знаете это, дон Торрибио! -- проговорила она, опустив голову, чтобы скрыть внезапную краску, покрывшую лицо.
-- Вот эта уверенность и придает мне силы, бесценная Санта!
-- В самом деле, только чтобы добраться до меня, вы должны обладать большой силой.
-- Я совершил почти чудо, в котором мне помог Бог. Я открыл все тайны асиенды, сам дон Мануэль не знает всех секретных уголков и ходов этого жилища; мне же все известно. Я могу все видеть и слышать, оставаясь скрытым от всех глаз; и теперь жизнь, честь и состояние человека, от которого вы так страдаете, в моих руках: я могу раздавить его, заставить его валяться у меня в ногах, я здесь один, но судьба всех обитателей этой несокрушимой крепости в моей власти, хотя они и не подозревают этого!
-- Все возможно!
-- Так оно и есть, донья Санта!
-- Я верю вам, мой друг и спаситель, одна надежда на вас и поддержала меня в страдании и борьбе с доном Мануэлем. Но неужели вы воспользуетесь своей необъятной силой, чтобы уничтожить его? Лев не бросается на собак: он презирает их, так как сам благороден, велик и великодушен. Вы спасаете меня, охранив от мести этого человека. Такая задача прекрасна и достойна вас; сделать более не соответствовало бы настоящей цели; зачем вам вредить дону Мануэлю?
-- Я лично не питаю к нему ненависти, даю вам честное слово!
-- Как я счастлива, что вы говорите так. Наше счастье послужит для него достаточным наказанием; чего же нам еще надо?
-- Конечно, ничего больше, дорогая Санта; вы рассуждаете, как ангел; и я со своей стороны вполне разделяю ваши благородные чувства; но, увы! на этом свете человек расплачивается за свои поступки. Дон Мануэль слишком долго пользовался безнаказанностью, но чаша переполнилась; и теперь настал час возмездия, которое будет ужасным.
-- Что вы хотите этим сказать, мой друг?
-- Я хочу сказать, мое бедное и доброе дитя, что этот человек -- негодяй, совершивший самые гнусные преступления, в которых он обязан дать людям отчет. Если бы вы были его единственной жертвой, я бы еще согласился простить его. Но к несчастью, не одна вы страдали от него; он возбудил во многих такую ненависть, которая должна разразиться мщением. Я не могу объяснить вам всего по этому поводу, милая Санта: все, что мы с вами можем сделать для этого человека, это не вмешиваться в его дела.
-- Боже мой! Вы пугаете меня, дон Торрибио. Неужели все, что говорят о моем опекуне, правда?
-- Для вас лучше никогда не узнать этой правды. Но оставим его. Все, что с ним произойдет, зависит не от нас, славу Богу! Поговорим лучше о наших делах!
-- Я ничего не могу придумать! Посоветуйте мне! -- отвечала девушка.
-- Извольте, сеньорита; но раньше я должен убедиться, что вы имеете ко мне полное доверие.
-- Я верю в вас, как в родного брата, дон Торрибио, ведь вы единственный друг у меня!
-- Значит, вы исполните мой совет?
-- Безусловно, если это зависит от меня!
В это время раскрылась потайная дверь и показался Лукас Мендес.
-- Ах! -- воскликнула девушка в ужасе.
-- Не бойтесь, сеньорита, разве вы не узнаете этого человека?
-- Лукас Мендес, мажордом дона Мануэля!
-- Да, но на самом деле, это мой верный слуга, помещенный мной на службу к дону Мануэлю, чтобы охранять и защищать вас.
-- Он не один раз и делал это. Я и раньше догадывалась, что он мой тайный покровитель, за что искренне благодарна ему! -- добавила девушка с очаровательной улыбкой, протягивая свою маленькую руку старику, который почтительно поцеловал ее.
-- Вы пришли кстати, Лукас Мендес! -- сказал молодой человек. -- Что нового?
-- Мануэль де Линарес и дон Бенито де Касональ выехали с асиенды и забрали с собой своих. Нас осталось только двое: сеньорита да я.
-- Как! А донья Франциска де Линарес и ее сын?..
-- Они также уехали, сеньорита!
-- Не осведомившись даже обо мне?
-- Дон Мануэль распоряжается, и ему должны повиноваться беспрекословно, вы это знаете, сеньорита; и я теперь нарочно пришел сообщить вам, если позволите, о том плане, который придумал для вас.
-- Viva Dios! Лукас Мендес, друг мой, как вы вовремя явились сюда! -- вскричал дон Торрибио. -- Мы с доньей Сантой в очень затруднительном положении, не зная что предпринять.
-- В таком случае, если позволите, ваша милость...
-- Вы говорите, говорите, Лукас Мендес!
-- По-моему, есть одно средство к спасению...
-- А именно?
-- Уйти с асиенды.
-- Уйти с асиенды? Да, но куда уйти? Где выбрать убежище? Ведь я не могу сопровождать донью Санту открыто -- приличие не допускает того. Нет, это невозможно!
-- Я обо всем подумал, ваша милость! И вот результат моих размышлений: сегодня ночью или, вернее, рано утром, пока вы еще спали, я нашел лошадей и привел их сюда, полагая, что они понадобятся нам.
-- Правда, если мы поедем, то лошади нам необходимы. Каков же ваш план?
-- Вот он: вы только что сказали, что не можете защищать открыто донью Санту; да и наши дела пострадали бы от этого. Через час я выеду отсюда с сеньоритой и по кратчайшей дороге, никому кроме меня неизвестной, мы с ней прибудем в Урес до приезда дона Мануэля. Донью Санту я оставлю на попечение честной семьи, за которую ручаюсь.
Там она будет в безопасности до того момента, когда ей можно будет спокойно выходить; к тому же, дон Мануэль не станет искать ее, и ей нечего будет бояться его, пока она будет скрываться.
-- Знаете, что дон Мануэль назначен начальником полиции Уреса и что для него ничего не будет стоить...
-- Повторяю вам, ваша милость, что дон Мануэль не станет даже пытаться разыскивать донью Санту.
-- Ну, уж этого я никак не могу понять, Лукас Мендес, после того, что я сам слышал не далее, как час тому назад.
-- Дон Мануэль не будет искать сеньориту, так как будет считать ее умершей.
-- Умершей!
-- Да, умершей, ваша милость! Надо действовать решительно. Завтра, с восходом солнца, оставшиеся на асиенде слуги найдут среди скал труп, одетый в платье доньи Санты: сеньора, обезумевшая от отчаяния, бросилась туда ночью и умерла.
-- Но это посягательство на Бога! -- проговорила девушка, крестясь.
-- Нет, это средство к спасению, -- вскричал дон Торрибио. -- Ну, а потом?
-- Через час донья Санта, переодетая в мужчину, уедет со мной! Я отвезу ее к дуплу того дерева, в котором были спрятаны ваши лошади, там для нее уже все приготовлено. Затем, через несколько часов я возвращусь обратно; завтра труп будет найден; я оставлю асиенду, чтобы сообщить дону Мануэлю об этой ужасной катастрофе.
-- Надо решаться, сеньорита, это единственное средство к спасению, хотя оно и кажется вам таким страшным; я же отправлюсь к дону Порфирио, и мы с ним решим, как поступить с доном Мануэлем.
-- Дон Торрибио, вы обещали мне не вмешиваться в его дела.
-- Я обещал вам, дорогая Санта, не мстить за нанесенные вам оскорбления! Большего я не могу сделать: повторяю, судьба этого человека зависит не от меня.
-- Господи! Что будет со мной без вас?
-- Я буду извещать вас о себе каждый день, а скоро и сам приеду в Урес. Санта, умоляю вас, ради вас самих, ради меня, который любит вас, ради нашего будущего счастья, соглашайтесь бежать.
-- Пусть будет по-вашему, друг мой, я вам повинуюсь! -- сказала она с грустной улыбкой.
-- Благодарю, дорогая моя!
-- Надо торопиться! -- сказал Лукас Мендес. Молодой человек вышел из залы в сильном волнении. Час спустя, после душераздирающих прощаний, донья
Санта, переодетая в костюм ранчеро, который делал ее еще прелестнее, выезжала с асиенды вместе с Лукасом Мендесом.
Дону Торрибио день показался нескончаемым; он провел его в комнатах доньи Санты, которые были для него как бы святилищем; разлученный со своей возлюбленной, он старался утешить себя, целуя каждую вещицу, принадлежащую ей.
После заката солнца возвратился Лукас Мендес; он нарочно велел подать обед сеньорите, потом через несколько минут объявил, что сеньора не желает выходить и заперлась у себя в комнате.
Около полуночи, завернув тушу козы в домашний костюм доньи Санты, дон Торрибио и Лукас Мендес снесли это животное к скалам и бросили в неприступном месте; кусок кружев они забросили повыше, на куст.
Все произошло, как предвидел Лукас Мендес: два часа спустя после восхода солнца один из пеонов, проходя по двору асиенды, заметил коршунов, кружившихся над скалой и испускавших пронзительные крики и затем поднимавшихся с кровавыми кусками мяса.
Пеон забил тревогу; все сбежались к скале; сначала увидели зацепившиеся кружева, развеваемые ветром, потом коршунов над какой-то массой, которую приняли за труп доньи Санты. Тотчас же побежали за мажордомом, Лукасом Мендесом, который поспешил констатировать факт ужасной катастрофы.
Через час никто уже более не сомневался в смерти несчастной девушки, и Лукас Мендес, взяв на себя сообщить эту печальную новость дону Мануэлю, выехал с асиенды дель-Энганьо, где царило всеобщее отчаяние.
Дон Торрибио, успокоенный успехом хитрой выдумки своего слуги, остался один в подземельях, все углы и закоулки которых он хотел основательно изучить: у него тоже был свой собственный план, который он и обдумывал.