Двадцать пятого сентября 16.. года, в час, когда солнце обильно проливало свои лучи на землю, томившуюся от зноя, легкая лодка, в которой сидели три человека, обогнула мыс Какиба-Коа, проплыла вдоль западного берега Венесуэльского залива и остановилась на песке у самого устья реки, не имеющей названия, проложив себе путь сквозь засохшие деревья и кустарники всех видов, которые в этом месте почти совершенно загромождали русло этой мелкой реки.
В течение нескольких минут люди шепотом совещались, тревожно рассматривая оба берега реки, довольно близко отстоящих в этом месте друг от друга. Один из троих, более недоверчивый, а может быть, более благоразумный, чем его товарищи, вынул из кармана подзорную трубу -- инструмент очень редкий в то время -- и, направив ее на какую-то точку, стал рассматривать чащу леса, после чего сказал:
-- Мы можем выйти на землю; на целую милю [Миля равна 1609 м.] вокруг нет ни единого человеческого существа.
Тогда все трое выпрыгнули на берег, крепко привязали лодку, нос которой уже прочно зарылся в песок, и сели в тени деревьев, чьи густые ветви представляли восхитительное убежище от палящих лучей солнца.
Мы сказали, что в лодке приплыли три человека. Испанский часовой, стоявший на башне Гуэт, возвышавшейся над входом в Венесуэльский залив, проводил презрительным взором легкую лодочку, прошедшую на расстоянии ружейного выстрела от его поста; сонный солдат, обманутый жалким видом лодки, принял ее за пирогу из тех, что индейцы используют для рыбной ловли, и больше ею не интересовался. Однако, рассмотри часовой ее повнимательнее, он задрожал бы от страха и немедленно поднял бы тревогу, узнав в двоих из мнимых индейцев ужасных Береговых братьев, и не просто Береговых братьев, а главных их вожаков: Монбара Губителя и Тихого Ветерка. Действительно, это они так смело вошли в Венесуэльский залив. Их третьим товарищем был человек лет тридцати пяти, огромного роста, геркулесовой внешности; гигант этот, как часто случается, имел открытое, свежее и румяное, как у молодой девушки, лицо, полные, красные и чувственные губы, великолепные белокурые волосы, ниспадавшие шелковистыми кудрями на его плечи -- словом, внешность его носила печать очаровательного добродушия, вовсе не походившего на глупость, и располагала к себе с первого взгляда.
Костюм его состоял из фуражки с козырьком, двух рубах, надетых одна на другую, панталон и камзола из грубого полотна. Его сильные и мохнатые, как у медведя, ноги были голы; только сандалии из свиной кожи предохраняли подошвы от камней на дороге или укусов змей. На нем был пояс из бычьей кожи, на котором висели с одной стороны пороховница и мешочек с пулями, а с другой -- футляр из крокодиловой кожи с четырьмя длинными и широкими ножами и штыком; свернутая палатка из тонкого полотна, переброшенная через плечо, дополняла его костюм. Он имел при себе также ружье.
Этот человек был слугой Монбара и носил прозвище Данник. Он был искренне предан своему господину, которому принадлежал уже два года. Монбар всегда отдавал ему предпочтение, отправляясь на опасную разведку, обычно предшествующую экспедиции флибустьеров.
Мы забыли упомянуть о великолепной испанской собаке, белой с рыжим, с длинными висячими ушами и живыми умными глазами. Она также выпрыгнула из лодки и по знаку слуги легла у его ног. Животное носило благозвучную кличку Монако.
По какому стечению обстоятельств эти трое, сопровождаемые собакой, очутились так далеко от земли, где жили, на берегу Венесуэльского залива, то есть на испанской территории и, следовательно, среди самых непримиримых своих врагов? Это мы, без сомнения, узнаем, прислушавшись к их разговору.
Тихий Ветерок, усевшись на берегу, начал сосредоточенно рыться у себя в карманах, выворачивая их один за другим и явно разыскивая что-то, чего не мог найти; наконец, отказавшись от дальнейших поисков, он хлопнул себя по боку и с досадой воскликнул:
-- Ну вот, только этого еще недоставало! Монбар повернулся к нему.
-- Что случилось? -- поинтересовался он.
-- Я потерял трубку и табак, -- с досадой ответил флибустьер, -- понимаешь ты это? Что я теперь буду делать?
-- Обойдешься без них, -- сказал Монбар, -- до тех пор, пока не достанешь новые.
-- Обойтись без табака! -- вскричал Тихий Ветерок с глубочайшим отчаянием.
-- Но я не вижу другого способа; ведь ты же знаешь -- я не курю.
-- Да, это правда, -- произнес моряк с унынием. -- Надо признаться, что с некоторых пор удача покинула нас.
-- Ты находишь? -- спросил Монбар с странной улыбкой. -- А я с тобой не согласен.
-- Может, я и не прав, -- пробормотал Тихий Ветерок, потупив голову, -- будем считать, что я ничего не говорил.
-- У меня есть табак, -- внезапно произнес слуга смиренным голосом, -- немного, правда, но на первых порах вполне достаточно. Если вы желаете, можете им воспользоваться.
-- Как! Если я желаю?! -- вскричал флибустьер с радостью. -- Давай же его сюда, любезный мой Данник, давай! Ты, сам того не подозревая, мой милый, в эту минуту спасаешь мне жизнь.
-- Вот как! -- заметил слуга тихим голосом. -- Вы так думаете?
-- Я не думаю, а знаю это наверняка; поэтому, прошу тебя, поторопись.
-- Сейчас схожу в лодку: я оставил табак под скамейкой, чтобы он был посвежее.
-- Какой драгоценный человек! Он обо всем подумал, -- воскликнул, смеясь, Тихий Ветерок.
Данник поднялся и направился к лодке, но на полдороги внезапно остановился и поспешно склонился к земле, вскрикнув от удивления.
-- Что ты там кричишь? -- осведомился Тихий Ветерок. -- Ты что, нечаянно наступил на змею?
-- Нет, -- ответил тот, -- но я нашел вашу трубку и табак; посмотрите-ка сюда. -- И он показал небольшой мешочек, сшитый из пузыря вепря, и трубку из красной глины с черешневым чубуком, которые поднял в траве.
-- Действительно, -- заметил флибустьер, -- должно быть, я нечаянно выронил их дорогой. Ну, раз так, то беда, по милости Божьей, не так велика, как я думал.
Он тщательно набил трубку, которую принес ему Данник, и закурил ее с наслаждением, отличающим заправских курильщиков. Слуга снова улегся в тени.
-- Итак, старина, -- сказал Монбар, улыбаясь, -- теперь ты уже не чувствуешь себя таким несчастным?
-- Да, признаюсь; однако, не во гнев тебе будь сказано, до сих пор мы не можем похвастаться удачей.
-- Ты слишком требователен, при первой же неудаче теряешь голову и считаешь себя погибшим.
-- Я не считаю себя погибшим, Монбар, особенно когда я с тобой; но...
-- Но, -- перебил знаменитый флибустьер, -- считаешь себя в опасности, не так ли?
-- Почему же мне не сознаться, если это справедливо?
-- Хорошо, у нас еще есть время, так как необходимо переждать жару, прежде чем опять пускаться в путь. Говори же, я слушаю тебя.
-- Ты все еще не оставил намерения отправиться туда? -- с удивлением спросил Тихий Ветерок.
-- Ты отлично знаешь, -- с живостью сказал Монбар, -- что я никогда не меняю раз принятого решения.
-- Это правда; я окончательно становлюсь идиотом.
-- Я не стану спорить с тобой, ведь тебе виднее. Но в данный момент речь идет о другом.
-- А о чем же?
-- О неудачах, как ты говоришь.
-- Да, и не нужно быть колдуном, чтобы видеть это.
-- Объяснись.
-- Если ты требуешь.
-- Конечно, я не прочь узнать, что именно должен думать об этом; говори без опасения.
-- О! То, что я скажу, не займет много времени... Мы покинули гавань Пор-Марго на отличном корабле, нас было сорок человек, отважных и готовых пуститься на любое предприятие, какое ты вздумаешь нам предложить. Две недели бороздили мы море, не встречая ни одной чайки. Наконец нам наскучило это уединение, и мы направились к берегу в надежде на хорошую поживу. И тут северо-западный ветер заставил нас убраться подобру-поздорову. Но этого мало: в ту минуту, когда мы меньше ожидаем беды, наша бедная шхуна налетает прямо на проклятую подводную скалу, которую мы не заметили, и раскалывается надвое, так что через час идет ко дну, и наши бедные товарищи вместе с ней; к счастью...
-- Ага! -- перебил его Монбар. -- Ты все же говоришь: к счастью! Не замечаешь ли ты тут некоторое противоречие -- значит, не одни беды преследовали нас.
-- Говори, что хочешь, но наш корабль тем не менее пошел ко дну и увлек в пучину наших товарищей.
-- Но что могли мы сделать? Разве была в том моя вина?
-- Я не говорю этого; конечно, нет...
-- Ну, отчего же ты не говоришь о том, что случилось дальше? Мы случайно взяли с собой пирогу, брошенную на берегу. По какому-то наитию я велел Даннику положить туда съестные припасы, порох, оружие. В минуту несчастья он перерезал канат, связывавший пирогу со шхуной, отплыл подальше, чтобы тонущая шхуна не опрокинула лодку, и подхватил нас в ту минуту, когда, истощенные усталостью, мы едва не шли ко дну. Через шесть часов после этого мы вошли в Венесуэльский залив, где нам теперь нечего опасаться бури, и, заметь, только мы одни остались живы из всего экипажа.
-- Да, это правда, я с этим согласен. Но ведь мы находимся вдали от наших братьев, предоставленные самим себе в стране, где и звери, и люди -- все нам враждебно. Согласись, что ничего не может быть неприятнее... А теперь, если ты хочешь, не будем больше об этом говорить.
-- Послушай, Тихий Ветерок, -- сказал Монбар, -- пора тебе узнать мои мысли.
-- Как тебе будет угодно, -- равнодушно ответил Тихий Ветерок, -- мне все равно, умереть здесь или в другом месте, только бы погребение мое было достойным.
-- Будь спокоен, друг; если мы останемся здесь, то исчезнем не иначе, как среди грома и молнии.
-- Ну и прекрасно! А теперь к черту печаль! От забот и кот издохнет, как говорит пословица; я не хочу ничего больше знать.
-- Прекрасно; но я хочу сообщить тебе о своих намерениях, чтобы ты помог мне их исполнить.
-- Хорошо. Говори, если хочешь.
-- Слушай меня внимательно; дело стоит того. Шесть недель тому назад я получил на Тортуге, где находился в то время, чрезвычайно важное известие.
Тихий Ветерок несколько раз покачал головой.
-- Хорошо, -- прошептал он, -- далее.
-- Я снарядил шхуну именно для того, чтобы прибыть сюда; я имел намерение спрятать ее в какой-нибудь бухте, потом взять с собой в лодку пять-шесть самых решительных человек, пробраться сюда...
-- Стало быть, все идет как надо, только вместо шестерых нас трое, но это все равно. Так и надо было говорить. Отлично! Теперь, когда я знаю, что мы должны были приехать сюда, я больше не тревожусь.
-- Да, но мы должны остановиться не здесь, -- сказал Монбар с улыбкой.
-- Мы едем дальше?
-- Да, немного, -- ответил флибустьер, -- мы направляемся в Маракайбо.
-- Что?! -- вскричал Тихий Ветерок с удивлением. -- В Маракайбо?
-- Да.
-- Но ты же знаешь, что в этом городе по крайней мере двенадцать тысяч жителей.
-- Что мне до этого?
-- Но там стоит гарнизон численностью в шесть тысяч человек!
-- Какое мне дело!
-- Пушки...
-- Еще что?
-- Уж не имеешь ли ты намерения взять Маракайбо? -- вскричал Тихий Ветерок не только с изумлением, но почти с испугом, до того странным казалось ему хладнокровие Монбара.
--Может быть, -- ответил Монбар с насмешливым спокойствием, не покидавшим его с начала разговора.
-- Я видел много твоих отважных экспедиций, но если эта удастся, она будет самой невероятной. Итак, ты, я, Данник и Монако будем атаковать Маракайбо, -- прибавил Тихий Ветерок, смеясь. -- Мысль оригинальная. Скорее всего, нас постигнет неудача, но это не важно; все-таки хорошо будет предпринять такое дело. Мысль достойна тебя, и, что бы ни случилось, я присоединяюсь к ней от всего сердца.
-- Когда ты перестанешь насмехаться, -- сухо сказал Монбар, -- я продолжу.
-- Я не насмехаюсь, друг мой, но эта мысль -- прости за выражение -- кажется мне до того шутовской...
-- Что, по твоему мнению, я помешался, не так ли? -- докончил его мысль Монбар. -- Успокойся, я нахожусь в полном рассудке; я никогда не был так спокоен, как в эту минуту. Я вовсе не имел намерения атаковать Маракайбо, даже с помощью Монако. Что будет, мы увидим после. А теперь надо просто войти в город.
-- Гм! Это просто кажется мне очень трудным делом... Я признаюсь в своем неумении, и если ты не придумаешь способа...
-- Я придумаю, когда придет время.
-- Но прежде чем вступить в город, необходимо до него добраться, а это, как мне кажется, не очень легко.
-- Нам осталось только двенадцать лье [Лье -- французская путевая мера длины, равная 4,44 км.], не больше.
-- У меня случались такие минуты, когда и четверть лье трудно было пройти. Однако что же ты хочешь делать?
-- Друг мой, в такой опасной экспедиции, как наша, когда все обстоятельства складываются против нас, составлять планы было бы глупостью; лучше полагаться на случай. Случай всегда был покровителем Береговых братьев. Он нам не изменит.
-- Да-а, я вижу, что если так дальше продолжится, нам будет очень весело.
-- Ты раскаиваешься, что поехал со мной?
-- Черт побери! Только мне хотелось бы, чтобы Мигель Баск и Олоне тоже были с нами, а их нет.
-- Что же делать, друг мой, надо постараться обойтись без них.
-- Досадно будет, особенно Мигелю, когда они узнают, что мы без них сделали.
-- Теперь, если ты немного отдохнул мы будем продолжать путь, так как жара уже немного спала.
-- И долго нам придется грести, словно карибам?
-- Нет, только до завтра.
-- Ну и слава Богу! А все-таки мы поступаем очень оригинально. Стало быть, полученные тобой сведения были на этот раз очень серьезны?
-- Да, -- ответил Монбар, -- кажется, я наконец-то напал на след; горе тем кто, попытается обмануть меня и сделать жертвой засады! Испанцы еще плохо знают Монбара Губителя, если считают меня настолько тупым, чтобы я позволил поймать себя в ловушку! Каким бы большим и прекрасно укрепленным Маракайбо ни был, я сожгу его дотла.
-- Непременно хочет... -- пробормотал Тихий Ветерок. -- Но кто знает? Странно будет, если он найдет его после двадцати лет, -- прибавил он.
В ту минуту, когда флибустьеры спустили лодку на воду, они услышали отдаленный крик и почти тотчас двойной выстрел.
-- Здесь дерутся, -- заметил Тихий Ветерок.
-- Какое нам дело? -- ответил Монбар, пожимая плечами. -- Отправляемся!
Они взяли весла, и лодка начала пролагать себе путь сквозь сплетение лиан и ветвей и стволы деревьев, грозившие каждую минуту опрокинуть утлый челнок.