Сегодня во всех школах Франции экзамен.
Наступил «великий день башо».
Еще темно. По туманным улицам группами и в одиночку идут школьники. Возвращаются пьяные компании в котелках, с цветами, Жоржетт провела эту ночь у меня. Мы выходим вместе.
Около Сорбонны, где должны происходить экзамены, мы быстро выпили по стакану скверного кофе. В углу тянут белое вино несколько рабочих.
— Ого, башелье, плохо вам приходится!
— Ничего, только бы дожить до вечера.
Они правы, у всех «башелье» довольно плачевный вид.
У входа Сорбонны собралась уже целая толпа. Было семь часов. Пускали в восемь.
— Здравствуйте.
— Эй, вы! Вы тоже держите в Сорбонне? А где Луи?
— Он в каком-то лицее.
— Я ветеран. Я могу дать вам совет.
— Только не надо унывать.
— Слушайте, вот самые достоверные сведения о темах, которые будут заданы…
Вышел один из надзирателей.
— Господа, входите, предъявляя ваши повестки.
Мы разошлись по залам Сорбонны, темным, выстроенным амфитеатрами. Мы никогда еще не были в таких больших классах, где одновременно помещается по триста человек. Невольно мы примолкли. Мы рассаживались по скамьям. Каменные стены гулко отражали каждое слово.
Вот — Сорбонна.
Мы ждем еще полчаса. Наконец, входит профессор с большим запечатанным конвертом. Садится за стол.
— Итак, господа…
Тишина неимоверная. Пока он распечатывает конверт, все лица вытягиваются в ожидании.
— Итак, господа, вот сегодняшняя тема. «Что такое человеческий ум? Что такое наука о человеческом уме? Существующие в этой области основные противоречия взглядов. Что такое человеческий дух?»
Ого! Тема легкая. Облегченное «а» и свистки следуют за ее чтением.
— Господа, вам дается шесть часов для того, чтобы дать исчерпывающий ответ на вашу тему. Надзиратель, разнесите листы бумаги.
Мы получаем большие листы для переписки набело и цветные листы для черновиков. Сидящие рядом получают листы разного цвета для того, чтобы нельзя было передать свое сочинение соседу. За этим следят «тангенсы» — надзиратели, беспрерывно ходящие между скамьями.
За подглядывание — вон из зала. За разговор — вон из зала.
Некоторые сосут перья и бессмысленно смотрят на бумагу. Они ничего не знают. Уйти можно только через два часа после начала. Мы сидим уже четыре часа. Слышны только вздохи и редкие нечаянные возгласы.
— Так… Есть… Готово…
Жанин давно смотрит на меня жалобно. Я понимаю, в чем дело. Если нужно выйти в уборную, то нас сопровождает тангенс. У Жанин болит живот, и она стесняется. Тангенс мужчина, а уборную ты не имеешь права закрывать. Вдруг ты что-нибудь спишешь. Вдруг у тебя запрятаны книги.
Я киваю ей утешительно головой: «Ничего, потерпи».
— Мадемуазель, что за знаки? — подходит один из тангенсов.
— Нет, вы ошиблись.
Наконец, сочинение написано. Я выхожу из зала на час раньше срока. У входа стоят родители учеников, башелье из других зал.
— Ну как? Что было?
После обеда следующий экзамен. Теперь нам так легко не отделаться — математика, самый трудный предмет.
— Подумай, — говорим мы друг другу через несколько дней, — мы или получим аттестат зрелости, или…
— Я не могу поверить, что все кончится благополучно.
На ярмарке на бульваре Сен-Мишель я подошла к астрологу, и он составил мне гороскоп. Темная планета и под сильным влиянием Юпитера. Как ты думаешь, это значит — я выдержу экзамен?