Завтрак был не долог; каждый из участвующих, занятый своими собственными мыслями, уничтожал пищу быстро и молча.
Транкиль хотя и не решался обратиться с прямым вопросом ни к Черному Оленю, ни к Чистому Сердцу, тем не менее сильно желал узнать, благодаря какому странному стечению обстоятельств эти два человека, столь разные по происхождению, сошлись вместе и завязали между собой такие близкие отношения.
Для него оставалось загадкой, каким образом белый молодой человек, получивший, по-видимому, некоторое образование, мог так решительно порвать всякие отношения с людьми своего цвета кожи, начать вести образ жизни индейцев и даже, так сказать, ассимилироваться среди одного из их племен.
Но тигреро слишком хорошо знал обычаи прерии, чтобы завести разговор о таком щекотливом предмете -- это могло бы не понравиться обоим его друзьям и обнаружить в нем любопытство, совершенно недостойное старого траппера. Он ломал поэтому голову над тем, как бы добыть ему хотя бы искорку, которая чуть-чуть осветила бы истину, и в то же время не выспрашивать о том, что интересует его главным образом.
Кармела свела с Поющей Птичкой самую тесную дружбу. Как только кончился завтрак, она увела ее в шалаш, и обе начали там болтать о разных пустяках.
В то же самое время, согласно принятому меж охотниками решению, Чистое Сердце и Транкиль взяли карабины и, покинув поляну, разошлись в противоположные стороны, чтобы настрелять дичи.
Черный Олень и Ланси остались охранять женщин, хотя едва ли можно было ожидать нападения. Оба они растянулись рядом на земле, спали или курили с тою наружной апатией и небрежной ленью, которые свойственны людям, смотрящим на болтовню, как на пустую трату сил и энергии, а они ведь так дороги и каждую минуту могут понадобиться в полной мере.
Несколько часов протекло таким образом, ничто не нарушало спокойствия и тишины, царивших в лагере на поляне. Лишь время от времени из шалаша раздавались взрывы веселого смеха двух молодых женщин. Этот смех так. шел к полуденному теплу, тишине и свету, заливавшим поляну, так дополнял их, что даже губы суровых обитателей прерии невольно складывались в улыбку.
Солнце уже сильно склонилось к западу, когда вернулись Чистое Сердце и Транкиль. Оба они словно сговорились и появились в одно и то же время, сгибаясь под тяжестью убитой дичи. Чистое Сердце, кроме того, вел еще на аркане лошадь, намереваясь предложить ее Черному Оленю, который пришел пешком.
Появление этого животного обеспокоило охотников, и они принялись строить догадки: как могло оно попасть сюда?
Конь оказался ручным, он очень близко подпустил к себе Чистое Сердце и, даже почувствовав на шее аркан, не стал ни биться, ни брыкаться.
Что особенно возбудило беспокойство его новых владельцев, так это то, что он был оседлан совсем по-мексикански.
Транкиль решил после некоторого размышления, что вольные стрелки напали на конвой, сопровождавший караван с серебром, и во время битвы животное, потеряв своего седока, умчалось в лес.
Но возникал вопрос: кто вышел победителем из этой битвы?
На это уже не мог ответить никто, даже в виде догадки.
После довольно долгого обсуждения решено было наконец, что с наступлением ночи Черный Олень отправится на разведку, тогда как остальные удвоят свою бдительность, опасаясь нечаянного нападения как со стороны пограничных бродяг, так и со стороны мексиканцев. Правда, хотя охотники наши были известны как той, так и другой стороне, но ведь куда может завести упоение победой!
Страх этот был справедлив по отношению к мексиканским солдатам, но совершенно не оправдывался по отношению к людям, которыми предводительствовал Ягуар.
Солнце уже совсем село за потемневшую цепь гор, возвышавшихся на горизонте, как вдруг послышались почти совершенно пропадавшие в мягкой листве шаги приближавшейся лошади.
Охотники схватили оружие и встали, прислонившись к стволам гигантских дубов, росших на поляне. Они приготовились к нападению. В это время два раза раздался крик совы.
-- Ничего, -- сказал Транкиль, -- можно опять спокойно сесть у костра, это -- друг.
Действительно, несколько секунд спустя сухие сучья затрещали уже на опушке поляны, кусты раздвинулись и из них появился Квониам.
Поклонившись в знак приветствия присутствующим общим поклоном, негр спрыгнул с лошади и сея у костра рядом с канадцем.
-- Ну что? -- обратился к нему тот. -- Что нового?
-- Очень много чего, -- отвечал негр.
-- Ага! Стало быть, вы собрали сведения?
-- Мне не нужно собирать сведений, мне достаточно насторожить уши на один час и я получу столько сведений, сколько, обращаясь с расспросами, не узнаешь и за год.
-- Ого! -- отвечал на это канадец. -- Ну, подкрепляйте свои силы, а когда подкрепите, сообщите нам, что вам удалось узнать.
-- Отлично. Вам предстоит узнать многое.
-- Ну так ешьте, не теряя времени, да рассказывайте.
Негр не заставил себя просить более и приступил к уничтожению дичи, которую Транкиль припрятал было про запас, а Чистое Сердце теперь снова разложил на траве.
Охотники горели нетерпением узнать новости, принесенные Квониамом, предполагая, что за последние дни должно было случиться много чрезвычайно важного. Несмотря на все мучившее их любопытство, они ничуть не обнаружили его и терпеливо ждали, пока негр кончит свой ужин. Понимая, что творится в душе присутствующих, Квониам не стал испытывать их терпение до конца и быстро покончил с едой.
-- Ну, теперь я в вашем распоряжении, -- сказал он, вытирая рот подолом своей рубахи, -- и готов отвечать на ваши расспросы.
-- Мы не будем обращаться с расспросами к вам, -- отвечал Транкиль, -- ваше дело рассказать нам в коротких по возможности словах, что случилось с вами и чему вы были свидетелем.
-- Ну, пусть будет так, таким образом все будет яснее, и вам будет легче вывести необходимое для вас заключение.
-- Совершенно справедливо, мой друг. Ну, начинайте, мы слушаем.
-- Вы знаете, почему я оставил вас? -- начал Квониам.
-- Да, мне уже говорили, и я одобрил ваши действия.
-- Тем лучше, потому что я уже начинал думать, что напрасно уехал, не предупредив никого из вас. Я даже хотел вернуться.
-- Вот это было бы напрасно.
-- Теперь я и сам вижу это и могу поздравить себя с тем, что продолжал путь вперед. Отсюда до асиенды дель-Меските не так уж далеко, конь у меня хороший, и если ехать все прямо, как летают птицы, то можно доехать за восемь часов.
-- Ход хороший.
-- Да, не плох! Да мне хотелось еще и поскорее попасть к вам, некогда было терять время в дороге. Когда я прибыл на асиенду, то все там были в волнении: рабочие, вакерос [вакеро - пастух], все были собраны на дворе и говорили и кричали все сразу, капатас [капатас - приказчик] и мажордом [мажордом, здесь - управляющий имением] бледные и растерянные, раздавали оружие, распоряжались возведением баррикад перед воротами, установкой пушек на лафеты, словом, принимали все меры предосторожности, как люди, ожидающие с минуты на минуту нападения. Сначала я ничего не мог понять: все шумели, женщины плакали, дети кричали, мужчины ругались. Можно было подумать, что все сошли с ума, так как все метались бесцельно в ужасе. Наконец, переходя от одного к другому, расспрашивая, разузнавая, я узнал вот что... сказать по правде, я понял тогда причину всеобщего ужаса -- дело было действительно нешуточное.
-- Говорите же скорее, в чем дело, -- воскликнул наконец Чистое Сердце, не удержав своего волнения.
Квониаму за всю его жизнь и не снилось быть оратором. Добрый негр от природы был скромен и даже испытывал некоторые затруднения при выражении своих мыслей. Прерванный охотником, он сразу остановился и пришел в такое замешательство, что не мог подобрать ни одного слова.
Транкиль, который хорошо знал своего черного приятеля, вмешался и заметил, обращаясь к Чистому Сердцу:
-- Пусть он говорит как хочет, иначе он никогда не дойдет до конца. Квониам рассказывает по-своему, если его перебить, он теряет нить, путается и никак не может вновь собраться с мыслями.
-- Это правда, -- подтвердил и негр, -- не знаю, отчего это происходит, но ничего не могу с этим поделать. Как только меня перебьют, так все у меня тут и мешается, -- сказал он, повертев около лба рукой, -- и я уже ничего не могу разобрать.
-- Это происходит от вашей скромности, мой друг.
-- Правда?
-- Я уверен в этом. Так что не смущайтесь более и продолжайте, вас не будут перебивать.
-- Я вот и хочу продолжать, да не могу припомнить, на чем я остановился.
-- На том, что вы начали расспрашивать людей на асиенде, -- сказал Транкиль, бросив на Чистое Сердце взгляд, который тот сейчас же понял.
-- Да, да... ну, вот что узнал я. На караван с серебром, который конвоировал капитан Мелендес, напали пограничные бродяги, или вольные стрелки, как их теперь называют, и после ожесточенной схватки все мексиканцы были перебиты.
-- Все?! -- воскликнул Транкиль, весь похолодев от ужаса.
-- Все! -- повторил Квониам. -- Никто не остался в живых, резня была страшная.
-- Говорите тише, друг мой, -- заметил старый охотник, обернувшись к шалашу, -- Кармела может услышать.
Негр кивнул головой.
-- Но, -- продолжал он уже гораздо тише, -- эта победа не принесла пользы и вольным стрелкам, так как мексиканцы бросили деньги, которые они везли с собой, в пропасть, откуда их нельзя уже вытащить.
-- Славно, черт возьми! -- не мог сдержать восклицания канадец. -- Но капитан Мелендес все-таки храбр!
-- Был храбр, хотели вы сказать, верно? -- поправил Квониам.
-- Да, правда, -- печально промолвил охотник.
-- Эта победа словно огонь в порох бросила. Весь Техас поднимается, города и деревни возмутились, мексиканцев истребляют, как диких зверей.
-- Есть у вас еще какое-нибудь столь же важное и серьезное известие?
-- Есть еще и поважнее этого, вы и не предполагаете еще такого. Ягуар теперь во главе настоящей армии и водрузил знамя независимости Техаса. Он поклялся, что до тех пор не сложит оружия, пока совершенно не освободит страну от поработителей и не прогонит последнего мексиканца по ту сторону границы.
Слушатели остолбенели от ужаса и изумления.
-- Все? -- спросил наконец Транкиль.
-- Нет еще, -- ответил Квониам.
-- Так что, у вас есть еще дурные вести?
-- Вы сами увидите какие, друзья мои, когда я кончу.
-- Так говорите скорее.
-- Вот что я узнал еще. Полагая, что вы желаете узнать новости как можно скорее, я поспешил окончить мои дела с капатасом и вернуться сюда. Поймать его, однако, было трудно, так как он был завален делами. Когда же я его изловил, он, вместо того, чтобы уплатить причитающиеся мне деньги, отвечал, что об этом некогда пока и думать, но что мне надо поскорее вернуться к вам и сказать, чтобы вы поскорее ехали на асиенду, так как присутствие ваше в подобных обстоятельствах необходимо.
Транкиль неопределенно хмыкнул.
-- Видя, -- продолжал Квониам, -- что от капатаса ничего больше не дождешься, я простился с ним и сел на лошадь, но в тот момент, как я собрался уезжать, снаружи раздался страшный шум и все бросились к воротам с криками радости. Оказалось, что генерал дон Хосе-Мария Рубио, главнокомандующий мексиканскими войсками, нашел, что асиенда дель-Меските по своему положению представляет такое место, которое необходимо укрепить и защитить.
-- Да, -- сказал Транкиль, -- дель-Меските господствует над входом в долину. Пока она в руках мексиканцев, безопасность движения войск в Техас и отступления обеспечена.
-- Вот-вот, я только не помню, какое слово они произносили.
-- Стратегический пункт?
-- Вот именно.
-- Да, она выстроена во время завоевания Мексики испанцами и представляет настоящую крепость: стены ее толсты, с бойницами, расположена она на вершине холма, так что неприятель не может занять позицию выше ее, а сама она господствует с одной стороны над горными проходами, а с другой -- над долиной Лос-Альмендралес. Все это делает ее естественной крепостью, и взять ее можно только правильной осадой.
-- Именно так и говорили люди на асиенде. Так думает, кажется, и генерал Рубио. Причиной шума, который я услышал при моем отъезде, было как раз прибытие значительного отряда под командой полковника, которому был дан приказ запереться на асиенде и защищаться в ней до последней капли крови.
-- Значит, война объявлена?
-- Вполне.
-- Междоусобная война, -- с грустью заметил Транкиль, -- это значит -- самая ужасная и жестокая: отец идет сражаться против сына, брат против брата; друзья и враги говорят на одном и том же языке, происходят от одного и того же корня, одна и та же кровь течет в их жилах, и вот потому-то они тем сильнее ожесточаются друг на друга и избивают один другого с тем большей яростью. Междоусобная война -- это самый жестокий бич, который может постигнуть народ! Дай Господи, чтобы она была как можно короче. Но если уж терпение и милосердие Всемогущего истощились и он допустил эту братоубийственную войну, то будем надеяться, что выйдут победителями право и справедливость и что притеснители -- причина всего зла -- будут навсегда изгнаны из земли, которую они так долго оскверняли своим ненавистным присутствием.
-- Дай Господи, дай Господи! -- прочувствованным голосом подтвердили все присутствующие.
-- Но как же удалось вам ускользнуть из асиенды, когда в нее пришли солдаты, Квониам? -- спросил Транкиль.
-- А я понял, что если буду глазеть на мундиры и ряды солдат, то, когда порядок немного водвориться, ворота запрут и для меня надолго исчезнет надежда выйти из асиенды. Ничего не говоря, я слез с лошади и, ведя ее на поводу, стал пробираться через галдевшую толпу. Когда я увидел, что выбрался наружу, я снова сел в седло и пустился улепетывать прочь, и хорошо сделал, так как через пять минут все ворота были заперты.
-- И вы направились прямо сюда?
Квониам лукаво улыбнулся.
-- Вы так полагаете? -- сказал он.
-- Предполагаю, по крайней мере.
-- Ну и ошибаетесь: я сюда пришел не прямо, хотя, честное слово, я сильно желал этого.
-- Что же еще случилось с вами?
-- А вот увидите, я еще не досказал.
-- Ну так продолжайте, но пожалуйста, поскорее, если можете.
-- Каждый делает что может, нельзя требовать от него большего.
-- Ну ладно, говорите как хотите.
-- Никогда я не ездил, -- вновь начал негр, -- с таким легким сердцем. Мой конь, кажется, разделял мое нетерпение удалиться поскорее от асиенды и летел во весь дух. Так продолжалось часа четыре, в конце которых я счел нужным дать лошади отдохнуть. Животные похожи на людей, -- извините за сравнение, -- если надорвать их силы, то они сразу отказываются служить вам, что случилось бы и со мной, если бы я не остановился вовремя.
Дав попастись коню часа два, я обтер его травой и поехал далее. Проехал я не более часа, как вдруг меня окружил многочисленный отряд всадников, вооруженных с ног до головы. Они появились из глубокого оврага так быстро, что я не успел ничего сообразить. Встреча эта, сказать по правде, была мне не особенно приятна, так как всадники, казалось, вовсе не были расположены ко мне дружелюбно. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы один из всадников не узнал меня, хотя я и не могу припомнить, где его видел. Этот всадник крикнул: "Э-э! Да это друг, это -- Квониам, товарищ Транкиля!" Признаюсь, это восклицание доставило мне удовольствие: как ни будь храбр, но бывают случаи, когда невольно чувствуешь страх. Именно такой страх и напал на меня в тот момент.
Охотники улыбнулись при этой наивной откровенности негра, но не прервали его, видя, что он подходит к самому интересному пункту своего длинного и многословного рассказа.
-- В ту же минуту, -- продолжал негр, -- обращение этих людей со мной переменилось: раньше они были грубы, а тут стали вежливы и любезны. "Отведем его к вожаку", -- сказал один из них. Другие согласились с ним. Я не сопротивлялся: сопротивляться было бы безумием с моей стороны. Я беспрекословно последовал за человеком, который взялся проводить меня к своему вожаку, хотя внутренне и проклинал это осиное гнездо, в которое попал. Путь был, к счастью, не длинен. Знаете ли вы, Транкиль, кто этот человек, к которому меня привели?
-- Ягуар, -- спокойно отвечал охотник.
-- А! -- с удивлением воскликнул негр. -- Вы угадали! Ну, а что касается меня, то, не скрою, я был крайне удивлен, хотя, вообще, я должен отдать ему справедливость -- принял он меня очень хорошо. Он стал расспрашивать меня о многих вещах, на что я отвечал как умел: откуда я еду, что делается на асиенде, куда я направляюсь, не сообщу ли я еще чего ему? Разговаривал он со мною около часу, затем, удовлетворенный моими сведениями, он отпустил меня продолжать свой путь, а сам отправился в противоположную сторону, кажется, к асиенде дель-Меските.
-- Не имеет ли он намерения осадить ее?
-- Именно это, кажется, он и хочет сделать, но, хотя он и ведет с собою до тысячи двухсот отчаянных головорезов, едва ли у них когти будут так крепки, чтобы разнести такие толстые стены.
-- Все это в руках Божьих, дружище. Всели вы сообщили, наконец?
-- Сейчас.
-- Ну так продолжайте.
-- Прежде чем освободить меня, Ягуар осведомился о вас и с особенным интересом о донье Кармеле, потом он написал на клочке бумаги несколько слов и поручил мне передать это вам, как только я вас увижу.
-- Слава тебе, Господи! -- оживился Транкиль. -- Да что же вы так долго томили нас и не передавали записку.
-- А мне нужно было сначала рассказать обо всем, что со мной случилось. Но время еще терпит -- вот записка.
И с этими словами Квониам вытащил из кармана записку и подал ее Транкилю, который почти вырвал ее у него из рук.
Негр, убежденный, что он вполне правильно исполнил данное ему поручение, не мог понять этого нетерпеливого жеста. Он изумленно взглянул на охотника, потом чуть заметно приподнял плечи, набил трубку и принялся курить, не обращая ни малейшего внимания на то, что происходило вокруг него.
Канадец, между тем, с жадностью развернул бумагу. Он перевернул ее несколько раз и так и этак, и на лице его изобразилось замешательство. По временам он взглядывал на Чистое Сердце, который вытащил из костра горящую головню и светил ею охотнику, так как наступила уже совершенная тьма.
Это продолжалось некоторое время. Чистое Сердце понял наконец причину колебания охотника и обратился к нему с улыбкой:
-- Ну, что же пишет вам Ягуар?
-- Гм! -- только и проговорил охотник.
-- Может быть, -- продолжал Чистое Сердце, -- он так скверно пишет, что вы никак не разберете его каракули? Дайте-ка, я попробую разобрать.
Канадец взглянул на него. Лицо юноши было спокойно, и ничто не выдавало его намерения поиздеваться над старым охотником, поэтому последний покачал несколько раз головой и принялся смеяться.
-- К черту застенчивость! -- сказал он, подавая ему письмо. -- Отчего бы мне и не сказать, что я не умею читать. Человеку, жизнь которого протекла в прериях, не следует бояться признаться, что он многого не знает, это вовсе не позорно для него. Читайте, читайте, мой дорогой мальчик. Посмотрим, что пишет нам наш опасный, увлекающийся друг.
С этими словами он взял головешку из рук молодого человека. Чистое Сердце развернул бумагу и пробежал глазами письмо.
-- Письмо коротко, но весьма содержательно.
-- Так!
-- Ну, слушайте!
В письме содержалось следующее:
Ягуар сдержал свое слово: из всех мексиканцев, сопровождавших караван, только один остался в живых на свободе и не получил ран -- капитан дон Хуан Мелендес де Гонгора. Не будут ли после этого лучше думать о Ягуаре друзья его?
-- И все? -- спросил Транкиль.
-- Все.
-- Отлично! -- воскликнул охотник. -- Пусть говорят о Ягуаре что хотят. Слава Богу! У него храброе и великодушное сердце.
-- Разве вы сомневались в этом, отец? -- проговорил ему на ухо мягкий голос.
Транкиль вздрогнул и обернулся. Возле него стояла Кармела, спокойная и улыбающаяся.