Филипп бросил на стул шляпу и плащ, отстегнул портупею и придвинул к Монбару кресло.
-- Вы меня ждали? -- спросил он.
-- Да, друг мой, -- ответил Монбар, садясь. -- Вот уже час как я хожу взад и вперед по вашей спальне.
-- Разве Данник вам не сказал...
-- Напротив, любезный Филипп, -- перебил Монбар, -- Данник все мне сообщил. Он сказал мне, что у вас была какая-то дуэнья и что вы вышли вместе с ней. Из этого я заключил, что вы, без сомнения, отправились на любовное свидание и, понятно, вернетесь не скоро. Но поскольку мне очень нужно с вами поговорить, то я остался. Вы этим недовольны?
-- Вовсе нет, любезный Монбар; дела прежде всего, особенно в нашем положении, когда каждую минуту мы подвергаемся опасности быть узнанными и убитыми, как собаки. Временами мне кажется, будто на нас начинают как-то странно коситься.
-- Именно.
-- Стало быть, что-нибудь случилось?
-- Нет еще, но может случиться с минуты на минуту; неплохо бы принять меры.
-- Так что...
-- Так что... но я боюсь вас огорчить, особенно после вашей прогулки по морю, -- прибавил Монбар с дружеской усмешкой, -- мне не хотелось бы нарушать удовольствия, которое, вероятно, возбуждают в вас некоторые дела.
-- Все равно, друг мой, -- весело сказал Филипп, -- говорите.
-- Вы хотите?
-- Еще бы!
-- Я думаю, что мы довольно долго оставались в этих местах и более продолжительное пребывание сделалось бы опасным.
-- Я полностью разделяю ваше мнение, -- с живостью откликнулся Филипп.
-- Вы тоже так думаете? -- удивленно спросил Монбар.
-- Конечно.
-- И если я отдам приказание сняться с якоря завтра?..
-- То я всячески поддержу это намерение.
-- Объясните мне, пожалуйста, -- сказал Монбар, удивляясь все больше и больше, -- я ничего не понимаю.
-- Почему?
-- Я думал, что вы влюблены.
-- Вы не ошиблись, я действительно влюблен до безумия в очаровательную женщину.
-- Так что же?
-- Уедем отсюда как можно скорее.
-- Хорошо, хорошо, кажется, я начинаю кое-что понимать, -- проговорил Монбар с улыбкой.
-- Напротив, вы ровным счетом ничего не понимаете, друг мой, -- ответил Филипп лукаво. -- Я чувствую пылкую, беспредельную любовь, которая кончится только с моей жизнью, к небесному созданию, которому я не успел расцеловать и пальчиков; вы видите, что я далек от пресыщения, как вы, вероятно, предположили.
-- Как же вас понимать? -- смеясь, спросил флибустьер. -- Вы обожаете вашу красавицу и хотите от нее бежать?
-- Нет, не бежать, а оставить ее.
-- По-моему, это одно и то же.
-- Не совсем; оставляешь с тем, чтобы вернуться, тогда как бежишь навсегда.
-- Итак?
-- Я готов ехать, когда вы хотите.
-- Не стану дольше допытывать вас; эта поспешность, вероятно, скрывает какие-то планы, которые мне знать вовсе не обязательно, поэтому я не настаиваю.
-- Благодарю вас за эту сдержанность, друг мой.
-- Вернемся к нашим делам. Наши товарищи закончили все гидрографические работы. Тихий Ветерок теперь знает бухту так же хорошо, как самые лучшие лоцманы; планы Маракайбо, Мериды, Гибралтара составлены. Теперь мы знаем силы наших врагов и можем действовать, когда сочтем нужным, с уверенностью в успехе. Больше нам ничего не нужно, не правда ли?
-- Я думаю, да.
-- С другой стороны, дон Фернандо д'Авила с минуты на минуту ждет приезда какого-то знатного лица, с которым нам не следует встречаться; до сих пор случай так благоприятствовал нам, что мы не можем дольше употреблять во зло его благосклонность. Дела наши закончены, уедем.
-- С тем, чтобы вскоре появиться?
-- Конечно, именно такова моя мысль.
-- Но чем мы мотивируем наш отъезд? Не можем же мы уехать просто так, ни с того ни с сего!
-- Конечно, нет. А предлог очень простой: здесь проверка счетов интендантов окончена, и я продолжаю свою ревизию в других местах.
-- Да, похоже, -- со смехом согласился молодой человек, -- губернатору покажется это в порядке вещей.
-- Я уже намекнул ему на это сегодня и должен признаться, что он очень любезно принял мои слова к сведению. Между нами, друг мой, мне почему-то кажется, что дон Фернандо д'Авила будет рад нашему отъезду.
-- Я и сам так думаю, -- с насмешкой заметил Филипп.
-- Что заставляет вас так думать? -- спросил Монбар.
-- Ничего, но я в этом уверен.
-- Опять загадки, черт вас побери! Хорошо, не хочу удерживать вас дольше; вы, должно быть, нуждаетесь в отдыхе. Я ухожу. Спокойной ночи, любезный Филипп... Хотите я скажу вам кое-что?
-- Говорите.
-- Я убежден, что все мы таскали для вас каштаны из огня и что вы лучше всех нас устроили свои дела. Я угадал?
Филипп громко расхохотался, пожал руку своему товарищу, и они расстались.
-- Что за беда, даже если он угадал? -- прошептал Филипп, оставшись один. -- Разве я не уверен в его дружбе и преданности?
Он лег в постель и предавался сладким грезам до утра.
В десять часов граф де л'Аталайя призвал к себе своего секретаря. Когда Данник вошел в комнату Филиппа, тот еще спал со счастливой беззаботностью молодости, для которой существует только настоящее и которая не заботится ни о прошедшем, ни о будущем. Данник с трудом разбудил молодого человека.
-- Черт тебя побери! Надоел! -- вскричал Филипп, приподнимаясь на постели и протирая заспанные глаза. -- Мне снился такой хороший сон!
-- Ба! -- философски ответил работник. -- Самый лучший сон не стоит действительности.
-- Это ты, Данник? Чего ты от меня хочешь?
-- Во-первых, отдать вот этот футляр, который сегодня утром к вам принесли.
-- Давай сюда! -- вскричал Филипп, вырывая из рук Данника футляр и пряча его под изголовье. -- Что еще?
-- Как вы нетерпеливы! Монбар ждет вас в гостиной; там собралось человек двадцать, и все болтают наперебой, кто кого перещеголяет. Кажется, вы там нужны.
-- Кто же это?
-- Наши товарищи, губернатор и с ним еще какие-то люди в мундирах.
-- Ах, черт побери! Я не заставлю себя ждать.
-- Поспешите же.
-- Через пять минут я буду готов. Скажи, что я сейчас выйду.
-- Хорошо.
Данник вышел. Молодой человек соскочил с постели и начал одеваться, но вдруг остановился и вынул из-под изголовья футляр, который он спрятал туда. Раскрыв его, Филипп увидел перстень -- очень простой, но с бледным рубином дорогой цены.
-- Странно! -- прошептал он, внимательно рассматривая перстень, который вертел в руках.
Ему послышался шум; тогда он спрятал перстень с футляром на груди и опять начал одеваться.
Через десять минут он вошел в гостиную, где собралось многочисленное общество, как и сказал Данник.
Монбар в восемь часов утра отправился к губернатору с намерением сообщить ему о своем отъезде и проститься с ним. Дон Фернандо д'Авила прекрасно принял графа де л'Аталайя, любезно посетовал на то, что он так скоро оставляет колонию, и настаивал, правда слабо, чтобы граф продолжил свое пребывание в Маракайбо. Убедившись, что намерение графа непоколебимо, губернатор пожелал ему благополучного пути, и оба расстались, казалось бы, в полном восторге друг от друга.
Вернувшись домой, Монбар послал Данника к Мигелю с приказом быть готовым в скором времени сняться с якоря, а также сойти на берег со всеми офицерами, чтобы проститься с высшим руководством колонии.
Мигель и другие флибустьеры, постоянно остававшиеся на шхуне и подчиненные строгой дисциплине, с живейшей радостью приняли известие об отъезде. Продолжительное пребывание у этих берегов начинало сильно их тяготить, во-первых оттого, что они должны были примерно себя вести, а во-вторых, они боялись быть узнанными в любую минуту. Мигель, не теряя ни минуты, запасся водой, закупил свежую провизию и отозвал на шхуну шестерых матросов, которые под предлогом охоты разведывали окрестности города. Шхуна буквально за несколько минут была готова выйти в открытое море. Мигель надел парадный мундир и в сопровождении своих офицеров отправился на берег, где нанес ряд визитов и простился с начальством колонии.
Губернатора не было дома; он и еще несколько чиновников отправились к графу, чтобы проститься с ним и проводить до шлюпки, которая должна была доставить его на шхуну.
Свидание было самым дружеским. Уверенный, что граф не останется в Маракайбо, дон Фернандо снова стал любезно удерживать его; чиновники поддержали его. Но, разумеется, все было бесполезно. Монбар вежливо поблагодарил этих господ, но отказал, ссылаясь на вверенное ему поручение. В эту минуту в гостиной появился Филипп.
-- Сеньор граф, -- сказал губернатор, -- если, несмотря на наше сильное желание удержать вас еще на несколько дней, вы не имеете возможности оказать нам эту честь, примите наши искренние сожаления; поверьте, мы надолго сохраним воспоминание о коротком посещении, которым вы нас удостоили.
-- Эти сожаления, сеньор, наполняют меня радостью и гордостью; будьте уверены, что я их разделяю.
-- Вы, вероятно, скоро вернетесь в Европу, сеньор; скорее всего, мы видимся с вами в последний раз.
-- Кто знает? -- ответил Монбар с чуть заметной насмешкой. -- Случай так много значит в жизни человека, что, может быть, мы увидимся гораздо скорее, чем вы предполагаете.
-- Дай-то Бог! Будьте уверены, что если это случится, мы будем очень рады; но мы не смеем ожидать такого большого счастья.
-- Судьба решит, сеньор.
-- Теперь, сеньор граф, позвольте мне задать вам вопрос.
-- К вашим услугам, сеньор; буду счастлив услужить вам и таким образом отблагодарить за ваше незабываемое гостеприимство.
-- Имеете ли вы намерение побывать в Чагресе, прежде чем отправитесь в Веракрус?
-- Могу я узнать, почему вас так интересует этот вопрос, сеньор?
-- О, конечно, кабальеро! У меня теперь в руках полтораста тысяч пиастров, которые я давно уже должен был отправить в Панаму. Но вы знаете, сеньор граф, мы живем, можно сказать, в захолустье, и до сих пор у меня не было случая отослать эти деньги.
-- Стало быть... -- сказал Монбар со странным выражением.
-- Признаюсь вам откровенно, что если бы вы могли избавить меня от этой суммы и передать ее по назначению, вы оказали бы мне неоценимую услугу.
-- Я в отчаянии, сеньор, -- несколько сухо произнес Монбар, -- что не могу исполнить вашего желания, но это невозможно.
-- Почему же, сеньор граф?
-- По очень простой причине, кабальеро: я не знаю наверняка, буду ли в Чагресе.
-- Итак, вы отказываете мне?
-- Против воли, поверьте, сеньор; но я думаю, что этим деньгам лучше остаться в ваших руках, тем более что через несколько дней к вам, вероятно, прибудут корабли из Европы, и тогда легко будет отослать эти деньги.
-- Не будем больше говорить об этом, кабальеро, и простите мне эту нескромную просьбу.
-- Напротив, я прошу вас принять мои извинения. Я был бы рад угодить вам, если бы мог, но теперь мы должны расстаться, сеньор.
Оседланные лошади ждали на дворе. Все вышли из комнат и сели на лошадей. Парадный конвой стоял под ружьем. Монбар поехал рядом с доном Фернандо; разговаривая, они направились к пристани. На улицах, несмотря на ранний час, были толпы любопытных, которые кричали "ура" и приветственно махали шляпами, шарфами, платками. Монбар любезно кланялся направо и налево.
Филипп напрасно старался разглядеть в толпе восхитительный профиль доньи Хуаны; так и не заметив ее, он подавил вздох и печально опустил голову.
Добравшись до пристани, где матросы перевозили на шхуну вещи на баржах, все спешились и начали прощаться. Испанцы расточительны на приветствия, но Монбар счел благоразумным прекратить потоки славословия и, как только увидел все вещи на барже, подал знак своим офицерам следовать за ним и сел в шлюпку.
-- Черт побери! -- не выдержал Мигель, как только шлюпка пристала к шхуне. -- Что за странная мысль пришла вам в голову, командир!
-- О какой мысли ты говоришь, дружище? -- спросил Монбар, улыбаясь.
-- Отказаться от денег, которые предлагал вам достойный губернатор.
-- Ну и глуп же ты! -- ответил Монбар, слегка ударив его по плечу. -- Мы не воры, а храбрые флибустьеры.
-- Это правда, но полтораста тысяч пиастров!
-- Будь спокоен, Мигель, мы ничего не потеряем, если подождем, мы найдем те деньги, которые я не хотел взять; это я обещаю тебе. Кроме того, откуда ты знаешь, может быть, губернатор расставлял нам ловушку?
-- Очень может быть, вы правы.
Через четверть часа шхуна скользила, как чайка, по волнам, сопровождаемая восторженными восклицаниями толпы, собравшейся на берегу.
Юнга Шелковинка исчез. Когда об этом сказали Монбару, он только тихо посмеивался, как это делал всегда, когда не хотел отвечать иначе.