Клари до крайности понукал лошадь, и она, казалось, пожирала пространство.
После почти часовой езды он надеялся, что достаточно далеко оставил своих врагов и преследователей, так что можно было умерить аллюр коня, который начинал уставать и которого он не хотел бесполезно губить.
Было около двух часов утра, день был великолепный. Просидев в заключении около двадцати четырех часов, канадец вдыхал воздух полной грудью и бросал кругом восхищенные взоры: так отрадно ему было пользоваться свободой и снова видеть воду и деревья.
Таким образом ехал он, беспечный и довольный, смеясь сыгранной с генералом шутке и радуясь своему счастливому избавлению, как вдруг заметил небольшой отрад всадников, несущихся ему навстречу.
В первый момент канадец почувствовал беспокойство, но, подумав, успокоился, так как это не могли быть его преследователи.
Он продолжал двигаться вперед, не замедляя и не убыстряя хода коня, чтобы не возбудить у встреченных всадников подозрения, которые могли бы причинить ему нежелательные затруднения.
Но проехав около десяти минут, он радостно вскрикнул и помчался галопом к путешественникам.
Он узнал в двух всадниках, находившихся во главе отряда, графа Мельгозу и Диего Лопеса.
-- Да будет благословлен бог! -- вскричал граф, заметив его. -- Я опасался приехать слишком поздно.
-- Это, вероятно, и случилось бы, -- отвечал канадец, -- если бы я не постарался сам. Но каким образом очутились вы здесь?
-- Да ведь я обещал присоединиться сегодня к вам в Леон-Викарио?
-- Действительно, теперь я понимаю.
-- Я намеревался выехать, когда спадет жара, но сегодня утром Диего Лопес примчался, как сумасшедший, в гасиенду с известием, что генерал Карденас заключил вас вчера в тюрьму, чтобы сегодня повесить. Теперь я понимаю, что этот простофиля Диего Лопес поддался распущенной в городе, не знаю с какой целью, клевете. Я счастлив, так как был бы неутешен в случае вашей смерти.
-- Сеньор граф, -- отвечал канадец, с чувством сжимая руку пеона. -- Диего Лопес не поддался обману. Все, что он вам рассказал -- самая чистая правда.
-- Кто же вас освободил?
-- Я.
-- Однако?
-- Честное слово. Когда я увидел, что никто не приходит мне на помощь, я постарался освободиться сам, и вы видите, что мне это удалось.
-- О! -- сказал граф, -- пожалуйста, посвятите меня во все подробности происшедшего.
-- Я лучшего не желаю, но этот рассказ затянется, вероятно, надолго, а, по понятным причинам, я не особенно желаю оставаться на таком коротком расстоянии от Леон-Викарио.
-- Это не помешает, сеньор, -- отвечал граф. -- Скажите, куда вы намерены ехать, и я провожу вас несколько миль.
-- Принимаю ваше милостивое предложение с величайшим удовольствием. Я возвращаюсь в гасиенду дель Барио, чтобы дать отчет о доверенном мне деле. Я думаю, что никакое серьезное препятствие не помешает вам проводить меня по этому пути.
-- Никакое, тем более, что я не поеду настолько далеко, чтобы рисковать нарваться на неприятности.
Граф поворотил своих провожатых, и маленький отряд, увеличившийся на одного человека, помчался галопом.
-- Э! -- сказал вдруг граф, взглянув на лошадь канадца. -- Я сильно ошибусь, если этот конь не из конюшен генерала Карденаса.
-- Вы не ошибаетесь, это действительно так.
-- Каким же образом очутился он под вами?
-- Это относится к рассказу, который я вам обещал.
-- Начинайте же его, ради бога! Я умираю от нетерпения.
-- Слушайте, сеньор граф. Только позвольте, пожалуйста, моему товарищу, Диего Лопесу, быть с нами. Он сделал для меня слишком много хорошего за время нашего короткого знакомства, чтобы я отказал ему в этой легкой награде.
Граф с удовольствием согласился исполнить просьбу канадца и сделал знак Диего Лопесу, который с радостью поспешил поравняться с Оливье Клари.
Тогда канадец начал свой рассказ со всеми подробностями и вполне откровенно с того времени, когда он расстался с графом в гасиенде, и до того, как он встретил его по дороге в Леон-Викарио.
Граф выслушал правдивый рассказ канадца с самым серьезным вниманием, причем на его лице иногда отражались волновавшие его чувства, а когда Оливье закончил, то он несколько раз покачал головой.
-- Вы были более счастливы, чем благоразумны, -- сказал он, -- и способ, которым вы завоевали себе свободу, поистине чудесен. Во всем, что вы рассказали мне, есть одна вещь, которая меня шокирует и которую я не одобряю. Это помощь, оказанная вами краснокожему. Индейцы -- это настоящий бич для всех пограничных жителей. Выпустить одного из них, которого удалось поймать, значит освободить дикого зверя.
-- Правда, сеньор! Но что поделаешь! Я долго жил среди краснокожих, часто сражался с ними и при случае убивал их без малейшего сожаления. Но я не понимаю, как можно отнимать у них единственное достояние -- свободу. К тому же, в этом случае было старое знакомство, так как племя, к которому он принадлежит, оказало мне большие услуги. Подвернулся случай расплатиться, я это и сделал.
-- Да, вы правы: бродячая жизнь дала вам право так рассуждать!
Канадец повернулся тогда к Диего Лопесу, чтобы поблагодарить его за все, что он пытался для него сделать, и уверить, что хотя он и не воспользовался его советами, но все-таки выражает за них самую большую признательность.
Разговаривая и галопируя, они проехали ущелье, где несколько дней тому назад подверглись нападению индейцев, и готовы были выехать на обширную равнину, чтобы пересечь ее и достичь берегов озера. Вдруг канадец заметил на довольно большом расстоянии впереди тело спящего или, вернее, лежащего под тенью огромного сумаха человека, который укрывался там, по-видимому, от палящих лучей солнца.
-- Вот человек, плохо знакомый с пустыней -- посмотрите! -- сказал охотник, протягивая руку. -- Этот индивидуум расположился на краю дороги, чтобы первый встречный мог убить его и ограбить. Я знаю много мест, где он не долго бы так оставался, не будучи убит и скальпирован каким-нибудь индейским бродягой.
-- У него нет лошади, -- заметил Диего Лопес. -- Это необыкновенно в стране, где самый бедный пеон владеет своим конем.
-- Правда, -- согласился канадец. Потом, через минуту прибавил. -- Я очень опасаюсь, чтобы наш спящий не оказался просто трупом.
-- Я уведомлю сеньора графа! -- отвечал пеон, повертывая коня и приближаясь к своему господину.
Тот выслушал донесение слуги с некоторым удивлением, так как уже давно не слыхал об убийствах на дороге, очень часто посещаемой путешественниками. Однако он пришпорил лошадь и подъехал к канадцу.
-- Что думаете вы об этом? -- спросил он.
-- Ничего хорошего, -- отвечал тот. -- Однако, я думаю, что нам надо лучше изучить дело. Если вы позволите, я поеду вперед и разузнаю, что же там такое.
-- Мы поедем вместе, -- сказал граф, -- и если этот труп скрывает западню, то мы, по крайней мере, откроем ее.
-- Поедем же, с помощью бога! -- отвечал канадец, натягивая повод своего коня, помчавшегося, как ветер. Остальные всадники последовали его примеру.
Скоро они достигли сумаха. Человек не шевелился.
Граф и охотник сошли с лошадей, приблизились к неподвижно распростертому телу и наклонились.
-- Это белый! -- сказал канадец.
-- Да, -- подтвердил граф после внимательного осмотра, -- я его узнаю. Его имя -- дон Мельхиор: я видел его в гасиенде дель Барио во время последнего своего визита. Дон Аннибал де Сальдибар очень привязан к нему. Как произошло, что этот человек находится здесь и в таком несчастном положении?
-- На этот вопрос он один мог бы ответить. Посмотрим прежде, жив он или мертв.
Как все лесные бродяги, которых случайности скитальческой жизни подвергают каждую минуту риску получить рану, канадец обладал некоторыми практическими сведениями по медицине, или, вернее, по хирургии. Он наклонился над бедным молодым человеком, приподнял его одной рукой и поддерживал в сидячем положении, а другой рукой приставил к его устам блестящий клинок своего ножа.
Через минуту он взглянул на него: сталь слегка потускнела.
-- Слава богу! -- вскричал он. -- Он не умер, он только в обмороке.
-- Бедный мальчик, кажется, не очень здоров! -- заметил граф.
-- Правда, но он молод, крепок, и пока душа держится в теле, есть надежда. Диего Лопес, дайте мне свою фляжку, если в ней осталось немного водки.
-- Она еще полна! -- отвечал пеон, протягивая фляжку канадцу.
Тот смешал воду и водку на листе и с ловкостью, какую в нем трудно было подозревать, начал растирать жидкостью виски, грудь и живот раненого. Потом он просунул между его зубами острие своего ножа, открыл насильно рот и влил несколько капель ликера, в то время как Диего Лопес продолжал растирание, а граф поддерживал молодого человека в сидячем положении.
Почти четверть часа эти заботы не производили, по-видимому, никакого действия на раненого. Однако, канадец не отказался от надежды оживить его, а, напротив, удвоил усилия и скоро мог поздравить себя с успехом, так как молодой человек совершил легкое движение.
-- Да будет благословлен бог! -- радостно вскричал граф. -- Он приходит в сознание!
-- Да, -- сказал канадец, -- вот он и очнулся.
Действительно, дон Мельхиор, сделав несколько судорожных жестов, слегка приоткрыл глаза, но, ослепленный солнечными лучами, сейчас же опять закрыл их.
-- Мужайтесь! -- сказал ему канадец. -- Мужайтесь, товарищ! Близ вас -- друзья!
Молодой человек при звуке этого голоса, казалось, совершенно пришел в себя, и его бледные щеки слабо покраснели. Он открыл глаза, бросил вокруг удивленный взгляд и, сделав усилие, произнес тихим и почти невнятным голосом:
-- Индейцы!.. Индейцы!.. Спасите донну Диану, спасите! Спасите донну Эмилию!
И, утомленный, он упал без чувств на руки графа.
Тот тихо положил его на землю и быстро встал.
-- Диего Лопес, -- сказал он, -- устрой, как можно скорее, носилки. Этого молодого человека надо перенести ко мне!
-- Почему не в гасиенду дель Барио? -- заметил канадец.
-- Нет, -- отвечал граф, качая головой, -- в этом деле есть вопросы, которые мы должны разъяснить. Не будем поступать легкомысленно, чтобы не причинить слишком сильного горя человеку, и без того уже много страдавшему. Я надеюсь, вы будете нас сопровождать, сеньор?
-- Конечно, если вы желаете этого!
-- Я прошу, кабальеро!