По выходе из трактира "Лисица" граф и его спутники некоторое время шли молча один возле другого. Каждый из них был слишком занят своими мыслями, чтоб иметь возможность поддерживать какой-нибудь пустой разговор. Между тем в саду, по которому они шли, начинал набираться народ; в прежние времена, так же как и теперь, этот сад служил местом свидания для стариков, приходящих туда погреться на солнышке, и детей, любящих поиграть и порезвиться под тенью больших деревьев.
Граф и его спутники остановились у решетчатых ворот со стороны Тюильри.
-- Ваше преподобие, -- обратился к нему Оливье, -- мы здесь расстанемся, так как нам теперь уже не по дороге.
-- Очень жалею об этом, граф, -- отвечал пастор, -- скоро ли я буду иметь счастье снова увидеться с вами?
-- Как знать, отец мой, -- с горечью произнес Оливье, -- мы живем в такое время, когда всякий может ручаться только за настоящее. Пример этого вы видели не далее как сегодня.
-- О, не говорите об этом, монсеньор!
-- А почему бы и не говорить, старина? Разве моя жизнь менее безопасна, чем чья-нибудь другая? Разве я придаю ей хоть малейшую цену?
-- Граф, -- прервал его капитан, -- вы выбрали очень неблагоприятное место для такого интимного разговора. Позвольте лучше отцу Грендоржу идти по его делам, а мы пойдем по своим.
-- Вы правду говорите, капитан; мы можем употребить время с большей пользой, чем болтая на таком открытом месте о делах, которые должны оставаться в тайне; идите, отец мой, да хранит вас Бог! Надеюсь скоро с вами увидеться.
-- Я спешу, монсеньор, как можно скорее доставить графине письмо, полученное мной для передачи ей.
-- Конечно; это письмо, должно быть, очень важно. Он остановился и помолчал с минуту.
-- Мэтр Роберт Грендорж, -- сказал он, пристально глядя ему в глаза и делая ударение на каждом слове, -- вполне ли вы мне преданы?
-- Монсеньор, клянусь честью вашего дома, что предан вам душой и телом!
-- О, честью моего дома! Я этого не понимаю хорошенько.
-- Монсеньор, я бывший вассал графов дю Люков. Все те, которые носят это уважаемое имя, каковы бы они ни были, имеют право на мою преданность и уважение.
-- Вы справедливо говорите, мэтр Грендорж. Может быть, скоро настанет день, когда я должен буду обратиться к вашей преданности.
-- Я буду рад этому дню, монсеньор, потому что он даст мне случай доказать вам мою верность.
-- Благодарю вас, отец Грендорж, до скорого свидания! Я не забуду ваших слов.
Пастор с минуту следил глазами за удалявшимся графом; когда тот окончательно скрылся за густой зеленью деревьев, он глубоко вздохнул, покачал головой и, медленно выйдя из сада, направился к улице Серизе.
Было три часа пополудни, когда он подошел к дому, где жила графиня дю Люк.
-- Вот и вы, ваше преподобие! -- приветствовал его мэтр Ресту. -- Я давно уже жду вас, а графиня даже несколько раз о вас спрашивала.
-- Очень жалею, что не мог явиться к графине, но меня задержало важное дело.
-- Я так и говорил госпоже. Она приказала мне просить вас к ней, как только вы придете.
-- Если так, мэтр Ресту, то поскорей доложите обо мне.
-- Иду, -- отвечал мажордом, -- пожалуйте! Они отправились в комнаты графини дю Люк.
Она была не одна. Ее прелестный Жорж ползал по ковру возле нее под надзором верной няньки.
Рядом с графиней сидела восхитительная молодая девушка лет девятнадцати, с задумчивыми голубыми глазами и роскошными каштановыми волосами. Это была одна из тех прелестных, идеальных головок, которую мог бы создать только гений Рафаэля и не могла бы передать кисть ни одного из других художников.
Увидев пастора, графиня очень обрадовалась и сейчас же пригласила его сесть.
-- Наконец-то вы пришли, мэтр Грендорж, -- весело произнесла она. -- Знаете, я уже начинала беспокоиться, что вас так долго нет.
-- Графиня, вероятно, простит мне, когда узнает, что меня так долго задержали очень важные дела, близко ее касающиеся.
-- Что вы хотите сказать, мэтр Грендорж? Ваши слова затрагивают мое любопытство.
-- Несколько дней тому назад, графиня, мне дали знать, что сегодня утром приедет курьер, посланный к вам с письмом.
-- Вот как! -- заметила графиня, украдкой переглядываясь с молодой девушкой. -- И этот курьер приехал?
-- Да, графиня: он приехал в три часа утра, -- отвечал пастор, вздохнув при воспоминании о несчастном сержанте.
-- Только-то?
-- Извините, графиня, он привез вам письмо от герцогини де Роган. Вот оно.
С этими словами пастор почтительно подал его Жанне.
-- Почему же вы так поздно мне его отдаете, если в три часа утра оно уже было в Париже?
-- По совершенно не зависящим от меня обстоятельствам, графиня, я получил его очень поздно и сейчас же поспешил с ним к вам.
-- Я нисколько не сомневаюсь, мэтр Грендорж, но признайтесь, что все это тем не менее очень неприятно.
-- Действительно очень неприятно, -- подобно эху повторил пастор, грустно опустив голову.
Жанна дю Люк была еще очень молода. Она была в полном смысле слова совершенно избалованный ребенок. Несмотря на то что она очень любила мэтра Грендоржа и хорошо знала высокий строй его души и беспримерную преданность, она никогда не пропускала случая подразнить его.
-- Да, это очень неприятно, -- продолжала она. -- Так это письмо от моей доброй подруги, герцогини де Роган? Вы не знаете его содержание?
-- Не знаю, графиня, да и не позволил бы себе никогда распечатать, но думаю, что содержание должно быть очень важно.
-- В самом деле, оно очень важно. В этом письме герцогиня уведомляет меня о приезде мадмуазель Бланш де Кастельно-Шалосс.
-- А! -- произнес в недоумении пастор. -- Мадмуазель Бланш де Кастельно... действительно... я... я... Прошу извинить меня, графиня, но я во всем этом ровно ничего не понимаю.
-- Как? Вы не понимаете, что это письмо теперь уже бесполезно?
-- Бесполезно! Но каким же образом?
-- Очень просто: мадмуазель Бланш де Кастельно-Шалосс уже приехала.
-- А! Мадмуазель Бланш де Кастельно приехала?
-- Да, вот она сама перед вами.
Совершенно сконфуженный пастор встал и почтительно поклонился молодой девушке, пробормотав:
-- Ах! Так письмо, значит, в самом деле бесполезно!
Но графиня была уже не в состоянии дольше оставаться серьезной и разразилась громким смехом; ее примеру последовала и молодая девушка.
Веселый смех их еще более усилился при виде жалобной мины пастора.
Графине первой удалось заставить себя перестать смеяться.
-- Успокойтесь, мой милый мэтр Грендорж, -- ласково сказала она ему, -- ведь я только пошутила.
-- Тем лучше, графиня, -- промолвил он, -- значит, она не приехала.
-- Про кого вы говорите?
-- Про мадмуазель Бланш де Кастельно-Шалосс.
-- Да ведь вы сами только ей поклонились!
-- В таком случае я больше ровно ничего не понимаю, -- уныло заключил он.
При этих словах молодые женщины снова рассмеялись от души, не стараясь больше сдерживаться.
Но зато графине пришлось около часу успокаивать мэтра Грендоржа, объясняя ему, в чем дело. Когда это ей удалось, она, рассказала ему, по какому случаю молодая девушка была поручена ей на некоторое время.
Мы тоже скажем несколько слов о Бланш де Кастельно.
Фамилия де Кастельно была одна из самых древних в Пуату; могущественные не только по богатству, но и по громадному влиянию, которым они пользовались здесь, Кастельно были первыми дворянами этой провинции, принявшими протестантскую веру. В 1560 году, во время заговора в Амбуазе, в числе пятидесяти протестантских вождей в присутствии короля Франциска II, Марии Стюарт и Екатерины Медичи был казнен между прочими и Мишель-Жан-Луи, барон де Кастельно-Шалосс.
Страшная смерть барона положила начало несчастьям, поражавшим одно за другим злополучное семейство.
Гастон де Кастельно, один из самых блестящих воинов и самых ревностных слуг Генриха IV, истратил все свое состояние на уплату издержек короля, не получив от него за это ни одного медного гроша.
Он умер в 1612 году, не оставив детям в наследство ничего, кроме своей шпаги и славного имени.
Десятилетнюю дочь, прелестную белокурую девочку, он завещал своему близкому другу и родственнику герцогу де Рогану.
Герцог начал с того, что заплатил все долги друга и пристроил на службу его обоих сыновей. Похоронив Гастона, он завернул в плащ маленькую Бланш и, утешая ее всю дорогу конфетками и поцелуями, привез к герцогине де Роган.
-- Вот Бланш де Кастельно, -- сказал он ей только.
-- Благодарю тебя, Генрих, -- отвечала герцогиня, -- теперь у нас будет дочь.
Герцог и герцогиня воспитали Бланш, как свое родное дитя. Девочка была так скромна и прекрасна, что не только ее приемные родители души в ней не чаяли, но даже все посторонние любили этого ребенка.
Со временем прелестное дитя превратилось в очаровательную молодую девушку. В то время как все восхищались красотой Бланш, она одна, казалось, не замечала ее. Сердце ее, полное благодарности к герцогу и герцогине, не открывалось до сих пор ни для какого другого чувства, и слово "любовь", нередко нашептываемое ей молодыми людьми, посещавшими дом герцогини, не находило в ее душе никакого отголоска.
Благодаря великодушию герцога, Бланш была достаточно обеспечена в материальном отношении; герцог позаботился и о ее будущем.
В таком положении были дела, когда де Роган уехал из Кастра, оставив там жену.
По всей вероятности, войска неминуемо должны были вступить в город и действовать со всей жестокостью того времени.
Герцогиня, желая защищать Кастр до последней возможности, тем не менее не хотела подвергать опасностям войны молодую девушку; вот почему, несмотря на свою нежную привязанность к ней, она решилась отослать ее в этом случае, и первой ей пришла на ум графиня дю Люк.
Герцогиня, недолго думая, послала Жанне письмо с сержантом Ла Прери, предупреждая ее о приезде Бланш де Кастельно, а через два дня сама девушка, вся в слезах, отправлялась в Париж в сопровождении своих братьев и их друга графа де Лерана.
Молодые люди нигде не останавливались; хотя они ехали только днем, чтоб не утомить Бланш, но приехали двумя часами раньше сержанта Ла Прери и входили в дом графини через пять минут после того, как пастор отправлялся от Жанны к Новому мосту, где его ждал сержант.
Мы должны заметить, что путешествие Бланш не обошлось без приключений: с одним из ее спутников, а именно с господином де Лераном, случилось несчастье.
Молодому человеку понадобилось поправить подкову у своей лошади; чтобы не задержать товарищей, он так быстро и неловко соскочил с седла, что вывихнул себе ногу. Несмотря на все усилия продолжать путешествие, ему едва удалось доехать до гостиницы "Единорог", где друзья принуждены были его оставить.
Жанна дю Люк, не предупрежденная о приезде Бланш, тем не менее встретила ее с распростертыми объятиями, поручив братьям молодой девушки передать герцогине бесконечную благодарность за оказанное доверие и искреннее уверение в дружбе.
Приказав подать вина и фрукты молодым людям, она просила их подробно рассказать об их путешествии. Оба
брата исполнили просьбу графини, выражая при этом свое сожаление о том, что должны были оставить больного де Лерана в незнакомом городе на попечении, может быть, совершенно неискусного врача.
-- Но, -- спросила графиня, -- почему же вы оставили там вашего друга? Вывих еще не так опасен, если его вовремя исправить.
-- Мы были бы очень рады увезти его с нами, но это невозможно.
-- Почему же?
-- Ах, графиня, по очень простой причине, -- разъяснил молодой капитан. -- На юге Франции одно за другим разгораются восстания, и целые провинции поднимают знамя мятежа; несмотря на это, королевской армии, располагающей значительными силами, удалось взять почти все города, и только некоторые из них пытаются сопротивляться. Одним словом, как видите сами, у нас страшная война со всеми ее ужасами и разорением.
-- Господи! -- воскликнула графиня. -- Неужели дела становятся так серьезны?
-- Увы, да, графиня; очень немногие города не сдались еще королевским войскам. Главные из них: Сен-Жан-д'Анжели, в котором командует герцог де Субиз, Кастр, где в настоящее время живет герцогиня де Роган, и Монтобан, находящийся под защитой герцога Делафорса. Этот последний город герцог де Роган, кажется, хочет сделать главным средоточием протестантской религии, чем-то вроде второй Ла-Рошели.
-- Удастся ли ему это?
-- По крайней мере, мы надеемся на успех, графиня; герцог Делафорс еще помнит Варфоломеевскую ночь. Я забыл вам сказать, что я, мой брат и господин де Леран, как самые преданные герцогине люди, тоже принадлежим к гарнизону Кастра, который она защищает в настоящую минуту. Мы считали бы себя бесчестными, если б после благодеяний, оказанных нам герцогом, хоть одну минуту замедлили возвратиться в Кастр и подать ей помощь.
Бланш, до тех пор сидевшая в стороне и молча слушавшая их разговор, при последних словах Филиппа де Кастельно вскричала с сиявшим радостью лицом:
-- Хорошо сказано, брат! Я уверена, что ты готов пожертвовать жизнью для нашей благодетельницы.
-- Да, мы пожертвуем нашей жизнью, если это понадобится, сестрица, -- подтвердил Филипп, обнимая девушку.
-- Разве опасность так уж велика? -- со страхом в голосе спросила графиня дю Люк.
-- В настоящую минуту -- нет, графиня, -- отвечал, улыбаясь, Филипп де Кастельно, -- но она грозит очень усилиться, если только королевским войскам удастся войти в город. Вот почему мы должны поскорей вернуться на свой пост.
-- Я вполне понимаю вас, господа, и не хочу удерживать, несмотря на сильное желание провести еще несколько дней в вашем обществе; но мне очень жаль бедного молодого человека, которого вы покидаете.
-- Зачем жалеть его? -- улыбнулся Филипп. -- Граф -- дворянин и притом очень богат; его положение вовсе не может быть неприятно, особенно с тех пор, как вы им интересуетесь.
-- О, будьте уверены, господа, я сочту непременным долгом осведомиться о здоровье этого совершенно одинокого молодого человека; не так ли, милая?
-- Да, конечно, графиня! Бедный молодой человек! -- пробормотала Бланш, причем лицо ее покрылось едва заметной краской.
-- Где, вы сказали, он остановился?
-- На Тиктонской улице, в гостинице "Единорог", которую содержит какой-то Грипнар, насколько я помню.
-- Хорошо, я не забуду, -- сказала графиня.
-- И я тоже, -- прибавила молодая девушка.
Жанна, улыбаясь, посмотрела на Бланш, сконфуженную тем, что ее, по-видимому, так хорошо поняли.
-- Итак, господа, -- продолжала графиня, -- не беспокойтесь об участи вашего друга, я постараюсь, чтобы он был окружен всевозможным попечением.
-- Благодарим вас тысячу раз, графиня; теперь позвольте нам проститься с вами.
-- Не смею вас удерживать, господа, прощайте и не забудьте поблагодарить от меня герцогиню за ее доверие и память обо мне.
Обменявшись еще несколькими вежливыми словами с графиней и простившись с нежно любимой сестрой, молодые люди поспешно удалились.
Первым делом Жанны, когда они остались одни, было позаботиться о комнатах Бланш.
Она начала с того, что позвала крестницу Клерет, живущую у нее в услужении, и поручила Бланш ее заботам; затем отвела молодой девушке совершенно отдельные комнаты, сообщавшиеся с теми, которые она занимала сама, словом, графиня окружила свою гостью таким вниманием и попечением, на которые способны только одни женщины.
Все эти небольшие хлопоты были кончены за несколько часов до прихода почтенного пастора.
Рассказав ему в мельчайших подробностях то, что мы описали сейчас в нескольких строках, графиня прибавила:
-- Итак, мэтр Грендорж, что вы думаете обо всем этом?
-- Я должен вам признаться, графиня, -- почтительно отвечал тот, -- что слишком поражен всем случившимся и решительно ничего тут не могу понять.
-- Отличное заключение! -- вскричала, смеясь, графиня. -- Какой же вы ужасный мечтатель! Вы никогда не слушаете, что вам рассказывают.
-- Простите, графиня, я вполне заслужил ваши сегодняшние упреки, но что делать! После всего перенесенного мной в продолжение дня я чувствую себя точно во сне и делаю все машинально, не отдавая себе отчета в своих действиях. Еще раз, графиня, умоляю вас, простите меня!
-- Вижу, мэтр Грендорж, что говорить с вами в настоящую минуту было бы совершенно бесполезно. Чувствуете ли вы себя, по крайней мере, в состоянии оказать мне услугу?
-- О, графиня, если вы потребуете моей жизни...
-- Мне нужно совсем другое, -- перебила его, улыбаясь, Жанна.
-- Так приказывайте, графиня!
-- Я хочу просить вас сделать небольшую прогулку.
-- Прогулку! Но я их столько совершил сегодня утром!
-- Что делать, мэтр Грендорж! В таком случае окончание вашего дня будет похоже на его начало.
-- А в какую сторону вам будет угодно послать меня, графиня?
-- На Тиктонскую улицу.
-- Гм! Это одна из самых противных и грязных улиц; на ней никто не живет, кроме банщиков и содержателей трактиров.
-- Очень возможно, но там живет один человек, которого я попрошу вас навестить в гостинице "Единорог".
-- Которую содержит мэтр Грипнар?
-- Вы, значит, ее знаете?
-- Да, немного.
-- Сознайтесь лучше, что вы там бывали?
-- Очень редко, графиня, каких-нибудь два или три раза.
-- Это даже больше, чем нужно, для того чтоб знать ее. Итак, вы сначала войдете в эту гостиницу.
-- Слушаю, графиня.
-- Затем осведомитесь об одном молодом человеке, приехавшем вчера утром в Париж: его зовут граф Гастон де Леран.
-- Гастон де Леран, очень хорошо.
-- Он ранен.
-- Вероятно, опасно? Бедный молодой человек!
-- Я с ним не знакома; но это ничего не значит. Вы попросите провести вас к нему и передадите ему следующие слова, которые прошу вас хорошенько запомнить.
-- Ничего не забуду, графиня.
-- Хорошо; вы ему скажете следующее: "Графиня дю Люк де Мовер просила меня передать вам поклон; она надеется, что ваша рана не имела серьезных последствий, что вы скоро будете в состоянии к ней прийти". Хорошо ли вы меня поняли?
-- Как нельзя лучше, графиня.
-- Очень рада, мэтр Грендорж, а теперь...
-- Что теперь?
-- Теперь убирайтесь отсюда.
-- Бегу со всех ног, графиня! -- вскричал пастор и, поклонившись, выбежал из комнаты.
Когда он ушел, Бланш бросилась в объятия графини и спрятала голову на ее груди.
-- О, благодарю вас, графиня! -- прошептала она. -- Благодарю! Как вы добры!
-- Дитя! -- отвечала тронутая Жанна. -- Разве я тоже не женщина, и разве у меня нет сердца?