(По неизданнымъ воспоминаніямъ и письмамъ).
Сотрудничество Некрасова въ журналахъ началось, какъ извѣстно, съ конца 30-хъ годовъ. Первоначально оно имѣло чисто случайный характеръ, выражаясь въ помѣщеніи небольшихъ, попреимуществу стихотворныхъ, произведеній въ такихъ изданіяхъ, какъ "Сынъ Отечества", "Литературная Газета", "Прибавленіе къ Инвалиду", но года черезъ два-три послѣ своего пріѣзда въ Петербургъ, Некрасовъ уже дѣлается постояннымъ сотрудникомъ довольно солиднаго органа "Пантеона русскаго и всѣхъ европейскихъ театровъ". Въ нашемъ распоряженіи имѣются письма Некрасова къ редактору этого журнала Ф. А. Кони, изъ которыхъ явствуетъ, что уже въ 1841 году между ними было заключено условіе, въ силу котораго Некрасовъ обязался писать въ "Пантеонъ" по 12 листовъ въ годъ. Само собой разумѣется, что Кони, умный и опытный литераторъ, не сталъ бы заключать подобнаго условія съ писателемъ, отъ котораго не ждалъ существенной помощи въ сложномъ и отвѣтственномъ журнальномъ дѣлѣ. Одно изъ вышеупомянутыхъ неизданныхъ писемъ свидѣтельствуетъ даже о томъ, что Кони во время своихъ отлучекъ изъ Петербурга поручалъ журналъ Некрасову, который, такимъ образомъ, являлся какъ бы временнымъ его редакторомъ. Однако, "Пантеонъ" съ его тяготѣніемъ къ вопросамъ искусства, въ частности театра, представлялъ собою слишкомъ узкое поприще для Некрасова, котораго со средины 40-хъ годовъ, не безъ вліянія, надо думать, его новаго знакомца Бѣлинскаго, стало неудержимо тянуть какъ къ публицистическому обсужденію, такъ и художественному отображенію вопросовъ современной общественности. Не безынтересны въ этомъ отношеніи изданные Некрасовымъ, въ періодъ отъ 1843 по 1846 годъ, четыре альманаха. Въ первомъ изъ нихъ ("Статейки въ стихахъ безъ картинокъ"), сравнительно слабо, а въ остальныхъ ("Физіологія Петербурга", "Первое апрѣля", "Петербургскій Сборникъ") уже довольно замѣтно звучитъ опредѣленная общественная нота. Недаромъ издатель альманаховъ сумѣлъ привлечь къ участію въ нихъ такихъ ярко-выраженныхъ писателей-общественниковъ, какъ Бѣлинскій, Тургеневъ, Достоевскій, Герценъ и Григоровичъ, недаромъ онъ самъ помѣщалъ въ нихъ и ѣдкія стихотворныя сатиры противъ литературныхъ реакціонеровъ ("Онъ у насъ осьмое чудо"), и рѣзкія антикрѣпостническія стихотворенія ("Въ дорогѣ"), и талантливые очерки изъ жизни столичнаго пролетаріата (разсказъ "Петербургскіе углы").
Изданіе альманаховъ явилось какъ бы подготовкой къ несравненно болѣе важному и трудному издательскому предпріятію, каковымъ явилось пріобрѣтеніе права у П. А. Плетнева на "Современникъ", "основанный, какъ говорится въ договорѣ Плетнева съ Некрасовымъ и Панаевымъ, покойнымъ Двора Его Императорскаго Величества Камеръ-Юнкеромъ Александромъ Сергѣевымъ Пушкинымъ".
О дѣятельности Некрасова, какъ издателя и редактора "Современника", писалось достаточно много. Съ несомнѣнностью выяснено, что своимъ огромнымъ вліяніемъ на общество "Современникъ" обязанъ именно Некрасову, обладавшему огромнымъ организаторскимъ талантомъ, умѣвшему объединять вокругъ себя наиболѣе талантливыхъ и наиболѣе прогрессивныхъ писателей своего времени. "Некрасовъ былъ идеальнымъ редакторомъ-издателемъ и довелъ свой журналъ "Современникъ" до почти идеальнаго совершенства" -- такъ оцѣниваетъ журнальную дѣятельность поэта когда-то ссорившійся и полемизировавшій съ нимъ человѣкъ -- М. А. Антоновичъ. Особою заслугой Некрасова этотъ послѣдній считаетъ, привлеченіе къ сотрудничеству въ его журналѣ Чернышевскаго и Добролюбова, которымъ суждено было сдѣлаться властителями думъ поколѣнія 50--60 гг. и отцами создавшагося тогда могучаго общественнаго теченія -- народничества. "Куда бы дѣлись Чернышевскій и Добролюбовъ, если бы первые шаги ихъ на литературномъ поприщѣ не были поддержаны Некрасовымъ?" -- нѣсколько разъ повторилъ въ бесѣдѣ съ нами М. А. Антоновичъ. И въ самомъ, дѣлѣ, въ поддержкѣ, оказанной Некрасовымъ этимъ двумъ выдающимся литературнымъ дѣятелямъ, нельзя не видѣть его крупной заслуги передъ обществомъ. Если, пріобрѣтая въ свое время для "Современника" сотрудничество Бѣлинскаго, Некрасовъ лишь слѣдовалъ общему голосу, уже съ начала 40-хъ гг. признававшему въ Бѣлинскомъ авторитетнѣйшаго представителя русской критики, то угадать перворазрядные таланты въ авторѣ провалившейся диссертаціи и только что выпущенномъ студентѣ Педагогическаго Института могъ только человѣкъ съ незауряднымъ чутьемъ и рѣдкою проницательностью.
Безспорный успѣхъ "Современника", который въ 50 и 60 гг. пріобрѣлъ значеніе крупнаго общественнаго фактора, являлся свѣтлой стороной журнальной дѣятельности Некрасова. Къ сожалѣнію, на своемъ пути журналиста онъ встрѣчалъ немало и терній. Наибольшее количество ихъ доставляла ему цензура. О притѣсненіяхъ, непрестанно чинимыхъ ею "Современнику", о тѣхъ, часто унизительныхъ компромиссахъ, на которые долженъ былъ нерѣдко итти Некрасовъ для смягченія черезчуръ ретивыхъ ея представителей,-- нѣтъ надобности распространяться: цензурныя мытарства редактора "Современника" общеизвѣстны. Неудивительно, что, обычно спокойный и сдержанный, Некрасовъ не могъ говорить о цензурѣ иначе, какъ со "страшной вспыльчивостью", а глаза его принимали выраженіе, которое "охотники видятъ въ глазахъ у смертельно раненаго медвѣдя, когда подходятъ къ нему, и онъ глядитъ на нихъ" ("Воспоминанія" Терпигорева въ "Историческомъ Вѣстникѣ", мартъ, 1896 г.).
Не меньше тяжелыхъ минутъ приносили Некрасову зависть и, какъ выражался Салтыковъ, "злопыхательство", благодаря которымъ дружно подхватывался и широко распространялся всякій оскорбительный для чести поэта слухъ. Само собой разумѣется, что не стой Некрасовъ, какъ редакторъ наиболѣе популярнаго и вліятельнаго журнала, на виду у всѣхъ -- о немъ говорили бы значительно меньше. Вѣдь по журнальнымъ именно дѣламъ ему приходилось вести разнообразнѣйшія сношенія со множествомъ людей, главнымъ образомъ, съ литераторами; среди же рядовой литературной братіи всегда и повсюду встрѣчается немало изломанныхъ характеровъ, больныхъ самолюбій, склонныхъ къ повышенной оцѣнкѣ своихъ произведеній и органически не переваривающихъ иной критики, кромѣ дифирамбической. Неудивительно, при такихъ условіяхъ, что у самаго осторожнаго и снисходительнаго редактора бываетъ достаточное количество ожесточенныхъ недоброжелателей. Выли они и у Некрасова. "Злопыхательные" толки пріобрѣтали въ ихъ устахъ тѣмъ большее значеніе, что Некрасовъ, будучи "человѣкомъ средняго нравственнаго уровня" (выраженіе Елисеева), невсегда жилъ, употребляя его собственный стихъ, "согласно съ строгою моралью". Здѣсь мы переходимъ къ вопросу о такъ-называемыхъ "паденіяхъ" Некрасова. Реабилитація или обвиненіе Некрасова, какъ личности, станутъ возможными лишь тогда, когда будутъ опубликованы соотвѣтствующіе біографическіе матеріалы. Однако, и теперь уже съ несомнѣнностью выясняется преувеличенность, а. иногда и просто неосновательность многихъ "винъ" поэта. Такъ несомнѣннымъ преувеличеніемъ страдаютъ, на кашъ взглядъ, столь тѣсно связанныя съ журнальной дѣятельностью Некрасова обвиненія его въ своекорыстіи, жадности къ деньгамъ, эксплоатаціи сотрудниковъ. Упорное и настойчивое повтореніе этихъ обвиненій оказывало вліяніе даже на людей, въ общемъ относившихся къ Некрасову благожелательно. Къ числу ихъ, безспорно, принадлежалъ Ф. М. Достоевскій, а между тѣмъ именно имъ пущено въ оборота крылатое словцо: "милліонъ -- вотъ демонъ Некрасова"... Въ нашемъ распоряженіи имѣются нѣкоторые неизданные до сихъ поръ матеріалы, проливающіе свѣта на истинное отношеніе Некрасова къ деньгамъ. Съ ними мы постараемся возможно подробнѣе познакомить нашихъ читателей.
П. А. Плетневъ, внукъ П. А. Плетнева, о которомъ было упомянуто выше, разрѣшилъ намъ использовать очень интересное письмо поэта къ его дѣду. Приводимъ его полностью.
19-го декабря, 1865 г.
Г.-Петербургъ.
Милостивый Государь
Петръ Александровичъ,
лѣтомъ этого года писалъ я Вамъ письмо по адресу, данному мнѣ свящ. Бочаровымъ въ бытность мою въ Парижѣ весной 1864 г. Не получивъ отвѣта, думаю, что письма этого Вы не получили, и повторяю его содержаніе.
Въ нашемъ контрактѣ есть пункта: если журналъ будетъ запрещенъ вслѣдствіе явнаго нарушенія нами постановленій цензуры, то мы платимъ Вамъ 30 т. р. асс. Такъ какъ обстоятельства измѣнились, то я прошу Васъ этотъ пункта уничтожить. Теперь, собственно, у насъ цензуры нѣтъ, но запретить журналъ могутъ всякій разъ, какъ это вздумается Министру Внутреннихъ Дѣлъ. Я, собственно, полагаю, что въ случаѣ подобнаго намѣренія г. Министра запретятъ не журналъ, ибо онъ не моя собственность, а Ваша, а запретятъ мнѣ изданіе и редакцію его; но все-таки не желаю находиться подъ сомнѣніемъ, имѣя въ перспективѣ, въ случаѣ дурного оборота дѣла, потерю еще 30 т. асс. Поэтому прошу Васъ объ отмѣнѣ этого пункта, къ настоящему положенію дѣлъ не идущаго; если же Вы на это не будете согласны, то прошу Васъ назначить лицъ для третейскаго суда по этому дѣлу съ своей стороны и списаться съ ними, ибо этотъ судъ, назначенный въ нашемъ контрактѣ въ случаѣ споровъ и недоразумѣній между нами, есть единственное средство уяснить дѣло и установить его на дальнѣйшее время.
Еще прошу Васъ, Петръ Александровичъ, оставить на дальнѣйшее время ту же ренту съ "Современника", какую Вы получали въ послѣдніе годы, т. е. двѣ тысячи, а не три въ годъ; ибо съ тѣхъ поръ положеніе журнала не улучшилось, а ухудшилось: онъ имѣетъ только 4000 подписчиковъ, расходы увеличились но взносу залога, на штрафы, рискъ изданія сопряженъ съ опасностью для личности редактора.
Петръ Александровичъ! Прошу Васъ принять во вниманіе слѣдующія обстоятельства. Панаевъ умеръ, оставивъ долгу на своей половинѣ "Современника" до 17 т. р. сер.-- Два наши сотрудника -- одинъ смертью, другой ссылкою лишены были возможности возмѣстить своею работою значительную сумму, которую редакція выдала имъ впередъ; для погашенія этихъ-то долговъ издавалъ я "Современникъ" въ послѣдніе годы; сверхъ того, послѣ Панаева осталась мать, старуха 75 лѣта, безъ куска хлѣба; сынъ 4 лѣтъ -- тоже; послѣ Чернышевскаго -- жена и двое малолѣтнихъ дѣтей; послѣ Добролюбова двое малолѣтнихъ братьевъ; всѣмъ этимъ лицамъ дается кусокъ хлѣба и инымъ и средства къ воспитанію изъ средствъ "Современника", который съ каждымъ годомъ приносить менѣе. Чтобъ выдавать Вамъ полную ренту, я долженъ сжимать этихъ бѣдныхъ людей, долгъ тоже почти не убываетъ. Неужели Вы будете меня тѣснить, и мои вышеизложенныя просьбы, вполнѣ законныя и умѣренныя, не получатъ отвѣта утвердительнаго?
Уже болѣе двѣнадцати лѣтъ книги "Современника" ведутся на строго коммерческомъ основаніи, не мною, а лицомъ, Вамъ извѣстнымъ, имѣющимъ довѣренность отъ меня и имѣвшимъ ее отъ г. Панаева; по этимъ книгамъ можно прослѣдить и доказать (ибо на всякій грошъ, выданный изъ редакціи и конторы, сохраняются росписки), что все сказанное мною здѣсь о положеніи "Современника" и о моей роли въ немъ справедливо; я ничѣмъ лично тутъ не пользуюсь, а напротивъ, теряю мое время и трудъ. Моя цѣль, избавить "Современникъ" отъ долга и поддержать, покуда возможно, бѣдныхъ сиротъ, завѣщанныхъ "Современнику" людьми, бывшими ему полезными. Не становитесь мнѣ поперекъ дороги къ этой цѣли. Это будетъ дѣло недостойное Васъ. Было время, "Современникъ" давалъ намъ средство жить и давалъ Вамъ доходъ, который въ сложности за девятнадцать лѣтъ составляетъ сумму, превосходящую 50 т. сер.
Теперь, по крайней мѣрѣ, при моемъ участіи, дѣло это долго итти не будетъ. Чтобы покрыть долгъ, мнѣ нужно два или три пода, и тогда я оставлю это дѣло, т. е. передамъ "Современникъ" Вамъ, или кому Вы назначите, теперь же, повторяю, не тѣсните меня, или не вынуждайте къ крайнимъ мѣрамъ. Не забывайте и того, что по контракту я передъ Вами отвѣтчикъ, собственно, только въ половинной долѣ. Если не получу отвѣта удовлетворительнаго, буду искать третейскаго суда, дабы насъ разобралъ но этимъ вопросамъ, и для этого представлю наши книги и цифры; надѣюсь, онѣ будутъ говорить въ мою пользу: въ крайнемъ случаѣ цифры эти опубликую, чтобы, по крайней мѣрѣ, публика знала, какъ я велъ свое дѣло. Чтобы успокоить меня, вамъ довольно прислать мнѣ за вашею подписью такую бумагу.
"Вслѣдствіе измѣнившихся цензурныхъ обстоятельствъ, пунктъ X условія, заключеннаго мною по "Современнику" съ покойнымъ И. И. Панаевымъ и Н. А. Некрасовымъ, начиная отъ словъ "буде отъ неосторожности редакціи" и до конца, согласенъ считать недѣйствительнымъ, т. е. для г. Некрасова, нынѣшняго издателя и редактора "Современника", необязательнымъ; сверхъ того, соглашаюсь, вмѣсто ежегодной арендной платы за журналъ трехъ тысячъ, получать отнынѣ, т. е. съ 1866 года включительно, по двѣ тысячи рубл. сер. въ годъ".
Я объяснился откровенно и просто, считая этотъ путь вообще лучшимъ, а съ Вами тѣмъ болѣе; знаю Васъ за человѣка справедливаго и думаю, что если Вы только не усомнитесь въ представленномъ мною положеніи дѣла, то согласитесь на мои просьбы. А что положеніе дѣла именно таково, за это отвѣчаю (такъ какъ по отсутствію вашему Вы не можете просмотрѣть наши книги) моимъ честнымъ словомъ.
Жду вашего отвѣта. Теперь скажу нѣсколько словъ о настоящемъ положеніи "Современника". Онъ получилъ два предостереженія (впрочемъ, не думайте, что предостереженія получены однимъ только "Современникомъ",-- у насъ для начала на нихъ довольны щедры). Послѣ третьяго предостереженія, журналъ, но закону, закрывается временно отъ двухъ до шести мѣсяцевъ, а потомъ предостереженія снимаются впередъ до новыхъ. Я, однако же, надѣюсь избѣжать въ слѣдующемъ году 8-го предостереженія, для чего принялъ свои мѣры и имѣлъ объясненія съ начальствомъ.- Насчетъ запрещенія журнала мнѣ положительно заявлено, что подобнаго намѣренія нѣтъ у правительства; я ставилъ вопросъ прямо, предлагая, что самъ лучше закрою журналъ, если имѣется подобное намѣреніе.-- Самое худшее тутъ то, что два предостереженія публика наша, по новости закона, приняла за близкіе предвѣстники смерти журнала, и подписка на 1866 годъ остановилась. Теперь я хлопочу, чтобъ разсѣять это предубѣжденіе, и съ этою цѣлью написалъ объясненіе, которое я пущу въ публику, показавъ предварительно Министру. Итакъ, вотъ наши дѣла съ внѣшней стороны. Что касается до существа реформы, то покуда не легче и почти не (лучше, но, кажется, дѣло удержится, а это главное.
Будьте здоровы! Посильный Вашъ работникъ Н. Некрасовъ.
Вчитываясь въ содержаніе этого письма, нельзя не прійти въ заключенію, что оно написано человѣкомъ, легко разбирающимся въ такъ называемыхъ практическихъ вопросахъ, умѣющимъ убѣдительно и краснорѣчиво отстаивать матеріальные интересы руководимаго имъ дѣла Но "практичность" Некрасова, сказавшаяся здѣсь, не имѣетъ никакого отношенія въ наживѣ или пріобрѣтательству въ духѣ Павла Ивановича Чичикова. Прежде всего, обращаясь въ Плетневу со своей просьбой-требованіемъ, Некрасовъ былъ совершенно нравъ но существу, такъ какъ отечественные журналисты со введеніемъ новаго цензурнаго устава, несмотря на то, что онъ лишенъ былъ нѣкоторыхъ преимуществъ по сравненію со старымъ, не имѣли основаній особенно радоваться. Событія недалекаго будущаго должны были показать имъ, что журналы въ родѣ того же "Современника", благополучно лавировавшіе между Сциллой и Харибдой дореформенной цензуры, задохлись въ тискахъ цензуры реформированной. Некрасовъ, выразившій въ "Пѣсняхъ о свободномъ словѣ" глубокое недовѣріе къ совершившемуся преобразованію, не могъ не опасаться за участь своего журнала, и поэтому его обращеніе къ Плетневу, въ которомъ онъ напираетъ на то, что "обстоятельства, измѣнились", представляется вполнѣ естественнымъ. Такъ поступилъ бы любой практическій дѣятель, не опасаясь упрековъ въ корысти и желанія всякими правдами и неправдами освободиться отъ стѣснительнаго денежнаго обязательства.
Затѣмъ, при оцѣнкѣ разсматриваемаго поступка издателя "Современника", необходимо имѣть въ виду тѣ побужденія, которыя имъ въ данномъ случаѣ руководили. Некрасовъ хлопоталъ не о себѣ, а о "бѣдныхъ сиротахъ, завѣщанныхъ "Современнику" людьми, бывшими ему полезными". Эти люди, правда, остались должны журналу значительную сумму, что формально развязывало руки Некрасову, дѣлило для него совершенно необязательной поддержку ихъ семействъ. Но, очевидно, для него нравственныя обязательства несравненно больше значили, чѣмъ формальныя, и онъ, этотъ "ловкій дѣлецъ", демономъ котораго являлся милліонъ, тратилъ "время и трудъ", чтобы помочь "бѣднымъ сиротамъ". Всякій мало-мальски объективный человѣкъ признаетъ, что въ данномъ случаѣ Некрасовъ дѣйствовалъ съ рѣдкимъ благородствомъ и безкорыстіемъ.
И вотъ еще любопытная черточка: руководствуясь, безъ всякаго сомнѣнія, въ отношеніи семействъ Чернышевскаго и Добролюбова, чувствомъ искренняго расположенія -- какъ близокъ былъ издатель "Современника" Чернышевскому и Добролюбову, осъ этомъ мы недавно читали въ статьяхъ гг. Русанова ("Русское Богатство", 1910 г. No 4) и Ляцкаго ("Современный Міръ", 1911 г. NoNo 9, 10 и 11). Некрасовъ не пожелалъ внести въ свое письмо эмоціональнаго элемента и сохранилъ въ немъ, отъ начала до конца его. строго дѣловой тонъ. Одно только выраженіе; "бѣдныя сироты, завѣщанныя "Современнику" людьми, бывшими ему полезными", пріоткрываетъ нѣсколько завѣсу надъ душой замкнутаго, сосредоточеннаго въ себѣ, ненавидѣвшаго всякую сентиментальность поэта. "Современникъ", въ изданіе котораго Некрасовъ влагалъ всю свою душу, являлся для него живымъ организмомъ, объединившимъ своихъ сотрудниковъ въ тѣсную и дружную семью. Ея внутренняя спайка, достигавшаяся идейнымъ единомысліемъ, общимъ стремленіемъ быть полезными журналу и тому дѣлу, которое онъ отстаивалъ, оказывалась способной выдержать даже удары, наносимые силою непреоборимыхъ обстоятельствъ. Заточенъ Чернышевскій, умеръ Добролюбовъ, но ихъ семьи не остались одинокими: они завѣщаны журналу, и журналъ отъ нихъ не откажется...
Скептически настроенному читателю наши разсужденія могутъ показаться неубѣдительными и голословными на томъ основаніи, что они основываются на письмѣ Некрасова, явно заинтересованнаго въ томъ, чтобы Плетневъ согласился на его просьбу. Правда, поэтъ ссылается на книги "Современника", по которымъ де можно прослѣдить и доказать, что все сказанное имъ о положеніи журнала и его роли въ немъ справедливо. Однако, послѣдовательный скептикъ возразитъ на это, что Некрасову очень хорошо извѣстно было, о чемъ онъ и упоминаетъ въ своемъ письмѣ, что Плетневъ, находясь въ отсутствіи, ознакомиться съ книгами все равно не можетъ...
Чтобы подкрѣпить свой взглядъ на вопросъ, мы имѣемъ возможность сослаться на свидѣтельство лица -- о немъ тоже есть упоминаніе въ письмѣ -- которое вело отчетность журнала, на основаніи довѣренности, выданной ему Некрасовымъ. Это лицо -- Ипполитъ Александровичъ Панаевъ, извѣстный какъ по своей близкой прикосновенности къ кружку "Современника", такъ и по многочисленнымъ философскимъ работамъ, издававшимся имъ съ 70-хъ вплоть до 90-хъ гг. Ип. А. Панаевъ выступалъ однажды въ печати въ защиту Некрасова. Это было въ 1889 году (см. "Новое Время", 18 января), послѣ появленія въ бульварномъ журнальчикѣ "Развлеченіе" оскорбительныхъ для памяти поэта воспоминаній Н. В. Успенскаго (см. "Развлеченіе" 1888 г. NoNo 20--21; "Изъ прошлаго"). Въ своихъ воспоминаніяхъ H. В. Успенскій, котораго полуголодная жизнь литературнаго пролетарія довела до полнаго нравственнаго паденія, обвиняетъ Некрасова въ чисто мошенническихъ продѣлкахъ съ такою же легкостью, съ какою утверждаетъ ("Развлеченіе" NoNo 26--27), что Толстой дралъ за виски учениковъ яснополянской школы.
Опровергая измышленія Н. В. Успенскаго, Ип. Ал. Панаевъ, приводитъ въ своей статьѣ цѣлый рядъ цифръ изъ конторскихъ книгъ "Современника", съ неоспоримостью устанавливающихъ, что Успенскій не только не былъ обсчитанъ редакторомъ "Современника", какъ онъ утверждалъ это въ "Развлеченіи", но остался долженъ ему значительную сумму.
Наряду съ выясненіемъ фактической стороны дѣла въ замѣткѣ Панаева содержатся и общія, крайне благожелательныя сужденія о Некрасовѣ, а также нѣкоторыя свѣдѣнія объ его журнальной дѣятельности; такъ, по словамъ Панаева,-- "всего менѣе Некрасовъ былъ "дѣльцомъ", т. е. человѣкомъ, умѣющимъ обдѣлывать въ свою пользу дѣлишки", вслѣдствіе чего "по прекращенія изданія журнала за многими сотрудниками "Современника" осталось столько денегъ, должныхъ редакціи, что изъ нихъ могъ бы составиться порядочный капиталъ".
Съ несравненно большей полнотою И. А. Папаевъ характеризуетъ Некрасова и какъ нравственную личность и какъ журналиста въ своихъ неизданныхъ воспоминаніяхъ о немъ. Автору этихъ строкъ удалось ознакомиться съ ихъ содержаніемъ по бѣловому списку, доставшемуся ему отъ покойнаго С. Н. Кривенко, который получилъ его отъ самого И. А. Панаева, и по черновику -- нѣсколько болѣе подробному -- хранящемуся у сына покойнаго И. А. Панаева, Алекс. Ив. Панаева {Пользуемся случаемъ принести А. И. Панаеву искреннюю благодарность за любезное разрѣшеніе опубликовать воспоминанія его отца.}.
(Въ началѣ своихъ воспоминаній И. А. Панаевъ указываетъ, что однимъ изъ мотивовъ, побудившимъ его ихъ написать, являлись постоянные вопросы о Некрасовѣ, съ которыми многіе обращались жъ нему, какъ къ человѣку, въ теченіе болѣе тридцати лѣтъ лично знакомому съ поэтомъ. Эти вопросы, "въ которыхъ, иногда, звучала, какъ бы нота ироніи, и проглядывало нѣкоторое злорадство, задѣвали И. А. за живое, тѣмъ болѣе, что, хорошо зная Некрасова, онъ "никогда не сомнѣвался въ добрыхъ и достойныхъ уваженія качествахъ его сердца".
"Для публики,-- продолжалъ Панаевъ,-- важно знать, существовало ли противорѣчіе между всѣмъ прекраснымъ и добрымъ, наполнявшимъ его произведенія, и нравственными качествами того, кто такъ хорошо выражалъ это прекрасное и доброе. Существовалъ ли разладъ между добрымъ чувствомъ, выраженнымъ прекраснымъ стихомъ, и чувствомъ, живущимъ въ сердцѣ поэта?
На это я, твердо и не колеблясь, отвѣчу: никакого разлада не было. Некрасовъ, но своимъ нравственнымъ качествамъ, вовсе не противорѣчилъ тому образу, который рисовало воображеніе многихъ почитателей его таланта, не знавшихъ его.
Это былъ человѣкъ мягкій, добрый, независтливый, щедрый, гостепріимный и совершенно,-- какъ говорится,-- простой. Но достаточною твердостью характера онъ не обладалъ.-- Обстоятельства сложились такъ, что ему, почти всю жизнь, пришлось проводитъ въ полуофиціальныхъ кружкахъ. Это не была его естественная среда, потому что въ ней онъ не могъ чувствовать себя свободнымъ: внутреннія движенія были связаны, женированы; сердце сжато. Вслѣдствіе этого, несмотря на врожденныя мягкость, снисходительность и простосердечіе, внѣшніе пріемы казались, иногда, сухими, угловатыми, и отъ нихъ какъ бы вѣяло холодомъ...
Приходя къ Некрасову въ такія недобрыя минуты, бывало, сидишь у него, нѣсколько времени, молча... А потомъ, вскорѣ, снѣгъ растаетъ, и растаетъ непремѣнно... Чувствовать обиду, какъ бы наносимую холодностью пріема, тому, кто зналъ характеръ Некрасова, было невозможно.-- Но не всѣ были ему близки, а потому нѣтъ ничего удивительнаго, что многіе судили о немъ, какъ о человѣкѣ непривѣтливомъ и холодномъ. Не знали многіе и того, что Н. А. никогда не пользовался полнымъ здоровьемъ и долго думалъ о себѣ такъ, какъ когда-то выразился:
Цвѣтутъ, растутъ колосья наливные,
А я чуть живъ...
Нервы его были сильно расшатаны; особыя обстоятельства его грустной молодости, извѣстныя его близкимъ, не могли не отзываться на настроеніи духа.
Да, повторяю еще разъ: это, въ сущности, былъ простодушный человѣкъ,-- человѣкъ съ настоящею примитивною русской натурою,-- веселый и грустный, способный увлекаться, не разсчитывающій на завтрашній день и живущій этимъ русскимъ "авось", на которое мы часто нетодуемъ, но въ глубокій смыслъ котораго никогда не вникаемъ".
Не останавливаясь на оцѣнкѣ этого сужденія о личности Некрасова, перейдемъ къ той части воспоминаній Панаева, гдѣ онъ касается, по-преимуществу, журнальной дѣятельности Некрасова.
"Вопросы постороннихъ лицъ,-- пишетъ И. А. Панаевъ,-- о нравственной личности Некрасова скоро сходили и сходятся къ вопросамъ объ отношеніяхъ его, какъ издателя и редактора журнала, къ другимъ литераторамъ.
Если кто-либо усомнится въ компетентности моего суда о личности Некрасова, вообще, то ужъ въ отвѣтѣ на послѣдніе вопросы усомнившійся долженъ будетъ признать вполнѣ мою компетентность, когда узнаетъ, что, въ періодъ существованія журнала "Современникъ", издаваемаго Н. А. Некрасовымъ, совмѣстно съ двоюроднымъ братомъ моимъ Иваномъ Ивановичемъ Панаевымъ, я, въ теченіе десяти лѣтъ (съ 1856 года по 1866 годъ) завѣдывалъ хозяйственной частью журнала и при жизни Панаева, и послѣ его смерти. Всѣ распоряженія по расчетамъ съ сотрудниками мнѣ были извѣстны, и уплата производилась черезъ мои руки. До сихъ поръ у меня цѣлы приходо-расходныя книги съ расчетами и росписками получателей. Сохранилъ я все это для того, чтобы имѣть, на всякій случай, доказательства для опроверженья взводимыхъ на Н. А. клеветъ {Этотъ отзывъ о немъ написанъ мною вскорѣ послѣ его смерти, и я хотѣлъ бы, чтобы онъ былъ напечатанъ непремѣнно, по крайней мѣрѣ, послѣ моей смерти.}.
Я мотъ бы заговорить ранѣе, и при его жизни, и много разъ хотѣлъ это сдѣлать, но Н. А. не допускалъ меня привести въ исполненіе мое намѣреніе, говоря, что это можно сдѣлать когда-нибудь послѣ... тогда, когда его не будетъ. И въ этомъ случаѣ онъ думалъ такъ, какъ написалъ:
Что ты, сердце мое, расходилося?...
Постыдись! Ужъ про насъ не впервой
Снѣжнымъ комомъ прошла, прокатилася
Клевета по Руси, по родной.
Не тужи! Пусть растетъ, пусть катается,
Не тужи! Какъ умремъ,
Кто-нибудь и о насъ проболтается,
Добрымъ словцомъ...
Замѣчаніе мое о томъ, что я могу умереть прежде, Н. А. оставлялъ обыкновенно безъ отвѣта и оканчивалъ какою-нибудь добродушною шуткою. Въ памяти моей (могущей, впрочемъ, всегда быть провѣренной упоминаемыми выше книгами) осталось яснымъ, что расчеты съ участвующими въ "Современникѣ" постоянными и случайными сотрудниками, по распоряженіямъ какъ Н. А. Некрасова, такъ и И. И. Панаева, производились самымъ широкимъ образомъ,-- производились такъ широко и нерасчетливо, что для текущихъ и необходимыхъ расходовъ по изданію не разъ встрѣчались затрудненія, вынуждавшія прибѣгать къ займамъ.
Затрудненія отстранялись, иногда, только благодаря субсидіямъ, даваемымъ Некрасовымъ изъ его собственныхъ денегъ, полученныхъ имъ изъ источниковъ, постороннихъ журналу, и о которыхъ я скажу ниже.
При этомъ надо замѣтить, что Н. А. Некрасовъ и И. И. Панаевъ, въ денежномъ отношеніи, пользовались выгодами, доставляемыми журналомъ, весьма умѣренно, и иногда получали менѣе, чѣмъ тотъ или другой изъ постоянныхъ сотрудниковъ. Не говоря уже о послѣднихъ, нѣсколько литераторовъ, едва выступавшихъ на литературное поприще, кромѣ значительной полистной платы, получали ежемѣсячное содержаніе, что, по мнѣнію Н. А. и И. И. Панаева, было необходимо для того, чтобы поддержать начинающихъ и дать возможность развиться замѣченнымъ въ нихъ признакамъ таланта. Безъ всякаго соображенія съ финансовымъ состояніемъ журнала, многимъ деньги выдавались впередъ, въ счетъ будущихъ работъ, на неопредѣленное время. На замѣчанія мои, что деньги расходуются несвоевременно и ставятъ изданіе въ затрудненіе. Некрасовъ часто говорилъ, что, если денегъ у журнала не хватитъ, то для необходимыхъ потребностей изданія онъ дастъ свои собственныя. деньги, что неоднократно и дѣлалъ.
Приходившіе ко мнѣ за полученіемъ слѣдующихъ денегъ часто заявляли мнѣ, что отъ Некрасова уже прежде получена ими такая или другая сумма, тогда какъ я объ этомъ ничего не зналъ. Такія выдачи изъ своихъ денегъ Н. А. производилъ безпрестанно, но, несмотря на весьма частыя свиданія со много, забывалъ говорить о выданныхъ деньгахъ. Я просилъ его много разъ выдачи записывать, далъ ему для записыванія большую графленую книгу, а человѣкъ его {Человѣкъ этотъ имѣетъ домъ въ г. Павловскѣ. Онъ получалъ отъ Некрасова не малый пансіонъ и продолжаетъ получать его и послѣ смерти Н. А. Некрасова.} купилъ ему большой карандашъ, въ палецъ толщины и чуть ли не въ аршинъ длиною (карандашъ для черченія шаблоновъ), такъ какъ Н. А. увѣрялъ, что не записываетъ оттого, что не находитъ во-время карандаша, "зарывающагося" вѣчно подъ корректурными листами, газетами, рукописями и другими бумагами. По ничего не помотало: книга осталась совершенно чистою, и я насилу могъ добиваться, раза два или три въ годъ, чтобы онъ удѣлилъ часокъ на припоминаніе сдѣланныхъ имъ выдачъ. Припоминаніе происходило въ моемъ присутствіи: Н. А. бралъ, наконецъ, листокъ бумаги, и записывалъ (обыкновенно лежа) то, что могъ вспомнить. Разумѣется, при этомъ немало сдѣланныхъ выдачъ не было записано: онъ или дѣйствительно не припоминалъ ихъ, или не хотѣлъ вспоминать, и я имѣю основаніе думать, что не одна тысяча рублей осталась не записанною.
Много талантовъ Н. А. предугадалъ, и многимъ своевременнымъ пособіемъ въ трудное время далъ возможность развиваться. Имена такихъ лицъ извѣстны не мнѣ одному. Выдачи впередъ, постоянныя ежемѣсячныя содержанія многимъ лицамъ производились несмотря на то, что интересы издателей сильно страдали. Почти всякому обращавшемуся къ нимъ писателю деньги, выдавались впередъ. Некрасовъ, распоряжавшійся выдачами, съ согласія И. И. Панаева, никакъ не мотъ рѣшиться отказать, совсѣмъ, въ выдачѣ просившему. Одному деньги выдавались по случаю болѣзни; другому по случаю поѣздки за. границу; третьему -- по случаю выѣзда изъ Петербурга въ провинцію или пріѣзда изъ провинціи. На средства. "Современника" поддерживались семьи бывшихъ сотрудниковъ, воспитывались малолѣтніе братья умершаго сотрудника, и т. п.
Помню одинъ случай. Разъ, когда касса журнала была почти пуста, я пріѣхалъ къ Некрасову, поставилъ ему на видъ всѣ обстоятельства дѣла, и онъ убѣдился, что выдачъ впередъ, въ томъ году, рѣшительно невозможно дѣлать, потому что предстояли, по изданію, разныя необходимыя крупныя уплаты, а на приходъ могли поступить лишь ничтожныя суммы. "Не буду выдавать рѣшительно -- нечего дѣлать!" -- сказалъ онъ.-- Только что кончили мы нашъ разговоръ и пришли къ твердому рѣшенію, какъ явился одинъ изъ молодыхъ писателей и нашъ же должникъ, объявилъ Н. А., что онъ хочетъ ѣхать въ деревню, и просилъ у него денегъ впередъ. Подъ вліяніемъ только лишь оконченнаго разговора, Н. А. сказалъ: "Денегъ то у насъ нѣтъ... да вы, кажется, и нашъ должникъ"...-- Да,-- отвѣчалъ пришедшій,-- но здѣсь положительно ничего не моту дѣлать... А вотъ въ деревню... Тамъ на свободѣ... вы, конечно, понимаете это.... буду работать хорошо и пришлю вамъ работу".-- Некрасовъ молчалъ... потомъ, не глядя на меня, потянулся за бумагой и написалъ записочку о выдачѣ изъ конторы денегъ. Когда упоминаемый господинъ ушелъ, мы оба разсмѣялись. "Нельзя, другъ,-- говорилъ Н. А. шутя:-- что дѣлать! всякому нужны деньги". Подобныя слова онъ повторялъ неоднократно, отвѣчая на замѣчанія мои о чрезмѣрныхъ расходахъ, стѣсняющихъ дѣло.
Вообще, выдачи денегъ изъ кассы "Современника" дѣлались въ такихъ размѣрахъ, что у издателей ничего, къ концу года, не оставалось.-- послѣ смерти И. И. Панаева не осталось ни гроша. Если бы у Некрасова не было денегъ, независимо отъ журнала, то онъ, самъ, конечно, тоже былъ бы безъ гроша, когда дѣло продолжалось бы все такимъ же образомъ.
Резюмируя все, что сказано мною касательно денежныхъ отношеній къ литераторамъ "Современника", я скажу, что, по сохранившимся у меня книгамъ и роспискамъ, всякій сомнѣвающійся можетъ увидѣть, что такихъ лицъ, изъ помѣщавшихъ свои работы въ журналѣ, которыя не остались бы должными "Современнику", очень мало, я что общая сумма долговъ представляетъ крупную сумму.
А между тѣмъ, въ продолженіе изданія, несмотря на затруднительное, порою, положеніе кассы и на свои собственныя нужды, ни Некрасовъ, ни Панаевъ, никогда не напоминали о долгахъ должникамъ и не допускали того, чтобы контора дѣлала имъ либо прямыя или косвенныя напоминанія.
Вскорѣ, по прекращеніи журнала, лѣтъ за 12 до кончины Н. А., я уѣхалъ изъ Петербурга, и мои дѣловыя отношенія съ Некрасовымъ кончились; но дружескія его отношенія со мною и моими братьями не прекращались. Въ теченіе этихъ 12 лѣтъ, возвратившись разъ изъ-за границы, я ему разсказалъ, что распускаемыя клеветы проникли даже въ Вѣнскій Университетъ, и напомнилъ ему, что у меня хранятся всѣ документы, могущіе блестящимъ образомъ изобличить клеветниковъ. "Это хорошо,-- отвѣчалъ онъ:-- можетъ быть, когда-нибудь понадобится"... и не прибавилъ болѣе ни слова".
Въ черновомъ экземплярѣ воспоминаній Панаева здѣсь была обширная вставка, выясняющая денежныя отношенія между Некрасовымъ и, повидимому, болѣе другихъ повинномъ въ стремленіи набросить тѣнь на доброе имя редактора "Современника", Н. Успенскимъ.
Эту вставку мы приводимъ полностью.
"Былъ еще одинъ случай, объ которомъ я и до сихъ поръ не могу вспоминать равнодушно.
Къ Некрасову явился разъ одинъ молодой человѣкъ [обозначимъ имя его знакомъ (*)] безъ всякихъ средствъ и принесъ ему маленькія статейки. Онѣ были написаны интересно, и въ авторѣ Некрасовъ находилъ зародыши таланта. Такъ какъ молодой человѣкъ, какъ я уже упомянулъ, былъ безъ всякихъ средствъ, Н. А., распорядился о выдачѣ ему ежемѣсячно по 75 рублей, и, кромѣ того, объ уплатѣ за помѣщаемыя коротенькія статейки, сколько мнѣ помнится, тоже по 75 рублей съ листа. "Надо поддержать молодого человѣка; изъ него выйдетъ писатель".
Выдачи производились не короткое время. Имѣя въ виду, безспорно, благую цѣль издателей, расходъ этотъ я дѣлалъ охотно. Молодой человѣкъ часто приходилъ ко мнѣ за деньгами, и мнѣ очень пріятно было видѣть, какъ онъ становился на ноги. Разъ, тогда, когда уже за нимъ числилась значительная сумма, онъ, придя ко мнѣ, объявилъ, что рѣшилъ ѣхать за границу, и что Некрасовъ даетъ ему средства на это. О выдачѣ денегъ онъ принесъ отъ Н. А. записку. Деньги на путешествіе были выданы, и молодой человѣкъ уѣхалъ. Но мѣсяца черезъ два или три, вѣроятно, соскучившись за границей (иностранныхъ языковъ онъ не зналъ), написалъ, что желаетъ возвратиться въ Россію и просилъ о высылкѣ ему на возвращеніе денегъ. Это было лѣтомъ, и Н. А. случайно тогда пріѣхалъ на нѣсколько дней въ Петербургъ. Въ кассѣ денегъ было очень мало, и я потому сказалъ Некрасову, что Г. (*) дѣйствуетъ ужъ слишкомъ безцеремонно, и что денегъ, въ настоящее время, послать не изъ чего. Н. А. согласился со мною, но на этотъ предметъ далъ свои деньги и написалъ молодому человѣку письмо, которое, прочитавъ, я послалъ съ деньгами.
Въ письмѣ этомъ Некрасовъ говорилъ, что желаніе возвратиться пришло Г. (*), вѣроятно, потому, что онъ совѣстится расходовать "Современниковскія" деньги, вспоминая, что онъ уже и безъ того долженъ, что совѣститься не для чего, такъ какъ Г. (*) молодъ и успѣетъ разсчитаться съ нимъ работою. Пусть же онъ, Г. (*), продолжаетъ свое путешествіе, сколько это будетъ нужно, или для его здоровья или для его удовольствія, а о долгѣ своемъ броситъ безпокоиться.
Письмо было полно самой добродушной и деликатной веселости. самыхъ искреннихъ и ободряющихъ выраженій...
Черезъ нѣсколько времени Г. (*) вернулся, снова сталъ получать помѣсячныя деньги -- потомъ вдругъ прервалъ всякія сношенія съ "Современникомъ", разумѣется, не разсчитавшись съ нимъ и распустивъ про Некрасова самую возмутительную клевету касательно денежныхъ съ нимъ отношеній, основываясь на нелѣпѣйшемъ предположеніи о мнимыхъ выгодахъ, которыя Н. А. могъ извлечь отъ изданія имъ, Некрасовымъ, на свой собственный счетъ собранія статеекъ Г. (*), помѣщенныхъ въ "Современникѣ", отдѣльной книжкой тогда какъ сумма, которая могла бы выручиться отъ продажи экземпляровъ, не могла бы выручить и 1/4 должной Г--омъ (*) "Современнику" суммы. Н. А. такъ мало заботился объ изданіи, что напечатанные листы для книги лежали въ типографіи нѣсколько мѣсяцевъ, и лежали въ такомъ видѣ и тогда, когда Г. (*) сталъ распушить свою клевету.
Когда мнѣ передали о послѣдней, я не хотѣлъ вѣрить, но, убѣдившись, отправился къ Некрасову и разсказалъ ему объ этомъ. Н. А. не вознегодовалъ, какъ я имѣлъ право ожидать. "Ничего нѣтъ удивительнаго, сказалъ онъ, не первый разъ... Напрасно ты такъ волнуешься. Онъ еще вчера взялъ у меня деньги (сколько мнѣ помнится, 500 руб. сер.)". Я предлагалъ Н. А. тотчасъ же изобличить Г. (*)... У меня въ рукахъ, для этого, были всѣ средства. Я хотѣлъ вывѣсить на стѣнѣ конторы журнала, бывшей при книжномъ магазинѣ, счетъ Г. (".). На одной сторонѣ было бы указано число напечатанныхъ листовъ въ "Современникѣ", на другой всѣ сдѣланныя Г. (*) выдачи съ подлинными росписками его въ полученіи денегъ. Изъ счета было бы ясно видно, какъ поддерживался и какъ разсчитывался за работу Г. (*). Некрасовъ не согласился на мое предложеніе, несмотря на то, что я сильно настаивалъ: "Къ чему, говорилъ онъ:-- когда-нибудь узнаютъ, что все это вздоръ... Вотъ я его позову и вымою ему голову". Дѣйствительно, Некрасовъ позвалъ Г. (*) къ себѣ... но дѣло кончилось тѣмъ, что Некрасовъ его не похвалилъ".
Въ дальнѣйшемъ И. А. Панаевъ переходитъ къ вопросу объ источникахъ тѣхъ личныхъ средствъ, которыми располагалъ Некрасовъ, и которыя давали ему, какъ мы видѣли, возможность поддерживать "Современникъ" въ трудные моменты его существованія.
"Н. А. получалъ не малыя суммы отъ продажи своихъ сочиненій и игралъ въ карты, и одно время весьма счастливо. Хорошо ли играть въ карты?-- это уже другой вопросъ. Много почитаемыхъ и уважаемыхъ людей играютъ въ карты, и это не мѣшаетъ имъ быть почитаемыми и уважаемыми въ обществѣ. Клевета, не касается ихъ имени. По крайней мѣрѣ, деньги, выигранныя Некрасовымъ у людей, которымъ не много стоило и проиграть, были употребляемы уже гораздо лучше, чѣмъ деньги, выигранныя многими другими. На деньги Некрасова немало поддерживалось неимущихъ людей, много развилось талантовъ, много бѣдняковъ выходили изъ затруднительнаго положенія.
Не будемъ же строго укорять поэта за эту, свойственную многимъ натурамъ, и натурамъ недюжиннымъ, слабость, тѣмъ болѣе, что у Н. А. это было скорѣе средство для развлеченія или для отвлеченія отъ тягостныхъ и мрачныхъ думъ. Развилась эта слабость въ ту пору, когда онъ былъ боленъ, хандрилъ, собирался умирать, и натура его жаждала сильныхъ ощущеній, могущихъ отрывать его отъ обычно его грустныхъ мыслей...
Охоту Н. А. любилъ гораздо болѣе, чѣмъ карты, и лѣтомъ, въ деревнѣ, конечно, забывалъ о картахъ. Въ Петербургѣ же искусственная жизнь создала и искусственныя привычки.
Отчего клевета не обходила его? Не потому ли, что, выражая такъ хорошо и такъ горячо скорбь о разныхъ людскихъ бѣдствіяхъ, онъ жилъ, между тѣмъ, самъ жизнью достаточнаго человѣка, не испытывая матеріальныхъ лишеній?
Но тогда негодовать на насъ всѣхъ надо. Всѣ мы искренно скорбимъ о людскихъ бѣдствіяхъ, а живемъ, между тѣмъ, такъ, какъ живутъ люди съ достаткомъ. Неужели слѣдуетъ объяснять негодованіе нижеслѣдующимъ мотивомъ: "онъ имѣлъ громадный талантъ, и, кромѣ этого, во вторую половину жизни, деньги. Какъ, и то и другое?"... Многіе, къ сожалѣнію, не могутъ переносить этого. Имъ какъ будто обидно,-- точно талантъ или деньги отняты у нихъ... и они, многіе, негодуютъ на такое совмѣщеніе благъ. Почему негодуютъ -- не хочется понять. Скорѣе бы радоваться, вспомнивъ о томъ, какъ неприглядны были ранніе дни жизни поэта. Онъ испытывалъ немало бѣдствій, и крайнюю бѣдность и совершенную изолированность въ тѣ самые годы, когда люди начинаютъ развиваться и нуждаются въ нравственной и матеріальной помощи... А затѣмъ сколько лѣтъ трудовой, можно сказать -- труженической жизни"...
Трогательно заключительное сужденіе И. А. Панаева о Некрасовѣ: "Въ заключеніе, всѣмъ, интересующимся личностью Некрасова, я считаю обязанностью сказать: бросьте свои сомнѣнія; перестаньте слушать разныя небылицы и клеветы, и вѣрьте, что вашъ поэтъ былъ тѣмъ, чѣмъ рисуетъ ваше воображеніе, и что подсказываетъ вамъ о немъ сердце. Тѣ именно чувства, которыя онъ возбуждалъ или пробуждалъ въ немъ своими стихами, онъ ощущалъ самъ, ощущалъ, несомнѣнно, въ тѣ минуты, когда эти чувства передавалъ бумагѣ. Это былъ поэтъ искренній, человѣкъ простодушный, добрый, и,-- что встрѣчается весьма рѣдко,-- человѣкъ, не заботящійся о завтрашнемъ днѣ, когда сегодня надо помочь другому".
Мы далеки отъ мысли утверждать, что взглядъ И. А. Панаева на общія свойства личности Некрасова безошибочно вѣренъ. И. А. Панаевъ принадлежалъ къ числу очень близкихъ покойному поэту людей, а потому онъ легко и незамѣтно для самого себя могъ погрѣшить противъ требованій строгаго безпристрастія. Иное дѣло его сужденія о журнальной дѣятельности Н. А. Некрасова. Здѣсь И. А. Панаевъ находился въ области хорошо извѣстныхъ ему фактовъ, и каждое его слово имѣетъ несомнѣнное значеніе. Картина, рисуемая Панаевымъ, до мелочей соотвѣтствуетъ той, которая возникаетъ въ нашемъ представленіи по прочтеніи письма Некрасова къ Плетневу. Оба использованные нами источника указываютъ на удивительно безкорыстное отношеніе Некрасова къ журналу, ради котораго ему было не жаль ни времени, ни даже личныхъ средствъ, на его искреннюю пріязнь къ сотрудникамъ "Современника", наконецъ, на его глубокую вѣру въ правоту и чистоту своего образа дѣйствій въ дѣлахъ редакціонно-издательскихъ, которыя позволяли ему настаивать на третейскомъ судѣ съ Плетневымъ, въ случаѣ несогласія этого послѣдняго на его предложеніе, которыя заставляли его пренебрегать распускаемыми на его счетъ кілеветами, вмѣсто того, чтобы опровергнуть ихъ съ фактами въ рукахъ, какъ этого хотѣлось Панаеву.
Характерно, что и Чернышевскій, воспоминанія котораго о Некрасовѣ недавно напечатаны въ "Современномъ Мірѣ" (1911 г., No 9), въ подобномъ же свѣтѣ изображаетъ его, какъ редактора-издателя журнала. "Самъ я,-- говорилъ Некрасовъ Чернышевскому въ первое же свиданіе съ нимъ,-- не въ тягость кассѣ журнала... Не скажу вамъ, что вовсе не беру никакой доли черезъ его доходовъ, въ вознагражденіе себѣ за редакціонный трудъ. Но думаю, что это меньше, чѣмъ тѣ деньги, которыя расходую на журнальныя надобности изъ моихъ собственныхъ денегъ".
Вскорѣ послѣ этого Чернышевскій, сдѣлавшись близкимъ сотрудникомъ журнала, лично ознакомился съ его денежными дѣлами и имѣлъ возможность убѣдиться, что Некрасовъ говорилъ ему "само собой разумѣется, чистѣйшую правду безъ всякой утрировки". Надо замѣтить, что приведенный разговоръ происходилъ осенью 1853 г., когда матеріальное благосостояніе поэта далеко не было столь прочнымъ, какъ въ періодъ завѣдыванія конторой "Современника" И. А. Панаева. Прямота, прямодушіе и несомнѣнное безкорыстіе, проявленныя Некрасовымъ при началѣ его сношеній съ Чернышевскимъ, произвели на этого послѣдняго глубокое впечатлѣніе и опредѣлили разъ навсегда ихъ личныя отношенія въ духѣ взаимнаго уваженія и благожелательства. И въ послѣдующіе годы Чернышевскій не имѣлъ случая сомнѣваться въ упомянутыхъ качествахъ редактора "Современника". "Во все продолженіе моихъ дѣловыхъ отношеній къ Некрасову, пишетъ Чернышевскій, не было ни одного денежнаго вопроса между нами, въ которомъ, онъ не согласился бы принять мое рѣшеніе". Только однажды между ними возникъ продолжительный денежный споръ. Хотя Чернышевскій и "считалъ себя неправымъ въ своемъ требованіи", но продолжалъ упорно стоять на своемъ и "не принималъ никакихъ резоновъ". И что же? Некрасовъ, разсказываетъ Чернышевскій, "скрѣпя сердце, пожертвовалъ мнѣ интересами -- не своими: свои онъ съ перваго слова отдалъ на мой произволъ,-- но интересами посторонняго спору, беззащитнаго, при покинутости Некрасовымъ, безпомощнаго и безотвѣтпаго Панаева".
Не лишнее оговорить, что Чернышевскій въ данномъ случаѣ шелъ на сознательно несправедливыя требованія не ради какихъ-либо личныхъ выгодъ, а исключительно, изъ "желанія успокоить болѣзненную мнительность Добролюбова", бывшаго тогда за границей.
Было бы, однако, ошибочно на основаніи этого эпизода предполагать, что Некрасовъ былъ недостаточно внимателенъ къ Добролюбову. Наоборотъ, съ самаго начала ихъ знакомства поэтъ обнаруживалъ трогательную, чисто отеческую заботливость о немъ. Побывавъ, однажды, на квартирѣ Добролюбова и найдя ее сырой, Некрасовъ разразился упреками по адресу Чернышевскаго, почему онъ не предупредилъ его объ этомъ заранѣе, и тотчасъ отрядилъ своего брата Федора Алексѣевича и камердинера Василія искать но городу подходящее для Добролюбова помѣщеніе. Когда поиски эти кончились неудачей, то Некрасовъ, жившій на одной квартирѣ съ Панаевымъ, предоставилъ Добролюбову двѣ комнаты, прилегавшія къ его квартирѣ и стоявшія до того времени пустыми. Здѣсь Добролюбовъ устроился очень уютно, тѣмъ болѣе, что, обѣдая вмѣстѣ съ Панаевымъ и Некрасовымъ, онъ былъ избавленъ отъ мелочныхъ заботь о столѣ. Не менѣе ярко проявилось доброе отношеніе Некрасова къ Добролюбову во время болѣзни этого послѣдняго. Въ подтвержденіе приведемъ отрывокъ изъ письма Некрасова къ Добролюбову отъ 18 іюля 1860 года, въ которомъ онъ опять-таки показалъ себя на рѣдкость безкорыстнымъ человѣкомъ...Теперь",-- пишетъ Некрасовъ,-- "о дѣлѣ, которое васъ особенно устрашаетъ, о деньгахъ. Я если-бъ васъ меньше зналъ, то мотъ бы даже разсердиться. За кого же вы насъ принимаете: я уже самъ не разъ говорилъ, что ваше вступленіе въ "Современникъ" принесло ему столько пользы (доказанной цифрою подписчиковъ въ послѣдніе годы), что намъ трудно и сосчитаться, и, во всякомъ случаѣ, мы у васъ въ долгу, а не вы у насъ. Счеты пойдутъ тогда, когда почему-нибудь наши дѣла упадутъ: тогда, конечно, вы будете получать меньше, хоть работать и больше. Какія же иныя могутъ быть между нами условія и отношенія? Итакъ, единственная мѣра въ настоящемъ случаѣ возможность, а я уже вамъ сказалъ, что вы можете въ нынѣшнемъ году получить до 6 т. р. Что до необходимаго, то и говорить нечего -- да, наконецъ, чтобы успокоить васъ но этой части, скажу вамъ, что въ нынѣшнемъ году я выигралъ до 60 тысячъ, изъ коихъ наличными 35 и на заемныя письма 25. Изъ наличныхъ у меня до 25 т. въ рукахъ сію минуту. Куда вамъ прислать денегъ и кому здѣсь дать. Пишите? Ну! надоѣла эта матерія!.." (см. "Современный Міръ" 1911 г., No 11). Добролюбовъ, въ свою очередь, платилъ Некрасову нѣжнѣйшимъ расположеніемъ. Вотъ нѣсколько строкъ изъ письма его къ Чернышевскому: письмо его (Некрасова къ Добролюбову) недоброе (увѣдомляло о болѣзни съ предчувствіемъ смерти)... Не дай Богъ никому получать такія записочки за границей отъ близкихъ людей. Успокаиваетъ меня только то, что Вы ничего не говорите объ его болѣзни. Но. пожалуйста, напишите мнѣ въ Одессу, что онъ и какъ. Вѣдь, кромѣ Васъ да его, у меня нѣтъ теперь въ Петербургѣ никого. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ даже ближе ко мнѣ" (ст. М. А. Антоновича о Некрасовѣ. "Журналъ для всѣхъ" 1903 г., No 2).
Таковы были отношенія Н. А. съ крупнѣйшими представителями редакціоннаго кружка "Современника" 60-хъ гг. Нравственная высота духовнаго облика, какъ Добролюбова, такъ, въ особенности, Чернышевскаго -- общеизвѣстна. Поэтому самый фактъ ихъ интимной дружбы съ Некрасовымъ не можетъ не свидѣтельствовать въ его пользу. Окончательный приговоръ надъ личностью Некрасова, какъ было указано выше,-- дѣло будущаго, но уже въ настоящее время имѣются серьезныя основанія думать, что этотъ приговоръ будетъ благопріятнымъ для Некрасова. Образъ дѣйствій Некрасова, какъ редактора-издателя "Современника", его отношеніе къ сотрудникамъ, вообще его роль въ редакціонной семьѣ журнала таковы, что за нихъ должны проститься многія "вины" поэта. Въ которыхъ онъ такъ горько каялся въ своихъ вдохновенныхъ стихахъ.
"Современникъ", кн. VII , 1913