В комнатах Дибича принц неожиданно нашел самое милое общество. Во-первых, в домашнем костюме и домашней обстановке принц совсем не узнал своего щелкуна. Исчезла карикатурная натянутость и важность. Это был милейший, смешной старикашка. А жена его оказалась прямо восхитительной старушкой. Комнаты Дибича помещались на антресолях и потому были малы, но уютны и наполнены самой смешной, старинной мебелью, множеством цветов, кустов, деревьев в фигурных больших горшках, убраны различными коврами, ковриками, подушками работы хозяйки, разными Механическими картинами, фигуры на которых двигались с помощью заведенных пружин и внутри играла музыка, букетами из самых неожиданных материалов -- из хлеба, пробок, стружек и т. п. под стеклянными колпаками. Множество собачек, кошек, попугай, канарейки, ученая сорока, клест оглашали комнаты различными звуками. У Дибича были взрослые сыновья, явившиеся с женами и чадами, и дочери; кроме того, другие немцы и немки привели своих дочерей, и принц нашел действительно целый цветник хорошеньких девочек и девушек. Сейчас же затеялись разговоры, танцы, поднялся смех, играли aux petits jeux, и принцу не пришлось внимать беседе ротмистра фон Требра с Клингером и Коцебу о драматургии, тем более, что ротмистр явился распараженный, накрахмаленный и высоко недоброжелательный ко всему и ко всем в комнатах личного врага его и конкурента Дибича.
Он встал у печки, скрестив на груди руки, и отвечал односложно на все обращаемые к нему вопросы. Принц, увлеченный играми, скоро, впрочем, позабыл и о нем, и о немецкой драматургии.
Заведовал играми преподаватель мифологии в шляхетном корпусе, родом эльзасец, полковник фон Обенхейм, необыкновенно белокурый, тонкий, как хлыст, и сентиментальный. Он предложил играть в Амура и Психею.
-- Да! да! станем играть в Амура и Психею! -- хором закричала молодежь.
-- Кто же будет Психеей? -- спросил преподаватель мифологии.
-- Конечно, Лотхен! Конечно, Лотхен! Милая Лотхен! Прелесть Лотхен!
Действительно, Лотхен -- прелестная четырнадцатилетняя девушка -- напоминала Психею.
-- Древние представляли Психею, -- закатывая глаза, нежным тенором стал объяснять преподаватель мифологии кадетского шляхетного корпуса полковник Обенхейм, -- в образе юной и прелестной красоты, полной грации, являющей совершенство форм и...
-- Ayant des ailes de papillon aux épaules! -- подхватила молодежь. -- Мы знаем, знаем и сто раз слышали от вас! -- Где бабочкины крылья! -- Несите крылья! -- Фриц, где крылья? -- Ах, Анета, я почем знаю! -- Отто, принеси же крылья! -- Они под кроватью у... -- Косолапый Отто, беги же и лезь под кровать!
-- Да, Психея имела радужные крылышки мотылька на плечиках, -- продолжал лекторально томный полковник, -- чтобы обозначить подвижность души, символом коей является сие Легкое насекомое.
Отто, очевидно, слазил под кровать, потому что явился со следами пыли на кафтане и с пухом на косе и принес крылья, которые и привязаны были лентами к плечикам заалевшейся Лотхен.
-- А кому же быть Амуром?
Поднялся спор.
Но преподаватель мифологии решил, что это зависит от свободного выбора самой Психеи.
-- Ибо душа свободна в выборе предмета, -- сентиментально пояснил он, -- и никакие узы над нею не властны!
Мальчики стали кружком около Психеи.
Она опустила глазки и конфузливым жестом пальчика указала на принца Евгения.
-- Принц будет Амуром! Ура! -- закричали все -- Несите лук! -- Где колчан со стрелами? -- Отто, где колчан? -- Я видел, что Фриц стрелял из лука сегодня в кошку! -- Фриц, ты стрелял! Где лук? -- Он, кажется, в темной комнате, где... Т-с-с-с! Какой он дурак!
-- Древние не всегда изображали Амура с луком и стрелами! -- опять начал объяснения преподаватель мифологии, -- его изображали и с горящим факелом и с розой в руке или с пальцем, положенным на уста. Иногда его помещали на колеснице, запряженной львами и тиграми, с крыльями лазурными, пурпурными и золотыми.
-- Но где же мы возьмем колесницу с пантерами и львами?
-- Три стула могут изображать львов и пантер!
-- Или кот Микромегас и котовна Пульхерия!
Все эти предложения были отвергнуты. И кота Микромегаса и котовну Пульхерию, весьма почтенных и древних четвероногих, оставили спокойно дремать на коврике у камина, Принца вооружили луком и колчаном и привязали ему к спине два гусиных крыла, порядочно грязных, ибо они служили для обметания пыли с механических картин и стеклянных колпаков над цветами из необыкновенных материалов.
Затем распределили прочие роли: отца, матери и завистливых сестер Психеи, наконец, народа, сопровождающего Психею во исполнение оракула в пустыню, к дикой горе, где должно ее взять чудовище, назначенное в супруги Психее гневной Венерой.
Началась игра.
Народ плакал. Отец и мать, причитая, обнимали Психею, прощаясь с нею. Сестры злорадно улыбались.
-- Le morne silence! Мы забыли le morne silence! -- вдруг закричал кто-то из играющих.
-- Да! да! мы это забыли! В последнюю минуту прощания наступило le morne silence! -- Ну, к чему это, Лора! -- Ах, Катеринхен, вы ничего не понимаете в чувствах!..
Поднялся крик, спор. Наконец решили, что должно быть "morne silence" и помолчали добрых две минуты. Только Фриц не выдержал и фыркнул, за что и получил тумака от Отто.
Далее потребовалась "un sentier escarpé", по которой уходит на гору Психея, и "les abymes", на которые она "plonge avec effroi ses yeux" ожидая, что из них покажется чудовище, нареченное богами ей в супруги. Скалистую тропинку устроили с помощью стульев и дивана, расстояния между ними названы были безднами, и Психея, подобрав платьице и показывая крохотные ножки, вскарабкалась на это сооружение и пошла по стульям, боязливо бросая взоры в воображаемые пропасти. На диване она должна была присесть и уснуть, утомленная раздирающими мыслями о чудовище -- fatigué par ces pensées déchirantes.
Во время ее сна дикая гора должна была превратиться в великолепный дворец из золота, мрамора и кристалла, окруженный садом с цветами, боскетами, душистыми деревьями и повсюду должны были играть незримые инструменты. Все это было устроено очень быстро. Из ширм, шалей и эшарпов над Психеей соорудили род шатра; обставили кругом горшками с растениями и завели музыку на механических картинах; одна играла "Мальбрука", другая -- менуэт, третья -- арию из "Орфея в аду".
Психея пробудилась и стала выражать восхищение дворцом и садом и искать хозяина. Скрытый за китайской ширмой принц-Амур должен был изображать "нежный, невидимый голос" и сказать:
-- Ici vous étes souveraine! Désrez! [Вы здесь повелительница! Желайте!]
Но вот наступает ночь, и Психея ложится спать. Огонь в комнате был потушен. Должен явиться "l'époux terrible".
-- Ну, что же вы, принц! Идите же! -- взволнованно зашептали девочки и пихнули переконфуженного "ужасного супруга" к Психее.
Принц несмело двинулся в темноте, простирая руки, и вдруг столкнулся с горячими, дрожащими ручками Лотхен. В то же время эти ручки крепко охватили шею принца и притянули его голову к трепетной груди так близко, что щеки мальчика ожгло горячее, ароматное дыхание Психеи и он услышал, как безумно стучало ее сердечко. Голова мальчика закружилась, в ушах зазвенело, разноцветные точки запрыгали перед глазами. Он обнял Психею и покрыл ее лицо поцелуями.
-- Le monstre lui prodiguait de brûlantes caresses! [Чудовище расточает ей жгучие ласки!] -- послышался за ними взволнованный шепот девочек, повторявших фразу из учебника мифологии.
"Монстр" исчезает. Наступает утро. Психея пробуждается, щурясь от внесенных свеч. Ее щеки пылают, из-под опущенных ресниц прорывается томный пламень, едва очерченная грудь дышит неровно. Психея ищет своего супруга, восклицая:
-- Si vous m'aimez, о monstre adorable, prouvez le moi en vous montrant á mes regards! [Если вы меня любите, обожаемое чудовище, докажите это, показавшись мне на глаза!]
Ho "monstre adorable", красный, растерянный, не смеет поднять глаз и прячется за спинами товарищей и товарок по игре. Взрослые, следящие за игрой из соседнего покоя, переглядываются и качают головами.
Девочки совершенно поглощены игрой и подсказывают принцу:
-- Скажите: О, Psyshé! la curiosité souvent est l'еcueil du bonheur! [О, Психея! Любопытство -- часто подводный камень счастья!]
-- O, Psyché... -- начал было тоненьким, дрожащим голосом принц, но в это мгновение ротмистр фон Требра вдруг отделился от печки и торжественно заявил:
-- В качестве воспитателя принца, я должен настаивать на прекращении странной этой игры, так как она противоречит инструкциям, данным мне его высочеством родителем принца на предмет охранения нравственности моего августейшего ученика!