Мы теперь оставим эту местность и перенесемся в страну апачей на берега Рио-Хила, этой "великолепной" реки, которая в течение девяти месяцев соперничает с знаменитым Манасаресом в том отношении, что сильно мелеет и во многих местах совершенно пересыхает.
Между Рио-Хила и Рио-Браво-дель-Норте расстилаются огромные степи, или прерии, покрытые травой, достигающей невероятной вышины, и перерезанные в некоторых местах тощими ручейками, по берегам которых встречаются маленькие рощицы. Прерии окаймлены девственными лесами, покрывающими склоны гор, вершины которых покрыты вечными снегами и сливаются с небом. Эти прерии составляют то, что обыкновенно называют индейской территорией; там обитают или, лучше сказать, кочуют дикие орды апачей, сиу, команчей, пауни, пиеганов, или кровавых индейцев, и много других менее известных племен. Эти племена, разделенные на бесчисленное множество колен, делят полюбовно между собой эту огромную территорию, на которой они охотятся большую часть года.
Их зимние жилища спрятаны в чаще девственных лесов, и запутанные тропинки, ведущие к ним, известны только членам племени или отдельных колен.
Исключая индейцев, краснокожих, о которых мы только что говорили, прерии посещаются охотниками из белых и метисами-трапперами, американскими купцами и разбойниками, принадлежащими ко всем национальностям и племенам земного шара.
Эти разбойники, не признающие никакого закона и еще более кровожадные, чем сами индейцы, известны в прериях под названием "хищников пустыни".
Из всего сказанного видно, что пустыня эта очень населена. Мы, разумеется, исключаем массу хищных зверей, которыми она наполнена. В Америке слову "пустыня" придают не тот смысл, который ему присвоен в Европе. Слово пустыня для американца означает пространство, на котором нет городов, но не жителей.
Поэтому многие из пустынь Нового Света очень и даже слишком населены.
Два месяца прошло после тех событий, которые мы описали в предыдущей главе. Было шесть часов утра. Солнце только что взошло и разом позолотило всю прерию, расстилающуюся от девственных лесов в необъятную даль.
Величественный и глубокий покой царил в этой первобытной и могучей природе, которой рука человека еще не коснулась и которая поэтому во всей целости сохранила свою живописную красоту.
Но, увы! Этот покой был только кажущимся, эта волшебная картина таила в своих недрах много ужасных и мрачных дел!
Там, как и везде, происходила страшная борьба за существование, постоянная и беспощадная борьба между хорошими и дурными инстинктами человека, отдававшегося во власть страстей.
Человек везде один и тот же, цивилизация только прикрывает его пороки покровом условных приличий, но ни душные стены городов, ни широкие пространства девственных лесов не в состоянии их ни умерить, ни скрыть.
Только в пустыне пороки показываются неприкрашенными, как в городах, где лицемерие, которым они прикрываются, делает их еще гнуснее.
Вдруг на берегу Рио-Хила показалась группа всадников, по-видимому искавших брод. Их было много, и пики, которыми они были вооружены, блестели на солнце. Они вскоре нашли брод и, построившись в узкую колонну, по два всадника в ряд, перешли реку и вошли в саванну, где вскоре исчезли в высокой траве.
Эти всадники были, очевидно, путешественники, переезжавшие через прерии, а не охотники, потому что они вели с собой несколько навьюченных мулов, и затем, вместо того чтобы ехать к центру страны апачей, они направлялись прямо к Аризоне, бывшему мексиканскому округу, перешедшему во владение Соединенных Штатов, но сохранившему свою испанскую физиономию.
Всех путешественников было шестнадцать: три воина племени команчи, одетых в полудубленные шкуры и с разрисованными лицами; шесть охотников канадцев в их живописных индейских и полуевропейских костюмах; четыре пеона и мексиканских арриера и, наконец, трое, в которых с первого взгляда легко было узнать представителей высшего цивилизованного общества и присутствие которых среди этой пустыни трудно было объяснить.
Между этими тремя находились две дамы, одна из которых вполне оправдывала это название, ей казалось не более двадцати шести лет, хотя в сущности ей было гораздо больше.
Она была высокого роста, стройная, с великолепными светло-русыми волосами, ее черные глаза выражали затаенную скорбь.
На ней был полумужской-полуженский костюм, напоминавший амазонок времен лиги во Франции, на кожаном поясе висели кинжал и два крошечных револьвера в чехлах, широкополая мексиканская шляпа защищала голову от палящих лучей солнца.
Возле нее ехала камеристка почти одних с нею лет и в таком же костюме, только без оружия. Юноша мальчик четырнадцати лет, хотя на вид ему казалось семнадцать, ехал по правую сторону дамы. Выражение его красивого лица и смелость взгляда обнаруживали раннее духовное развитие.
Он очень походил на мать, которая его обожала и к которой он чувствовал беспредельную любовь.
Весь отряд, под предводительством воинов команчей, продолжал свой путь до одиннадцати часов утра; но тут уж солнце стало так немилосердно жечь всадников, что они решили отыскать место для стоянки.
Вскоре такое место было найдено на берегу ручейка, и пеоны [ Peon -- по-испански значит поденщик-пехотинец ] поспешили разбить палатку для путешественников; охотники же расположились в некотором отдалении от палатки вокруг устроенного ими костра и стали готовить себе второй завтрак. Что касается краснокожих, то они просто спутали лошадей и, разостлав на земле серапе [ Большое одеяло, служащее плащом ], высыпали перед ними запас кукурузы и гороха. Затем, вынув из мешка, с которым ни один индеец никогда не расстается, свою скудную провизию, стали молча есть.
Охотники поставили часового на маленькую возвышенность и тоже мирно уселись за общую трапезу.
В некоторых частях Мексики, а также в Апачерии и на всем протяжении индейской территории, жара достигает такой силы, что с одиннадцати утра до трех часов пополудни нельзя оставаться под палящими лучами солнца без явной опасности получить солнечный удар. Мексиканцы в городах запирают окна и двери в течение этих пяти часов, прекращают всякую торговлю, удаляются внутрь своих домов и предаются сиесте, то есть послеобеденному отдыху.
Вскоре все члены маленького отряда уже спали, исключая часового, который, лежа под кустом на возвышенности, чутко прислушивался к малейшему шороху.
В палатке молодая дама тоже заснула, и мальчик, по-видимому, последовал ее примеру; но как только спокойное дыхание матери убедило его в том, что она спит, он тихонько поднялся, перекинул через плечо карабин и, стараясь не шуметь, осторожно вышел из палатки.
Следуя за ним по пятам, шел большой великолепный пес, шерсть которого спадала вниз мягкими шелковистыми волнами, он был белого цвета с черными и рыжими пятнами. Эта умная собака, помесь сенбернарской породы с пиренейской, была необыкновенно привязана к своему молодому хозяину и всюду следовала за ним, как тень.
Молодой человек быстро прошел поляну и подошел к кусту, за которым скрывался часовой. Тот при виде его поднялся на ноги.
-- Ну, -- сказал охотник, смеясь, -- что же это вы, господин Арман, не спите?
-- Нет, Шарбон, слишком жарко, -- ответил юноша.
-- Да, нечего сказать, изрядно-таки печет! Я думаю, что там, за морем, в старой Франции, вы такой жары никогда не видали?
-- Как вам сказать, друг мой: ведь мне было только четыре года, когда мама меня увезла в Америку, следовательно, я почти ничего не помню.
-- Это правда, господин Арман. Куда же это вы теперь идете?
-- Иду немножко прогуляться, если попадется какая-нибудь дичь, то постреляю.
-- Желаю вам счастливой охоты -- только, пожалуйста, будьте осторожны: тут всякой дичи много, попадается и опасная...
-- Что же может случиться, ведь Дардар идет со мной.
-- Правда, -- сказал канадец, гладя собаку, -- это верный спутник. На него положиться можно. До свидания, господин Арман!
Молодой человек вскоре исчез с собакой в тени деревьев.
Графиня де Валенфлер только несколько лет тому назад поселилась в Америке, и со дня своего приезда вела скромную и уединенную жизнь сперва в Нью-Йорке, а потом в Канаде, где она приобрела великолепное поместье в окрестностях Трех рек.
О ней было очень мало известно, она почти нигде не бывала и никого не принимала. Говорили о ней, что она рано овдовела и посвятила себя воспитанию горячо любимого сына; с ней приехали из Европы только двое слуг: ее камеристка Клара и родственник последней, человек тридцати двух лет, испытанной храбрости, бывший зуав, который исполнял у нее должность управляющего домом и к которому она имела неограниченное доверие, звали его Жером Дерие.
Три месяца тому назад, госпожа де Валенфлер получила письмо из Франции, вследствие которого она немедленно стала собираться в путь.
Она пригласила охотников канадцев, наняла пеонов и отправилась из Канады в Мексику, никому не открыв причину своей неожиданной поездки.
Доехав до индейской территории, она взяла, в качестве проводников трех воинов команчей, лично известных Шарбону, главному канадскому охотнику.
За два дня перед нашей встречей с графиней, она рассталась с Жеромом, который уехал вперед с одним из команчей, для исполнения какого-то весьма важного поручения, известного только ему и графине.
Вот все, что мы пока можем сообщить о таинственной путешественнице, сын которой теперь бродит в чаще деревьев со своим верным псом Дардаром.
Юноша уже прошел около мили, ни разу не разрядив ружья; вся дичь, укрываясь от палящих лучей солнца, забилась в чащу и дремала, только мириады москитов и комаров роились в каждом дуче солнца, которому удавалось пробить густую листву огромных деревьев. Арман уже собирался повернуть назад, когда Дардар, который шел впереди его, вдруг остановился и, подняв голову, стал с силой вдыхать в себя воздух и, взглянув на своего молодого хозяина, слегка завыл.
-- Что такое, мой хороший? -- спросил его юноша, взводя курок ружья. -- Ты чуешь зверя, что ли?
Собака не двигалась с места, но слегка махала хвостом.
Молодой человек спустил осторожно курок и, забросив за спину ружье, продолжал успокоенным тоном:
-- Желал бы я знать, какого друга Дардар мог тут отыскать. Ну, ступай вперед, я за тобой иду.
Верный пес понял слова, обращенные к нему, и тихо пошел вперед, продолжая радостно махать хвостом, дойдя до большого куста, он опять остановился и посмотрел на юношу, явно приглашая его идти вперед. Молодой человек раздвинул ветви, нагнулся вперед и остановился в изумлении.
У подножия скалы под тенью огромного магочани [ Красное дерево ], лежала девочка лет девяти-десяти замечательной красоты, и спала безмятежным сном. Возле нее лежали остатки скромной трапезы, несколько фруктов и несколько сухарей в дорожной сумке, находившейся рядом. Великолепная лошадь маленького роста, оседланная по мексиканскому обычаю, стояла возле ребенка и, протянув над ним свою умную голову, как бы защищала его от опасностей, которые могли ему угрожать.
Арман не мог прийти в себя от удивления: он напрасно искал глазами какого-нибудь спутника, сопровождавшего эту девочку -- нигде и никого не оказалось; она была одна-одинешенька в этой дикой пустыне.
Но каким образом она туда попала? Какую тайну или какое преступление скрывало ее присутствие в этом забытом углу индейской территории.
Молодой человек больше раздвинул куст, чтобы по дойти поближе к девочке, но при первом его движении вперед лошадь подняла голову и так резко заржала, что спавшая фея проснулась. Она протерла свои дивные голубые глазки и обратилась к лошадке с несколькими успокоительными словами.
Она говорила по-испански, и поэтому Арман, который в совершенстве владел этим языком, поспешил с ней заговорить и предложил ей выбраться вместе с ним из этого дикого места.
-- Ах! -- вскричала она, вскочив на ноги. -- Вы друг! Наконец, я более не буду одна! Бог надо мною сжалился! Как я счастлива! Скажите, вы один здесь?
-- Нет, со мною мать и друзья, они остановились недалеко отсюда -- если хотите, пойдемте к ним.
-- Мать, у вас есть мать? А у меня нет мамы, я одна! -- И бедная девочка разразилась громкими рыданиями.
Собака подошла к ней и стала ей лизать руки.
Она обняла стремительно собаку и закричала:
-- Добрая, милая собака, я тебя люблю! Ты меня жалеешь.
Арману не стоило большого труда уговорить бедную девочку последовать за ним; она проворно собрала свои скудные припасы, уложила их в сумку, пристегнула ее к седлу, взнуздала сама свою лошадку Жагуариту, как она ее называла, и приказала ей пригнуться, что умное животное тотчас исполнило. Девочка вложила свою ножку в стремя, и легкая, как перышко, взлетела на ее спину, сев на мужское седло по-мексикански, то есть просто по-мужски.
-- Как нам будет весело жить! -- сказала она Арману, который с изумлением наблюдал эту сцену. -- Мы не будем более расставаться, я буду вашей маленькой сестрой, а вы моим большим братом, хочешь?
-- Конечно, хочу, милочка моя.
-- Зовите меня Вандой, это мое имя, а вас как зовут?
-- Арманом.
-- Ну Арман, пойдемте к вашей маме.