Жил-был человек, по имени Дуагау. Раз пошел он со своей собакой на охоту. Когда они пробивались сквозь чащу кустарников, собака нашла лежавшую на земле летающую рыбу. В те времена еще не было моря, а только одна суша. Увидев рыбу, собака залаяла. Ее хозяин подошел и поднял находку. Он взял рыбу домой и съел ее, найдя ее много вкуснее пресноводной.
На следующий день Дуагау опять пошел на охоту. Собака снова нашла рыбу, которую он опять взял домой и съел.
На другое утро он поднялся очень рано и отправился к месту, где нашел рыбу. Там он стал ждать: ему хотелось посмотреть, откуда это бралась рыба. Прождавши до полудня, он услышал внезапно шум в росшем поблизости большом дереве, и вдруг — с ветвей его упала рыба. Дуагау взобрался на дерево и увидел внутри его дупло с водой, кишевшее рыбой.
Дуагау взял упавшую рыбу к себе домой. На этот раз, он подарил ее своей матери и рассказал ей, откуда она взялась. Мать съела рыбу и легла спать. Она проспала все послеобеденное время, всю ночь, и, когда настало утро, она все еще спала. Когда солнце было уже высоко, люди сказали: «Не заболела ли старуха? Отчего это она не показывается?»
Они пошли ее навестить, а так как она продолжала спать, то они стали ее тормошить, трясти и, наконец, разбудили ее. Тогда старуха обратилась к ним со следующими словами:
— Люди! берите топоры, ступайте в лес, подрубите дерево и достаньте побольше этой рыбы; такой у нас нет, и она вкуснее всякой другой пищи.
Тогда люди из племени лаваратов и ауранов взяли топоры и отправились, под предводительством Дуагау, в лес. Долго рубили они дерево, но повалить его не могли: оно было больше и толще всех других деревьев, так как в нем жили духи.
Вечером люди вернулись в свою деревню и, полумертвые от усталости, улеглись спать. Тем временем, все отрубленные от дерева щепки и щепочки опять пристали к нему и плотно срослись между собою. Когда на следующее утро лавараты и аураны захотели продолжать работу, они увидели, к своему удивлению, что дерево стоит целехонькое и попрежнему не поддается, несмотря на все их старания. Напрасно рубили они его изо всех сил топорами: и на этот раз им не удалось его свалить, а за ночь все щепки и щепочки опять срослись вместе.
На другой день люди снова взялись за дерево, но срубить его не могли. Какой-то мальчик подобрал одну из валявшихся щепочек и стал ею играть. Вечером он принес ее домой и, ложась спать, бросил у своей хижины. За ночь щепка пустила корни и выросла в большое дерево.
На другое утро люди заметили, что дерево снова срослось, но в одном месте осталось отверстие, словно недоставало большой щепки. Сперва все удивлялись, но потом кто-то вспомнил про мальчика, игравшего со щепкой. Тогда они собрали в кучу все срубленные щепки и щепочки, зажгли большой костер и уничтожили их огнем.
На следующий день, они снова принялись подрубать дерево. Наконец, оно зашаталось и со страшным треском рухнуло. Из ствола его с шумом хлынула вода и затопила все вокруг.
На другой день лавараты обманули ауранов. Они сказали им:
— Сегодня мы хотим отдохнуть и попировать, а завтра соберемся вместе на рыбную ловлю.
Пока аураны с увлечением отдавались пляске и еде, лавараты прокрались тайком к месту, где лежало дерево, захватив с собою из деревни самые лучшие предметы, припасы оружие и сети. Они столкнули ствол дерева в воду и поставили его ветви вместо парусов. Дерево было такое огромное, что все они легко уместились в нем со всем их имуществом.
Когда аураны заметили, что лавараты исчезли, они отправились их искать, но опоздали, потому что те уже уплыли на северо-восток, не оставив своим соседям ни припасов ни рыбы. Аураны надеялись, что лавараты, вернутся, но их ожидания были тщетны.
После этого люди начали строить лодки и ездить в них по морю, а раньше они этого не знали.
Когда же, через много-много лет, в Таупота появились белолицые, всякий уж знал, что это — потомки старых лаваратов, которые и раньше отличались светлой окраской кожи. Они сделались мудрым и богатым народом, потому что их предки захватили когда-то с собой все припасы и оружие, между тем как аураны и прочие племена оставались на своих местах и жили попрежнему очень бедно.