ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ

переводъ съ англійскаго А. Б. МИХАЙЛОВА

С.-ПЕТЕРБУРГЪ, 1914

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I.

Оставалось полчаса до захода октябрьскаго солнца, когда Фавстулъ вышелъ изъ бань Деція на Авентинскомъ холмѣ и тихонько поплелся домой.

Онъ шелъ по двумъ причинамъ: прежде всего, надо, однако, сказать, что онъ не былъ человѣкомъ, который сталъ бы утруждать себя подыскиваніемъ причинъ для своихъ дѣйствій. Этого онъ не дѣлалъ никогда и по отношенію къ другимъ. Главная же причина въ томъ, что онъ страшно боялся растолстѣть. Онъ помнилъ, какъ располнѣлъ его отецъ и притомъ почти вдругъ, почти въ томъ же самомъ возрастѣ, въ которомъ былъ теперь и онъ. А Фавстулъ-отецъ такъ славился своей особенно стройной, граціозной и аристократической фигурой. Когда же онъ началъ полнѣть, вся его благородная внѣшность не могла, конечно, не пострадать сильнѣйшимъ образомъ.

И въ настоящую минуту Фавстулъ -- онъ сознавалъ это къ своему неудовольствію,--нельзя сказать, чтобы былъ худъ. Впрочемъ, онъ былъ твердо убѣжденъ, что едва ли у кого изъ его современниковъ окажется столь изящная внѣшность. По его мнѣнію, не стоило быть аристократомъ, если, человѣкъ не располагалъ аристократической внѣшностью. Былъ смыслъ, конечно, вести свое происхожденіе отъ того пастуха, который взялъ на свое попеченіе Ромула, и его сестра Сабина гордилась этимъ больше, чѣмъ значительнымъ состояніемъ, оставленнымъ ей мужемъ. Но самъ Фавстулъ мало придавалъ значенія разнымъ родословнымъ. Онъ довольствовался тѣмъ тонкимъ ароматомъ, который даетъ человѣку высокое рожденіе и наличность котораго люди иногда принуждены бываютъ признать.

"Когда человѣкъ походитъ по внѣшности на плебея, то онъ можетъ, дѣйствительно, оказаться плебеемъ", думалъ онъ.

Кромѣ того, Фавстулъ терпѣть не могъ перспективы потолстѣть, ибо мысль о томъ, что онъ вступилъ уже въ средній возрастъ, заставляла его съеживаться съ отвращеніемъ. Стать человѣкомъ средняго возраста для него было еще хуже, чѣмъ стать плебеемъ, хотя это, къ сожалѣнію, было совершенно неизбѣжно. Всякій, конечно, борется сильнѣе противъ того, что неизбѣжно, чѣмъ противъ того, чего еще можно какъ-нибудь избѣжать.

"Для глупаго человѣка, который позволяетъ себѣ толстѣть, уже и тридцать пять лѣтъ -- средній возрастъ", говорилъ себѣ Фавстулъ.

Онъ постоялъ нѣсколько минутъ на лѣстницѣ бань и разсѣянно глядѣлъ вдоль улицы по направленію къ тому мѣсту, гдѣ находилась христіанская церковь св. Приски.

"Но кто умѣетъ сохранить свою фигуру и въ тридцать лѣтъ такой же, какой она была въ двадцать пять..."

Фраза осталась безъ заключенія. Заключенія выводятъ только скучные люди, а Фавстулъ былъ глубоко убѣжденъ, что онъ не принадлежитъ къ ихъ числу.

Это была его давнишняя привычка говорить съ собой намеками, особенно бесѣдуя о какихъ-нибудь интимныхъ обстоятельствахъ, въ родѣ того, что ему скоро стукнетъ тридцать пять лѣтъ. Мѣсяцевъ одиннадцать тому назадъ это его еще не терзало, но теперь, когда черезъ недѣлю-двѣ ему будетъ уже тридцать шесть, онъ частенько возвращался къ этому обстоятельству.

Вторая причина, почему онъ любилъ ходить, заключалась въ томъ, что Фавстулъ любилъ посплетничать. А только гуляя пѣшкомъ. можно было услышать даже самыя мелкія новости, которыя инымъ способомъ невозможно узнать. И Фавстулъ любилъ оглядываться вокругъ себя: у него былъ замѣчательно наблюдательный глазъ, который давалъ ему больше матеріала для разговора, чѣмъ какой бы то ни было разсказъ. Улица для него никогда не была безплоднымъ полемъ наблюденій, но, наоборотъ, всегда чѣмъ-нибудь привлекала его безпечное, изощренное вниманіе.

Фавстулъ отличался въ высшей степени добродушнымъ нравомъ, какъ это обыкновенно бываетъ съ людьми, которые всегда укрываются за спиною другихъ. Онъ зналъ, что по дорогѣ домой онъ непремѣнно услышитъ или увидитъ что-нибудь такое, о чемъ интересно будетъ поговорить съ бѣдной Акціей. У него былъ даръ сдѣлать изъ пустяковъ цѣлую смѣшную исторію.

"Бѣдная Акція!-- подумалъ онъ, спускаясь съ лѣстницы.-- Какая, должно быть, обуза это имѣть ребятъ! Я помню, когда я былъ мальчикомъ, мой отецъ такъ любилъ распространяться объ обязанностяхъ, которыя налагаетъ высокое рожденіе, о необходимости совершить что-нибудь въ мірѣ (особенно въ эти гнусныя времена, когда пошли новыя идеи), что я хотѣлъ быть дѣвочкой на мѣстѣ Сабины. Съ дѣвочекъ такъ мало спрашиваютъ. А изъ Сабины вышелъ бы великолѣпный солдатъ.. Помню я и свое дѣтство, помню, какъ мало я былъ расположенъ ссориться съ этими старыми дѣвами богинями судьбы. Акція любитъ ходить повсюду и за все браться. Если кто-нибудь у нея отлучается на мѣсяцъ, на два -- убылое мѣсто пополняется тотчасъ же. И это при возрастѣ Акціи! Мнѣ кажется, Акція была не въ духѣ, когда я разстался съ ней. Поэтому-то собственно я и поспѣшилъ отъ нея. Мнѣ не хотѣлось, чтобы она замѣтила. что это не укрылось отъ меня. Непремѣнно надобно поймать какую-нибудь новость, что развеселитъ ее. Извѣстіе о побѣдѣ Констанція и о смерти Константина взволнуетъ ее страшно, она любитъ слушать объ императорахъ. Какая досада за нее, что дворъ теперь не живетъ въ Римѣ!"

Тѣмъ не менѣе Фавстулъ не очень-то спѣшилъ домой съ этими новостями. Ему еще на многое нужно было взглянуть по дорогѣ. Было 19-го октября, и по дорогѣ то и дѣло попадались группы солдатъ и простыхъ гражданъ, шедшихъ къ довольно запущенной лавровой рощицѣ, гдѣ до сихъ поръ народъ справлялъ армилустріумъ. Пусть императоръ исповѣдуетъ себѣ христіанскую вѣру и косится на языческія торжества: Римъ еще не сдѣлался христіанскимъ, и народъ хочетъ танцевать на своихъ празднествахъ, какую бы религію ни предпочиталъ дворъ. Поэтому въ народѣ нашлось немало празднаго народа, который готовъ былъ итти къ мѣсту погребенія царя Тація и въ честь его протанцевать свои воинственные танцы.

Фавстулу пришло было въ голову пойти за ними, но скоро онъ передумалъ и потихоньку пошелъ дальше. Онъ обратилъ вниманіе на старый домъ, въ которомъ около ста тридцати лѣтъ тому назадъ жилъ драматическій писатель Ливій Андроникъ, и слегка полюбопытствовалъ насчетъ другого дома, въ которомъ, говорятъ, жилъ одинъ поэтъ изъ Галліи, пріятель Овидія.

Простая хижина въ маленькомъ виноградникѣ служила, по свѣдѣніямъ Фавстула, жилищемъ третьему поэту Эннію, который писалъ свои стихи для единственнаго своего слушателя -- своего раба.

На вершинѣ холма, откуда начинался Clivuis Publicus, онъ на нѣсколько минутъ остановился, чтобы полюбоваться видомъ мавзолея императора Адріана, виднѣвшагося въ желтоватой дали. Онъ воображалъ себѣ Кая Гракха и Марка Флакка, которые, спасаясь отъ нависшей надъ ними смерти бѣжали къ алтарю близлежащаго храма Діаны.

Потомъ онъ не спѣша пошелъ по дорогѣ внизъ: спѣшить было не въ его правилахъ.

Его собственный домъ стоялъ какъ разъ у Палатинскаго холма. Недалеко отъ наго находился храмъ Ромула. Подходя къ нему, онъ видѣлъ. какгь какая-то женщина, фигура которой показалась ему знакомой; онъ не могъ разсмотрѣть ея лица, ибо она шла къ нему задомъ,-- быстро шла къ храму, прижимая къ груди ребенка. Ребенокъ, очевидно, былъ нездоровъ, и матъ несла его въ храмъ для того, чтобы онъ приложился къ бронзовой волчицѣ и, такимъ образомъ, получилъ исцѣленіе.

Онъ снисходительно улыбнулся, думая, что въ концѣ концовъ прикладываніе къ волчицѣ принесетъ ребенку такую же пользу, какъ и докторъ, только это будетъ стоить гораздо дешевле.

Не разъ посмѣивался онъ и надъ тѣмъ, съ какимъ благоговѣйнымъ чувствомъ его сестра Сабина вѣрила въ то, что ихъ домъ стоялъ какъ разъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ была изгородь ихъ предка-пастуха Фавстула. Самъ онъ отлично зналъ, что это мѣсто было подарено Фавстулу Нерономъ, у котораго были такіе же идиллическіе вкусы, и что ихъ предку посчастливилось снискать себѣ расположеніе императора за нѣсколько мѣсяцевъ до его смерти, такъ что ему удалось удержать за собой и расположеніе и подаренный домъ.

Фавотулъ вернулся домой, никѣмъ не замѣченный. У дверей не было ни одного раба, но онъ не обратилъ на это никакого вниманія. Фавстулъ не гнался за тѣмъ, чтобы ему оказывали почтеніе, и любилъ уходить и возвращаться безъ всякаго парада. Иногда онъ нарочно скрывался изъ дому незамѣтно и бродилъ одиноко по городу въ то время, когда его домочадцы думали, что онъ дома. Ему нравилось дѣйствовать инкогнито, отчего эти маленькія прогулки превращались въ разнаго рода приключенія.

-- Ты всегда столько увидишь!-- съ удивленіемъ говорила ему Акція, когда бывала въ хорошемъ настроеніи духа.

-- Это потому, что за мной не тянется цѣлый хвостъ рабовъ и приживальщиковъ для того, чтобы всѣ знали, кто идетъ,-- обыкновенно отвѣчалъ онъ, чрезвычайно довольный и ея похвалой, и самимъ собой.

Конечно, такія уединенныя прогулки не всегда соотвѣтствовали достоинству патриція, и Фавстулъ разсказывалъ Акціи не о всемъ, что видѣлъ, и не распространялся при ней о разныхъ закоулкахъ города, куда попадалъ иной разъ во время этихъ прогулокъ.

Онъ прошелъ черезъ переднія ворота, по бокамъ которыхъ стояло двѣ целлы: одна для привратника на цѣпи, другая для цѣпной собаки. Цѣпи лежали возлѣ целлъ, но Фавстулъ не держалъ цѣпной собаки и не обращалъ вниманія, что целла привратника была пуста: онъ лежалъ около нея и былъ прикованъ къ ней только цѣпями сна.

Солнце уже сѣло, и розовый отблескъ наполнялъ весъ атріумъ такимъ сіяніемъ, что Фавстулъ невольно остановился на мгновеніе и залюбовался. У него было много вкуса, и онъ не любилъ пропускать удовольствія, которыя представлялись ему. Не пропускать наслажденій -- въ этомъ была его жизненная философія.

"А сколько есть наслажденій, которыя ровно ничего не стоятъ,-- разсуждалъ онъ самъ съ собой.-- Ни денегъ, ни здоровья, ни труда. Тѣ удовольствія, которыми я наслаждаюсь, могли бы имѣть и другіе, однако я сумѣлъ приберечь ихъ для одного себя".

По срединѣ атріума былъ небольшой фонтанъ. Вода падала въ резервуаръ съ мягкимъ журчаніемъ. Фонтанъ билъ не высоко и выбрасывалъ воду какъ-то нехотя, лѣниво, не шумя и не брызгая.

Небольшія статуи боговъ, разставленныя на низенькихъ столбикахъ, были древняго происхожденія, но незначительныхъ размѣровъ и довольно посредственной работы. Конечно, ихъ здѣсь разставилъ не Фавстулъ: они, вѣроятно, были ровесниками самому дому, который былъ построенъ фаворитомъ Нерона черезъ годъ послѣ знаменитаго пожара Рима.

Фавстулъ беззаботно взглянулъ на нихъ критическимъ окомъ, безъ всякой, впрочемъ, примѣси религіознаго чувства.

"Они очень малы,-- подумалъ онъ.-- Въ этомъ розовомъ полусвѣтѣ они похожи на игрушки. Изображенія боговъ, во всякомъ случаѣ, должны были бы имѣть героическій видъ и соотвѣтствующій размѣръ. А то въ этомъ, напримѣръ, крошечномъ Юпитерѣ нѣтъ ничего величественнаго. Маленькое изображеніе божества въ какой-нибудь задней, интимной комнатѣ -- еще ничего. Но дюжина ихъ, ростомъ не больше обезьяны, въ атріумѣ такихъ размѣровъ. Я бы давно велѣлъ ихъ связать въ одинъ узелъ и убрать, но Сабина считаетъ это грѣхомъ, а досужіе языки станутъ говорить, что я сдѣлался христіаниномъ. Можно было бы ограничиться большой хорошей копіей Волчицы, и я могъ бы ее достать у одного скульптора въ Субуррѣ. А, Флавія! Видно, не съ кѣмъ играть?"

Изъ-за одной колонны выглядывала маленькая дѣвочка лѣтъ пяти, шаловливо засунувъ въ ротъ палецъ маленькой ручки, а другимъ медленно проводя впередъ и назадъ по основанію колонны. Она была такъ похожа на Фавстула, что сразу можно было сказать, что это его дочь, хотя она была смугла, какъ Акція, а Фавстулъ отличался бѣлизной лица, оттѣненнаго темно-сѣрыми глазами и волосами цвѣта темной бронзы.

-- А, Флавія! Теперь ты ужъ скоро перестанешь быть маленькой любимицей,-- замѣтилъ онъ, внушительно покачивая головой.-- Твоя мать теперь поглощена будущимъ новорожденнымъ. Почему не ты послѣдняя? Почему это твоя мать начала опять послѣ такого промежутка?

Флавія продолжала гладить колонну и смотрѣть на него, по разговоръ этотъ, видимо, не представлялъ для нея никакого интереса.

-- Гдѣ Тацій?

Дѣвочка вынула палецъ изо рта и показала на внутренніе покои.

Солнечный свѣтъ уже померкъ, и быстро надвигавшійся полумракъ уже заполнилъ томными тѣнями пространство между колоннами, за которыми были расположены покой огромнаго дома. Чувствовалось что-то зимнее въ этихъ быстро надвинувшихся прохладныхъ сумеркахъ.

"Надо зажечь свѣтильники", подумалъ Фавстулъ.

Онъ не любилъ полусвѣтъ, предпочитая яркій свѣтъ и тепло.

Изъ полумрака поспѣшно вышла женщина и спросила:

-- Фавстулъ, гдѣ ты былъ до сего времени?

Какъ и братъ, она была высокаго роста, но на годъ или два старше его. Полнота не угрожала ей: когда она состарится, она станетъ худой и костлявой. Она носила, старомодное одѣяніе, отчего казалась старше, чѣмъ на самомъ дѣлѣ была, тогда какъ Фавстулъ одѣвался, какъ подобаетъ настоящему молодому щеголю.

-- Гдѣ ты былъ? Мы всюду тебя искали.

-- Въ сущности, нигдѣ. Если бы вы послали за мной къ банямъ Деція, то вы нашли ты меня тамъ.

-- Мы посылали къ банямъ Діоклетіана.

-- Я былъ тамъ вчера. Но что случилось? Что-нибудь съ Акціей? Явился уже на свѣтъ соперникъ Флавіи, или только еще собирается? Надѣюсь, Акція не очень страдаетъ? Ничего страшнаго, не правда ли?

Было слишкомъ темно, и ему нельзя было разглядѣть выраженіе лица Сабины, но онъ чувствовалъ, что она настроена въ высшей степени серьезно.

Она сдѣлала легкое движеніе, желая взять Флавію за руку, но дѣвочка вырвалась и убѣжала. Она не боялась сестры своего отца. Онъ дразнилъ ее, но она любила его, ибо онъ былъ мужчина, Сабина же была женщиной и притомъ, но соображенію дѣвочки, довольно старой.

-- Акція не чувствуетъ теперь страха,-- отвѣчала Сабина серьезно, съ оттѣнкомъ грусти въ голосѣ.-- Но она очень страдала. Ребенокъ родился часа два тому назадъ.

-- Ага! Новый Тацій, или новая Флавія?

-- Фавстулъ, послушай! Неужели ты не видишь, что я подготавливала тебя къ дурнымъ вѣстямъ. Страданія Акціи кончились. Еслибъ мы могли найти тебя, ты еще могъ бы съ ней проститься. Но она даже не знала, что тебя нѣтъ дома.

Фавстулъ въ душѣ былъ очень радъ, что его не нашли. Онъ весь съежился отъ болѣзненнаго чувства, которому не могъ сопротивляться его мягкій, чувствительный темпераментъ. Ему не хотѣлось сознаться себѣ, что Акція умерла. Его одинствоинымъ желаніемъ теперь было уйти опять изъ дому и очутиться гдѣ-нибудь на улицѣ, гдѣ вокругъ него толпились бы люди. Онъ былъ благодаренъ рабамъ, которые вошли съ зажженными свѣтильниками и повѣсили ихъ между колоннами. Въ знакъ траура Сабина, очевидно, запретила освѣщать домъ, и это раздражало его. Впрочемъ, его сестра была здѣсь только въ гостяхъ и притомъ была настолько благовоспитана, что не позволила себѣ распоряжаться въ его домѣ. Она даже не настаивала, чтобы онъ пошелъ проститься съ умершей женой, предоставляя ему самому сдѣлать это. и была скорѣе удивлена, чѣмъ раздосадована, когда онъ вдругъ повернулся и пошелъ въ свой богато разукрашенный покой.

II.

Сабина была женщиной стараго покроя, которой слѣдовало бы жить во времена республики. Ея чувства и предразсудки были почти чужды временамъ поздней имперіи. Она была закоренѣлая язычница по чувству консерватизма и крѣпко не любила христіанъ. Больше всего не любила она ихъ съ тѣхъ поръ, какъ, благодаря обращенію въ христіанство императора Константина, въ ея судьбѣ произошелъ переломъ и положеніе ея круто измѣнилось. Обращеніе покойнаго императора и его попытки уничтожить культъ боговъ только заставили ее еще крѣпче держаться за старыя, привычныя божества.

Ея понятіе о жизни и въ особенности о жизни знатныхъ людей вытекало изъ опредѣленныхъ простыхъ требованій долга и общественной дѣятельности. Развлеченія и распутство она презирала, къ увеселеніямъ относилась подозрительно.

Какъ настоящая сестра, она питала большую привязанность къ брату, но эта привязанность отличалась скорѣе глубиной, чѣмъ теплотой и въ значительной степени объяснялась тѣмъ, что онъ былъ главою ихъ древняго рода. Личная любовь къ нему у нея едва ли могла быть: всѣ наиболѣе характерныя его свойства не нравились ей, и она относилась къ нимъ съ молчаливымъ неодобреніемъ.

-- Сабина недолюбливаетъ меня,-- увѣрялъ онъ свою жену, которая ревновала его ко всѣмъ, кто относился къ нему съ любовью.-- Она видитъ во мнѣ только сына ея отца.

-- Но этотъ сынъ ты и есть,-- возразила Акція.

-- Ну, нѣтъ. Она считаетъ своей обязанностью относиться съ почтеніемъ къ Фавстулу только потому, что онъ глава всѣхъ Фавстуловъ, потомковъ этого неповоротливаго пастуха. Я вѣдь не таковъ, Акція?

-- Зато она такова. Ни за что я бы не согласилась стать римской матроной только дли того, чтобы быть похожей на какую-то статую.

-- Но ты нисколько и ни похожа на него. Вѣдь ты не ходишь вотъ такъ.

Акція громко засмѣялась и впала въ веселое настроеніе духа при видѣ того, какъ онъ изображалъ величавую походку своей сестры.

-- Какъ будто подъ ней не ноги, а пьедесталъ,-- пояснила она, хлопая своими пухлыми руками.

Сабина отлично знала, что золовка не очень-то долюбливаетъ ее, но это мало ее безпокоило: она такъ легко могла обходиться безъ всякой любви со стороны этой избалованной женщины.

Но ей пришлось испытать тяжелое чувство, когда около молодой женщины (несмотря на свои тридцать лѣтъ, Акція была похожа на дѣвушку), почувствовавшей уже холодное приближеніе смерти, оказалась, вмѣсто веселаго, беззаботнаго и легкомысленнаго супруга, котораго она, впрочемъ, по-своему любила, она, эта невѣстка, которую та такъ боялась.

Акція не разъ, пускалась во флиртъ, о чемъ Фавстулъ зналъ очень хорошо. Но онъ нисколько не сердился на нее за это и только не хотѣлъ знать, были ли серьезны эти увлеченія. Знала о нихъ и Сабина. Слухи доходили даже до ея виллы среди холмовъ Олибанума, и такая огласка сильно ее раздражала. Тѣмъ не менѣе она понимала, какъ и самъ Фавстулъ, что если пустая, ищущая удовольствій и чувственная женщина и увлекалась кѣмъ-нибудь искренно, то виною этому былъ ея лѣнивый, эгоистичный, въ высшей степени беззаботный супругъ.

Если бъ Фавстулъ крѣпко побилъ ее за это, а потомъ осушилъ ея слезы поцѣлуемъ, Акція, навѣрно, любила бы его еще болѣе. Съ своей стороны, и Сабина одобрила бы это, находя, что иногда бываетъ полезно дать женѣ острастку, независимо отъ того, будетъ ли она послѣ этого больше или меньше любить своего мужа. Но для Фавстула такого рода нравоученія были уже слишкомъ архаичны. Кромѣ того, онъ терпѣть не могъ слезъ, всякихъ сценъ и примиреній. Да и не совсѣмъ похвальное поведеніе его жены не особенно безпокоило его, пока оно не мѣшало ему самому дѣйствовать, какъ онъ хотѣлъ.

Гораздо больше хлопотъ надѣлала ему Акція своей смертью, чѣмъ своими прихотями и нескромнымъ образомъ жизни, который она всегда вела. По своему положенію, Фавстулы были не очень богаты, а между тѣмъ ея столъ былъ всегда заваленъ чудовищными счетами. Впрочемъ, тутъ было немало счетовъ и на его имя, и кредиторы были для нихъ общими врагами. Впрочемъ, у него не было глубокой непріязни и къ кредиторамъ; когда берешь въ долгъ съ твердымъ намѣреніемъ не заплатить по счетамъ, то надоѣдливость кредиторовъ едва-ли можетъ вызывать особенную злобу.

Фавстулъ огорчился кончиной Акціи больше на нее самое, чѣмъ на себя. Конечно, ей хотѣлось жить, и такъ какъ эта пустая, лишенная содержанія жизнь доставляла ей удовольствіе, то ему было жаль, что она лишилась ея.

Бѣдная Акція! Гдѣ-то она теперь? Въ Елисейскихъ поляхъ? Онъ улыбнулся, когда эта избитая фраза пришла ему на умъ: ему не вѣрилось въ существованіе этихъ Елисейскихъ полей. Впрочемъ, ему не вѣрилось ни во что: ни въ боговъ, ни въ людей, ни даже въ себя самого. Онъ не хуже половины боговъ, а большая часть людей, которыхъ онъ зналъ, была не хуже его.

"Елисейскія поля! Вообразить только, что Акція въ Елисейскихъ поляхъ! Плохо бы ей пришлось тамъ! Конечно, въ дѣйствительности-то она теперь нигдѣ..."

Но эта мысль показалась ему страшной: вѣдь это значило, что она теперь тамъ, откуда появилась тридцать лѣтъ тому назадъ.

Во всякомъ случаѣ, она уже болѣе не страдаетъ, да Акція никогда и не могла страдать долго. Она не чувствуетъ теперь и огорченій, на которыя жаловалась еще нѣсколько недѣль тому назадъ.

Что онъ легко можетъ обойтись и безъ нея -- это было совершенно ясно для него. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ его ежедневной задачей было поддерживать ее въ хорошемъ настроеніи духа, и это обстоятельство служило для него доказательствомъ, что онъ во всякомъ случаѣ обладаетъ значительной долей добродушія, а постоянный успѣхъ, которымъ сопровождались его усилія, свидѣтельствовалъ объ его тактѣ и ловкости.

Фавстулъ не нуждался въ свидѣтеляхъ его терпѣнія съ скучающей женой. Онъ просто старался, насколько могъ, не давать ей скучать. По-своему, онъ очень любилъ Акцію и вмѣсто того, чтобы раздражаться на ея выходки, онъ всегда умѣлъ найти въ нихъ матеріалъ для шутки. Капризы и эгоизмъ избалованпаго ребенка очень часто потѣшаютъ родителей, и онъ старался смотрѣть на нее, какъ на ребенка, и она не протестовала противъ этого.

Въ настоящую минуту онъ не сказалъ бы, что съ ея смертью онъ будетъ чувствовать ея присутствіе: его сожалѣніе о ней было самаго добродушнаго свойства и относилось къ ней самой: онъ хотѣлъ бы, чтобы она жила еще долго-долго, ибо жить было для нея главнѣйшимъ удовольствіемъ. Она была раздражительна и ревнива, хотя сама и не стѣснялась Давать ему поводы къ ревности въ достаточномъ количествѣ. Акція ревновала его даже къ своимъ собственнымъ дѣтямъ, когда ей казалось, что онъ любилъ ихъ больше, чѣмъ ее. Люди называли ее добродушной, потому что это было пухлое, самодовольное существо, безпрестанно разражавшееся громкимъ, безпричиннымъ смѣхомъ. Но Фавстулъ зналъ, что она вовсе не обладаетъ добродушіемъ. Словомъ, она была недалека, хотя и отличалась способностью пустить острую и колкую насмѣшку по адресу своихъ друзей, что, впрочемъ, она дѣлала всегда съ визгливымъ смѣхомъ въ надеждѣ на то, что ее примутъ за игривую хохотушку. Она была жадна и больше всего любила вкусныя яства. Ея пухлость была результатомъ но одного только природнаго расположенія къ полнотѣ: если ей случалось ужинать тайкомъ съ какимъ-нибудь богатымъ поклонникомъ, то она являлась на такой ужинъ не столько ради поклонника, сколько въ ожиданіи вкусныхъ яствъ.

Самъ Фавстулъ ѣлъ очень умѣренно, хотя самыя деликатныя блюда, и былъ убѣжденъ, что женщины не должны показываться, когда онѣ ѣдятъ. Для ихъ трапезъ должны быть отведены небольшія внутреннія комнаты, куда мужчина постѣснялся бы войти.

Несмотря на свое общественное положеніе, Акція во многихъ случаяхъ отличалась мужиковатыми манерами, ѣла всегда громко и чмокала губами, когда блюдо ей нравилось. Но Фавстулъ теперь забылъ о всемъ этомъ. Бѣдная женщина! теперь насталъ конецъ всѣмъ твоимъ недостаткамъ! Онъ никогда не придавалъ имъ большого значенія, къ чему же теперь вспоминать о нихъ?

Онъ былъ слишкомъ благовоспитанъ и отогналъ отъ себя мысль, что ея смерть, быть можетъ, создастъ возможность выйти изъ затрудненій, съ которыми онъ до сего времени не хотѣлъ считаться. Онъ былъ весь въ долгахъ, ибо они проживали вдвое больше, чѣмъ получали. Больше половины всѣхъ расходовъ приходилось на долю Акціи, но онъ не хотѣлъ объ этомъ вспоминать теперь.

Онъ слегка и на скорую руку поужиналъ одинъ у себя въ комнатѣ. Ему не хотѣлось итти въ триклиніумъ, гдѣ ему пришлось бы сидѣть съ Сабиной и неминуемо бесѣдовать о горестномъ событіи этого дня.

Когда онъ кончилъ свой ужинъ, кто-то слегка постучалъ въ дверь. Онъ подумалъ, что это явился рабъ взять блюда. Ему вспомнилось, какъ эта дверь послужила причиной его ссоры съ Акціей, которая настаивала на томъ, что для него будетъ довольно и занавѣси. Занавѣсъ у двери былъ, но висѣлъ онъ съ внутренней стороны, такъ какъ Фавстулъ былъ увѣренъ, что жена подслушиваетъ за его дверью.

Такъ какъ никто не входилъ, то прежде, чѣмъ дать знакъ, разрѣшавшій стучавшему войти, Фавстулъ немного помедлилъ. Можетъ быть, это его сестра, и онъ осмотрѣлъ, не пропускаетъ ли дверь свѣтъ снизу.

Стукъ слабо раздался еще разъ. Онъ всталъ и подошелъ къ двери.

Атріумъ былъ теперь залитъ луннымъ свѣтомъ, фонтанъ уже не журчалъ.

"Это стучитъ Сабина", подумалъ онъ съ капризной улыбкой.

У дверей стояла молодая рабыня, прижимая къ своей груди ребенка.

-- Клодія!-- шепотомъ проговорилъ онъ и быстро юркнулъ обратно въ комнату.

-- Не сердись,-- промолвила она низкимъ голосомъ, съ выраженіемъ печальной покорности. Цѣлыми мѣсяцами не приходилось ей бывать здѣсь.

-- Въ чемъ дѣлѣ?-- спросилъ онъ. безшумно закрывая дверь.

-- Ребенокъ!-- прошептала она, не поднимая глазъ съ земли.

Не прошло еще и года, какъ онъ находилъ прекрасными эти большія глубокіе глаза. Съ тѣхъ поръ онъ уже успѣлъ совершенно позабыть о нихъ. Но, при всей своей дрянности, онъ не былъ ни грубымъ, ни жестокимъ

Охладѣвъ къ Клодіи, онъ не могъ обращаться съ ней сурово или повелительно потребовать отъ нея. чтобы она уходила.

-- Ребенокъ,-- повторила она, крѣпче прижимая дитя къ груди.

Онъ равнодушно поглядѣлъ на него. На минуту онъ вспомнилъ о другомъ ребенкѣ, который стоилъ Акціи жизни, и улыбнулся при мысли, что онъ до сихъ поръ даже не знаетъ, мальчикъ это, или дѣвочка. То обстоятельство, что рабыня думаетъ о своемъ ребенкѣ въ такой вечеръ, когда все. казалось бы, должно быть поглощено роковымъ появленіемъ на свѣтъ другого, нисколько не заинтересовало его: хотя онъ и смѣялся надъ родословными, но это не мѣшало ему быть аристократомъ до мозга костей.

-- Онъ умеръ,-- просто сказала Клодія, продолжая прижимать ребенка къ груди.

Ему представилось сначала, что она говоритъ о ребенкѣ Акціи, и ему захотѣлось, чтобы вмѣсто матери умеръ этотъ ребенокъ,

-- Тоже умеръ!-- воскликнулъ онъ.

-- Да,-- отвѣчала Клодія такимъ тономъ, какъ будто хотѣла сказать: во всякомъ случаѣ смерть одинакова и для рабовъ и для господъ.

Въ его голосѣ было что-то такое, что заставило его попристальнѣе вглядѣться въ лицо ребенка. Тоненькія ручки были синеватаго цвѣта и уже не хватали пальцы матери.

Если Клодія разсчитывала этимъ зрѣлищемъ подогрѣть его чувство, то она скоро поняла, что это ей не удалось. Любилъ ли онъ когда-нибудь и что-нибудь?

Ей было стыдно отъ сознанія, что она продолжаетъ еще любить его, но тѣмъ не менѣе это было такъ.

-- Я ходила въ храмъ.-- продолжала она,-- и клала дитя подъ Волчицу. И все-таки ребенокъ не выздоровѣлъ.

Она подняла наконецъ глаза и съ любопытствомъ, какимъ-то страннымъ голосомъ спросила:

-- Нельзя ли мнѣ кормить другого?

-- Ты хочешь кормить?-- спросилъ онъ, удивляясь про себя страннымъ инстинктамъ женскаго пола, которые не внушали ему особой любви.

"Онъ также твой", подумала она про себя, но не сказала этого вслухъ. Въ ней было больше гордости, чѣмъ въ ея хозяинѣ. Да ей было бы и стыдно обнаружить передъ нимъ свою любовь. Поэтому она только кивнула головой.

-- Хорошо,-- беззаботно отвѣтилъ онъ.-- Это будетъ какъ разъ кстати.

Ему было даже пріятно, что она найдетъ теперь нѣкоторое развлеченіе отъ своего личнаго горя.

-- Я уже нужна ей тамъ,-- спокойно проговорила Клодія, поворачиваясь къ выходу и продолжая прижимать къ груди мертваго ребенка.

"Итакъ, это, стало быть, дѣвочка", весело сказалъ онъ себѣ, закрывая за ней дверь и радуясь, что свиданіе наконецъ кончилось.

"Тотъ или другой ребенокъ -- для женщиyы это безразлично", продолжалъ онъ философствовать, удивляясь, какъ странно все идетъ на свѣтѣ.

Затѣмъ онъ усѣлся въ кресло, взялъ книгу и осторожно развернулъ ее. Онъ былъ любителемъ книгъ и всегда обращался съ ними почтительно. Ему вспомнилось, какъ не любила книгъ Акція и какъ она не позволяла ему читать въ ея присутствіи.

"Если человѣкъ не можетъ сидѣть безъ того, чтобы не взять книгу, то это признакъ пустого ума,-- наставительно говаривала она ему.-- Когда у человѣка есть въ головѣ свои собственныя мысли, то ему незачѣмъ брать ихъ напрокатъ у другихъ. Вотъ еще поэзія. Самый глупый сортъ книгъ! Никто не станетъ писать стихами, если онъ можетъ выразить свои мысли прозой. Поэты сами не знаютъ, о чемъ имъ писать. Поэтому они стараются писать стихи, разсчитывая, что изъ этого что-нибудь да выйдетъ".

III.

Фавстулу было крайне непріятно не столько то, что Акція умерла, сколько непріятная необходимость хлопотать объ ея похоронахъ.

Но вотъ погребальная церемонія была уже совершена, и ея прахъ, какъ подобаетъ, положенъ въ урну въ одной изъ нишъ колумбарія на Аппіевой дорогѣ. Скоро ея имя было такъ хорошо забыто, какъ будто она никогда и не существовала на свѣтѣ. Да, по правдѣ сказать, нее чемъ было и помнить: ея красота не выходила изъ предѣловъ простой миловидности, она никогда не любила и никогда ничего не сдѣлала для другого. Непоколебимое самодовольство можетъ, пожалуй, привлечь къ человѣку нѣкоторое вниманіе, пока онъ живъ, но этого еще очень мало, чтобы обезпечить его безсмертіе, когда его не станетъ.

-- Уѣзжай теперь къ себѣ,-- съ учтивымъ сожалѣніемъ замѣтилъ сестрѣ Фавстулъ. Онъ всегда былъ очень вѣжливъ не только съ людьми незнакомыми, но и со своими домашними. Но на этотъ разъ въ его голосѣ чувствовалось больше учтивости, чѣмъ сожалѣнія о разлукѣ.

-- Твой пріѣздъ былъ не очень-то радостенъ,-- прибавилъ онъ.

Возвращаться домой на свою виллу среди Сабинскихъ холмовъ въ осеннее время, по его мнѣнію, было тоже не очень-то весело. Но онъ не былъ настолько наивенъ и не думалъ, что всѣ другіе обязательно раздѣляютъ его вкусы. У Сабины было большое помѣстье, и онъ зналъ, что она любитъ сама присматривать за своимъ хозяйствомъ.

-- Хорошо. Я поѣду домой. Я не была тамъ уже цѣлый мѣсяцъ, и меня ждетъ тамъ цѣлая куча дѣлъ. Послушай, Фавстулъ?

-- Что?

-- Нельзя ли мнѣ взять Фавстулу съ собой?

Онъ слегка улыбнулся, услышавъ это новое имя. Оно показалось ему слишкомъ длиннымъ для такого маленькаго существа, которое онъ, впрочемъ, еще и не видѣлъ. Ему показалось забавнымъ это желаніе вѣчно напоминать объ ихъ родоначальникѣ, пастухѣ Фавстулѣ. Но предложеніе сестры были для него какъ нельзя болѣе кстати. Обстоятельства всегда складывались для него весьма кстати. Онъ объяснялъ это тѣмъ, что онъ никогда не обращалъ на нихъ вниманія.

"Это, должно быть, благоволитъ ко мнѣ богиня удачи, подумалъ онъ про себя:-- эта старая дѣва, тетка богини счастья, капризная, насмѣшливая, водящая за носъ своихъ прислужниковъ и сама прислуживающая тѣмъ, кто не хочетъ ее знать!

-- Это очень любезно съ твоей стороны,-- сказалъ онъ вслухъ:-- Фавстула будетъ, конечно, большой утѣхой для тебя.

Въ планы его сестры вовсе не входило забавляться съ маленькой Фавстулой, и онъ отлично это зналъ. Но ему нравилось немножко подразнить сестру.

-- У меня самой нѣтъ дѣтей, а у тебя ихъ столько, что ты и самъ не знаешь, что съ ними дѣлать.

-- У меня только трое,-- кротко возразилъ онъ.

-- Я не предлагаю отпустить со мной Флавію: ребенокъ не любитъ меня.

-- О, Флавія находятся въ очень хорошихъ условіяхъ: у нея есть все необходимое... У меня сегодня въ гостяхъ будетъ одно важное лицо,-- продолжалъ онъ.-- Не болѣе, не менѣе, какъ сама сапивная весталка Домиція. Ты знаешь ея посѣщенія -- это настоящая церемонія. Она на десять лѣтъ старше Акціи, а важности у нея разъ въ двадцать больше. Бѣдная Акція никогда не умѣла быть важной, и даже враги ея но обвиняли ее въ этомъ. Домиція же величава. Она изволила выразить милостивое желаніе -- взять Флавію на свое попеченіе.

-- Но не можетъ же Флавія жить въ храмѣ Весты.

-- Можетъ быть, поэтому-то Домиціи и хочется имѣть на своемъ попеченіи дѣвочку. Это даетъ ей великолѣпный предлогъ переселиться въ свой собственный домъ и жить на сбереженія. Храмъ Весты, въ которомъ она пробила около тридцати лѣтъ, вѣроятно, порядочно надоѣлъ ей.

-- Ужъ не хочешь ли ты сказать, что она собирается выйти замужъ?-- воскликнула Сабина, видимо, смущенная и разсерженная.

Ей, конечно, было извѣстно, что всякая весталка послѣ сорока лѣтъ могла удалиться изъ храма Весты.

-- Конечно, нѣтъ. Иначе она не изъявляла бы такой готовности обзавестись уже готовой дочерью. Конечно, если бы она захотѣла, она могла бы сдѣлать это. И при томъ получила бы еще приданое на общественный счетъ. Ради одного этого она могла бы рѣшиться на это, вѣдь къ деньгамъ она относится съ большой нѣжностью.

-- Если бы я была весталкой, я уже не вернулась бы въ міръ,-- убѣжденно промолвила Сабина.

-- А если бъ я былъ женщиной, я бы непремѣнно сдѣлался весталкой. Это было бы какъ разъ по мнѣ: жизнь безъ труда и денегъ въ волю. Удивляюсь, какъ это Нума не учредилъ весталокъ-мужчинъ... Домиція отлично уживется съ Флавіей. Акція всегда говорила, что онѣ очень похожи другъ на друга.

Сабина была непріятно удивлена, слыша, какъ легко онъ вспоминалъ о женѣ. Съ ея смерти прошла всего недѣля, а онъ говорилъ о ней такъ, какъ будто она умерла нѣсколько лѣтъ тому назадъ или даже совсѣмъ и не умирала.

-- Хорошо,-- промолвила она.-- Флавія, стало быть, у тебя взята. Если хочешь, я могу возьму съ собой Тація. Но ему уже исполнилось шесть лѣтъ, и его надо учить. Черезъ нѣсколько лѣтъ онъ уже будетъ слишкомъ великъ для меня: я не могу справиться у себя дома съ мальчикомъ девяти или десяти лѣтъ. У меня ему нельзя получить воспитанія и образованія.

-- У него уже есть педагогъ, Матонъ. Онъ учитъ его гораздо больше, чѣмъ тотъ обнаруживаетъ желаніе.

-- Свободный?

-- Нѣтъ, изъ рабовъ. Я хотѣлъ было отпустить его на волю, но я знаю, что у него водятся деньжонки. Поэтому онъ можетъ купить себѣ свободу. Онъ человѣкъ не глупый, и Тацій любитъ его.

-- Отличію, онъ также можетъ отправиться со мной и будетъ продолжать свои занятія съ Таціемъ. Ну, Фавстулъ?

-- А?-- промолвилъ братъ, которому этотъ разговоръ уже наскучилъ и казался черезчуръ прозаическимъ.

-- Я беру отъ тебя дѣтей. Что бы ты сталъ съ ними дѣлать? Но я желала бы, чтобы ты взялъ въ соображеніе...

-- Вотъ ужъ никогда и ничего не могъ взять въ соображеніе! шутливо возразилъ Фавстулъ.

-- Но я должна тебѣ объяснить...

-- Нѣтъ, нѣтъ. Пожалуйста, не объясняй. Именно объясненійто я никогда и не понимаю.

Оабнна была разсержена и рѣшила, что во что бы то ни стало брать долженъ ее выслушать.

-- Тогда, скажу безъ всякихъ объясненій. Я беру дѣтей...

-- Нѣтъ, нѣтъ. Я отдаю ихъ тебѣ. Совершенно свободно. Или, лучше сказать, даю ихъ тебѣ взаймы. Вѣжливые люди никогда не требуютъ обратно сами того, что даютъ взаймы.

-- Однако,-- продолжала безжалостно сестра,-- ты долженъ же понимать, что Тацій вернется обратно къ тебѣ, какъ только подрастетъ. Что же касается Фавстулы, то если она будетъ обручена съ кѣмъ-нибудь...

-- Первый разъ объ этомъ слышу,-- весело перебилъ ее Фавстулъ:-- какъ время-то летитъ.

Если она достигнетъ брачнаго возраста, пока я еще буду жива, и будетъ обручена съ кѣмъ-нибудь, я дамъ за нею приданое, которое сама получила отъ моего отца. Если же я умру раньше, то это приданое будетъ для нея отложено. Вотъ и все. Большая часть того, чѣмъ я владѣю, перешла ко мнѣ отъ мужа, а у него остались родственники...

-- Надѣюсь, не такъ ужъ непріятные? Родственники со старо и и мужа обыкновенно обладаютъ этимъ свойствомъ -- быть непріятнымъ.

-- Я мало видаюсь съ ними. Нѣкоторые изъ нихъ -- христіане, но не всѣ. Если они окажутся достойными людьми, то собственность, перешедшая ко мнѣ изъ ихъ рода, должна вернуться къ нимъ обратно. Теперь я сказала все, что мнѣ было нужно, и ты можешь зѣвать сколько тебѣ угодно. Тебѣ не привыкать раздражать боговъ.

-- Ну, раздражать ихъ -- дѣти не трудное. Непостоянство ихъ характера -- извѣстно всѣмъ.

Фавстулъ! Твое нечестіе...

-- Нечестіе? Послушай, Сабина. Боги -- мои хорошіе пріятели. Мое поведеніе цѣликомъ основывается на поведеніи ихъ самихъ. Я подражаю Юпитеру почти во всемъ: но могу только громы метать. Впрочемъ, я и не покушаюсь на это: со времени пожара при Неронѣ теперь такіе строгіе законы противъ поджигателей, что этого мнѣ, вѣроятно, и не позволили бы. Особенно здѣсь, въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ съ циркомъ, гдѣ, какъ ты, вѣроятно, помнишь, я вспыхнулъ пожаръ. Можетъ быть, божественный Неронъ сдѣлалъ ошибку, уничтоживъ тутъ нѣсколько деревянныхъ домишекъ. Въ его семьѣ есть слабость -- воображать себя богами...

Но Сабина уже не слушала. Всего сказаннаго было довольно, чтобы громъ упалъ на голову ея брата. Она, впрочемъ, была больше разсержена, чѣмъ испугана, и съ нескрываемымъ неудовольствіемъ вышла изъ комнаты.

-- Что жъ, ты хочешь донести на мое нечестіе?-- весело закричалъ ей вслѣдъ Фавстулъ.-- Кому? Вспомни, вѣдь pontifex Maximus такъ далеко теперь отсюда, да къ тому же онъ -- христіанинъ.

IV.

Въ одинъ изъ ближайшихъ дней Сабина уѣхала изъ Рима. Выѣхала она въ сопровожденіи своихъ слугъ, чуть забрезжила зоря.

Къ величайшему ея изумленію, Фавстулъ наканунѣ ея отъѣзда вызвался ѣхать вмѣстѣ съ нею. Съ нимъ ѣхало съ дюжину его людей, конныхъ и вооруженныхъ. Онъ оказался очень интереснымъ попутчикомъ, у котораго въ запасѣ нашлось множество всякаго рода мелкихъ свѣдѣній, благодаря чему время шло незамѣтно. Не имѣя основательныхъ познаній ни о чемъ, онъ зналъ понемногу о всемъ и умѣлъ пользоваться этими знаніями. Онъ могъ поговорить и объ исторіи, и о городскихъ сплетняхъ и новостяхъ. Больше всего онъ любилъ исторію, потому что она давала ему больше всего матеріала для разглагольствованій.

Когда они подъѣхали къ Пренестинскимъ воротамъ, изъ церкви, устроенной во дворцѣ царицы Елены во имя Св. Древа Господня и освященной нѣсколько лѣтъ тому назадъ папою Сильвестромъ, выходилъ народъ. Многіе изъ толпы принадлежали, очевидно, къ римской знати, а нѣкоторые еще такъ недавно были язычниками.

Фавстулъ былъ знакомъ со многими изъ нихъ и дружески здоровался съ ними, окликая ихъ по именамъ. Онъ зналъ, что для Сабины это было хуже полыни. Она откинулась вглубь своихъ носилокъ и гнѣвно хмурила брови.

-- Это очень мило съ ихъ стороны, что они не забываютъ меня, сказалъ Фавстулъ сестрѣ:-- они теперь въ модѣ. Все больше и больше знатныя семьи начинаютъ посѣщать церковь.

Ему было отлично извѣстно, что его сестра постоянно дрожала, какъ бы и онъ самъ, нисколько не заботившійся о богахъ, не перешелъ въ одинъ прекрасный день въ новую вѣру, которая стала вѣрой самого императора. Эти страхи доставляли ему большое удовольствіе.

О христіанствѣ онъ едва ли зналъ что-нибудь, а то, что ему было извѣстно, отталкивало его отъ этого ученія. Что касается собственно христіанской вѣры, то въ этомъ отношеніи онъ былъ столь же равнодушенъ, сколь и невѣжественъ. Но у него было инстинктивное отвращеніе къ такому кодексу морали, который, по его предчувствію, никакъ не могъ подойти къ нему.

-- Они пользуются своимъ тріумфомъ очень умѣренно,-- продолжалъ онъ:-- всего около сорока лѣтъ назадъ Діоклетіанъ жестоко преслѣдовалъ ихъ. Теперь настала ихъ очередь, но они не трогаютъ насъ. Девять лѣтъ тому божественный императоръ Константинъ,-- я думаю... что онъ сталъ божественнымъ теперь, послѣ своей смерти,-- приказалъ запереть всѣ наши храмы. А теперь они такъ же открыты, какъ и церкви. Папа никогда не пытался добиться этого какими-нибудь насильственными мѣрами.

-- Онъ просто не смѣлъ этого сдѣлать,-- гнѣвно отвѣтила Сабина.

-- Ну, не знаю. Папа Юлій многое смѣлъ сдѣлать... А вѣдь, недурную могилу получилъ этотъ бывшій хлѣбникъ? Мнѣ кажется, онъ былъ хорошій человѣкъ. По крайней мѣрѣ онъ не стыдился своего прежняго ремесла. На могильныхъ барельефахъ изображены всѣ пріемы этого дѣла за исключеніемъ, разумѣется, подмѣшиванія мѣла въ муку.

Проѣхавъ мили полторы отъ воротъ, Фавстулъ указалъ сестрѣ могилу царицы Елены, на которую Сабина взглянула довольно кисло.

-- Она совсѣмъ не была Августой,-- заявила она:-- она была просто-напросто дочерью содержателя таверны, и Максиміанъ заставилъ Константина развестись съ ней, когда сдѣлался цезаремъ.

Она предпочитала любоваться дворцами императоровъ и охотно вѣрила, что въ нихъ на одни только портики потребовалось болѣе двухсотъ мраморныхъ колоннъ. Но больше всего она восторгалась видами, открывавшими за ея родными холмами. Ей страшно хотѣлось попасть какъ можно скорѣе домой. Современный Римъ, послѣ нѣсколькихъ недѣль пребыванія въ немъ, надоѣлъ ей.

-- Вотъ здѣсь Камиллъ настигъ галловъ, обремененныхъ добычей изъ Рима,-- продолжалъ Фавстулъ.

Это возбудило ея любопытство, и она не выразила никакого сомнѣнія, когда ея собесѣдникъ прибавилъ:

-- Онъ оставилъ въ живыхъ только одного галла, чтобы тотъ принесъ на родину вѣсть о ихъ пораженіи.

Затѣмъ онъ показалъ рукою въ даль, становившуюся все болѣе и болѣе дикой.

-- Вотъ Габія, куда наши отдаленные родственники Ромулъ и Ремъ были посланы учиться греческому языку и военному искусству.

Хотя это извѣстіе и показалось ей нѣсколько подозрительнымъ, тѣмъ не менѣе она отнеслась къ нему съ благоговѣніемъ.

-- Здѣсь былъ большой храмъ Юноны -- продолжалъ Фавстулъ и сейчасъ еще можно видѣть остатки его. Я не очень симпатизирую Юнонѣ. Это былъ несчастный бракъ, и Хелонъ былъ совершенно не правъ, не придя на свадьбу. Если бы я былъ на мѣстѣ Юпитера, я хорошенько бы разузналъ все насчетъ Вулкана...

Сабина сдѣлала видъ, что она спитъ, и онъ оставилъ ее въ покоѣ, пока, пройдя миль семь, не дошли до одного мѣста, гдѣ мощеная камнемъ дорога такъ хорошо сохранилась, что онъ непремѣнно потребовалъ, чтобы она выразила свое удивленіе.

Мѣстность была довольно дикая, и Сабина внимательно слѣдила, не появятся ли откуда-нибудь разбойники. Поэтому она не обратила особаго вниманія на дорогу и не замѣтила, что эта часть ея была вымощена совершенно иначе, чѣмъ остальная дорога. По обѣимъ ея сторонамъ высились отвѣсныя скалы футовъ въ семьдесятъ, поросшія гирляндами плюща и травы. По мѣрѣ того, какъ они приближались къ Пренесте, дорога шла все болѣе и болѣе въ гору.

-- Въ этомъ направленіи лежитъ Педумъ,-- продолжалъ наставлять сестру Фавстулъ, указывая пальцемъ влѣво:-- не бойся разбойниковъ, здѣсь нѣтъ никакихъ разбойниковъ, а если бы даже они и были, то не рѣшатся напасть на насъ! Посмотри, сколько слѣдуетъ за мной вооруженнаго народа. Здѣсь, между прочимъ, жилъ Альбій Тибуллъ, у котораго было тутъ хорошее имѣніе. За это-то Горацій и любилъ его, а вовсе не за то, будь увѣрена, что онъ также былъ поэтъ. Горацій всегда любилъ зажиточныхъ людей.

Abli, nostrorum sermonum candide judex

Quid nunc te dieam tacere in regione Pedana...

процитировалъ Фавстулъ. Онъ, впрочемъ, никогда не цитировалъ больше двухъ строкъ.

-- Теперь старинныя названія замѣнены другими,-- продолжалъ онъ:-- и народъ зоветъ теперь это мѣсто Галликанумъ, въ честь Овинія Галликана, который, какъ ты, вѣроятно, помнишь, былъ префектомъ Рима при императорѣ Константинѣ I.

Сабинѣ непріятно было это постоянное напоминаніе о христіанахъ, занимавшихъ высокіе посты и должности, и она перестала интересоваться мѣстомъ, гдѣ процвѣталъ этотъ другъ Горація.

Она ушла въ себя и молчала. Ея братъ счелъ за лучшее предоставить ее теченію ея мыслей. Хотя онъ и любилъ дразнить ее, но строго держался правила -- не быть никому въ тягость.

Вокругъ нихъ разстилалась обширная, мирная равнина. Позднее октябрьское солнышко свѣтило ярко, но не грѣло. Съ горъ повѣяло на нихъ холодноватымъ, горнымъ воздухомъ, который пахнулъ на нихъ, какъ бы привѣтствуя ихъ приближеніе.

Вырвавшись изъ Рима и не очень-то опечаленная смертью не долюбливавшей ее невѣстки, тѣмъ болѣе, что Фастулъ какъ будто и не чувствовалъ этой потери, Сабина приходила въ отличное настроеніе духа но мѣрѣ того, какъ они приближались ближе къ дому, гдѣ были сосредоточены всѣ ея интересы. Одно только ее безпокоило. Она знала, что у ея брата нѣтъ, въ сущности, никакой религіи, а къ религіи она питала традиціонное благоговѣніе. Всякая религія сдѣлала бы его въ ея глазахъ болѣе порядочнымъ, хотя она дрожала отъ страха при мысли, что онъ можетъ въ одинъ прекрасный день стать христіаниномъ.

Ея отвращеніе къ христіанству основывалось на ея консерватизмѣ. Римляне должны были вѣровать такъ же, какъ вѣровали ихъ дѣды и прадѣды, сдѣлавшіе Римъ величайшимъ на землѣ государствомъ. Сабина любила только свой народъ, христіанская же церковь хотѣла быть всемірной, значитъ, международной. Первымъ папой былъ еврей низкаго происхожденія, а потомъ его преемники были, какъ ей говорили, все иностранцы-греки, уроженцы Азіи и Африки, далматинцы. Ея несносна была мысль, что римляне знатнаго рода исповѣдуютъ религію, которая ничѣмъ не связана съ ихъ государствомъ, и даже дерзко заявляютъ, что она выше его. Главой этой церкви могутъ быть, да нерѣдко и бывали, люди даже не римскаго происхожденія, религія которыхъ даетъ одинаковыя нрава варварамъ, рабамъ и патриціямъ. Великія учрежденія государственной религіи должны быть родовымъ наслѣдіемъ лучшихъ семей и открыты только для тѣхъ, кто изъ этихъ лучшихъ семей происходитъ. А между тѣмъ въ христіанской церкви папой можетъ быть и сынъ раба, для этого не нужно даже быть уроженцемъ Рима.

Серьезная и строгая, Сабина не была, однако, жестокой. Она не одобряла гоненій и избіеній христіанъ, если эти преслѣдованія вызывались только ихъ вѣрой. Но они не могутъ быть мятежниками и должны сообразоваться съ законами, и если боги хороши для людей, выше ихъ стоящихъ, то они хороши, безъ сомнѣнія, и для нихъ.

Сабинѣ не приходилось переживать ни одного преслѣдованія. Гоненіе Діоклетіана кончилось какъ разъ въ то время, когда она родилась. Не обладая живымъ воображеніемъ, она не очень-то сожалѣла о тѣхъ, кому пришлось пострадать во время этого гоненія.

О папской вѣрѣ она знала, пожалуй, еще меньше, чѣмъ самъ Фавстулъ, а о самомъ папѣ не имѣла никакого понятія. Ей не разъ приходилось слыхать, что пана милосердъ къ бѣднымъ и обиженнымъ судьбою, но это не производило на нее особаго впечатлѣнія: лапы, очевидно, были ловкими людьми и впали, чѣмъ добиться популярности въ народѣ. Къ тому же бѣдняки, съ которыми братались и за которыми ухаживали папы, представляли, очевидно, шайку недовольныхъ своимъ положеніемъ рабовъ или городскихъ бездѣльниковъ. Къ бѣднякамъ изъ окрестностей Олибанума и даже къ собственнымъ своимъ рабамъ онъ всегда была добра и щедра, но не потворствовала имъ: она знала, кто они такіе, и ихъ бѣдность была у нея передъ глазами. Нищій, котораго она сама не знала, въ ея глазахъ былъ ничего не стоящимъ существомъ, съ которымъ нечего было церемониться: отъ всякихъ поблажекъ онъ только дѣлался бѣднѣе и хуже. Кромѣ того, съ этими нищими надо было знать и мѣру: Сабина довольно щедро раздавала отъ своихъ избытковъ, не чувствуя отъ этого для себя никакого ущерба. Богатые люди могли поступать такъ: отъ этого ихъ богатство дѣлалось для лихъ пріятнѣе и дороже. Она любила, чтобы ея рабы были тепло одѣты зимой и хорошо питались. Но папа и его христіане отдаютъ нищимъ все, что у нихъ есть. Нѣкоторые, какъ она слышала., продаютъ все, что у лихъ есть -- помѣстья и дворцы, мебель и серебро, драгоцѣнные камни и дорогіе ковры и всѣ вырученныя деньги сразу раздаютъ нищимъ. Это безуміе. Что же у нихъ останется на будущій годъ? Сабина не одобряла такой щедрой благотворительности. Ей казалось, что такая благотворительность бываетъ иногда хуже, чѣмъ закоренѣлый эгоизмъ и равнодушіе. По крайней мѣрѣ, эгоизмъ и равнодушіе не разоряли знатныя семьи и не доводили ихъ почти до нищеты. Кромѣ того, каждый большой родъ былъ обязанъ хранить и передавать потомкамъ его величіе. Чего же можно было ожидать, если теперешнія главы семей распродаютъ свои фермы, помѣстья и дворцы, доставшіеся имъ отъ предковъ, и мотаютъ деньги, раздавая ихъ сборищамъ всякихъ лѣнтяевъ и дармоѣдовъ? Если такъ пойдетъ дальше, то знать скоро совсѣмъ исчезнетъ.

Сабина была твердо убѣждена, что всякій патрицій, ставь христіаниномъ, неминуемо долженъ быль погибнуть: папа становился его владыкой, а все, что у него было, должно попасть въ бездонные сундуки церкви. Кромѣ того, его могутъ соблазнить сдѣлаться священникомъ, такимъ же священникомъ, какъ сынъ какого-нибудь сапожника. Въ такомъ случаѣ роду, ведущему свое начало отъ Ромула, наступалъ конецъ.

Несмотря на всю незначительность своего брата, Сабинѣ все-таки не хотѣлось, чтобы онъ сталъ духовнымъ лицомъ при такихъ условіяхъ. Почему бы ему не стать духовнымъ лицомъ въ своей старой религіи? Она желала для него только одного: побольше почета. Для человѣка знатнаго происхожденія только это и требуется. Старая религія давала хорошихъ гражданъ (въ какомъ народѣ были имъ равные?), храбрыхъ солдатъ, великихъ государствгиныхъ мужей. всѣхъ поэтовъ. которыми такъ восхищался Фавстулъ, словомъ. всѣхъ римлявъ. Чего же еще нужно было? Религію, которая нужна ея брату, можно было найти въ этой религіи боговъ. Религія же папы была слишкомъ добродѣтельна, слишкомъ интимна. Она вмѣшивалась въ повседневую, даже семейную жизнь человѣка, всѣ области жизни человѣка открыты для нея. Христіанскіе жрецы такъ любятъ во все вмѣшиваться. Они объясняютъ вамъ ваши обязанности, которыя вы понимаете сами и понимаете даже лучше ихъ, потому что эти жрецы выходятъ часто изъ простыхъ людей, не имѣющихъ понятія объ образѣ жизни знатныхъ людей. Они стараются захватить человѣка въ свои руки и лишить его радостей жизни, которыя даетъ ему его положеніе. Они объявляютъ все это суетой, отъ которой нужно поскорѣе освободиться, чтобы имѣть возможность какъ можно больше пожертвовать въ пользу бѣдныхъ и церкви.

Сабинѣ больше нравилось, чтобы національная религія обладала хорошими средствами безъ такихъ покушеній на чужой карманъ. Она могла принести хорошій даръ храму (люди ея положенія дѣлаютъ это всегда очень охотно), но по своему собственному побужденію и когда ей заблагоразсудится. Въ этомъ отношеніи христіане, подстрекаемые папой, выходятъ изъ всякихъ границъ. Она знала нѣкоторыхъ знатныхъ женщинъ, которыя лишали себя всякихъ драгоцѣнностей, даже родовыхъ, и отдавали ихъ на украшеніе церкви и массами жертвовали сосуды, которые употребляются при суевѣрныхъ церемоніяхъ этихъ христіанъ. Несомнѣнно, многія языческія семьи разбросали направо и налѣво свои драгоцѣнности чрезвычайно предосудительно, не считаясь съ тѣмъ, что эти вещи принадлежатъ собственно даже и не имъ. Но они были или слишкомъ молоды, или ужъ слишкомъ стары.

Хуже всего было для Сабины то, что христіане исповѣдуются въ своихъ грѣхахъ своимъ священникамъ. Это было несносно. Людямъ, которые ведутъ себя, какъ слѣдуетъ, не въ чемъ исповѣдоваться. Въ крайнемъ случаѣ, они могутъ это сдѣлать самимъ себѣ, но никакъ не жрецу. Выгребать всякую грязь изъ глубины своей души для того, чтобы выложить все это другимъ,-- было, въ ея глазахъ, страшнымъ недостаткомъ самоуваженія и сдержанности. Кто же можетъ защищать это? Неделикатность этого обычая производила на нее самое непріятное впечатлѣніе.

V.

Фавстулѣ было шесть лѣтъ, когда она впервые увидѣла своего отца. До этого времени она положительно не могла припомнить, видѣлъ ли онъ ее когда-нибудь, или нѣтъ. Но онъ умѣлъ истолковать этотъ вопросъ въ свою пользу (что онъ охотно дѣлалъ и относительно другихъ) и рѣшилъ, что онъ ее видѣлъ. Напротивъ, Сабина хорошо помнила, что, вернувшись въ Римъ черезъ день послѣ того, какъ онъ столь вѣжливо вызвался проводить ее, онъ даже и не спросилъ ни разу о дѣвочкѣ.

Вскорѣ послѣ возвращенія въ Римъ онъ писалъ сестрѣ, что собирается путешествовать и уѣзжаетъ немедленно. Онъ не пріѣхалъ проститься съ нею и даже не сообщилъ, куда онъ намѣревался ѣхать. По всей вѣроятности, этого онъ и самъ не зналъ. Большой римскій домъ былъ заколоченъ, и Сабинѣ пришло на умъ, что это даже хорошо: ея братъ не любитъ путешествовать со свитою и, такимъ образомъ, проживетъ меньше денегъ, чѣмъ если бы онъ оставался жить дома и велъ бы тотъ же самый образъ жизни, который онъ велъ со дня свадьбы. Приходило ей на умъ и то, что, благодаря передвиженію съ мѣста на мѣсто и смѣнѣ впечатлѣній, онъ скорѣе избѣжитъ опасности сдѣлаться христіаниномъ.

Фавстула набиралась силъ и здоровья въ свѣжемъ горномъ воздухѣ и незамѣтно изъ хрупкаго ребенка превратилась въ рослую сильную дѣвочку. Сабина относилась къ ней, словно родная мать: она внимательно слѣдила за ея питаніемъ, ію позволяла никому лечить ее, ухаживая за нею сама, и учила ее вести себя, какъ подобало ея имени и высокому положенію.

Клодія была молчалива и покорна -- два. качества, которыя Сабина наиболѣе цѣнила въ рабынѣ. За ней никогда не слѣдили, и если она испортила дѣвочку, то сдѣлала это такъ, что Сабина и не подозрѣвала этого, ей не могло и на умъ прійти, что дѣвочка любитъ свою кормилицу больше, чѣмъ тетку. Клодія была рабыня, и богатая, занятая своими дѣлами Сабина мало обращала на нее вниманія: ея дѣятельный практическій умъ былъ отвлеченъ совсѣмъ другимъ.

Что касается дѣвочки, то она была почтительна и послушна, не любила ни болтать, ни шалить и, повидимому, вполнѣ сознавала высокое положеніе своей тетки. Хотя это была еще маленькая дѣвочка, но ея манеры отличались спокойствіемъ и достоинствомъ, которыя гораздо больше нравились Сабинѣ, чѣмъ шумныя проявленія привязанности. Ея тетка никогда не изливалась передъ ней въ своихъ чувствахъ и не проявляла особой любви къ ея матери, о которой дѣвочка не много знала. Если бъ даже Сабина и замѣтила, что ея племянница болѣе привязана къ Клодіи, чѣмъ къ ней, ея теткѣ, то едва ли она стала бы ревновать ребенка къ рабынѣ, хотя, навѣрно, сочла бы такое положеніе дѣлъ ниже своего достоинства. Но тайный инстинктъ подсказывалъ ребенку, чтобы она удерживалась отъ всякихъ ласкъ своей кормилицѣ, пока онѣ не останутся однѣ.

О своемъ отцѣ Фавстула почти не имѣла никакихъ извѣстій. Ей приходилось слышать о немъ очень рѣдко, а Клодія почти никогда не упоминала о немъ.

Немного зналъ объ отцѣ и Тацій. Какъ большинство маленькихъ мальчиковъ, онъ быль скорѣе некрасивъ и неповоротливъ, слегка заикался и отличался тяжеловѣсными манерами. Казалось, онъ совсѣмъ не наслѣдовалъ отъ отца, его изящества, смѣялся онъ очень рѣдко. Лучше всего онъ чувствовалъ себя тогда, когда на него никто не обращалъ вниманія. Замѣтивъ это, его отецъ съ большимъ удовольствіемъ оставлялъ его не замѣченнымъ. Однако Тацій не былъ глупымъ мальчикомъ. У него было много здраваго смысла, и онъ быстро усваивалъ себѣ нѣкоторыя вещи. Онъ, напримѣръ, подмѣтилъ, что Сабина придаетъ его существованію болѣе важное значеніе, чѣмъ его сестрѣ, потому что онъ былъ мальчикомъ и со временемъ могъ сдѣлаться главою ихъ древняго рода. Противъ этого онъ не имѣлъ ничего и охотно учился, какъ нужно быть важнымъ. Конечно, онъ былъ много старше Фавстулы: ему было девять лѣтъ, когда ей было всего три года. Даже въ свои шесть лѣтъ Фавстула не понимала еще, что значитъ вести свой родъ отъ Ромула. Но Тацію было уже двѣнадцать, и онъ отлично усвоилъ это.

Тацій очень рано свыкся съ мыслью, что на немъ лежитъ долгъ не дать ихъ древнему роду прійти въ забвеніе, что ему слѣдуетъ чѣмъ-нибудь отличиться, для чего лучше всего пойти на службу въ легіоны. Нѣтъ надобности, Думалъ онъ, быть слишкомъ ученымъ, чтобы стать знаменитымъ полководцемъ. Ему неоднократно приходилось слышать отъ Сабины, что въ другихъ областяхъ государственной службы ему, по всей вѣроятности, придется столкнуться съ конкуррсиціей со стороны христіанъ. И, какъ будущій глаза рода Фавстуловъ, мальчикъ крѣпко не любилъ этихъ христіанъ.

Сабина, которая привезла его къ себѣ только на время и увѣряла, что онъ не можетъ долго оставаться у нея, какъ будто совсѣмъ забыла, что мальчику давно было пора возвращаться домой. Она любила его больше, чѣмъ Фавстулу. Такъ какъ его отецъ все еще былъ въ отсутствіи и не было никакой возможности снестись съ нимъ, такъ какъ онъ писалъ откуда-нибудь какъ разъ въ тотъ самый день, когда уѣзжалъ дальше, то время шло, и Тацій продолжалъ оставаться у тетки. Она не баловала его, такъ же, какъ и его сестру, но присматривала за нимъ больше, потому что у него не было няньки. Хотя она и была въ общемъ довольна Фавстулой, но не чувствовала къ ней особенной любви. Она исполняла всѣ обязанности по отношенію къ дѣвочкѣ, та платила ей тѣмъ же, а это было главное. Впрочемъ, она не питала и особенно нѣжныхъ чувствъ къ мальчику: въ ней не было нѣжности ни къ кому, и мальчику не приходилось жаловаться на этотъ недостатокъ. Онъ тоже былъ не изъ нѣжныхъ дѣтей и къ тому же чувствовалъ, что онъ любимчикъ. Отъ матери онъ наслѣдовалъ ревность -- въ ребячествѣ онъ ревновалъ Флавію къ отцу, который больше дразнилъ и игралъ съ нею, и онъ продолжилъ бы ревновать ее я теперь, если бы для него не было ясно, что тетка не давала къ этому никакого повода. Хотя онъ и видѣлъ, что Клодія страстно любила, его сестру, а къ нему относилась равнодушно, но это не волновало его нисколько: Клодія была рабыня, и онъ просто не любилъ ее. Въ рѣдкихъ случаяхъ, когда кормилицѣ доставалось за что-нибудь отъ Сабины, это было дѣломъ навѣтовъ Тація. Фавстула знала это отлично.

По отношенію къ сестрѣ мальчикъ былъ очень милъ и привѣтливъ: онъ старался относиться къ ней точно такъ же, какъ его отецъ относился къ нему самому. Но эти попытки подражать отцу выходили у него довольно неудачно. Тамъ и сямъ онъ открывалъ въ ея рѣчи слѣды сабинскаго діалекта и передразнивалъ ея ошибки.

-- Н-неужел-ли я въ сам-момъ дѣл-лѣ говорю такъ?-- не обижаясь, говорила она. Когда она говорила сама, она не заикалась.

Если бъ онъ зналъ, что Фавстула гораздо красивѣе его, онъ непремѣнно сталъ бы ей завидовать. Но онъ былъ увѣренъ, что онъ очень похожъ на отца, который считался красавцемъ, какъ ему нерѣдко приходилось слышать отъ тетки. Онъ, конечно, не понималъ, что вся прелесть его отца заключалась главнымъ образомъ, въ его живости и любезности. Его прекрасная шевелюра, красивые глаза и лицо, блиставшее своей бѣлизной, его болѣе усиливали благопріятное впечатлѣніе. У Тація же кожа была грубая и темная, глаза слегка черные, напоминавшіе глаза Акціи, и жесткіе прямые волосы, какіе бываютъ у крестьянъ. Фигура у него была тяжелая и неповоротливая.

Фавстула сначала не блистала красотой.

"Нашъ родъ всегда отличался красивой наружностью,-- самодовольно говаривала Сабина, причемъ Тацій сейчасъ же вспоминалъ, что онъ принадлежитъ къ этому роду.-- Но Фавстула какая-то маленькая смѣшная худышка".

Тацій хорошо запомнилъ эти разговоры, и когда Сабина перестала говорить на эту тему, онъ окончательно рѣшилъ, что его сестра не будетъ обладать кра'сивой аристократической внѣшностью.. На самомъ дѣлѣ, она очень рано стала очень миленькой дѣвочкой. Глаза у нея были немного сѣрые, какъ у отца, бронзово-каштановые волосы вились, цвѣтъ лица отличался бѣлизной, тоже какъ у отца, и вообще она была гораздо красивѣе брата. У нея не было той живости и выразительности, какъ у отца, но ея лицо поражало своей осмысленностью, и тотъ отпечатокъ высокаго происхожденія, которымъ такъ гордился Фавстулъ, былъ гораздо сильнѣе выраженъ у его дочери. Если лицо дочери было серьезнѣе, чѣмъ лицо отца, зато оно было у нея благороднѣе, и въ немъ не было ничего, тяжелаго, мрачнаго. Фавстулъ всегда былъ только смазливъ: его дочь обѣщала впослѣдствіи стать красавицей.

VI.

Мы уже знаемъ, что Фавстула не видала своего отца, пока ей не исполнилось шесть лѣтъ.

Когда онъ прислалъ имъ извѣстіе изъ Рима о томъ, что онъ вернулся и скоро пріѣдетъ извѣстить свою сестру, Сабина вовсе1 не была этому такъ рада, какъ это было бы естественно для сестры. Цѣлыхъ шесть лѣтъ она прожила, не видавшись съ нимъ и лишь изрѣдка получая о немъ извѣстія. А послѣднее время она даже не знала, что онъ въ Италіи. Теперь Тацію придется уѣхать отъ нея, и она, конечно, получитъ возможность внимательнѣе заняться его сестрой. Двѣнадцати лѣтній мальчикъ, неглупый отъ природы, развивался у нея быстро и интересовался всѣми ея дѣлами, около которыхъ она хлопотала. Фавстула же была еще слишкомъ мала и не могла замѣнить его.

Тацій былъ достаточно наблюдателенъ и скоро подмѣтилъ, что богатство и наживаніе денегъ есть дѣло несомнѣнной важности. Величіе семьи, будущимъ главой которой онъ уже привыкъ себя считать, также составляло предметъ постоянныхъ размышленій и разговоровъ. Онъ зналъ родословную своего рода не хуже самой Сабины и относился съ одинаковымъ благоговѣніемъ какъ къ нервнымъ столѣтіямъ ея существованія, надъ чѣмъ такъ смѣялся Фавстулъ, такъ и къ позднѣйшимъ ея развѣтвленіямъ. Ни тетка, ни племянникъ никогда не заикались о родословныхъ другихъ семействъ, какъ будто забывая, что другіе могутъ быть еще болѣе древняго и знаменитаго рода.

Тацій не очень радовался возвращенію отца, не ожидая отъ него особой любви. Смутныя воспоминанія, сохранившіяся у Тація объ отцѣ, который вѣчно дразнилъ его, не очень-то могли подогрѣть чувства мальчика, который уже привыкъ думать прежде всего о своихъ удобствахъ. Не нужно быть очень умнымъ для того, чтобы инстинктивно оцѣнивать правильно положеніе вещей, и у Тація явилось предчувствіе, что отецъ будетъ забавляться имъ, а, можетъ быть, даже и бранить.

Мальчикъ подхалимничалъ передъ теткой, а подхалимничать удобнѣе всего, когда нѣтъ остраго, независимаго наблюдателя. Сама того не желая, Сабина дала замѣтить племяннику, что его отецъ быть не вполнѣ тѣмъ, чѣмъ долженъ былъ бы быть глаза рода Фавстуловъ, и Тацій былъ увѣренъ, что ему не придется поладить съ отцомъ. А это очень тяжело находиться подъ наблюденіемъ и подвергаться насмѣшкамъ людей, которые сами живутъ въ стеклянномъ домѣ.

Наладившаяся уже жизнь какъ нельзя болѣе подходила для Тація и его тетки, и предстоящая перемѣна никому не доставляла удовольствія. Мальчикъ такъ долго жилъ у старой вдовы и духовно былъ такъ къ ней близокъ, что въ двѣнадцать лѣтъ сталъ самъ походить на старую дѣву.

Привольная, обильная жизнь въ большомъ деревенскомъ домѣ вполнѣ соотвѣтствовала наклонностямъ мальчика: онъ чувствовалъ, и инстинктъ не обманывалъ его. что нигдѣ, кромѣ этой деревни, онъ не будетъ играть видной роли, и онъ падалъ духомъ, когда тетка говорила, что пора ему уже серьезно подготовляться для поступленія въ легіоны.

--- Давно ты ужо не видалъ своего отца!-- замѣчала она.

-- Шесть лѣтъ!-- подтверждалъ Тацій, какъ бы желая сказать, что столь продолжительное отсутствіе не дѣлаетъ чести его отцу. Мальчикъ очень хорошо умѣлъ разсуждать о томъ, какъ должны поступать другіе.

-- Да, шесть лѣтъ. Я думала, что онъ оставить тебя здѣсь на годъ, на два. Я говорила тогда ему, что скоро тебѣ понадобится лучшее образованіе, чѣмъ то, которое ты можешь получишь здѣсь.

-- Ты больше заботилась о моемъ воспитаніи, чѣмъ онъ.

-- Я всегда о всемъ забочусь. Такъ какъ онъ уѣхалъ, то заботиться было некому, кромѣ меня. Можно сказать, что ты у меня знаешь не меньше, чѣмъ другіе мальчики твоего возраста.

Тацій бросилъ взглядъ, свидѣтельствовавшій, что онъ и самъ это знаетъ. Впрочемъ, зная очень мало дѣтей своего положенія, онъ былъ не виноватъ въ томъ, что впадалъ въ данномъ случаѣ въ ошибку. А, можетъ быть, онъ даже и не ошибался. Матонъ былъ человѣкъ умный; кромѣ того, у него были и другіе учителя. Конечно, если бъ Тацій провелъ эти годы, которые онъ съ такимъ удовольствіемъ прожилъ у тетки, въ Римѣ, среди мальчиковъ-язычниковъ, онъ зналъ бы множество вещей, незнаніе которыхъ не составляетъ никакой потери. Но даже и теперь онъ былъ вовсе не такъ простъ и наивенъ, какъ предполагала Сабина. Среди рабовъ большого патриціанскаго дома было немало мальчиковъ того же возраста или немного старше его, и за неимѣніемъ другихъ товарищей онъ иногда приходилъ въ общеніе и съ ними. Съ нимъ это, впрочемъ, случалось гораздо рѣже, чѣмъ съ другими: слишкомъ онъ былъ исполненъ гордости и не любилъ никакихъ игръ.

Когда пріѣхалъ Фавстулъ, сестра нашла, что онъ нисколько не постарѣлъ. Когда его не было, ей казалось, что они страшно давно не видались. Теперь, когда онъ пріѣхалъ, ей представлялось, какъ будто они разстались очень недавно.

-- Ты нисколько не перемѣнился,--увѣряла Сабина брата.

-- Да и ты тоже,-- отвѣчалъ онъ. На видъ ей, по крайней мѣрѣ, лѣтъ пятьдесятъ.-- мысленно добавлялъ онъ.

-- О, когда зрѣлый возрастъ приходитъ рано, то человѣкъ потомъ долго не мѣняется. Зрѣлый возрастъ наступилъ дли меня, какъ только я овдовѣла.

-- Ты все еще вдова...

-- Конечно. Никогда и не думала мѣнять своего положенія.

-- Въ такомъ случаѣ, ты хорошо сдѣлала, что укрылась сюда, въ эти горы. Красивой вдовѣ съ хорошими средствами трудно жить въ Римѣ.

Сабина не оспаривала предположеніе, будто бы только ея уединеніе спасало ее отъ горячихъ поклонниковъ. На самомъ дѣлѣ ей было уже сорокъ три года, и она какъ-то никогда не была молода. Она благосклонно улыбнулась брату и съ своей стороны выразила радость, что и онъ также остался вдовцомъ. Фавстулъ въ отвѣтъ только засмѣялся, но не такъ, какъ всегда, и это сейчасъ же настроило Сабину подозрительно.

-- Ты возьмешь Флавію теперь къ себѣ?-- спросила она.

-- Не теперь. Наша бывшая весталка Домиція не вышла замужъ, и Флавія теперь больше годится для ея общества, чѣмъ прежде. Ты съ ней, конечно, видалась?

-- Не очень часто. Домиція не любитъ нашего здѣшняго образа жизни и разъ или два привозила Флавію повидаться съ братомъ и сестрою. Ты увидишь, какъ выросъ и развился Тацій.

-- Онъ былъ глупый малый и нехорошаго характера,-- холодно отвѣчалъ Фавстулъ.

-- Ну, теперь онъ не глупъ. Онъ умный мальчикъ. Можетъ быть, ты принималъ за глупость его несообщителыюсть.

-- Очень можетъ быть.

-- И характеръ у него вовсе не дурной,-- продолжала Сабина.-- Я не позволяю у себя капризничать. Но съ Таціемъ ничего подобнаго не случалось. Ты сейчасъ увидишь его.

Фавстулъ не видѣлъ никакой необходимости спѣшить съ этимъ свиданіемъ, находя, что если онъ могъ не видаться съ сыномъ въ теченіе цѣлыхъ шести лѣтъ, то можно было подождать съ этимъ еще часъ-другой. Но Сабинѣ нужно было сдѣлать кое-какія распоряженія. Она поднялась и вышла изъ комнаты.

Едва она успѣла скрыться въ одну дверь, какъ изъ другой появился Тацій. Онъ сталъ передъ отцомъ и смотрѣлъ на него молча, ожидая, пока тотъ заговоритъ съ нимъ.

Фавстулъ былъ, видимо, удивленъ, увидя передъ собой мальчика.

-- Итакъ, ты и есть Тацій,-- сказалъ онъ, подходя къ нему.

Его движенія попрежнему были свободны и изящны, и это обстоятельство въ представленіи сына сейчасъ же соединилось какой-то связью съ недостатками его характера.

Тацій, съ своей стороны, двинулся къ отцу навстрѣчу и довольно неуклюже привѣтствовалъ его. Отецъ назвалъ его просто Таціемъ, но мальчикъ вспомнилъ, что его полное имя Титъ Тацій Фавстулъ.

"Попрежнему толстъ и неуклюжъ,-- подумалъ про себя отецъ.-- Онъ ходитъ, поднявъ плечи, какъ ходятъ носильщики".

-- Припоминаешь меня?-- спросилъ онъ.

-- Теперь, да.

Фавстулъ засмѣялся.

-- Ты не находишь, что я выросъ?-- продолжалъ отецъ.

Сынъ счелъ этотъ вопросъ глупостью, и хотя засмѣялся вмѣстѣ съ отцомъ, но тотъ отлично понялъ это.

-- Ты правъ,-- весело замѣтилъ онъ.-- Я не обладаю такой мудростью, какъ Сабина. Лучше подражай ей. Это будетъ тебѣ полезнѣе, чѣмъ оставаться такимъ легкомысленнымъ, какъ я.

Для Тація было совершенно ясно, что его отецъ не очень уменъ. Онъ считалъ, что не такъ подобало бы знатному римлянину бесѣдовать съ своимъ сыномъ. Онъ сталъ было смотрѣть на него, но вдругъ вспомнилъ, что это дѣлаютъ только люди плохо воспитанные, и перенесъ свой взглядъ на стѣнное изображеніе бога Меркурія, удивляясь тому, какъ онъ могъ летѣть такъ прямо на одномъ крылышкѣ у его ноги.

-- Онъ никогда не летаетъ прямо, а всегда по чрезвычайно извилистому пути,-- замѣтилъ Фавстулъ, чрезвычайно довольный тѣмъ, что сынъ былъ пораженъ тѣмъ, что онъ могъ такъ легко угадать его мысли.

-- Да, я всегда могу въ точности знать, что ты думаешь. Вотъ еще разница между мною и Сабиной,-- кротко замѣтилъ отецъ.

Тацій вдругъ покраснѣлъ. Если бы его отецъ прямо обвинилъ бы его въ томъ, что онъ подхалимничаетъ передъ теткой и что это ясно, какъ Божій день, то и тогда бы у него не было такого виноватаго вида. Фавстулъ находилъ, что мальчикъ очень забавенъ.

-- Твоя тетка говорила мнѣ, что ты далеко пошелъ впередъ,-- продолжалъ онъ съ легкой усмѣшкой.-- И она права. Ты сталъ еще болѣе забавнымъ.

Тацій понималъ, что эти слова -- далеко не комплиментъ. Онъ былъ не изъ трусливаго десятка и сердито отвѣчалъ:

-- Я такъ и думалъ, что ты будешь смѣяться надо мной.

Это замѣчаніе нисколько не подѣйствовало на отца.

-- Не очень-то ты радъ, что я вернулся,-- сказалъ онъ, наблюдая за тѣмъ, какъ подъ смуглой кожей сына то и дѣло вспыхивалъ густой румянецъ.

Тацій молчалъ.

-- Да для тебя и нѣтъ никакой причины радоваться этому.

-- С-с-сабина...-- началъ было мальчикъ, но губы у него ссохлись, и слова не хотѣли сходить съ языка.

-- Ну? С-о-собина?

-- Она не смѣется надъ дѣтьми.

-- А я и не зналъ, что ты еще дитя. Кстати, гдѣ Фавстула?

-- Вѣроятно, съ Клодіей. Позвать ее сюда?

-- Да, пожалуйста.

Мальчикъ не безъ удовольствія бросился бѣжать. Выйдя изъ комнаты, онъ сдѣлалъ злое лицо и сильно покачалъ своей круглой головой. Его охватила рѣшимость отплатить отцу ненавистью.

Что касается Фавстула, то у него не было ни малѣйшаго намѣренія относиться къ сыну съ ненавистью: онъ вообще не долюбливалъ людей, но немного было такихъ, которыхъ онъ терпѣть не могъ. Оставшись одинъ, онъ думалъ о томъ, вернется ли мальчикъ обратно съ сестрой, или же пришлетъ ее одну съ Клодіей.

Клодія не пришла сама, а прислала свою питомицу съ Таціемъ. Почти одновременно вошла и Сабина.

-- Я старательно ухаживала за ней,-- сказала она.-- Фавстула была хрупкой, болѣзненной дѣвочкой. Сначала я даже сомнѣвалась, удастся ли намъ выходить ее. А теперь, какъ видишь, она блещетъ здоровьемъ.

Фавстулу сразу бросилось въ глаза, что она блещетъ не однимъ здоровьемъ. Онъ сейчасъ же замѣтилъ, что его дочь гораздо красивѣе, чѣмъ была Акція и чѣмъ когда-то былъ онъ самъ. Она была довольно высока для своего возраста, стройна, но не худа и не костиста, какъ ея тетка, съ которой, впрочемъ, она не имѣла ни малѣйшаго сходства. Она не лишена была природной граціи въ своихъ движеніяхъ, а ея красивые глаза смотрѣли серьезно и смѣло.

-- Молодецъ, Фавстула,-- замѣтилъ отецъ, взявъ ее за маленькія ручки и улыбаясь.

Похвала была не большая, но Тацій сразу преисполнился ревности. Отецъ улыбался и глядя на него, но тутъ была большая разница.

Полныя губы дѣвочки распустились въ отвѣтную улыбку. Она потянулась къ отцу, чтобы онъ ее поцѣловалъ, и это былъ самый нѣжный, самый чистый поцѣлуй, который когда-либо выпадалъ на долю Фавстула. Онъ сѣлъ и посадилъ дѣвочку къ себѣ на колѣни. Она оглядывалась, какъ бы отыскивая глазами брата, но мальчикъ уже убѣжалъ прямо къ теткѣ. Отецъ даже не замѣтилъ его отсутствія.

Теперь Тацію стало ясно, что его сестра красива, а его отецъ считаетъ непривлекательнымъ и безобразнымъ. До этого времени онъ относился къ Фавстулѣ равнодушно: вѣдь это была дѣвочка, и онъ старался ея не замѣчать.

Фавстулъ обожалъ красоту: въ природѣ ли, или въ искусствѣ онъ всегда умѣлъ подмѣтить ее, и красота его дочери такъ же не укрылась отъ него, какъ не укрылась бы красота цвѣтка.

"Ну, красотѣ и граціи ты но училась у Сабины,-- подумалъ онъ про себя.-- А вотъ Тацій -- тотъ всему учился у тетки".

-- Знаешь, Акція непремѣнно стала бы завидовать ея красотѣ,-- сказалъ онъ черезъ голову ребенка смущенной Сабинѣ.-- Акція всегда старалась держать около себя такія рожи, чтобы я не очень-то засматривался на нихъ!

-- Фавстулъ!-- съ упрекомъ воскликнула вдова.

Тацій почувствовалъ, что его мать, которую онъ уже успѣлъ забыть, заслуживаетъ глубокаго сожалѣнія. И онъ горячо принялъ ея сторону.

VII.

Фавстулу не удалось уѣхать въ Римъ на другой день. Онъ поѣхалъ черезъ два дня. Сабина, не очень-то огорчилась его отъѣздомъ, хотя находила, что онъ могъ бы пробыть у нея еще нѣсколько дней.

Объяснялся этотъ скорый отъѣздъ тѣмъ, что ямъ обоимъ было не по себѣ вмѣстѣ. Она слишкомъ надоѣдала ему. Если бы она оставила его въ покоѣ, то, можетъ быть, онъ прожилъ бы еще нѣсколько дней спокойной деревенской жизнью. Но послѣ такой долгой разлуки Сабина считала необходимымъ принять брата, какъ важнаго гостя, и посвящала ему все свое время. Она принесла. ему въ жертву всѣ свои обычныя занятія и постоянно сидѣла съ нимъ, ничего не дѣлая. Она не отличалась умѣньемъ вести разговоръ, а Фавстулу было не интересно слушать постоянно о томъ, какъ процвѣтаютъ ея дѣла. Сабина чувствовала, что въ лицѣ Тація она встрѣтила бы болѣе внимательнаго слушателя. Съ другой стороны и ее мало занимали разсказы о его путешествіи.

Чтобы доставить брату общество, она повезла его въ гости къ однимъ сосѣдямъ, которые незадолго до того поселились здѣсь, въ своемъ сабинскомъ помѣстьѣ.

-- Они христіане,-- какъ бы извиняясь, объясняла Сабина:-- но очень хорошаго рода. Съ ними нечего много церемониться, но было бы неловко обойтись съ ними неучтиво.

-- Кто они такіе?

-- Это вдова Меланія! Она была замужемъ за Ациліемъ Глабріемъ. Ациліи перешли въ христіанство еще со временъ Домиціана. Они, несомнѣнно, принадлежатъ къ одному изъ лучшихъ родовъ. Не помню, отъ кого происходитъ Меланія. Она вышла замужъ много спустя послѣ моей свадьбы, когда меня уже не было въ Римѣ. Ацилій Глабрій умеръ меньше года тому назадъ, и тогда Меланія переселилась сюда въ свое большое помѣстье. У нея есть дѣти, по еще очень маленькія.

Фавстула не особенно интересовалъ этотъ визитъ, но все же онъ отправился вмѣстѣ съ сестрой, тронувшейся съ большой пышностью. Разстояніе между обоими домами было не больше трехъ миль, и ихъ видно было изъ каждаго имѣнія. Домъ Сабины стоялъ на откосѣ горы, возвышавшейся надъ маленькимъ городкомъ Олибанумомъ, населеннымъ большею частью ея рабами. Домъ Ациліевъ стоялъ гораздо выше среди горъ, но отъ города его скрывала цѣпь холмовъ. Возлѣ него была деревня, большая часть обитателей которой были христіане.

Между этими двумя мѣстами вилась довольно хорошая дорога, и Фавстулъ наслаждался ея красивыми видами. То она вилась по обрыву горы, причемъ по одну ея сторону открывалась глубокая лѣсистая долина, а по другую -- круто возвышалась дикая, безплодная скала. По мѣрѣ того, какъ они приближались къ Цивителлуму, дорога становилась все круче и круче.

Домъ Ациліевъ былъ расположенъ нѣсколько выше деревни, на плоскогорьѣ, съ котораго горы понижались огромнымъ амфитеатромъ, шириной въ нѣсколько миль, края котораго были обрамлены небольшими холмами. Если смотрѣть въ другую сторону, то виденъ былъ Сублаквеумъ, гдѣ Неронъ прорылъ свои искусственныя озера и выстроилъ себѣ виллу.

-- Несмотря на эти новомодныя, варварскія имена,-- сказалъ Фавстулъ,-- надо полагать, что въ древности здѣсь былъ городъ пелазговъ.

Онъ обратилъ вниманіе Сабины на развалины циклопической стѣны, которая какъ будто вырастала изъ отвѣсной скалы, составляя ея продолженіе.

Сабина мало интересовалась пелазгами, ея интересы не шли дальше сабиновъ, ибо она твердо вѣрила, и эта вѣра раздѣлялась и Таціемъ, что Фавстулы -- сабинскаго происхожденія. Вниманіе ея было привлечено новой церковью съ крестомъ наверху. Прежняго храма и слѣда не было. Конечно, Ациліи -- христіане, а рабы, естественно, вѣруютъ такъ же, какъ ихъ господа, что, впрочемъ, еще не значитъ, что они одобряютъ эту вѣру. Но рабы должны поневолѣ держать языкъ за зубами.

Недалеко отъ деревни, которую можно было счесть за небольшой городокъ, дорога, ведшая къ дому Ациліевъ, развѣтвлялась и шла между двумя прекрасными статуями огромныхъ размѣровъ, стоявшими на простыхъ пьедесталахъ безъ всякихъ надписей.

-- Геркулесъ и Марсъ,-- сказалъ Фавстулъ.-- Несомнѣнно, они были переставлены сюда изъ близъ лежавшаго храма.

Сабина сердито взглянула на нихъ.

-- Какъ они смѣли?-- раздраженно спросила она.

-- Вѣроятно, некому было войти въ это дѣло. Если здѣшніе жители -- всѣ христіане, то, очевидно, Ациліи рѣшили, что статуи могутъ служить просто для украшенія. Въ прежнее время, когда еще боялись, что народъ будетъ боготворить ихъ, Ациліи предпочли бы разбить ихъ на куски.

-- Какое святотатство!

-- Конечно. Но странно, какъ боги выносятъ все это?

Сабина поспѣшила прекратить разговоръ и принялась разглядывать имѣніе. Владѣльцы его, очевидно, давно не жили въ немъ и не часто бывали здѣсь, и кое-гдѣ замѣтны были слѣды запустѣнія, которое является неизбѣжнымъ слѣдствіемъ долгаго отсутствія хозяевъ. Контрастъ между хозяйствомъ Ациліевъ и ея собственнымъ имѣніемъ невольно бросился ей въ глаза.

Вотъ результатъ христіанскаго хозяйничанія!

Впрочемъ, Меланія приняла своихъ гостей безукоризненно, и ее ни въ чемъ нельзя было упрекнуть. Видно было, что это женщина вполнѣ благовоспитанная, и Сабина не могла не отдать должное достоинству и граціи молодой вдовы. Меланія, видимо, не придавала никакого значенія своей красотѣ, и это больше всего поправилось въ ней Сабинѣ. Черты ея лица были красивы и тонки, и сама она была очень милая молодая женщина: небольшого роста, она отличалась прекраснымъ сложеніемъ, и вела она себя съ такой непринужденностью и граціей, что сразу было видно, что она чувствуетъ себя, какъ дома, въ томъ обществѣ, которое Сабина только и признавала обществомъ. Но ея нарядъ былъ слишкомъ простъ и скроменъ даже для вдовы. На ней не было ни одной драгоцѣнной вещи. Манеры ея также отличались скромностью, и хотя она была чрезвычайно вѣжлива и предупредительна, но во всемъ этомъ не было и тѣни желанія понравиться во что бы то ни стало.

-- Очень любезно съ твоей стороны, что ты навѣстила меня,-- сказала, она Сабинѣ.-- Конечно, я знала, что ты моя сосѣдка. Я слышала о тебѣ -- ты, говорятъ, образцовая хозяйка, и мнѣ нужно учиться у тебя всѣмъ секретамъ хозяйства. Наше имѣніе было долго предоставлено самому себѣ, какъ видишь.

-- Съ тѣхъ поръ, какъ я пріѣхала въ Олибанумъ, никто изъ твоей семьи тутъ, кажется, не жилъ.

-- Никто. Мой тесть рѣшилъ, что горный воздухъ не особенно хорошъ для него. Кромѣ того, онъ былъ очень занятъ въ Римф. Онъ былъ префектомъ города. Онъ умеръ въ прошломъ году.

-- Видно, что тутъ было большое хозяйство,-- промолвила Сабина, желая сказать какую-нибудь любезность.-- Домъ гораздо лучше, чѣмъ мой.

-- О, здѣсь никогда не было настоящаго дома. Былъ домъ, но очень давно. Во времена императора Нерона одинъ изъ предковъ моего мужа построилъ здѣсь огромную виллу. Можетъ быть, потому, что императоръ также построилъ себѣ виллу въ Сублаквеумѣ. Очевидно, хотѣли дѣлать то же, что дѣлалъ императоръ.

Сабинѣ показалось, что едва ли умѣстно дѣлать намеки на разныя причуды императоровъ. Но она вспомнила, что и у Константина явилась причуда -- стать христіаниномъ, и что теперешній Константинъ поддерживаетъ эту прихоть -- и не высказала своей мысли.

-- Ты одна живешь въ Олибанумѣ?-- спросила Меланія.

-- Нѣтъ. Со мной живутъ дочь и сынъ моего брата. Его нѣсколько лѣтъ не было въ Италіи.

Фавстулъ уже успѣлъ осмотрѣть и оцѣнить хозяйку. Онъ нашелъ ее прекрасно воспитанной и свѣжей, но одѣтой безъ вкуса и изящества.

"Вѣроятно, это входитъ въ число обязанностей христіанской религіи одѣваться, какъ старухи", подумалъ онъ.

-- Я человѣкъ -- дурного поведенія,-- началъ онъ весело:-- и путешествовалъ, чтобы заглушить въ себѣ непріятное чувство, когда человѣкъ не исполняетъ дома своихъ обязанностей.

-- Дома всегда столько обязанностей, что нельзя и льстить себя надеждой исполнить ихъ всѣ, какъ слѣдуетъ,-- отвѣчала хозяйка, не показывая и виду, что она принимаетъ серьезно его слова я что они произвели на нее непріятное впечатлѣніе.

Сабина чувствовала, что ея личныя обязанности исполнены, какъ слѣдуетъ.

-- Но, убѣгая отъ нихъ, еще болѣе пренебрегаешь ими,-- замѣтила она, забывая, что возвращеніе брата не очень-то обрадовало ее.

-- Во всякомъ случаѣ надо избѣгать давать плохіе примѣры,-- смиренно промолвилъ Фавстулъ.

-- Это, дѣйствительно, очень важно,-- улыбаясь, сказала Меланія.

Братъ и сестра занимали ее. Впрочемъ, сестру ей не трудно было сразу понять.

-- А ты не одна здѣсь живешь?-- заговорила Сабина, желая перемѣнить разговоръ.

-- Нѣтъ, не одна. У меня дѣти -- двое мальчиковъ и дѣвочка. Кромѣ того, съ нами живетъ тетка моего мужа. Да вотъ и она сама идетъ.

Въ комнату вошла пожилая женщина, лѣтъ шестидесяти. Меланія познакомила ее съ гостями.

Какъ и Сабина, она была вдова, но этимъ и ограничивалось ихъ сходство. Ее звали Ациліей, и ея мужъ, занимавшій въ легіонахъ высокое мѣсто, былъ замученъ при Діоклетіанѣ. Она, очевидно, была когда-то очень красива и до сего времени сохранила слѣды былой красоты. Ея манеры были благородны и важны, хотя немного сдержанны.

Она поздоровалась съ гостями весьма учтиво, хотя, какъ показалось Фавстулу, нѣсколько сухо. Зато его сестрѣ она очень понравилась. Она одобряла сдержанность, съ которой люди хорошаго рода обыкновенно встрѣчаютъ малознакомыхъ людей. Правда, въ Римѣ теперь было въ модѣ обращаться съ новыми знакомыми, какъ будто они были знакомы всю жизнь, но Сабинѣ такое обращеніе не нравилось.

-- Сколько лѣтъ твоимъ дѣтямъ?-- спросила она, обращаясь къ Меланіи.

-- Конечно, они не всѣ одного возраста,-- шутливо замѣтилъ Фавстулъ прежде, чѣмъ хозяйка успѣла что-нибудь отвѣтить.

Меланія улыбнулась. Ацилія, повидимому, не поняла его замѣчанія. Сабина приписала это ея прямодушію.

-- Моимъ сыновьямъ -- одному четырнадцать, другому двѣнадцать лѣтъ. Ихъ зовутъ Христофоромъ и Фабіаномъ. Дочкѣ же моей всего шесть лѣтъ, и ее зовутъ Домитиллой.

-- А,-- вскричала Сабина.-- Моему племяннику тоже двѣнадцать лѣтъ, а племянницѣ -- шесть.

Совпаденіе лѣтъ почему-то поразило ее. Она повернулась къ Фавстулу, который не такъ отчетливо помнилъ, сколько лѣтъ его дѣтямъ.

-- Какая жалость, что Флавія дѣвочка, и ей только одиннадцать лѣтъ,-- промолвила она.

Ацилія бросила на него быстрый взглядъ, какъ бы считая его чудакомъ. Но Меланія поймала его смущенный взоръ и не могла удержаться отъ улыбки.

-- Можетъ быть, когда поѣдешь ко мнѣ, ты захватишь съ собой и своихъ дѣтей,-- продолжала Сабина.-- Тацій и Фавстула никогда не видали около себя дѣтей такого же происхожденія, какъ они.

Отъ Ациліи не укрылось, что Сабина говоритъ о дѣтяхъ своего брата, какъ будто они были ея собственныя, и что онъ самъ почти не упоминаетъ о нихъ.

Меланія поблагодарила гостью и пригласила ее осмотрѣть ихъ хозяйство.

-- Мнѣ особенно нечего тебѣ показывать,-- сказала она.-- Я въ родѣ Корнеліи, матери Гракховъ. Кромѣ дѣтей, у меня нѣтъ другихъ сокровищъ.

Это замѣчаніе не произвело особаго впечатлѣнія на Фавстула, но Сабинѣ оно очень понравилось. Она усмотрѣла въ этомъ широкій взглядъ на вещи, котораго она не ожидала отъ знатныхъ христіанъ. И въ то же время она была поражена справедливостью этого замѣчанія.

Деревенскій домъ Ациліевъ представлялъ собою цѣлый дворецъ. Но внутри онъ былъ почти пустъ. Обстановка была очень дорогая, но ея было немного и, видимо, не прибавлялось въ теченіе нѣскольКихъ поколѣній. Кромѣ обстановки, въ домѣ почти ничего но было: въ лѣтнее время ковры, конечно, были не нужны; но здѣсь не было также ни статуй, ни богатыхъ занавѣсей, ни зеркалъ изъ гладко полированнаго серебра, словомъ, никакихъ предметовъ искусства, которые обычно загромождаютъ дома богатыхъ знатныхъ людей.

-- Дѣти въ саду,-- сказала Ацилія.

-- Изъ сада такой видъ, что стоитъ взглянуть,-- добавила ея племянница.-- Не угодно ли пойти туда.

VIII.

Стоило взглянуть и на самый садъ. Онъ былъ великолѣпенъ и въ настоящее время, пожалуй, еще красивѣе, чѣмъ въ дни своего прежняго блеска. Мраморныя баллюстрады сильно попортились за три столѣтія отъ холодовъ и дождей, шоссированныя аллеи мѣстами стали неровны, статуи потеряли свой первоначальный видъ, зато деревья разрослись до такой степени и пріобрѣли красоту, какой, конечно, у нихъ не было во дни Нерона.

Меланія была права: видъ изъ сада, или, лучше сказать, виды, ибо панорама отрывалась на много миль во всѣ стороны, были великолѣпны. Одинъ парапетъ сада шелъ по краю обрыва въ нѣсколько сотъ футовъ глубины, заканчивавшагося внизу огромнымъ естественнымъ амфитеатромъ, который, вѣроятно, въ стародавнія времена былъ заливомъ моря. Вдоль парапета шла широкая мощеная терраса, отдѣлявшаяся отъ сада съ внутренней стороны высокой густой изгородью изъ мирры.

Дѣти Меланіи находились какъ разъ здѣсь. Маленькая дѣвочка играла въ торговлю, а ея братья и ихъ учитель были ея покупателями.

-- У нея все страшно дорого,-- со смѣхомъ говорилъ Христофоръ, когда мать представила его гостямъ.-- Она проситъ за этотъ разбитый горшокъ девять поцѣлуевъ и устричную раковину.

-- Это вовсе не дорого,-- вмѣшался Фавстулъ.-- Это ты стараешься купить подешевле. Хочешь мнѣ продать его вотъ за это и въ придачу двѣнадцать поцѣлуевъ?

Онъ показалъ ей красивый ящичекъ изъ слоновой кости, который онъ купилъ во время своего путешествія.

Домитилла посмотрѣла сначала на ящикъ, потомъ на него.

-- Онъ купилъ его первый,-- оказала она, показывая на брата.

-- Нѣтъ, нѣтъ!-- закричалъ Фабіанъ.-- Его купилъ этотъ знатный мужъ.

Христофоръ со смѣхомъ вручилъ покупку Фавстулу.

-- Этотъ ящичекъ слишкомъ хорошъ для Домитиллы,-- замѣтила Меланія.

-- О, не стоитъ придавать ему значенія -- поспѣшилъ сказать Фавстулъ, улыбаясь прямо ей въ глаза.

Меланія покачала головой.

-- Она довольно избалована,-- сказала она тихо:-- и вы напрасно еще балуете ее.

-- Подожди немного и посмотри на мою маленькую Фавстулу. Тогда тебя возьметъ зависть,-- отвѣчалъ онъ.

Сабина не одобряла всего этого. Ацилія, вѣроятно, также. Здѣсь былъ еще одинъ человѣкъ, который спокойно смотрѣлъ на всю эту сцену. Это былъ Домній, молодой священникъ, состоявшій учителемъ при дѣтяхъ Меланіи.

Меланія уже представила его Фавстулу, который поклонился ему съ учтивой снисходительностью, не переставая въ то же время внимательно всматриваться въ него. Когда Меланія познакомила священника съ Сабиной, та, не глядя на него, она кивнула ему головой съ такимъ видомъ, какъ будто она принудила себя быть терпимой, что, по ея мнѣнію, должно было совершенно его уничтожить. На оба поклона священникъ отвѣтилъ сдержанно, какъ подобаетъ благовоспитанному человѣку, и не сказалъ ни слова: видно было, что никто и не ждалъ этого отъ него.

Онъ былъ на нѣсколько лѣтъ моложе Меланіи, и ея обращеніе съ нимъ сбивало съ толку Сабину: хотя разница въ годахъ между ними была не велика, но ея обращеніе съ нимъ носило какой-то странный характеръ, какъ будто она была ему дочь и вмѣстѣ съ тѣмъ въ ней было что-то материнское. Казалось, она то смотритъ на него, какъ на сверстника и на товарища своимъ дѣтямъ, то считаетъ себя его дочерью.

Сабина чувствовала себя обязанной относиться къ нему съ нелюбовью, разъ онъ былъ христіанскимъ священникомъ. Не встрѣчала въ ней сочувствія и идея, что съ нимъ надо обращаться, какъ съ равнымъ себѣ. Сабина была увѣрена, что онъ ни въ коемъ случаѣ не можетъ быть равнымъ съ ними по происхожденію.Хозяева и гости шли теперь по террасѣ: впереди шли три женщины съ Домитиллой, которая жалась къ матери, а за ними Домній съ своими учениками. Фавстулъ шелъ за своей сестрой. Онъ опять навелъ разговоръ на двѣ статуи, стоявшія на дорогѣ при въѣздѣ въ имѣніе, и Сабинѣ стало досадно за его безтактность.

-- Прекрасныя статуи,-- распространялся между тѣмъ Фавстулъ.-- Онѣ стояли, кажется, во храмѣ?

-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Домній.-- Ихъ выкопали изъ земли. Лѣтъ двадцать тому назадъ Ацилій Глабрій хотѣлъ отыскать источникъ, который даетъ воду для фонтановъ, и наткнулся на эти статуи.

Сабина почувствовала, что въ этомъ отвѣтѣ было больше такта, чѣмъ въ вопросѣ ея брата: Фавстулу, конечно, не слѣдовало возбуждать вопросовъ, которые могутъ касаться различія религій. Въ своемъ возможно краткомъ и быстромъ отвѣтѣ молодой священникъ, очевидно, тщательно избѣгалъ даже отдаленнаго намека на это различіе.

Но Фавстулу, благовоспитанность котораго носила чисто внѣшній, свѣтскій характеръ, не хотѣлось разстаться скоро съ темой, которая такъ его интересовала.

-- И ихъ тогда же поставили на ихъ мѣсто?-- спросилъ онъ.

-- Не знаю, право.

Домній, видимо, не желалъ продолжать этого разговора, но Фавстулу нужно было знать все объ этихъ статуяхъ.

-- Но если онѣ не были сразу поставлены на это мѣсто, то что же съ ними было раньше?

Домній разсмѣялся и сказалъ:

-- Боюсь, что я не сумѣю отвѣтить на тотъ вопросъ. Двадцать лѣтъ тому назадъ мнѣ было всего шесть лѣтъ, и я здѣсь не жилъ.

Шедшія впереди женщины остановились. Меланія обернулась къ Фавстулу и предложила ему взглянуть на Публаквеумъ.

Фавстулу волей-неволей пришлось прекратить разговоръ о статуяхъ. Полюбовавшись на видъ, всѣ пошли дальше. Меланія и Фавстулъ остались позади.

-- Однако твой священникъ очень скроменъ,-- замѣтилъ онъ обычнымъ своимъ насмѣшливымъ и мальчишески задорнымъ томомъ.

-- А ты не любишь скромности?-- улыбнувшись, спросила она.

-- Не люблю, когда она становится на дорогѣ между мной и моими желаніями. Мнѣ хотѣлось знать, не было ли здѣсь намѣреній разбить эти статуи.

-- Ни малѣйшаго. Мой свекоръ умѣлъ цѣнить скульптуру и находилъ эти статуи превосходными, да къ тому же онѣ были еще и древними. Самое худшее, что могло тогда съ ними случиться, это быть снова закопанными тамъ, гдѣ ихъ нашли.

-- Чтобы предотвратить опасность поклоненія имъ?

-- Да. Но такой опасности и не было. Всѣ окрестные жители христіане. Если бъ ихъ разбили, это могло бы оживить одно суевѣріе. Вотъ почему мой тесть опасался это сдѣлать.

-- Какое, же суевѣріе?

Меланія немного помолчала, какъ бы обдумывая свой отвѣтъ.

-- Мнѣ кажется,-- сказала она спокойно:-- я не должна тебѣ это объяснять.

Потомъ она быстро повернулась къ нему и съ своей открытой симпатичной улыбкой сказала:

-- Что это мы все говоримъ о вещахъ, о которыхъ мы имѣемъ совершенно различный образъ мыслей?

-- Ты не знаешь моего образа мыслей,-- лукаво возразилъ онъ. Неужели ты думаешь, что я поклоняюсь этимъ статуямъ.

-- Полагаю, что во всякомъ случаѣ ты долженъ чувствовать къ нимъ почтеніе.

-- Никакого. Я только любуюсь ими. Чувствовать къ нимъ почтеніе значило бы вѣрить въ миѳы, воплощеніемъ которыхъ они являются. Теперь скажи мнѣ, какое же суевѣріе не хотѣлъ поощрять Ацилій Глабрій?

-- Я не люблю говорить вещи, которыя, навѣрно, будетъ непріятно слышать. Когда простые деревенскіе люди и многіе изъ благовоспитанныхъ горожанъ перестали вѣрить въ старыхъ боговъ, они ударились въ противоположную крайность и стали считать ихъ за бѣсовъ.

-- И ты въ томъ числѣ?

-- Нѣтъ, ибо я вообще не вѣрю въ ихъ существованіе.

-- Я тоже не вѣрю. Такимъ образомъ, оказывается, что мы оба однѣхъ мыслей. Не слѣдуетъ думать, что наша вѣра такъ различна, что какъ только мы заговоримъ о ней, такъ сейчасъ же и поссоримся.

Меланія предпочла пропустить мимо ушей это замѣчаніе и продолжала свое объясненіе, на которомъ онъ такъ настаивалъ и которое самъ же прервалъ.

-- Итакъ, мой свекоръ рѣшилъ не разбивать этихъ статуй. Сначала наши христіане дѣйствительно уничтожали изображенія боговъ, но это было только въ тѣ времена, когда опасность ихъ почитанія казалась слишкомъ реальной и значительной. Но даже тогда ихъ очень часто, вмѣсто того, чтобы разбивать, закапывали въ землю. Когда же христіане стали смотрѣть на прежнихъ боговъ, какъ на бѣсовъ, и относиться къ нимъ съ суевѣрнымъ страхомъ, тогда невѣжественнымъ людямъ стали разъяснять, что это не что иное, какъ произведеніе древняго искусства и что сами по себѣ они не добры и не злы. Мы должны были растолковать, что церкви нечего бояться безпомощныхъ статуй боговъ... Однако я слишкомъ ужъ заболталась и, вѣроятно, надоѣла тебѣ: впрочемъ, тебѣ это по дѣломъ.

Съ этими словами она пошла впередъ и скоро догнала другихъ женщинъ.

-- Христофоръ и Фабіанъ, пойдите въ домъ и посмотрите, не готовъ ли уже обѣдъ.

-- Можно мнѣ пойти съ ними?-- спросилъ Фавстулъ.

Сабина съ изумленіемъ посмотрѣла на него. Если знатный римлянинъ выучился такимъ манерамъ во время своего путешествія, то для него лучше было бы оставаться дома.

Но ея братъ уже ушелъ съ мальчиками, которые смотрѣли на него съ нескрываемымъ удивленіемъ, что, видимо, доставляло ему большое удовольствіе.

-- Намъ лучше всего уйти отъ нихъ,-- дружески сказалъ онъ мальчикамъ.-- Моя сестра все бранитъ меня, да и ваша мать дѣлаетъ то же.

-- За что же?-- съ любопытствомъ спросилъ Христофоръ.

-- За разные вопросы.

-- Но я на это не сержусь нисколько,-- сказалъ Фавстулъ.-- Ты, стало быть, Фабіанъ, и тебѣ двѣнадцать лѣтъ. Превосходный возрастъ! Моему сыну тоже двѣнадцать лѣтъ. Никто, впрочемъ, не скажетъ, что ему двѣнадцать лѣтъ.

-- Откуда ты знаешь, что мнѣ двѣнадцать лѣтъ?-- спросилъ Фабіанъ.

-- Я все знаю. Христофору четырнадцать, Домитиллѣ шесть. Столько же и Фувстулѣ. Вы какъ-нибудь пріѣдете къ намъ съ матерью и Домитиллой, и тогда увидите ее и Тація.

-- А ты тоже будешь тамъ?-- спросилъ Фабіанъ, интересовавшійся больше гостемъ, чѣмъ дѣтьми, которыхъ онъ увидитъ.

-- Нѣтъ. Я буду въ Римѣ. Послѣзавтра я уѣзжаю отсюда

-- Это очень жаль,-- серьезно замѣтилъ Фабіанъ.

-- Фабіанъ, это невѣжливо,-- замѣтилъ его братъ.-- Не твое дѣло выражать свои мнѣнія по поводу отъѣзда Фавстула.

-- А по-моему, это чрезвычайно вѣжливо,-- со смѣхомъ возразилъ ему Фавстулъ.

Обѣдъ былъ уже готовъ, и управляющій домомъ, пожилой свободный человѣкъ, вышелъ изъ дому, чтобы доложить имъ объ этомъ.

Фавстулъ съ мальчиками отправился назадъ.

Когда хозяева и гости собрались въ большомъ, но почти пустомъ триклиніумѣ, Сабинѣ бросилось въ глаза, что рабы, которыхъ въ комнатѣ было довольно много, не обносили всѣхъ фруктами и сладостями, какъ это вездѣ дѣлается. Здѣсь гостямъ прислуживали сыновья хозяйки. Взявъ блюда изъ рукъ рабовъ, они обносили ими старшихъ.

На возвратномъ пути она замѣтила брату:

-- Мальчики отлично дѣлали свое дѣло, но мнѣ кажется, что это для нихъ нѣсколько унизительно. Они такъ почтительны, какъ и ихъ рабы. Да и рабы держатъ себя не такъ, какъ у насъ.

-- Они держали себя очень почтительно.

-- Ну, еще бы! Но все-таки разница есть.

-- Да. Я и самъ это замѣтилъ.

Сабина никакъ не могла уяснить себѣ, въ чемъ заключалась эта разница. Ея собственные рабы были всегда хорошо вышколены, сытно накормлены, тепло одѣты, и она полагала, что они совершенно довольны и счастливы, если только это не какія-нибудь неблагодарныя животныя, съ которыми нечего считаться. Но рабы Меланіи вовсе не были похожи на рабовъ. Особенно это сказывалось на ихъ взаимномъ обращеніи и на отношеніи ихъ къ молодымъ своимъ господамъ. Къ нимъ они были въ высшей степени почтительны, но въ этой почтительности чувствовалась не только любовь, но и еще что-то такое, что соединяло ихъ равной и болѣе прочной связью, чѣмъ простая принадлежность однихъ къ другимъ.

Какъ женщина неглупая, Сабина довольно смутно опредѣлила эту особенность въ ихъ отношеніяхъ:

-- Если бъ мои рабы были похожи на этихъ,-- замѣтила она,-- то я бы чувствовала, что они принадлежатъ скорѣе самимъ себѣ, чѣмъ мнѣ.

Отъ нея не укрылось, что и въ своихъ взаимныхъ отношеніяхъ рабы Ациліевы проявляютъ уваженіе другъ къ другу и это ей очень не понравилось. Она не позволяла своимъ рабамъ ссориться и наблюдала за тѣмъ, чтобы они жили между собой въ мирѣ и согласіи, но считала совершенно неумѣстнымъ, чтобы они обращались другъ съ другомъ, какъ свободные люди.

-- Мнѣ больше всего понравилась Ацилія,-- сообщила она брату.

О Меланіи на этотъ разъ она не рапространялась уже, какъ прежде.

-- А мнѣ она вовсе не понравилась,-- объявилъ напрямикъ Фавстулъ.-- Мнѣ кажется, что самый лучшій изъ нихъ -- это Домній, а послѣ него Фабіанъ.

-- Домній!-- воскликнула Сабина, зная, что ея братъ нарочно хвалитъ священника, чтобы ее разсердить.-- Вотъ тебѣ примѣръ. Поучись у него, какъ нужно себя вести.

IX.

Вечеромъ Фавстулъ забавлялся такъ же, какъ и наканунѣ, съ своей дочерью. Онъ игралъ съ нею, ласкалъ ее и заставлялъ говорить разныя смѣшныя вещи. Большую ихъ часть онъ подсказывалъ ей самъ, но потомъ повторялъ ихъ, выдавая ихъ за ея собственныя слова и не замѣчая, что дѣвочка была для этого еще слишкомъ мала.

Раньше никто не занимался ею, баловали ее гораздо меньше, и такая перемѣна не могла не поразить ее. Всякій разъ, какъ отецъ говорилъ ей, что она сказала что-нибудь такое, надъ чѣмъ онъ весело смѣялся, она считала его очень умнымъ, и ей хотѣлось, чтобы онъ былъ около ея.

Она попробовала было привлечь къ ихъ веселой бесѣдѣ и Тація, но это ей не удалось: Фавстулъ не пожелалъ этого, да и ея братъ не хотѣлъ быть на второмъ послѣ ея мѣстѣ.

Къ тому же мальчикъ видѣлъ, что Сабина вовсе не одобряетъ такого отношенія отца къ дочери. Она такъ же ревниво относилась къ племяннику, какъ и онъ къ ней, и не видѣла никакой пользы въ той манерѣ вести себя, какую Фавстулъ внушалъ дѣвочкѣ. Когда братъ объявилъ ей, что онъ долженъ скоро вернуться въ Римъ, она была сначала слегка обижена, но теперь она не особенно горевала объ этомъ: если бъ онъ остался здѣсь надолго, Фавстула избаловалась бы окончательно.

-- Не надо,-- тихо сказалъ Фавстулъ.-- Не стоитъ принимать его въ нашу бесѣду. Мы вѣдь пустые люди. Зато онъ очень хорошъ, перенимая во всемъ примѣръ съ тетки.

Хотя эти слова и были сказаны довольно тихо, но Тацій отлично слышалъ ихъ: у него былъ хорошій слухъ.

Фавстула садилась на колѣни отца и начинала щипать его за уши своими маленькими пальчиками.

Тацій видѣлъ, что она что-то говорила отцу, но не могъ разслышать ея словъ. Конечно, это она смѣялась надъ нимъ.

А Фавстулъ разсказалъ ей о Домитиллѣ, которая пріѣдетъ къ ней, и сказалъ, что это очень хорошенькая дѣвочка, но не такая хорошенькая, какъ Фавстула.

Увы! бѣдная Фавстула не понимала, что у ея красиваго, ласковаго отца не больше сердца, чѣмъ у его строптиваго, непривлекательнаго сына, что онъ завтра же можетъ разстаться съ нею безъ всякаго сожалѣнія, пришлетъ ей два-три шутливыхъ письма, которыя Сабина не передаетъ, однако, по назначенію, и опять забудетъ о ней года на четыре, какъ уже забылъ о ней раньше на шесть лѣтъ.

Ей представлялось, если можетъ представляться шестилѣтнему ребенку, что для нея начинается золотой вѣкъ, время веселаго и нѣжнаго общенія съ отцомъ, когда около нея будетъ человѣкъ, который станетъ принимать въ ней участіе, будетъ любить ее и находить ее хорошенькой и доброй.

Ея отецъ былъ, дѣйствительно, пустымъ человѣкомъ, и она понимала инстинктивно, что онъ вышучиваетъ Сабину и смѣется надъ своимъ сыномъ. Но сердце Фавстулы -- единственное сердце во всей семьѣ -- было свободно, и Фавстулъ сумѣлъ его затронуть.

Клодія также любила ее, и она, въ свою очередь, любила Клодію. Но, несмотря на свой возрастъ, она уже понимала, что ея кормилица только рабыня, а она, Фавстула,-- знатная римлянка, которая не можетъ довольствоваться любовью простой рабыни. Первыя шесть лѣтъ ея жизни прошли въ оживленной атмосферѣ язычества, и Клодія представлялась ей чѣмъ-то низшимъ, чѣмъ настоящій человѣкъ, хотя это представленіе и не сложилось еще въ отчетливую мысль.

Фавстула, конечно, и не подозрѣвала, что она предъявляетъ къ отцу совершенно непомѣрныя требованія: онъ никогда не любилъ никого, даже самого себя, и, въ свою очередь, не разсчитывалъ на чью-либо любовь къ себѣ. Онъ досканально зналъ все, что писали поэты о любви, но то, что понимали подъ любовью онъ самъ и языческіе поэты, не имѣло ничего общаго съ тѣмъ, чего жаждало сердце дѣвочки.

Фавстулъ взялъ къ себѣ на руки свою маленьную дѣвочку, красота которой была пріятна его глазу и льстила его гордости, поцѣловалъ ее, когда ребенокъ началъ плакать, потомъ сѣлъ на своего великолѣпнаго коня, которымъ онъ гордился но менѣе, чѣмъ дочерью, и спокойно пустился по дорогѣ въ Римъ.

-- Ну, Фавстула,-- промолвила Сабина.

Она, конечно, нисколько не сердилась на племянницу, когда ея неблагоразумный и несправедливый отецъ уѣхалъ въ Римъ. Она взяла къ себѣ маленькую дѣвочку не для того, чтобы дурно обращаться съ нею: напротивъ, ей хотѣлось исполнить относительно ея свои обязанности, въ число которыхъ не входило портить и баловать ребенка. Въ теченіе двухъ сутокъ, которыя провелъ здѣсь Фавстулъ, онъ сдѣлалъ все, что могъ для того, чтобы сбить ребенка съ толку. Но два дня -- срокъ небольшой, и Сабина хотѣла снова поставить дѣвочку на правильный путь.

Въ ней было достаточно душевнаго благородства, чтобы не сваливать на Фавстулу нелѣпое поведеніе ея отца. Но Фавстула почувствовала, что счастье ея прошло. Ея солнце закатилось за гребень холмовъ, поднимавшихся на поворотѣ дороги, по которой скрылся Фавстулъ. Олибанумская вилла опять погружалась для нея во мракъ.

Послѣ посѣщенія Фавстулы расположеніе Сабины къ племянницѣ уменьшилось еще болѣе. Она всегда больше любила Тація и видѣла, что и мальчикъ отвѣчаетъ ей тѣмъ же. Теперь они оба поняли, что любимицей Фавстулы является дочь, и Тацій сталъ еще дороже Сабинѣ, чѣмъ прежде.

Тацій не отличался великодушіемъ и не могъ забыть сестрѣ, что любовь отца досталась на долю ей одной. Онъ и прежде относился къ ней съ большимъ равнодушіемъ, а теперь дѣвочка чувствовала, что братъ просто не любитъ ее. Прежде эта недоброжелательность выражалась для нея матеріально; теперь она только усиливала въ ней чувство полнаго одиночества.

Въ самый день отъѣзда ея отца случилось событіе, заурядное само по себѣ, которое, однако, оказало вліяніе на всю ея жизнь.

Меланія, желая отвѣтить на любезное посѣщеніе Сабины, рѣшила отдать ей визитъ немедленно и пріѣхала въ Олибанумъ въ самый день отъѣзда Фавстула. Она привезла съ собой и своихъ сыновей, безъ ихъ наставника-священника, къ великому удовольствію Сабины. Между прочимъ, она объяснила, что со времени трагической смерти своего мужа, Ацилія, никуда не выѣзжаетъ изъ дому, и что она не сочла возможнымъ воспользоваться разрѣшеніемъ Сабины и привезти къ ней еще и свою маленькую дѣвочку.

-- Если ты, дѣйствительно, хочешь этого,-- продолжала Меланія:-- то я пришлю ее одну поиграть съ Фавстулой. Или, можетъ быть, ты пришлешь Фавстулу къ намъ.

Сабина послала за Таціемъ и его сестрой и велѣла имъ вести Христофора и Фабіана въ садъ.

-- Нашъ садъ не такъ красивъ, какъ твой. Но пусть дѣти лучше играютъ на открытомъ воздухѣ.

Обѣ женщины сѣли въ атріумѣ. Сабина держала себя съ важностью, достойной императрицы, какой-нибудь Юліи Сабины, жены императора Адріана. Меланія же была въ душѣ очень довольна, что здѣсь нѣтъ больше Фавстула, который невольно заставлялъ ее смѣяться. Сабина также чувствовала себя развязнѣе безъ него и держала.себя милостиво и важно. Несмотря на то, что у нея никогда не было собственныхъ дѣтей, Сабина, замѣтивъ, что молодая вдова интересуется ихъ воспитаніемъ, пустилась излагать свои теоріи, какъ надо вести дѣтей, и Меланія ни разу не пыталась противопоставить свой небольшой опытъ ея мудрымъ теоріямъ. Хотя Тацій и Фавстула никогда и не страдали болѣзнями, о которыхъ распространялась ихъ тетка, но все-таки изъ этого должно быть ясно, что она отлично сумѣла бы ихъ выяснить, если бъ представился случай.

Потомъ разговоръ зашелъ о томъ, какъ управлять большимъ имѣніемъ. Здѣсь Сабина была интереснѣе, ибо этотъ предметъ она знала въ совершенствѣ. Меланія слушала ее съ такимъ вниманіемъ, что для Сабины знакомство съ нею оказалось настоящимъ кладомъ: для мудраго человѣка пріятно подѣлиться своими знаніями съ другими, и для Сабины было большимъ удовольствіемъ прибрать Меланію къ своимъ рукамъ и обогатить ее своей опытностью.

Разговоръ опять зашелъ о болѣзни: въ большомъ имѣніи всегда много рабовъ, а рабы болѣютъ такъ же, какъ и свободные люди. Отъ рабовъ перешли къ господамъ, и Сабина съ величайшей подробностью пустилась описывать болѣзнь, которою страдалъ ея мужъ. Она была хорошей женой, хотя и не очень любила его, а онъ былъ превосходнымъ мужемъ и еще болѣе превосходнымъ паціентомъ: ухаживаніе за больнымъ мужемъ было, очевидно, самымъ лучшимъ періодомъ замужней жизни Сабины.

Между тѣмъ дѣти гуляли въ саду.

На Тація не произвело никакого впечатлѣнія, что Фабіанъ былъ одного возраста съ нимъ. Онъ всецѣло посвятилъ себя Христофору, который, какъ старшій сынъ, имѣлъ, по его мнѣнію, больше правъ на его вниманіе. Поэтому онъ отвелъ его въ сторону и старался забавлять его, не забывая при этомъ извлекать выгоды и для самого себя. Христофоръ, однако, предпочиталъ слушать его разсказы объ имѣніи Сабины, чѣмъ подвергаться его выспрашиваніемъ. Тацій, съ своей стороны, больше всего интересовался имѣніемъ тетки, которое онъ уже привыкъ считать, въ сущности, своимъ. Поэтому онъ скоро прекратилъ свои разспросы и принялся разсказывать только о своихъ дѣлахъ. Въ одномъ отношеніи онъ оказался даже умнѣе своего отца и тщательно избѣгалъ затрагивать вопросы, такъ или иначе связанные съ религіей. Ему было извѣстно, что христіане исповѣдуютъ какую-то нелѣпую религію, но ему было также извѣстно, что теперь эта религія встрѣчаетъ поощреніе и исповѣдуется самимъ императоромъ. Да и въ Христофорѣ было что-то такое, что давало ему понять, что въ его присутствіи нельзя говорить о христіанствѣ пренебрежительно. Осторожный но натурѣ, Тацій направлялъ разговоръ на безопасные предметы, гдѣ нельзя было опасаться ссоры.

Гораздо лучше шло дѣло у Фавстулы съ Фабіаномъ. Тутъ нечего было опасаться, что она начнетъ распространяться объ историческомъ величіи своего рода. Ея душа была еще полна отцомъ, и о немъ она не могла не разсказать своему товарищу. Тому показалось удивительнымъ, что она видѣла своего отца столько же, сколько и онъ самъ, и что до этого времени она ни разу не встрѣчалась съ нимъ. Одного того, что Фабіанъ провелъ нѣсколько часовъ въ обществѣ ея отца, было достаточно, чтобы Фабіанъ сдалъ для нея самымъ лучшимъ другомъ.

Мальчикъ отличался большой проницательностью, и с$одно разгадалъ, что Фавстула растетъ въ одиночествѣ, что она заброшена, хотя ей и стараются дать хорошее воспитаніе. Сабина представлялась ему деревянной старухой и напомнила ему каріатидъ, которыхъ ему приходилось видѣть въ Римѣ, хотя своей головой она поддерживала только свою тяжелую прическу. Съ Таціемъ онъ видѣлся не болѣе пяти минутъ, но и этого срока было достаточно. Онъ понялъ, что этотъ самодовольный мальчикъ съ большимъ самомнѣніемъ любитъ только самого себя и совершенно равнодушенъ къ сестрѣ. Что касается самого Фавстула, то онъ сбилъ мальчика съ толку. Онъ былъ очень милъ съ нимъ, и, естественно, его маленькая дочка находитъ его обворожительнымъ. Но ему казалось страннымъ, что за всю свою небольшую жизнь дочь видѣла его такъ мало. Фабіанъ отличался тонкимъ инстинктомъ и простую ласковость не могъ принять за нѣчто большее и у него невольно зародилось раздраженіе противъ Фавстула и странная жалость къ его дочери.

Римскій мальчикъ въ двѣнадцать лѣтъ гораздо старше своего сѣвернаго сверстника. Но Фабіану не приходилось раньше разбираться въ подобныхъ случаяхъ. Тѣмъ не менѣе онъ сразу почувствовалъ къ маленькой хозяйкѣ нѣжное рыцарское чувство, заполонившее сразу его сердце. Это было первое существо, падѣлепное сердцемъ, съ которымъ пришлось встрѣтиться Фавстулѣ.

Съ этого дня Фабіанъ всегда думалъ о бѣдной, безпомощной дѣвочкѣ, которую онъ не долженъ забывать, которую онъ какъ-нибудь долженъ утѣшить за то пренебреженіе, которымъ она была окружена. Будучи по природы молчаливымъ и вдумчивымъ, Фабіанъ скрылъ свои чувства глубоко въ себѣ, какъ нѣчто священное, о чемъ было бы неприличнымъ распространяться вслухъ.

X.

Выйдя съ гостями въ садъ, Сабина увидѣла, что Фавстула совершенно подружилась съ Фабіаномъ, изъ чего она заключила, что мальчикъ порядочный размазня. Нельзя, однако, было отрицать, что мальчикъ прекрасно воспитанъ, что онъ не шалитъ и не болтаетъ лишняго. Сабина не безъ удовольствія замѣтила также, что онъ говорилъ съ нею и съ своей матерью только тогда, когда къ нему обращались.

Меланія отличалась мягкостью, простотой, совершенно лишенной пышности и важности. Но Сабина уже вчера замѣтила, что ея сынъ держитъ себя такъ, на людяхъ, по крайней мѣрѣ, какъ будто она была королевой: въ его обращеніи всегда проглядывало почтеніе, смѣшанное съ искренней, горячей привязанностью.

-- А гдѣ же остальные?-- спросила Сабина.

Въ ея глазахъ ея племянница и Фабіанъ не заслуживали особаго вниманія: ея разговорами могъ наслаждаться лишь глаза каждаго рода.

-- Они пошли дальше,-- отвѣчалъ Фабіанъ.-- Они пошли слишкомъ быстро для насъ. А мы играли здѣсь на террасѣ.

-- Фавстула, вѣроятно, разсказывала вамъ о своихъ куклахъ,-- съ тяжеловѣсной шутливостью начала Сабина.-- А большому мальчику не интересно слушать о куклахъ, Фавстула.

Когда Сабина заговорила о куклахъ, Фабіанъ, продолжавшій держать дѣвочку за руку, тихонько пожалъ ее, какъ бы желая сказать ей: "Мы знаемъ, о чемъ мы говорили. Это не касается взрослыхъ".

Фавстула невольно почувствовала благодарность къ гостю: ей въ самомъ дѣлѣ не хотѣлось, чтобы тетка знала, что они говорили объ ея отцѣ и о его изящныхъ манерахъ.

-- Гдѣ же другія дѣти?-- спросила опять Сабина.

Меланія сказала, чтобы Фавстула и Фабіанъ сходили за ними. Обѣ вдовы остались на террасѣ вдвоемъ. Садъ шелъ нѣсколькими уступами, на верхнемъ изъ нихъ, на самомъ краю, стоялъ домъ, задомъ онъ примыкалъ къ сабинскимъ холмамъ; одной стороной онъ выходилъ къ Риму, болѣе короткій его фасадъ смотрѣлъ на страну вольсковъ.

На самой нижней террасѣ сада была расположена деревушка Олибанумъ, вся пріютившаяся подъ скалой. Деревушка была старинная, съ узкой, крутой дорогой, извивавшейся между домиками, подъ которыми лежали могучія древнія напластованія, древнѣйшія, можетъ быть, чѣмъ самъ Римъ.

Ниже этой деревушки виднѣлись зелеными пятнами виноградники и оливковыя деревья, окутывавшіе холмы, словно сѣрыя облака. Вдали отроги переходили въ широкую долину, стлавшуюся между горами до самой безпредѣльной Камланьи и похожую на рѣку, впадающую въ океанъ.

-- Какъ хорошо!-- тихо сказала Меланія.

Сабина приняла эти слова за личную ей похвалу: это былъ ея видъ и ей казалось, будто восхищеніе имъ есть въ то же время восхищеніе и передъ ней. Въ ней не было этой способности восхищаться красотой, которая была у его брата. Однако она была настоящей римлянкой, а римляне никогда не были слѣпы къ красотѣ, что доказываетъ мѣстоположеніе любого ихъ города.

-- Видъ здѣсь не такъ обширенъ, какъ у васъ,-- вѣжливо отвѣчала она.

-- Оба вида такъ различны, что ихъ нельзя и сравнивать,-- отвѣчала ея гостья.-- Но въ хорошіе дни отсюда, я думаю, можно видѣть мавзолей Адріана.

-- Да, можно. Впрочемъ, увидать этотъ мавзолей не очень пріятно: это обыкновенно предвѣщаетъ плохую погоду.

Въ тотъ же день вечеромъ, когда дѣти собрались вокругъ Меланіи, Христофоръ вдругъ спросилъ ее, были ли когда-нибудь консулы изъ рода Фавстуловъ.

-- Кажется, не было,-- отвѣчала она.-- Не помню, впрочемъ. Знаешь, за двѣсти слишкомъ лѣтъ ихъ было очень много. Но почему ты спрашиваешь меня объ этомъ?

-- Потому что Тацій Фавстулъ столько наговорилъ мнѣ про свой родъ. Они ведутъ свое начало отъ пастуха, который выкормилъ Ромула.

-- Его-то, вѣроятно, и звали Фавстуломъ,-- шутя замѣтила Меланія.

-- Но все-таки вѣдь Фавстулы не царскаго рода. Вѣдь этотъ пастухъ только выкормилъ Ромула.

-- Въ республикахъ не бываетъ царскихъ родовъ. Даже сами императоры не царскаго рода -- они являются только главой республики. Надѣюсь, ты не распространялся о консулахъ, которые происходили изъ рода твоего отца?

-- Нѣтъ. Я о нихъ и не заикался. Но мнѣ очень хотѣлось заговорить о нихъ, когда онъ такъ присталъ ко мнѣ съ этими Фавстулами.

Меланія разсмѣялась.

-- Искушенія для того и существуютъ, чтобы съ ними бороться. Надѣюсь, Фавстула не докучала тебѣ разсказами о своемъ родѣ, Фабіанъ?

-- Она вообще ничѣмъ не докучала мнѣ. Она гораздо лучше Тація.

-- Тацій совсѣмъ не замѣчалъ тебя -- замѣтила Меланія, улыбаясь своей веселой улыбкой.

-- Не замѣчать меня! Ему столько же лѣтъ, сколько и Христофору, а онъ мнѣ до подбородка не достанетъ. И весь въ угряхъ!

-- Фабіанъ!

-- Развѣ это не правда?

Не имѣя возможности отрицать этотъ фактъ, Меланія ограничилась замѣчаніемъ, что на это нечего обращать вниманія.

-- Конечно, онъ въ этомъ не виноватъ,-- согласился Фабіанъ.-- Мы бы тоже покрылись угрями, если бы были такъ надуты спесью. Но ты намъ этого не позволяешь, а милостивая госпожа Сабина на это не обращаетъ вниманія.

-- Было бы гораздо лучше, если бы и вы не обращали на это вниманія... Я съ тобой согласна, Фабіанъ: Фавстула дѣйствительно лучше своего брата. Очень рада, что она тебѣ поправилась.

-- Если Тацій,-- горячо заявилъ Фабіанъ,-- начнетъ когда-нибудь опять изводить меня своими предками, я не выдержу, а потомъ ужъ будетъ поздно раскаиваться. Если онъ будетъ все говорить о своихъ Фавстулахъ, то я преподнесу ему трибуна Лцилія Глабрія...

-- На это онъ не обратитъ вниманія,-- торжествующе воскликнулъ Христофоръ.-- Плебейскій трибунъ не подѣйствуетъ на него.

-- Но онъ потомъ былъ консуломъ и вмѣстѣ съ Корниліемъ Публіемъ Сципіономъ побѣдилъ Антіоха при Ѳермопилахъ. Развѣ ты слышала, когда-нибудь, чтобы кто-нибудь изъ Фавстуловъ въ тоже побѣдилъ Антіоха при Ѳермопилахъ?

-- Какъ же онъ могъ одержать эту побѣду, когда ее одержалъ Ацилій Глабрій?

-- Отлично. Я поднесу еще ему взяточника претора Лцилія...

Меланія громко разсмѣялась.

-- Не забудь упомянуть, что этотъ Ацилій былъ осужденъ за вымогательство,-- сказала она.

-- Меланія,-- неожиданно раздался чей-то спокойный голосъ. Тетка ея мужа незамѣтно вошла въ комнату и прислушивалась къ ихъ бесѣдѣ, хотя эта бесѣда, видимо, не доставляла ей особаго удовольствія.

-- Не забудь еще, что его защищалъ самъ Цицеронъ!

-- Ага!-- радостно воскликнулъ Фабіанъ.-- Неужели Цицеронъ сталъ бы защищать его, если бы обвиненіе было справедливо?

-- Не могу тебѣ сказать,-- отвѣчала мать.

-- А вотъ что будетъ хорошо для Тація,-- продолжалъ мальчикъ.-- Проконсулъ въ Сициліи, намѣстникъ Цезаря...

-- Ну, теперь ты все кончилъ?-- спросила Ацилія.

-- Оставь его! Онъ страдаетъ припадкомъ семейной гордости.

-- А Христофору пришлось пострадать отъ Фавстуловъ.

И онъ разсказалъ теткѣ, что пришлось вытерпѣть его брату. Тетка сочувственно кивала ему головой.

-- Конечно, всѣмъ извѣстно, что Фавстулы ведутъ свое происхожденіе отъ воспитателя Ромула. Но ихъ родъ возвысился только въ царствованіе императора Нерона. Современные ему Фавстулы были любимцами Рыжебородаго.

-- Ну, это еще немного,-- замѣтилъ Фабіанъ.

Мальчикъ не любилъ прежнихъ императоровъ и не могъ забыть, какъ Домиціанъ заставилъ одного изъ его предковъ Ацилія Глабрія, бывшаго консуломъ въ 91 году до P. X., сражаться безъ всякаго оружія съ ну индійскими медвѣдями въ его амфитеатрѣ въ Албанумѣ.

-- Ну,-- сказала Меланія съ такимъ видомъ, что она желаетъ покончить этотъ разговоръ -- Со стороны Тація, конечно, нехорошо такъ гордиться своимъ родомъ... Онъ это сдѣлалъ, впрочемъ, безъ всякой задней мысли, и съ вашей стороны было бы нехорошо, если бы вы нарочно стали дразнить его, разсказывая о славѣ рода Ациліевъ. Не забывайте, что онъ живетъ одинъ съ теткой въ деревнѣ, гдѣ не о чемъ, можетъ быть, и говорить, кромѣ какъ о семейныхъ дѣлахъ и преданіяхъ.

XI.

Ни Сабина, пригласившая съ собой къ Меланіи своего брата, ни Меланія, сдѣлавшая ей отвѣтный визитъ, по всей вѣроятности, не думали, чтобы эти посѣщенія повели къ установленію между ними дружбы. Вѣроятно, ни та, ни другая этой дружбы и не желали. Но обстоятельства вложились такъ, что между обѣими семья установилась если не дружба, то хорошее знакомство.

Черезъ нѣсколько недѣль съ того момента, какъ началось ихъ знакомство, до Меланіи дошли слухи, что въ Олибанумѣ оспа и что нѣсколько рабовъ Сабины уже заболѣли. Къ величайшему изумленію Сабины, молодая вдова тотчасъ же пріѣхала ее навѣстить. Изумленіе ея возросло еще болѣе, когда Меланія предложила взять Фавстулу и Тація съ собой на виллу Ацилія.

-- Имъ будетъ тамъ гораздо безопаснѣе,-- спокойно сказала она.-- Я знаю, что домъ у тебя огромный, и ты, конечно, будешь держать ихъ гдѣ-нибудь вдали отъ помѣщеній рабовъ. Но все-таки ты будешь спокойнѣе, если они уѣдутъ въ Цивителлумъ.

Сабина была совершенно ошеломлена такимъ любезнымъ предложеніемъ.

-- А какъ же твои-то дѣти?-- возразила она.-- Представь себѣ, что зараза уже коснулась Фавстула и Тація. Что же тогда будетъ?

-- На первое время я помѣщу ихъ отдѣльно. А черезъ нѣсколько дней это обнаружится. Западный флигель нашего дома совершенно отдѣленъ отъ остальной виллы, и они тамъ будутъ играть другъ съ другомъ, пока не выяснится, что всякая опасность миновала. А потомъ они будутъ помѣщены вмѣстѣ съ моими дѣтьми.

-- А если ты сама заболѣешь?

-- Моя няня будетъ смотрѣть за ними. Плацида -- очень хорошая женщина. Она даже недовольна тѣмъ, что мы никогда не болѣемъ и не даемъ ей случая показать ея усердіе.

Сабина колебалась, но Меланія продолжала настаивать.

-- Не думаю, чтобы что-нибудь могло случиться,-- сказала она просто.-- Фавстула и Тацій, какъ ты сама говоришь, въ настоящее время совершенно здоровы, и черезъ нѣсколько дней, когда кончится срокъ наблюденій за ними, ихъ можно будетъ пустить играть къ моимъ дѣтямъ. Если же они останутся здѣсь, то ты будешь все время бояться за нихъ, пока оспа не прекратится совсѣмъ.

Сабина понимала, что она говоритъ правду. За Тація она страшно боялась, ибо нѣжно любила, несмотря на свою холодную внѣшность; за Фавстулу она боялась, такъ какъ облѣзнь могла на всю жизнь обезобразить ее и тѣмъ помѣшать ей въ свое время найти себѣ хорошаго жениха. Сабина видѣла, что дѣвочка очень красива, и надѣялась, что она съ возрастомъ сохранитъ за собой эту красоту. Ей не хотѣлось давать ей большое приданое, и потому ея главнымъ шансомъ на хорошій бракъ оставалась ея красивая наружность.

Первоначально Сабина намѣревалась было дать за своей племянницей хорошее приданое и ничего не оставить Тацію. Теперь же, разсчитывая сдѣлать своимъ наслѣдникомъ мальчика, она не особенно охотно думала о его сестрѣ, которая унесетъ у него столько денегъ.

-- Меланія,-- искренно сказала она,-- ты въ самомъ дѣлѣ очень добра. Даже слишкомъ добра.

-- Ну, это пустяки,-- добродушно возражала молодая вдова.

Въ лицѣ Сабины мелькнуло что-то такое, что едва не заставило ее разсмѣяться. Ей пришло на умъ, что такой знатной персонѣ, вѣроятно, никогда еще не приходилось слышать, что ея рѣчи -- пустяки.

-- Я хочу сказать,-- поправилась Меланія:-- что это меня нисколько не стѣснитъ. Пріѣзжай ко мнѣ, Сабина, будемъ добрыми сосѣдями.

-- Ты. очень добра, Меланія,-- повторила она, вкладывая въ свои слова столько чувства, сколько она давно уже не проявляла,

Отъ природы она тоже была добра, но богатство и самодовольство сдѣлали ее черствой.

Она протянула гостьѣ руку, которую та горячо пожала.

-- О, нѣтъ,-- отвѣчала молодая вдова съ тѣмъ простодушіемъ, которое такъ подкупало въ ней.-- Но позволь мнѣ быть тебѣ полезной, когда представится вотъ такой случай. Намъ въ самомъ дѣлѣ будетъ очень пріятно, если дѣти будутъ у насъ. Пріѣзжай.

-- Охъ, нѣтъ,-- продолжала отказываться Сабина.-- Вообрази только, что они могутъ перенести заразу въ твой домъ. Вообрази, что ты сама можешь заразиться.

Меланія весело разсмѣялась.

-- Вдовамъ нечего заботиться о своей наружности. Дѣло другое, если бъ былъ живъ мой бѣдный Ацилій Глабрій. Да не посѣтуетъ онъ на мою шутку тамъ на небесахъ!

Сабина никакъ не могла понять этой веселости, съ какой Меланія относилась къ подобнымъ страннымъ вещамъ. Ей самой было всего сорокъ два года и она не боялась близкой смерти. Но мысль о ней, иногда приходившая ей въ голову, ужасала ее.

-- Не знаю, право, повторила Сабина, начиная уступать.-- Развѣ въ самомъ дѣлѣ отправить къ вамъ Тація и Фавстулу, если оставаться здѣсь опасно.

Меланія увезла дѣтей съ собой. Сабина была ей благодарна, но не очень: выражать свои чувства было для нея сантиментальность -- качество, которое она приписывала низшей породѣ -- христіанамъ.

Фавстула была въ восторгѣ отъ переселенія. Ея братъ былъ не особенно доволенъ имъ. Фавстулѣ нравилось быть съ Фабіаномъ и съ его матерью. Тацій предпочиталъ остаться въ обществѣ тетки, а въ гостяхъ держался одиноко. Онъ былъ очень удивленъ, что тетка позволила имъ остаться у этихъ христіанъ, и не одобрялъ ея рѣшенія. Онъ зналъ, что у нихъ свои обычаи, исполнять которые отнюдь не слѣдовало. Неужели его, напримѣръ, заставятъ поститься? Но въ то же время ему не хотѣлось схватить оспу, и онъ все время тревожился за свое здоровье. Онъ воображалъ, что онъ очень слабаго здоровья, ибо время отъ времени у него появлялась желчь. Онъ не подозрѣвалъ, что эти припадки связаны съ его обычной жадностью къ ѣдѣ и къ дорогимъ блюдамъ.

XII.

Фавстула и Тацій должны были оставаться у Меланіи шесть недѣль. Никто изъ нихъ не заболѣлъ оспой. Менѣе, чѣмъ черезъ недѣлю было ясно, что зараза миновала ихъ, и Меланія перестала отдѣлять ихъ и себя отъ остальной семьи. Она никогда не разлучалась съ дѣтьми на столь продолжительное время, и Тацій былъ удивленъ, той безраничной радостью, которую проявляли ея дѣти, когда она вернулась въ ихъ среду. Сабинѣ -- онъ былъ въ этомъ увѣренъ -- это показалось бы чѣмъ-то ребячески-глупымъ.

Онъ тотчасъ же прилѣпился къ Христофору, совершенно не обращая вниманія на Домитиллу и по возможности стараясь не замѣчать Фабіана. Такимъ образомъ, Христофору пришлось возиться съ нимъ нѣсколько недѣль.

Нужно было продолжать уроки, и учитель Тація Матонъ пріѣхалъ съ нимъ. Такимъ образомъ онъ учился отдѣльно отъ другихъ дѣтей. Къ тому же самъ Тацій показывалъ довольно наглядно, что онъ едва можетъ выносить христіанскаго наставника дѣтей Меланіи. Ему было даже непріятно, что Домній присутствуетъ при ихъ играхъ. И поэтому онъ при всякомъ удобномъ случаѣ старался увести Христофора къ себѣ.

-- Фабіанъ только тогда и чувствуетъ себя счастливымъ, когда на него смотритъ Домній,-- замѣтилъ онъ какъ-то.

-- Мы оба очень любимъ его,-- спокойно отвѣтилъ Христофоръ.

-- Мнѣ кажется, что Фабіанъ будетъ священникомъ,-- продолжалъ Тацій, какъ бы стараясь этимъ объяснить себѣ привязанность мальчика къ своему учителю.

-- О, нѣтъ. Мы оба готовимся поступить въ легіоны.

Такой отвѣтъ смутилъ Тація. Онъ былъ убѣжденъ, что въ христіанскихъ семьяхъ по крайней мѣрѣ одинъ изъ сыновей дѣлается непремѣнно священникомъ.

Фавстула и Домитилла сначала нѣсколько дичились другъ друга и смотрѣли другъ на друга, какъ два котенка, встрѣтившіеся въ первый разъ. Онѣ мало походили другъ на друга: Домитилла была нѣжная, кругленькая дѣвочка, слишкомъ маленькая для своихъ шести лѣтъ. Фавстула была высокаго роста, отличалась стройностью и думала далеко не дѣтскія мысли, навѣянныя на нее ея одинокой жизнью.

Скоро маленькая гостья привязалась къ Меланіи, которая съ своей стороны нѣжно относилась къ этой полусироткѣ.

-- Она слишкомъ многое понимаетъ,-- намѣтила она какъ-то Ациліи.-- Ребенокъ долженъ быть ребенкомъ. Я увѣрена, что я не была такой въ шесть лѣтъ.

-- Въ шесть лѣтъ ты была совсѣмъ ребенкомъ,-- подтвердила тетка.

-- И Домитилла совсѣмъ ребенокъ, и я очень рада этому. Мнѣ бы очень не хотѣлось, чтобы у нея были такіе вдумчивые глаза, какъ у Фавстулы.

-- Но жизнь Фавстулы совсѣмъ не похожа на жизнь нашихъ дѣтей.

-- Бѣдная крошка! Какъ жаль, что у нея нѣтъ матери.

-- Да и отца нѣтъ. Никого у нея нѣтъ. Тацій едва можетъ скрывать свою нелюбовь къ ней.

Къ общему удивленію, дѣвочка скоро привязалась и къ Ациліи и любила бывать съ нею.

Въ одинъ прекрасный день, когда дѣти играли, вдругъ голоса ихъ замолкли и настала такая тишина, что Ацилія рѣшила заглянуть въ ихъ комнату. Въ ней тихонько подошла Фавстула и сказала:

-- Домитилла только что заснула.

Ацилія не знала, что дѣлать. Фавстула стояла около нея.

-- Что же ты хочешь дѣлать?-- спросило старушка.

-- Я хочу оставаться здѣсь.

-- Ну, во что же мы будемъ играть?

-- Не надо играть.

Фавстула замолкла, и Ацилія попрежнему не знала, чѣмъ со занять.

-- Я не люблю разговаривать,-- сказала дѣвочка.

Ацилія въ душѣ не могла не согласиться съ Меланіей, которая называла дѣвочку странной. Тѣмъ не менѣе она улыбнулась и сказала:

-- О чемъ разговаривать?

И, желая смягчить сухость этого вопроса, она поспѣшно прибавила:

-- Играть я не умѣю. Ты видишь, я уже стара.

-- Ты, конечно, не думаешь объ играхъ,-- отвѣчала Фавстула совершенно просто.

Ацилія разсмѣялась.

-- Нѣтъ, не думаю. Сказать тебѣ, о чемъ я думаю теперь?

-- Скажи.

-- Ну, хорошо. Я думаю о томъ, что ты очень странная дѣвочка.

-- Я въ этомъ не виновата.

Дѣвочка сказала это съ такимъ сконфуженнымъ видомъ, что доброе серце Ациліи. перевернулось.

-- Крошка моя!-- воскликнула она и притянула ее къ себѣ.-- Въ этомъ нѣтъ никакой вины, что ты такая странная. Скажи мнѣ только, о чемъ ты все думаешь? Я иногда замѣчаю, что ты все смотришь на меня.

-- Я иногда думаю,-- не безъ колебанія сказала Фавстула:-- что ты вовсе не похожа на мою тетку Сабину.

Ацилія и сама но желала походить на Сабину. Поэтому слова ребенка были даже пріятны для нея, но она не знала, что на нихъ сказать.

-- Такъ мнѣ нельзя думать? Нельзя?-- спрашивала Фавстула.

-- Отчего же нельзя. Мы не обязаны быть похожими другъ на друга.

-- Ты, моя тетка и Меланія -- вы всѣ вдовы. Это мнѣ объяснилъ Тацій. А между тѣмъ вы всѣ разныя.

-- Совершенно разныя.

-- Это оттого,-- таинственно продолжала дѣвочка:-- что у васъ мужья умерли отъ разныхъ болѣзней. Мужъ моей тетки умеръ отъ подагры. Это мнѣ сказалъ Тацій. А мужъ Меланіи умеръ не отъ этого. Мнѣ разсказывалъ о немъ Фабіанъ.

-- Какая странная дѣвочка,-- подумала про себя Ацилія.

Но эта странность не отталкивала ее. Хотя она и говорила серьезныя вещи, но тонъ ея былъ совершенно ребяческій. Даже здѣсь, сидя на колѣняхъ Ациліи, она имѣла видъ такой заброшенной, такой одинокой.

-- Мой мужъ тоже умеръ не отъ подагры,-- сказала Ацилія, чувствуя, что говоритъ это противъ своего желанія.

Фавстула поглядѣла на нее такъ, какъ будто она была въ этомъ увѣрена.

-- Онъ умеръ потому, что онъ былъ христіанинъ,-- тихо добавила Ацилія.

Она не могла сказать этой маленькой язычницѣ, что онъ былъ растерзанъ дикими звѣрями въ римскомъ циркѣ, и рѣшилась прекратить этотъ разговоръ. Но и у Фавстулы пропало желаніе разспрашивать ее дальше: между прочимъ, она слышала отъ Клодт и о томъ, какъ, обращались прежде съ христіанами.

Лицо Фавстулы вдругъ покраснѣло и сдѣлалось малиновымъ.

-- И мы дѣлали это!-- вздохнула она.

-- Вы? О, нѣтъ, моя крошка. Конечно, не вы.

Въ широко открытыхъ глазахъ дѣвочки отражался улшсъ и стыдъ. Ея губы раскрылись, и изъ груди ея вырвалось прерывистое дыханіе, похожее на беззвучное рыданіе. Ацилія, не отличавшаяся особой чувствительностью, охватила ее руками и крѣпко прижала къ себѣ ея голову.

Никто изъ нихъ больше не сказалъ ни слова объ этомъ эпизодѣ. Ацилія не сказала объ этомъ Меланіи, а Фавстула скрыла это отъ Фабіана. Но съ этого времени старушка и дѣвочка стали друзьями. Ацилія попрежнему продолжала смотрѣть за дѣтьми, когда онѣ играли. Но время отъ времени чувствовала на себѣ такой пристальный взглядъ Фавстулы, что ей дѣлалось даже непріятно.

Однажды Ацилія не выдержала и подъ какими-то пустячнымъ предлогомъ позвала къ себѣ дѣвочку.

-- Ты не должна давать такую волю Домитиллѣ,-- сказала она съ ласковой улыбкой.

Она замѣтила, что Фавстула, будучи старше Домитиллы на нѣсколько мѣсяцевъ, обращалась съ ней такъ, какъ будто та была много моложе ея и относилась къ ней, какъ взрослыя дѣвушки относятся къ маленькимъ дѣвочкамъ.

При этихъ словахъ Фавстула улыбнулась и вопросительно посмотрѣла на старушку, какъ бы желая сказать, что не за этимъ же она позвала ее къ себѣ.

-- Я люблю играть съ Домитиллой,-- промолвила дѣвочка, видя, что Ацилія молчитъ.

-- Она всегда любитъ играть. Только она нарушаетъ всѣ правила игры.

-- А я ихъ почти совсѣмъ не знаю,-- просто отвѣчала Фавстула -- Дома я совсѣмъ не играла.

-- Такъ что твое пребываніе у насъ -- для тебя перемѣна. Нравится тебѣ здѣсь?

-- Нравится. Только...

-- Что только?

Фавстула собрала вмѣстѣ тогу Ацилліи и распустила ее въ видѣ вѣера. Ей, видимо, не хотѣлось говорить, и она слегка покачала своей головкой.

-- Вѣдь къ тебѣ всѣ относятся хорошо?-- спросила Ацилія, наблюдая за нею.

-- Всѣ. Это правда. Почему вы всѣ относитесь къ намъ хорошо?

-- Мы любимъ васъ,-- быстро промолвила старушка.-- Почему бы намъ не любить васъ?

-- Если бы я была на вашемъ мѣстѣ, я бы не любила.

Фавстула выпустила изъ рукъ тогу и взглянула старушкѣ прямо въ лицо.

-- Если бъ я была на вашемъ мѣстѣ, я бы ненавидѣла насъ и всѣхъ язычниковъ. И никогда не стала бы съ ними разговаривать.

Она по обыкновенію говорила тихо, но тонъ ея вовсе не отличался мягкостью. Напротивъ, въ ея широко прорѣзанныхъ глазахъ сверкали огоньки дикаго гнѣва.

Слова дѣвочки задѣли Ацилію за живое.

Въ самомъ дѣлѣ, развѣ она не ненавидитъ язычниковъ, растерзавшихъ ея мужа? Развѣ видъ ихъ не противенъ ей и развѣ она не избѣгаетъ встрѣчъ съ ними, насколько то позволяютъ условія римской жизни?

Ацилія была искренняя женщина и не рѣшилась сдѣлать дѣвочкѣ замѣчаніе за ея странныя и бурныя рѣчи: ей казалось, что она и сама виновна въ томъ, что ей не нравилось въ этихъ рѣчахъ,

-- Я ненавижу ихъ,-- продолжала, подумавъ, Фавстула.-- Клодія много разсказывала мнѣ. Но тогда все это казалось мнѣ сказкой, пока я не пріѣхала сюда. Отецъ Клодіи тоже былъ христіанинъ, и ему отрубили голову, а всѣ его вещи были проданы. Тогда-то мой дѣдушка и купилъ Клодію и ея отца. На вашемъ мѣстѣ я бы ненавидѣла Тація и меня и не взяла бы насъ сюда. Если бъ мы занесли сюда оспу, была бы большая бѣда.

Ацилія была поражена. Фавстула очень рѣдко говорила такъ долго. Въ словахъ ея чувствовался гнѣвъ и стыдъ.

-- Надѣюсь,-- промолвила Ацилія:-- что ты не говоришь этого Фабіану?

-- Фабіану? Нѣтъ. Онъ но знаетъ того, что я знаю. Мы никогда не разговариваемъ съ нимъ о христіанахъ и cultores deorum.

Она всегда употребляла это выраженіе, говоря о язычникахъ.

-- Фавстула, ты не должна говорить такъ. Такихъ мыслей у тебя не должно быть.

-- А онѣ у меня есть,-- возразила дѣвочка съ такимъ рѣшительнымъ видомъ, какого прежде у нея не замѣчала Адилія.-- Мы плохіе люди.

-- Вы -- не плохіе. Но нехорошо питать къ кому-нибудь ненависть. И нехорошо говорить противъ своихъ же.

-- Я спрошу у моего отца,-- холодно возразила Фавстула.-- Онъ ненавидитъ жестокость и очень разсердился, когда однажды Тацій наступилъ ногой на одну собаку. Онъ сказалъ, что ему было бы по дѣломъ, если бъ собака хорошенько его искусала. Точно такъ же было бы по дѣломъ, если бы христіане теперь стали рубить намъ головы.

Ацилія употребляла всѣ усилія, чтобы исправить дѣвочку, но это было очень трудно. Могла ли она проповѣдывать христіанскую любовь этой маленькой язычницѣ, не дѣлая того, что ей запрещало чувство чести. Если не касаться христіанства, то, дѣйствительно, самымъ благороднымъ чувствомъ остается справедливость, и Фавстула, какъ всякій хорошій ребенокъ, страстно жаждала именно справедливости.

-- Это все равно, что они -- свои,-- упрямо твердила дѣвочка.-- Если они заслуживаютъ наказаніе, то ихъ нужно наказать.

-- Только не намъ. Это сдѣлаетъ Господь Богъ.

-- Боги не станутъ заниматься этимъ. Наши дѣлаютъ все, что хотятъ. Я разъ сказала Тацію, что сдѣлали съ христіаниномъ, который владѣлъ отцомъ Клодіи; и онъ мнѣ отвѣтилъ, что ему досталось по дѣломъ и что боги это очень одобряютъ. Клодія разсказывала мнѣ, что боги дѣлаютъ гадкія вещи. Однажды Тацій напился пьянымъ. Онъ былъ очень страшенъ, но говорилъ, что онъ сдѣлалъ это въ угоду Вакху.

-- Подражать твоему брату не слѣдуетъ.

-- И мой отецъ дѣлаетъ то же.

-- Не слѣдуетъ разсказывать такихъ вещей про него.

-- Но вѣдь онъ дѣлаетъ это въ угоду Вакху.

Фавстула взглянула ей въ лицо съ такой хитростью, что старушка даже не улыбнулась.

Дѣвочка еще была слишкомъ мала, чтобы разувѣриться, какъ ея отецъ, въ существованіи боговъ, но она уже не любила и не уважала ихъ.

-- Вашъ Богъ,-- спокойно продолжала она,-- гораздо сильнѣе всѣхъ нашихъ.

Ацилія, не считая удобнымъ пускаться съ нею въ дальнѣйшіе разговоры насчетъ боговъ, не стала оспаривать такого предположенія

-- Если бы я была на его мѣстѣ, я бы ихъ проучила,-- съ рѣшительнымъ видомъ объявила дѣвочка.

Въ эту минуту, къ величайшей радости старушки, въ комнату вошла Меланія. Она бросила на дѣвочку взглядъ, который та поняла очень хорошо. "Я могла бы говорить съ тобой и дальше, но мнѣ не нравится то, что ты говоришь",-- вотъ что прочла она въ этомъ взглядѣ.

Фавстула улыбнулась и покорно пошла играть съ Домитиллой.

XIII.

Фавстула большею частью проводила свое время съ Домитиллой. Тѣмъ не менѣе ей приходилось быть и съ Фабіаномъ, и когда дѣти оставались одни, дѣвочка чувствовала себя счастливой. Фабіанъ казался ей самымъ лучшимъ изъ всѣхъ людей. Она никогда не докучала ему своимъ присутствіемъ и была безконечно благодарна, когда онъ принималъ участіе въ ея играхъ. Христофоръ ей тоже нравился, но она какъ-то не думала о немъ.

Тацій не особенно дружелюбно относился къ своему товарищу, по предпочиталъ его всякому другому обитателю виллы Ациліи.

Когда они пробыли у Меланіи нѣсколько недѣль, пріѣхалъ новый гость, прибытіе котораго взволновало Фавстулу. То была двоюродная сестра Фабіана и Христофора, по имени Цецилія, которая должна была прожить здѣсь десять дней. Она была лѣтъ на семь моложе Меланіи и также вдовѣла: ея мужъ умеръ черезъ годъ или два послѣ ихъ свадьбы.

Цецилія была самой красивой и важной женщиной, какую только приходилось видать Фавстулѣ. Ей сейчасъ же пришло въ голову, что она принадлежитъ къ другому сорту христіанъ, чѣмъ Ацилія. Она, видимо, любила всякія развлеченія и удовольствія, была богата и стремилась наслаждаться жизнью. Отъ дѣвочки не укрылось, что Ацилія не очень долюбливала эту родственницу. На Христофора гостья почти не обратила вниманія, но зато много занималась Фабіаномъ, будучи, очевидно, увѣренной, что онъ предназначенъ развлекать ее.

-- Я не хочу прерывать твои занятія, Меланія, и мѣшать Ациліи молиться. За мной будетъ ухаживать Фабіанъ,-- беззаботно сказала она, дѣлая видъ, что она сама устроится, какъ ей добно.

Фабіанъ охотно вошелъ въ свою роль. Онъ также считалъ Цецилію самой красивой женщиной и ухаживалъ за ней съ такимъ усердіемъ, которое забавляло его мать и слегка раздражало тетку. Его нескрываемое преклоненіе было, видимо, очень пріятно гостьѣ, которой нравилось самообожаніе, особенно когда оно ей ничего не стоило. Она милостиво улыбалась мальчику и старалась пользоваться вездѣ его услугами, Въ двадцать шесть лѣтъ она годилась ему въ бабки и сама чувствовала это.

-- Двѣнадцатилѣтніе мальчики всегда влюбляются въ женщинъ, которыя годятся имъ въ бабушки,-- замѣтила она какъ-то Меланіи.

Та разсмѣялась и пропустила мимо ушей это замѣчаніе. Цецилія должна была прожить съ ними около недѣли, и Фабіанъ не успѣлъ бы потерять свое сердце. А черезъ нѣсколько лѣтъ онъ будетъ уже далеко отъ нихъ и не позволитъ себѣ, даже въ этой дали, сдѣлать что-нибудь такое, что могло бы ее огорчить. А пока это мальчишеское ухаживаніе за такой пышной женщиной, какъ ея двоюродная сестра, не можетъ принести ему особаго вреда.

Цецилія любила и умѣла говорить. Она обыкновенно садилась, откинувшись въ кресло, и начала разсказывать что-нибудь Фабіану, который садился у ея ногъ и слушалъ ее съ величайшимъ вниманіемъ. Если Фавстулѣ случалось играть съ Домитиллой тутъ же, она внимательно и ревниво слѣдила за Фабіаномъ.

Въ этихъ разсказахъ не было ничего такого, что могло бы не понравиться Меланіи, и разговоръ не прерывался, если она случайно входила въ эту комнату.

Мужъ Цециліи былъ проконсуломъ въ Испаніи, и она видѣла не мало любопытнаго въ этой странѣ. Въ своихъ разсказахъ она не останавливалась долго на одномъ и томъ же, а быстро перескакивала съ одной интересной темы на другую. Она не была тщеславной, но не безъ гордости. Ея красота, ея богатство, ея общественное положеніе нравились ей, но она не носилась съ этимъ.

Тѣмъ не менѣе Фавстула возненавидѣла ее. Если бы онѣ были одного возраста, то и тогда дѣвочка не могла бы ревновать ее больше.

Она ненавидѣла Фабіана за его ухаживаніе и въ то же время страстно любила его. Теперь она гораздо сильнѣе любила и Ацилію, инстинктивно чувствуя, что старушкѣ тоже не нравится эта красивая, пышная женщина, пріѣхавшая изъ Рима, чтобы поссорить ихъ между собою.

Меланія и ея тетка также замѣтили, что Фавстула измѣнилась, что она стала не такъ добра, не не придавали значенія этому обстоятельству: дѣти иногда бываютъ не въ духѣ, и это одинаково случается какъ съ маленькими язычниками, такъ и съ маленькими христіанами.

Она, впрочемъ, не ссорилась съ обѣими женщинами, а только старалась держаться подальше отъ Фабіана и холодно отказывалась, когда онъ предлагалъ ей поиграть съ нимъ.

Цецилія была очень добра къ дѣвочкѣ или, по крайней мѣрѣ, старалась быть доброй. Но она не любила маленькихъ дѣвочекъ: у нея самой не было дѣтей и она откровенно заявляла, что она не знала бы, что съ ними дѣлать. Фавстула не хотѣла ея дружбы и показывала это довольно рѣзко.

-- Наша маленькая гостья капризничаетъ,-- замѣтила спокойно Цецилія,-- Я недавно встрѣтила ея отца въ Римѣ. Очень пріятный и образованный человѣкъ. Къ сожалѣнію, она не наслѣдовала отъ него хорошихъ манеръ.

-- Онъ пріѣзжалъ сюда какъ-то на одинъ день вмѣстѣ со своей сестрой Сабиной, нашей сосѣдкой. Онъ дѣйствительно довольно добродушный человѣкъ. Но Фавстула вовсе не капризна.

-- Ну, можетъ быть, это въ ней желчь. Я бы ей дала алоэ и приказала бы принимать это средство. Мнѣ его часто давали въ дѣтствѣ: отлично прогоняетъ дурное настроеніе духа.

Меланія не могла согласиться съ тѣмъ, чтобы дѣвочка была желчной.

-- Скорѣе Тацій,-- продолжала она.-- Фавстула же ѣстъ очень мало и самыя простыя кушанья.

Цецилію не интересовало это и отъ Фавстулы она поспѣшила перевести разговоръ на ея отца.

-- Въ Римѣ говорятъ, что онъ собирается жениться-второй разъ, на Тулліи, дочери Корнелія Туллія. Она очень красива, но не богата. А всѣ думаютъ, что онъ ищетъ только денегъ.

Меланія не интересовалась столичными сплетнями, но къ этому извѣстію она не могла остаться равнодушной: ей хотѣлось знать, какъ вторичный бракъ отца можетъ отразиться на Фавстулѣ.

-- Она, кажется, женщина добрая,-- проговорила она.-- Было бы совершенно другое дѣло, если бы у Фавстулы была хорошая мачеха.

Цецилія засмѣялась.

-- Туллія вовсе и не женщина. Это пышная восемнадцатилѣтняя матрона, и я полагаю, что въ ея расчеты вовсе не входитъ сдѣлаться мачехой. Въ Римѣ никто и не знаетъ о существованіи вашихъ Тація и Фавстулы, а другая дочь Фавстулы живетъ у своей тетки Домицш, весталки.

Изъ этой новости Меланія заключила, что Фавстула, по всей вѣроятности, останется жить у тетки.

Когда Цецилія уѣхала, никто не вспоминалъ о ней, кромѣ Фабіана, который, видимо, скучалъ о ней на первыхъ порахъ. Теперь у него было больше времени, и ему хотѣлось вознаградить Фавстулу за то невольное пренебреженіе, которое причинилъ пріѣздъ Цециліи.

-- Пойдемъ въ садъ,-- сказалъ онъ ей какъ-то, встрѣтивъ ее въ атріумѣ.-- Мы уже давно не играли съ тобой.

-- Нѣтъ. Я буду играть съ Домитиллой.

-- Домитилла теперь спитъ.Пойдемъ.

Но Фавстула такъ и не пошла съ нимъ, а отправилась искать Клодію. Фабіанъ остановился около фонтана посреди атріума и сталъ поджидать ее. Ея рѣзкій отказъ обидѣлъ его.

Прождавъ ее съ часъ, онъ пошелъ одинъ въ садъ и остановился тамъ, наклонившись надъ парапетомъ террасы, гдѣ онъ впервые встрѣтился съ Фавстулой. Онъ слышалъ, что отецъ Фавстулы собирается опять жениться, и ему хотѣлось знать, извѣстна ли эта новость Фавстулѣ. Онъ зналъ объ ея надеждахъ на то, что отецъ, сдѣлавъ первый визитъ, будетъ теперь посѣщать се чаще. Мальчикъ понималъ, что надеждамъ этимъ не суждено сбыться, и ему стало досадно за невольное пренебреженіе, которое онъ въ послѣднее время оказывалъ этой заброшенной дѣвочкѣ.

Онъ поднялся и сталъ смотрѣть прямо на великолѣпный видъ, разстилающійся внизу, не замѣчая и не видя его. Ему хотѣлось разыскать Фавстулу и сейчасъ же попросить у нея прощенія.

Онъ повернулся и его взглядъ упалъ на широкую бѣлую террасу, на которую легла его тѣнь. Вдругъ рядомъ съ ней мелькнула чья-то другая тѣнь, не такая длинная.

На разстояніи шаговъ пятидесяти около парапета росла дикая олива, въ которую когда-то ударила, молнія. На этомъ мѣстѣ въ старинныхъ камняхъ террасы образовалась глубокая расщелина. За деревомъ находилась почти скрытая имъ красивая мраморная скамейка. Противъ этого-то мѣста и мелькнула маленькая тѣнь.

Не спрашивая себя почему, Фабіанъ въ одно мгновеніе сбросилъ съ себя сандаліи и бросился бѣжать неслышно по мраморной террасѣ, только крѣпче кутаясь въ свою развѣвающуюся тунику.

За дикой оливой на парапетѣ стояла Фавстула, стараясь удержаться на самомъ его краю. Было удивительно, какъ она не сорвалась съ этой головокружительной высоты въ пропасть, которая отвѣсно открывалась подъ парапетомъ футовъ на двѣсти внизъ.

-- Слава Христу, что я сбросилъ сандаліи,-- прошепталъ Фабіанъ.

Услыша около себя шаги, Фавстула, пожалуй, не задумалась бы броситься въ пропасть.

И въ то время на другой сторонѣ сада, гдѣ работали рабы, послышалось громкое пѣніе.

"Христосъ, Спаситель нашъ! Спаси насъ! Царь и Искупитель нашъ, помилуй насъ. Спаси заблудшихъ рабовъ твоихъ".

Голоса раздавались весело и громко. Пѣніе прерывалось ритмомъ въ тактъ работы.

Фавстула могла слышать рабовъ такъ же хорошо, какъ и Фабіанъ, но она не обращала на нихъ вниманія: ихъ не было видно и работали они далеко. Овладѣвшій ею гнѣвъ былъ вызванъ не рабами и не ихъ Богомъ, распятымъ на подобіе раба, а ея собственнымъ обиднымъ положеніемъ.

-- Фавстула! Фавстула!-- закричалъ Фабіанъ.

Онъ схватилъ ее обѣими руками съ парапета и посадилъ на террасу. Дрожь пробѣжала по немъ, когда камень, на которомъ она только что стояла, вывалился и съ шумомъ полетѣлъ въ пропасть.

XIV.

Онъ никогда не спрашивалъ ее о томъ, что она хотѣла сдѣлать. Она не поблагодарила его за то, что онъ спасъ ее, но зато запомнила это на всю жизнь. Запомнила она и выраженіе его лица въ тотъ моментъ, когда онъ выпустилъ ее изъ своихъ объятій. Сначала она замѣтила только его голыя ноги.

Фавстула знала, что Фабіанъ никому, даже Меланіи не разскажетъ, отъ чего онъ спасъ ее. Но если бъ даже она усомнилась въ этомъ, ея гордость не позволила бы ей просить его сохранить все происшедшее втайнѣ.

-- Кого ты больше всего любишь?-- вдругъ спросила она.-- Конечно, послѣ Меланіи и Христофора.

-- Тебя, разумѣется,-- отвѣчалъ онъ просто, не колеблясь ни одной минуты.

Мимо высокой изгороди изъ мирры онъ повелъ ее къ тому мѣсту, гдѣ пѣли рабы. Ихъ было четверо -- старый слѣпой садовникъ Феликсъ, двое его сыновей Доній и Виталій и мальчикъ-сирота Сергій.

Въ тотъ же день Фабіанъ спросилъ свою мать:

-- Можно у тебя попросить одинъ даръ?

-- Но вѣдь ты не любишь особенно дорогихъ вещей?

-- Я прошу тебя подарить одну вещь, которая стоитъ многихъ денегъ. Я прошу это въ первый разъ. Неужели ты мнѣ откажешь?

-- Конечно, нѣтъ, если только я могу пріобрѣсти это для тебя. Что за таинственность такая у тебя!

Фабіанъ засмѣялся и сказалъ:

-- Тебѣ ничего не придется покупать. Это нѣчто такое, что уже принадлежитъ тебѣ.

-- Ну, хорошо, я обѣщаю тебѣ.

-- Ты знаешь рабовъ Феликса, Донія, Виталія и Сергія, которые работаютъ въ саду. Отпусти ихъ на волю.

Меланія была смущена: никто изъ ея рабовъ не выражалъ никакого неудовольствія своимъ положеніемъ. Она помолчала немного, выжидая, что Фабіанъ дастъ какія-нибудь объясненія, но онъ молчалъ, а Меланія была изъ тѣхъ родителей, которые никогда не допрашиваютъ своихъ дѣтей.

-- Хорошо, пусть они будутъ сибодны,-- промолвила она спокойно -- Но если они пожелаютъ уйти отъ насъ, надо будетъ сдѣлать для нихъ что-нибудь. Нехорошо будетъ, если мы отпустимъ ихъ на свободу совершенно безпомощными и безъ всякихъ средствъ.

-- Я думаю, что они не уйдутъ отъ насъ. Пусть они будутъ свободными людьми и остаются здѣсь.

-- Они говорили тебѣ что-нибудь?

-- О, нѣтъ. Если бъ они говорили, я сейчасъ же сказалъ бы тебѣ объ этомъ. Это мое собственное желаніе. Ты находишь его несправедливымъ?

-- Нѣтъ. Если они получатъ свободу, то этимъ они будутъ обязаны тебѣ.

Четыре раба были отпущены на волю съ древними слегка видоизмѣненными церемоніями, которыя были совершены въ христіанской часовнѣ виллы. Фавстула просила показать ей эту церемонію, но Меланія рѣшительно воспротивилась этому. Она не знала, какъ отнесется къ этому Сабина, и не хотѣла сдѣлать ничего такого, что могло бы вызвать ее неудовольствіе.

По окончаніи церемоніи Феликсъ и его сыновья заявили, что они остаются на прежнемъ мѣстѣ. Сергій же обратился къ Фабіану съ просьбой:

-- Когда ты поступишь въ легіоны, я хотѣлъ бы сопровождать тебя.

Фабіану очень нравился этотъ юноша, который былъ всего года на три старше его и отличался умомъ и веселымъ характеромъ. Онъ обѣщалъ ему, что Меланія исполнитъ его просьбу.

Вечеромъ того дня, когда произошла церемонія освобожденія, Меланія вошла въ таблинумъ, гдѣ сидѣли Ацилія и мальчики, и съ улыбкой остановилась среди нихъ. Ея лицо было серьезно, но эта серьезность смягчалась ея ласковой улыбкой.

-- Я пришла проститься съ вами на короткое время,-- сказала она:-- можетъ быть, на нѣсколько дней, а можетъ быть, и на нѣсколько недѣль.

Несмотря на ея спокойный и веселый тонъ, мысль о томъ, что она уѣзжаетъ, взволновала всѣхъ.

-- Что такое? Ты ѣдешь въ Римъ?-- быстро спросила Ацилія.

-- Позволь мнѣ ѣхать съ тобой,-- обратился къ матери Фабіанъ.

Въ присутствіи старшаго брата онъ не могъ просить этого и теперь виновато глядѣлъ на него. Но Христофоръ былъ не завистливъ.

-- Я никуда не ѣду,-- продолжала Меланія.-- Дѣло вотъ въ чемъ. Заболѣла Клодія. Она поступила очень осторожно, и какъ только заболѣла, перестала ходить за Фавстулой, которая еще спитъ въ той своей комнатѣ во флигелѣ. Я должна навѣстить ее и останусь тамъ, пока все не пройдетъ благополучно. Поэтому вы не увидите меня нѣсколько дней.

-- Что же предполагаешь у нея?

-- По всей вѣроятности, это -- оспа.

Никто не возражалъ. Было очевидно, что кто-нибудь долженъ ухаживать за Клодіей, а въ домѣ считали, что самыя отвѣтственныя вещи должны исполняться самыми важными лицами.

-- Конечно, за ней могла бы ходить Плацида,-- продолжала Меланія:-- но я привезла сюда Клодію, я же должна поставить ее на ноги. Ацилія, напиши Сабинѣ, Фабіанъ передастъ отъ меня поклонъ Фавстулѣ. Тацій, завтра утромъ тебѣ придется вернутье съ сестрой домой. Ну, а теперь прощайте.

Она поцѣловалась со старушкой, какъ онѣ дѣлали это каждый вечеръ. Потомъ Меланія поцѣловала сыновей и благословила ихъ.

-- Прощай, Тацій. Передай Сабинѣ, что мнѣ очень жаль отправлять васъ домой. Но такъ будетъ лучше.

-- Такъ будетъ лучше,-- повторилъ Тацій.

Онъ отодвинулся назадъ, какъ будто близость Меланіи, которая еще только собиралась ухаживать за больной рабыней, уже стала опасной. Всѣ замѣтили и поняли это движеніе. Фабіанъ густо покраснѣлъ, Христофоръ былъ сконфуженъ и старался не смотрѣть на своего товарища.

Меланію разсмѣшила эта трусость эгоистическаго мальчика, и она нарочно не подошла къ нему, чтобы не пугать его.

-- Бѣдная Фавстула,-- промолвила Меланія, выйдя съ провожавшими ея дѣтьми въ перистиллумъ. Поцѣлуйте ее отъ меня.

Затѣмъ она поцѣловала еще разъ обоихъ сыновей и спокойно направилась къ больной.

XV.

Фавстула и Тацій прожили уже нѣсколько недѣль. Какъ могла заразиться оспою Клодія, когда всякая опасность, повидимому, уже миновала.

Нужно вспомнить еще объ одномъ лицѣ, которое до сего времени оставалось въ тѣни, о воспитателѣ Матонѣ, который пріѣхалъ на виллу вмѣстѣ съ Таціемъ.

Въ то время, когда умерла Акція, Матону было всего двадцать три года. Теперь ему, стало быть, было сорокъ.

Онъ очень гордился своими талантами и не безъ причины: отличаясь необыкновенными способностями, онъ быстро схватывалъ, а, схвативъ, крѣпко держалъ въ памяти. Но сію умъ былъ довольно поверхностенъ. Еще болѣе гордился онъ своей внѣшностью, которая, впрочемъ, не представляла ничего особеннаго: такихъ людей можно было встрѣтить каждый день сотни на оживленныхъ римскихъ улицахъ. Его широко разрѣзанные, блестящіе, черные глаза не отражали глубины и были похожи скорѣе на чернильное пятно, чѣмъ на каплю черной прозрачной жидкости. Подбородокъ у него былъ острый и слишкомъ маленькій, носъ -- орлиный, но нѣсколько толстый, на кожѣ не замѣтно было того оливковаго оттѣнка, который обычно встрѣчается у уроженцевъ юга. Ротъ у него былъ красиво очерченъ, но верхняя губа была слишкомъ толста, а нижняя, наоборотъ, слишкомъ тонка. Такіе рты также сотнями встрѣчаются на улицахъ Рима и Неаполя, и по нимъ не трудно сдѣлать характеристику ихъ обладателей: они обыкновенно принадлежатъ людямъ, снисходительнымъ къ себѣ и съ низкимъ образомъ мыслей.

Въ Олибанумѣ былъ одинъ человѣкъ, который удивлялся Матону столько же, сколько и онъ самъ: то была рабыня Дидія. Она была года на три моложе Клодіи, но совершенно не походила на нее во всѣхъ отношеніяхъ. Она была миловидна, но не красива, ревнива и отличалась жестокостью и страстностью. Матонъ не любилъ ея, но ея явное преклоненіе передъ нимъ льстило ему, и онъ оказывалъ ей свое расположеніе. На самомъ дѣлѣ онъ втайнѣ любилъ Клодію, которая была къ нему равнодушна, и это равнодушіе еще больше разжигало его.

Клодія была не изъ тѣхъ, у кого на умѣ ухаживаніе и любовь: ея печальное прошлое излечило ее отъ этого. Ея слѣпая любовь къ Фавстулу перестала быть слѣпой, а въ концѣ концовъ и совсѣмъ прекратилась. Осталось только горячее чувство къ Фавстулѣ.

Клодія держалась какъ можно дальше отъ Матона, но не могла не встрѣчаться съ нимъ.

Фавстулъ былъ правъ, предполагая, что у Матона есть деньги. Какъ онъ скопилъ эти деньги, было его секретомъ, Фавстулъ никогда не допытывался до секретовъ своихъ людей. Отецъ Матона былъ умнѣе его и не такъ занимался собственной своей особой. Ко времени своей смерти онъ могъ купить свободу себѣ, у него не хватило денегъ, чтобы купить ее для сына.

Онъ отложилъ это дѣло, но смерть постигла его внезапно, и его тайныя сбереженія перешли къ сыну.

Матонъ могъ бы сразу купить себѣ свободу, но онъ рѣшился подождать. Зачѣмъ тратить деньги, когда можно получить ее даромъ? Онъ уже былъ воспитателемъ маленькаго Тація и въ случаѣ успѣха могъ разсчитывать, что Фавстулъ отпуститъ его на волю -- смерть Акціи и затѣмъ удаленіе въ Олибанумъ были не особенно пріятны для него. Ему хотѣлось оставаться въ Римѣ, гдѣ было больше способовъ зарабатывать деньги, если не удержать ихъ подъ спудомъ.

Непріятно было также и то, что Тацій былъ такъ тупъ; онъ усердно занимался съ нимъ и училъ его, какъ только могъ. Разные учителя, пріѣзжавшіе изъ Рима, не добились бы никакого успѣха, если бы не было Матона, и учителя это прекрасно знали. Во время урока Матону позволялось оставаться въ комнатѣ, а затѣмъ, когда учителя уѣзжали, онъ долженъ былъ повторять ихъ урокъ съ ученикомъ. Такимъ образомъ, ему удалось усвоить многое, чего онъ самъ по себѣ никогда не могъ бы узнать. Тацій былъ вялъ и тупъ, и Матонъ сердился, что его ученикъ не поддерживаетъ его репутацію. Когда Фавстулъ, по возвращеніи изъ путешествія, заѣхалъ единственный разъ въ Олибанумъ, Матонъ сразу понялъ, что Тацій уже не любимецъ отца, какимъ онъ былъ въ дѣтствѣ, и онъ рѣшился бы наконецъ купить свою свободу, не будь Клодіи. Она привязывала его къ Олибануму. Кромѣ того, Тацій долженъ былъ скоро ѣхать обратно, и Матонъ рѣшилъ выждать и уйти тогда, когда онъ вернется въ Сабинѣ.

Когда прекратятся его занятія съ Таціемъ, то Фавстулъ, если у него есть хоть капля деликатности, потребуетъ за его свободу какіе-нибудь пустяки. Тогда же онъ выкупитъ на свободу и Кдодію, и ея господинъ, по всей вѣроятности, не будетъ этому противиться.

Между тѣмъ оспа свирѣпствовала не только въ Олибанумѣ, но вспыхнула и въ самой виллѣ Сабины. Заболѣла одна изъ ея рабынь, Дидія, на обязанности которой было убирать ея голову подъ руководствомъ другой, болѣе пожилой женщины, которая пріѣхала съ Сабиной изъ Рима еще въ то время, когда она была замужемъ. Хотя Дидія была изолирована, однако Сабина была сильно встревожена, хотя и не старалась обнаруживать этого.

Впрочемъ, все обошлось благополучно. Никто больше не заболѣлъ, да и сама Дидія вскорѣ объявлена была выздоровѣвшей. Въ тотъ самый день, когда всякая опасность уже миновала, Сабина получила письмо отъ брата, который сообщалъ ей, что онъ женится на Тулліи. Цѣлый день думала Сабина объ этой новости и на утро рѣшила отправиться въ Римъ и переговорить съ братомъ о дѣлахъ, о которыхъ въ письмѣ не было ни слова. Какъ ни непріятно было ей это путешествіе, но у нея самой были кое-какія дѣла въ Римѣ, и она надѣялась, такимъ образомъ, сразу убить двухъ, а, можетъ быть, и нѣсколькихъ зайцевъ.

Прежде всего она займется своими собственными дѣлами, потомъ познакомится съ Тулліей и сообразитъ, что этотъ бракъ дастъ для Фавстулы. Можетъ быть, придется теперь же отправить ее къ отцу. Наконецъ, надо будетъ подумать и о Тацій и предпринять что-нибудь для его будущаго. Пока что, Фавстулъ присылалъ дѣтямъ лишь шутовскія посланія, безъ всякаго намека на будущее.

Ихъ пребываніе у Меланіи дѣлало эту поѣздку весьма удобной для Сабины: они были въ хорошихъ рукахъ, и Сабина, какъ всегда дѣлается въ подобныхъ случаяхъ, постаралась себя увѣрить, что Меланіи ихъ пребываніе даже пріятно. На возвратномъ же пути изъ Рима она захватитъ ихъ съ собой.

На другой день раннимъ утромъ она тронулась въ дорогу. Дидія, которой до возвращенія госпожи нечего было дѣлать, почувствовала себя нѣсколько дней на свободѣ, тѣмъ болѣе, цто съ госпожей уѣхалъ и управляющій рабами Танаквилъ. Во время болѣзни она страшно боялась, какъ бы оспа не обезобразила ея лица. Если бъ она и выздоровѣла, но лицо ея осталось изрыто оспинами, Матонъ тогда и не взглянулъ бы на нее. Поэтому, лежа въ постели, она давала многочисленные обѣты Венерѣ. Теперь, когда опасность миновала, Дидія стала колебаться: вѣдь всѣ эти обѣты были сдѣланы въ бреду, носили условный характеръ и едва ли были обязательны для нея, такъ какъ нѣсколько ямочекъ отъ оспы все-таки осталось.

Она отправила письмо Матону, который явился безъ промедленія. Ему надоѣло въ Цивителлѣ, къ тому же и съ Клодіей онъ былъ на ножахъ. Сначала ему было пріятно переселяться въ новое мѣсто, гдѣ, въ отсутствіе Сабины, можно было разсчитывать на легкія приключенія. Но хорошо налаженный и даже нѣсколько строгій христіанскій распорядокъ на виллѣ Ациліи скоро надоѣлъ ему. Дома, въ виду его занятій съ Таціемъ, онъ занималъ видное положеніе, котораго у него не было здѣсь. Кромѣ того, никто изъ рабовъ Меланіи не занималъ у него денегъ, а это отнимало у него возможность показывать свое превосходство надъ ними, какъ это онъ дѣлалъ въ Олибанумѣ. Единственно, что нравилось ему въ Цивителлѣ, это свобода отъ постояннаго наблюденія за Таціемъ, которое такъ надоѣдало ему дома: онъ не имѣлъ ни малѣйшей любви къ своему питомцу и, льстя ему, презиралъ его.

Побывать въ Олибанумѣ и повидаться съ Дидіей -- вотъ чѣмъ хорошо было бы закончить свой вечеръ.

XVI.

Матонъ во всякомъ случаѣ принялъ бы приглашеніе Дидіи, но теперь онъ отправлялся въ Олибанумъ тѣмъ охотнѣе, что у него вышла ссора съ Клодіей.

Ему было бы гораздо легче видаться съ ней наединѣ на виллѣ Ациліи, чѣмъ дома: у Клодіи здѣсь было много свободнаго времени, такъ какъ Фавстула была при ней гораздо меньше, чѣмъ въ Олибднумѣ. Но Клодія не шла ни на какія свиданія, и если Матону удавалось остаться иной разъ съ ней наединѣ, то только случайно. Она, очевидно, сознательно избѣгала его, и это еще болѣе подзадоривало его. Въ концѣ концовъ онъ принялъ рѣшеніе, которое, по его расчетамъ, должно было сломить всякое сопротивленіе съ ея стороны.

Ему и въ голову не приходило, что онъ можетъ ей не нравиться: онъ былъ слишкомъ высокаго мнѣнія о своей наружности и воспитаніи. И, несомнѣнно, когда она услышитъ о его предложеніи, она приметъ его съ благодарностью.

Вечеромъ наканунѣ отъѣзда Сабины въ Римъ ему наконецъ удалось переговорить съ ней. Оставаясь наединѣ съ нимъ, Клодія обыкновенна держала себя холодно и замкнуто. Но за шесть недѣль, которыя пришлось прожить въ домѣ Меланіи, она успѣла присмотрѣться къ тому, какъ здѣшніе рабы относились другъ къ другу, и невольно стала мягче и привѣтливѣе. Это еще болѣе ободрило Матона, и онъ сталъ раскрывать свои карты раньше, чѣмъ хотѣлъ самъ.

Не пускаясь въ любовныя изъясненія, онъ сообщилъ Клодіи, что хочетъ ѣхать къ Фавстулу и выкупиться на волю.

-- Пожалуй, я скажу лучше, что одна особа, принимающая во мнѣ участіе, желаетъ купить мнѣ свободу,-- прибавилъ онъ дипломатично.-- Это будетъ лучше, чѣмъ дать Фавстулу понять, что у меня есть деньги.

Клодія выслушала его съ холодной вѣжливостью и сказала слова два, поздравляя его. Матонъ, продолжая развивать свои планы, выразилъ увѣренность, что Фавстулъ, въ виду всего, что онъ сдѣлалъ для его сына, отпуститъ его за недорогую цѣну. Клодія не раздѣляла этихъ надеждъ, но предпочла не высказывать этого.

-- Если онъ этого не сдѣлаетъ,-- продолжалъ Матонъ:-- то это будетъ низко съ его стороны. Не будь меня, его сынъ остался бы глупымъ, какъ лягушка. Но, какъ бы то тамъ ни было, у меня есть деньги, гораздо больше, чѣмъ ты предполагаешь.

Клодія поздравила его еще разъ, что доставило ему большое удовольствіе.

Краснорѣчіе Матона развернулось, и онъ далъ Клодіи понять о счастливой участи, которая ее ожидаетъ.

Клодія внимательно выслушала его, поблагодарила за его благородныя намѣренія и рѣшительно объявила, что она не можетъ оставить свою маленькую питомицу, а если бы даже и могла, все равно не выйдетъ за него замужъ.

Такой рѣшительный отказъ взбѣсилъ Матона, и онъ не считалъ нужнымъ этого скрывать. Онъ грубо сталъ объяснять ей, какимъ для нея счастьемъ было бы имѣть такого мужа, какъ онъ. Чтобы задѣть ее еще болѣе, онъ сталъ разсказывать ея исторію, пока она не ушла изъ комнаты.

Письмо Дидіи нисколько не охладило его пыла и, отправляясь въ Олибанумъ, онъ больше думалъ о глупомъ упрямствѣ Клодіи, чѣмъ о Дидіи. Для оскорбленнаго самолюбія лучшее лекарство -- лесть, и онъ надѣялся услышать ее отъ Дидіи, которая постоянно льстила ему. Его красота, его геній, его манеры и голосъ -- она не пропускала случая сказать что-нибудь лестное о всемъ этомъ.

Въ этотъ вечеръ она была щедрѣе на похвалы, чѣмъ когда-либо. Страшное пятно, оставшееся около носа, заставляло ее не скупиться на комплименты. Было темно, и Матонъ не могъ видѣть ея уродства, но Дидія ни минуты не забывала о немъ.

Въ этотъ разъ Матонъ былъ особенно любезенъ съ нею, и она почувствовала, что онъ подпалъ подъ власть богини Венеры и рѣшилъ не сопротивляться ея велѣніямъ.

Послѣ однообразной и строгой жизни на дачѣ Ациліи свиданіе показалось Матону чрезвычайно пріятнымъ. Онъ даже сталъ находить, что Дидія вовсе не такъ безцвѣтна, какъ онъ думалъ прежде. Но обида, которую ему нанесла своимъ отказомъ Клодія, чувствовалась еще очень остро, и онъ все время не переставалъ думать о ней. Какъ извѣстно, отъ избытка сердца уста глаголютъ! Такъ и у него нечаянно сорвалось съ языка это имя.

Въ одно мгновеніе Дидія пришла въ ярость, хотя и не показывала этого наружно.

-- Ты, стало быть, тамъ съ ней постоянно видаешься?-- промолвила она, насколько возможно холодно.

-- О, нѣтъ. Но во всякомъ случаѣ за нами тамъ не слѣдятъ такъ строго, какъ здѣсь.

Дидіи это было очень на руку.

-- Не можешь ли ты передать ей отъ меня маленькій свертокъ?-- спросила она съ напускнымъ равнодушіемъ.

-- Небольшой?-- въ свою очередь, спросилъ Матонъ, которому не хотѣлось обременять себя.

-- О, совсѣмъ небольшой и легкій. Въ немъ чистое бѣлье для нея. Если ты не хочешь взять его съ собой, то я пошлю его ей завтра.

Матонъ колебался. Если бы ему пришлось нести узелъ днемъ, то, конечно, не могло произойти никакихъ недоразумѣній. Но теперь была ночь. Впрочемъ, этотъ узелъ дастъ ему лишній поводъ повидаться съ Клодіей.

-- Хорошо,-- сказалъ онъ.-- Если онъ не очень великъ, я возьму его съ собой.

Получивъ узелъ, Клодія, которая вовсе не нуждалась въ бѣльѣ, была чрезвычайно удивлена. Не желая, однако, задерживаться съ Матономъ, она поспѣшила отнести узелъ въ маленькую комнатку, которую она занимала, рядомъ съ той, въ которой жила Фавстула во время карантина. Въ узлѣ оказалось бѣлье и шелковый шарфъ, который ей подарила Сабина во время послѣднихъ луперкалій. Нѣсколько времени тому назадъ онъ исчезъ у нея, и она думала, что его присвоила Дидія, которая теперь и возвращаетъ его. Какъ бы то ни было, она рѣшила никому не говорить объ этомъ.

Такимъ образомъ оспа перешла изъ Олибанума на виллу Ациліи.

Лишь только Меланія взглянула на Клодію, она сразу поняла, жертвой какой болѣзни она стала. Она ухаживала за рабыней съ такой нѣжностью, какъ будто Клодія была ея родной сестрой. Спокойно и весело дѣлала она свое дѣло, со стороны можно было подумать, что во всемъ мірѣ для Меланіи не существуетъ никого болѣе, кромѣ ея больной, и что къ оспѣ обѣ онѣ относятся, какъ къ простой шуткѣ.

-- Когда поправишься, ты создашь мнѣ славу,-- весело говаривала Меланія.-- Это для меня первый случай. Плацида будетъ разсержена моимъ успѣхомъ: она не любитъ, когда другіе ухаживаютъ за больными.

Клодія часто думала о Фавстулѣ, и ей хотѣлось поскорѣе выздоровѣть.

-- Бѣдная Фавстула!-- говорила Меланія.-- Что съ ней будетъ, если тебя не станетъ?

XVII.

Клодія умирала.

Меланія поняла это въ то самое время, когда почувствовала, что и она заразилась страшной болѣзнью.

Она видѣла, что больная замѣтила это. Съ безпокойной благодарностью она видѣла, что это не испугало Меланію и не заставило ее падать духомъ.

-- Когда я умру,-- сказала она однажды:-- я уже но буду никому принадлежать. Можно ли мнѣ сдѣлаться христіанкой? Это вѣдь никого не можетъ касаться?

Сердце Меланіи разрывалось отъ скорби, но она поборола себя и съ легкимъ смѣхомъ отвѣчала:

-- Я боялась говорить объ этомъ раньше. Я знала, что ты хочешь принять христіанство. Но я рѣшила поговорить объ этомъ, когда ты будешь поправляться.

Она подсѣла къ больной и стала говорить ей о Богѣ и человѣкѣ, о Христѣ, о настоящей и будущей жизни.

И, говоря о христіанскомъ всепрощеніи и любви, Меланія тихо опустилась на колѣни подлѣ Клодіи и покрыла ее поцѣлуями.

-- Домина! Домина! Что ты дѣлаешь!-- закричала Клодія, стараясь оттолкнуть ее отъ себя.

-- Ничего. Мы пойдемъ вмѣстѣ къ Господу. Онъ соединилъ насъ здѣсь, чтобы мы вмѣстѣ пали къ стопамъ Его. Онъ не обратитъ вниманія на наши оспины,-- продолжала она, звонко, по-дѣтски засмѣявшись.-- Онъ излечитъ ихъ. Мы будемъ зеркаломъ другъ для друга. Если мой видъ будетъ гнусенъ, то и ты должна примириться съ своимъ.

-- Неужели у меня такой безобразный видъ?-- смѣясь спросила Клодія.

-- Да, довольно безобразный.

Вся красота Клодіи пропала, но для Меланіи она только вошла внутрь.

Вмѣсто доктора при больныхъ былъ священникъ Домній. Онъ дважды въ день навѣщалъ флигель, но Меланія не позволяла ему входить въ него. Флигель этотъ лежалъ ниже, чѣмъ главное зданіе и представлялъ собою остатокъ первоначальной виллы, которую при Неронѣ построилъ Ацилій Глабрій. Входъ въ него былъ изъ особаго садика, окруженнаго высокой стѣной. За нѣсколько лѣтъ до обращенія Константина флигель служилъ чѣмъ-то въ родѣ женскаго монастыря, гдѣ жила бабка Ацилія Глабрія съ нѣсколькими женщинами, посвятившими себя молитвѣ.

Въ этотъ садикъ приносилось все, что нужно было для Меланіи и ея паціентки, и оставлялось у дверей. У дверей долженъ былъ останавливаться и Домній, сообщавшій всѣ новости и получавшій отъ нея распоряженіе. Здѣсь же онъ оставлялъ и свои лекарства, которыя онъ приготовлялъ, имѣя кое-какія свѣдѣнія въ медицинѣ.

На другой день послѣ того, какъ Клодія изъявила желаніе стать христіанкой, Меланія сообщила объ этомъ молодому священнику.

-- Тогда позволь мнѣ войти къ вамъ и крестить ее.

-- Нѣтъ. Я уже окрестила ее сама. Вчера ночью она была очень плоха, сердце ослабло и нельзя было ждать. Сегодня ей немного лучше, но она слабѣетъ съ каждымъ днемъ.

-- Не хочетъ ли она пособороваться?

-- Хорошо,-- отвѣтила, подумавъ, Меланія.-- Зайди сюда черезъ часъ, она будетъ готова.

-- А мнѣ можно будетъ войти къ ней въ комнату?

-- Въ этомъ нѣтъ надобности. Она будетъ здѣсь за дверями Пожалуйста, дотрагивайся только до одной ея руки и то стилемъ. Не забывай,-- прибавила она съ веселымъ смѣхомъ, видя его нерѣшительность,-- не забывай, что ты долженъ слушаться меня. Самъ папа сказалъ тебѣ это, отпуская тебя сюда. Кромѣ того, на лицо ея страшно взглянуть. Тебѣ извѣстно, конечно, что въ исключительныхъ случаяхъ достаточно помазать миромъ гдѣ-нибудь въ одномъ мѣстѣ. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты остался здоровъ и могъ присматривать за моими сыновьями.

-- Хорошо. Я заодно пріобщу ее и св. тайнъ.

Вернувшись черезъ часъ, Домній увидѣлъ, что Клодія лежитъ на полу за дверями. Ее перенесла сюда Меланія. Вольная была вся закутана въ чистыя простыни, лицо ея было совершенно закрыто и видна была только одна рука.

Домній совершилъ помазаніе только одной руки, на ладони которой не было оспенныхъ пятенъ, но не стилемъ, а прямо пальцемъ, какъ это обыкновенно дѣлалось. Затѣмъ Меланія, наклонившись надъ больной, откинула немного съ ея лица покрывало, оставивъ свободнымъ только ротъ, а Домній быстро положилъ ей на языкъ облатку съ причастіемъ и опустился на колѣни, читая установленныя молитвы.

Меланія снова взяла больную подъ руки и отвела обратно на ея постель. Она чувствовала, что ея болѣзнь усиливается съ часу на часъ, но ее поддерживала увѣренность, что Господь не отзоветъ ее къ себѣ, пока она нужна здѣсь для Клодіи.

Прошло нѣсколько дней.

Однажды Меланія, сидя около постели больной, тихо спросила ее, нѣтъ ли у нея враговъ, которыхъ она пожелала бы простить.

-- Прости ты меня,-- отвѣчала Клодія:-- я знаю, что я для тебя сдѣлала.

Скоро ея не стало.

Въ эту ночь Фабіанъ вдругъ проснулся. Вставъ съ постели, онъ подошелъ къ брату и дотронулся до него.

-- Христофоръ!-- шопотомъ произнесъ онъ.

-- Что? Я не сплю.

-- Я видѣлъ странный сонъ... Но не могу его хорошенько припомнить. Мнѣ казалось, что въ старомъ саду я вдругъ увидѣлъ какое-то сіяніе. Пойдемъ и посмотримъ.

Они пошли. Ночь была звѣздная, но луны не было. Кругомъ царила тишина. Слышно было только, какъ отдыхалъ усталый за день міръ. Горы въ темнотѣ сливались въ одну темную массу.

Въ старомъ саду было много цвѣтовъ. Словно живыя существа, они также закрыли на ночь глаза. Братьями показалось, что надъ однимъ мѣстомъ, недалеко отъ входной двери, стоялъ какой-то блѣдный свѣтъ, похожій на полоску свѣтлаго тумана...

Когда вошли въ комнату, гдѣ были мертвыя Клодія и Меланія, все оказалось въ полномъ порядкѣ и чистотѣ. Стоялъ какой-то особенный ароматъ, непохожій на ароматъ цвѣтовъ.

Больше въ Цивителлѣ случаевъ оспы не было.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

XVIII.

Въ 350 году императоръ Константинъ былъ убитъ въ Испаніи Магненціемъ. Это событіе, не имѣвшее, повидимому, никакого отношенія къ судьбѣ Фавстулы, тѣмъ не менѣе измѣнило ея исторію, расчистивъ дорогу Юліану, который черезъ десять лѣтъ сдѣлался единымъ императоромъ.

Сильнѣе отозвалось на ея судьбѣ другое событіе. Весною того же 350 года умерла Сабина, когда ея племянницѣ не было еще и десяти лѣтъ.

Она до самой ея смерти продолжала жить съ теткой въ Олибанумѣ. Тацій давно уже служилъ въ легіонѣ и лишь изрѣдка навѣщалъ тетку.

Неособенно хорошее впечатлѣніе вынесла Сабина отъ Тулліи, ѣздившая въ Римъ наканунѣ свадьбы своего брата. Молодая женщина довольно прозрачно дала ей понять, что она не желаетъ имѣть въ ея лицѣ свекровь, а отъ Фавстула она узнала, что и рѣчи нѣтъ о томъ, чтобы дѣти вернулись къ нему и жили при мачехѣ.

Сабина выразила свое крайнее неудовольствіе и уѣхала обратно къ себѣ. Надо отдать ей справедливость,-- она также не хотѣла отдавать дѣтей мачехѣ, отъ которой, очевидно, не приходится ждать особой къ нимъ любви. Но все-таки она была разсержена и разочарована: Тацію предстояло служить въ арміи, а удерживать его сестру у себя ей не хотѣлось. Ей думалось, что новый бракъ ея брата дастъ ей удобный поводъ вернуть дѣвочку къ отцу.

Она не была ни особенно строга, ни особенно жестка съ племянницей. Ей только не нравилось ея присутствіе, въ которомъ она видѣла результатъ неисполненія другими своихъ обязанностей. Однако Фавстула была слишкомъ наблюдательна и не могла не понимать, что ее здѣсь только терпятъ. Старуха и ребенокъ никогда не любили другъ друга: у старухи не было для этого сердца, а у дѣвочки было странное сердце, которое могло платить любовью только за любовь. Пища и одежда и кровъ не могли подкупить ея чувства.

Сабина, впрочемъ, воображала, что вся ея любовь сосредоточилась на Таціи. На самомъ, же дѣлѣ онъ былъ ей дорогъ, какъ наслѣдникъ ея состоянія.

Жизнь Фавстулы становилась все болѣе и болѣе одинокой въ тотъ самый періодъ, когда ребенокъ получилъ способность наиболѣе остро чувствовать это одиночество. Клодія любила ее, любила съ такимъ самоотверженіемъ, которое все яснѣе и яснѣе становилось ея душѣ. Но Клодія умерла. Меланіи также не было уже въ живыхъ, и Фавстула росла безъ материнской ласки, не испытывая материнской нѣжности.

Сыновья покойной Меланіи поступили въ легіоны, и Ацилія жила большею частью въ Римѣ, гдѣ они сначала служили. Изрѣдка Христофоръ или Фабіанъ наѣзжали въ Олибанумъ, но они появлялись бы здѣсь чаще, если бы Сабина принимала ихъ нѣсколько радушнѣе и привѣтливѣе. Они напоминали ей о великомъ несчастьѣ, которое она внесла въ ихъ семью, и она чувствовала, что она никогда не загладитъ передъ ними причиненнаго имъ зла.

Когда пріѣзжалъ Тацій, Сабина устраивала ему пышную встрѣчу. Но эти пріѣзды рѣдко давали ей удовлетвореніе. Онъ почти всегда просилъ денегъ, а она такъ не любила разставаться съ ними. Она копила деньги для него же, но разстаться съ ними еще при жизни было для нея мукой. Она обыкновенно просила его обождать и желала, чтобы все ея состояніе перешло къ нему лишь послѣ ея смерти.

То, что она давала ему, бралось изъ части, отложенной на приданое Фавстулѣ. Эти деньги она держала при себѣ. Выдавать ихъ по частямъ Тацію для нея было легче, чѣмъ уменьшать ежегодный, заранѣе ею высчитанный приростъ къ ея капиталу.

Когда его требованія начинали надоѣдать ей, она говорила съ горечью:

-- Ты хоть бы постыдился. Вѣдь ты грабишь свою сестру.

Но Тацій, получивъ, сколько ему было нужно, не проявлялъ никакого интереса къ положенію своей сестры.

Когда онъ уѣзжалъ обратно въ Римъ, Сабина обыкновенно бывала не въ духѣ и становилась суше съ племянницей. Чѣмъ сильнѣе таяло ея приданое отъ хищническихъ набѣговъ брата, тѣмъ усерднѣе Сабина старалась находить въ ней всякіе недостатки.

Сабина умерла послѣ одного изъ такихъ визитовъ ея племянника. У нея была малярійная лихорадка, сильно отозвавшаяся на ея сердцѣ. Ея болѣзнь совершенно выбила ее изъ колеи: она пользовалась всегда превосходнымъ здоровьемъ и думала, что такъ будетъ продолжаться всегда. Вокругъ нея люди болѣли и умирали, но то были люди низшаго, въ сравненіи съ нею, положенія. А смерть Меланіи она въ глубинѣ души приписывала ея непростительной небрежности и слабости характера.

Когда ей случилось чувствовать себя нехорошо, она обыкновенно старалась не обращать на это никакого вниманія. Такъ поступила она и на этотъ разъ.

Въ этотъ пріѣздъ Тацій особенно раздражалъ ее своимъ назойливыми просьбами. Старуха не выдержала и стала осыпать его упреками въ томъ, что онъ не на высотѣ своего достоинства.

-- Если бъ я зналъ, что ты больна, я бы подождалъ,-- отвѣчалъ онъ съ тѣмъ выраженіемъ, которое казалось ему особенно тактичнымъ.-- Я бы тогда пріѣхалъ сюда черезъ мѣсяцъ.

-- Что же ты думаешь?-- въ гнѣвѣ воскрикнула тетка:-- сумма въ десять тысячъ сестерцій будетъ меньше, что ли, черезъ мѣсяцъ? Больна! При чемъ тутъ моя болѣзнь! Я больна черезъ эти десять тысячъ. Если я тебѣ отдамъ ихъ, то больше, кажется, у Фавстулы ничего не останется.

Это, однако, нисколько не огорчило Тація: онъ считалъ эту сумму пустяками. Его тетка была очень богата, и притомъ онъ уже порядочно уменьшилъ размѣръ сестрина приданаго, которое тетка всегда могла пополнить, если бы пожелала. Если же она этого не желаетъ, то это ея дѣло, и онъ чувствовалъ раздраженіе за то, что отвѣтственность за это взваливаютъ на него.

Всякій разъ, какъ онъ съ полнымъ кошелькомъ возвращался въ Римъ, Сабина становилась свирѣпой съ Фавстулой. Ей было уже десять лѣтъ, и ея сообразительный умъ развивался быстро. Она отлично понимала причину неудовольствія ея тетки и сердилась не столько на старуху, сколько на брата. Характеръ у нея былъ не изъ покорныхъ, но она умѣла его сдерживать и дѣлала все возможное, чтобы смягчить раздраженныя чувства старухи-тетки.

Однажды вечеромъ, вскорѣ послѣ отъѣзда Тація, онѣ остались однѣ. Сабина была въ такомъ мягкомъ настроеніи, въ какомъ племянница не видала ее уже нѣсколько лѣтъ.

-- Твой братъ,-- вдругъ воскликнула старуха,-- надрываетъ мнѣ сердце. Денегъ, денегъ и денегъ! Онъ вѣчно нуждается въ деньгахъ.

Фавстула не знала, что отвѣчать. Ей не нравился этотъ разговоръ, и ей не хотѣлось сказать то, что она чувствовала, а именно что Тацій эгоистиченъ и жаденъ.

-- Ты всегда была добра къ нему,-- замѣтила она мягко.

-- Къ нему! Я хотѣла быть доброй и къ тебѣ! Но онъ спустилъ почти все, что было отложено для тебя.

Сабина обвиняла во всемъ Тація. Упрекнуть въ чемъ-нибудь себя ей не приходило и въ голову.

Фавстула не могла понимать этого. Несмотря на свое преждевременное развитіе, ея умъ не направлялся, однако, въ эту сторону, и разговоръ о деньгахъ вызывалъ въ ней всегда отвращеніе.

-- Пожалуйста, не безпокойся обо мнѣ,-- сказала она и вдругъ покраснѣла.

-- Это вздоръ,-- гнѣвно воскликнула Сабина:-- тутъ дѣло шло о твоемъ приданомъ. Если у тебя не будетъ приданаго, кто возьметъ тебя замужъ? Дочери одного изъ Фавстуловъ не нужно огромнаго богатства, и мое.собственное приданое было невелико. Но я была красива, не хуже тебя. Но во всякомъ случаѣ неприлично явиться къ мужу съ пустыми руками.

Старуха, видимо, волновалась, и Фавстула замѣтила, какъ она вдругъ схватилась рукой за грудь какъ бы для того, чтобы заглушить сильную боль.

-- Прошу тебя, не безпокойся о моемъ приданомъ,-- серьезно сказала она, вплотную подходя къ теткѣ.-- Заботься только о томъ, чтобы поскорѣе поправиться...

-- Какъ не безпокоиться... Ты говоришь глупости. Ты еще ребенокъ. Пойди скажи, чтобы пришелъ Танаквилъ. Объ этомъ нужно заботиться. Такъ и скажи Тацію. Я тебѣ это приказываю. Онъ знаетъ, что онъ взялъ твои деньги. Стало быть, онъ и долженъ ихъ пополнить.

Фавстула тутъ же дала себѣ клятву, что, что бы ни случилось въ будущемъ, она никогда не скажетъ этого Тацію.

Когда она вернулась къ теткѣ съ Танаквиломъ, Сабина была уже мертва.

XIX.

Волей-неволей Фавстулѣ пришлось теперь прожить нѣсколько мѣсяцевъ въ домѣ ея отца,-- дѣваться ей было некуда, и она отлично это понимала. Въ теченіе четырехъ лѣтъ съ того времени, какъ Фавстулъ вернулся изъ своего путешествія, она едва видѣла своего отца. Только одинъ разъ на одинъ день пріѣзжалъ онъ въ Олибанумъ.

Сабина была холодно учтива съ Тулліей. Та также не особенно старалась преодолѣть свое равнодушіе къ сестрѣ своего мужа. На Фавстулу она не обращала почти никакого вниманія, а ея отецъ, казалось, боялся даже замѣчать ее.

Туллія была гораздо красивѣе покойной Акціи, но далеко уступала ей въ любезности. Было странно, какимъ образомъ Фавстулъ, добродушный характеръ котораго былъ самой привлекательной въ немъ чертой, могъ оба раза взять себѣ въ жены женщинъ съ такимъ дурнымъ характеромъ. Акція, впрочемъ, была только капризна, какъ избалованный ребенокъ. Иногда она дѣлалась злой, но большей частью поддавалась на ласку. Но съ Тулліей Фавстулу скоро пришлось убѣдиться, что ласкою ее не возьмешь: въ ней не было ничего ребяческаго, разныя глупости ее не занимали. Зато у нея было жесткое сердце и, благодаря ея скверному характеру, съ ней не только нельзя было шутить, но приходилось наблюдать особую осторожность.

Во время своего кратковременнаго визита въ Олибанумъ она сразу рѣшила показать, что она не считаетъ Фавстулу членомъ своей семьи, и сдѣлала это съ большимъ успѣхомъ. Она не стала уговаривать своего мужа, чтобы онъ не слишкомъ носился съ своей дочерью, а заставила его понять свое желаніе всѣмъ своимъ поведеніемъ. Фавстулу хотѣлось взять дочь къ себѣ на колѣни и, какъ прежде, поиграть и позабавиться съ нею, но его жена никогда не оставляла ихъ вдвоемъ. Онъ отлично понялъ ее: ему стало ясно, что, во-первыхъ, его дочь не нравится его женѣ, а, во-вторыхъ, что его жена хочетъ дать понять, что его второй бракъ не долженъ ничего измѣнить въ томъ положеніи, которое создалось до него.

-- Очень уменъ твой отецъ,-- сказала Сабина, когда ея братъ уѣхалъ съ своей женой.-- Два раза женился, какъ нельзя глупѣе!

Фавстула не видала болѣе своего отца до самой смерти тетки. Это событіе по неволѣ заставило его взять ее къ себѣ. Цѣлыхъ четыре года дѣвочка ломала себѣ голову надъ тѣмъ, почему отецъ не обращаетъ на нее вниманія. Теперь слова Сабины пришли ей на память.

Въ одномъ сходились тетка и племянница -- въ сильномъ и заслуженномъ нерасположеніи къ Тулліи. Не видать ее болѣе было ихъ горячимъ желаніемъ. Владѣлица Олибанума твердо рѣшила не приглашать ее къ себѣ на будущее время, а Туллія, какъ, очевидно, и сама не имѣла ни малѣйшаго желанія пріѣзжать сюда. Когда Фавстулу по временамъ приходило желаніе навѣстить сестру, она устраивала такъ, что это желаніе такъ и оставалось желаніемъ.

Фавстула лучше всѣхъ знала, какъ не рады ей въ отчемъ домѣ. Она не умѣла скрыть своихъ чувствъ, и это еще болѣе возбуждало мачеху противъ нея.

У Тулліи самой былъ теперь сынъ, некрасивый мальчикъ, весьма похожій на своего брата Тація. Мать ясно видѣла, что онъ будетъ нехорошъ собой. Будучи красавицей, она обвиняла въ этомъ Фавстула тѣмъ болѣе, что ребенокъ былъ похожъ на его перваго сына, не блиставшаго красотой. А тутъ еще красота Фавстулы, чувствовавшаяся, какъ личная обида. Если у него могли быть красивыя дочери, то почему его сыновья были такъ некрасивы?

Когда оказалось, что деньги Фавстулы почти исчезли, ея мачеха была внѣ себя. Несправедливость Сабины не находила въ ея глазахъ никакого оправданія. Фавстулъ и самъ не особенно стремился къ справедливости, но и онъ почувствовалъ, какъ нехорошо поступила Сабина въ этомъ случаѣ.

-- Тацій долженъ вернуть эти деньги!-- въ гнѣвѣ кричала она.-- У него будетъ огромное состояніе, итакъ какъ Флавія обезпечена, ему придется подумать объ одной Фавстулѣ.

-- Онъ и подумаетъ о себѣ самомъ,-- вставилъ ея мужъ.

-- Онъ долженъ обезпечить Фавстулу. Не очень пріятно держать ее на своей шеѣ, пока она не выйдетъ замужъ, а вѣдь ей всего десять лѣтъ. По крайней мѣрѣ онъ долженъ дать ей приличное приданое и заранѣе сказать о его размѣрѣ.

Ея мужъ зналъ своего сына лучше.

-- Это не придетъ ему въ голову,-- весело замѣтилъ онъ.

-- Не придетъ въ голову! Въ такомъ случаѣ ты долженъ объяснить ему. Вѣдь онъ твой сынъ!

Тацій теперь былъ богатъ, и мачеха охотно вспоминала, что онъ ей родня. Относительно Фавстулы, у которой ничего не было, она предпочитала забывать объ этомъ обстоятельствѣ.

-- Если ты этого не хочешь, то я это сдѣлаю,-- сказала она рѣшительно.

-- Дѣлай. Такъ будетъ даже лучше,-- промолвилъ Фавстулъ съ кривой улыбкой.

Туллія немедленно послала за Таціемъ, который, впрочемъ, явился, когда ему заблагоразсудилось. Мачеха обращалась съ нимъ до сего времени, какъ съ человѣкомъ неотесаннымъ, и онъ былъ немало удивленъ происшедшей теперь съ ней перемѣной. Богатство давало ему немало привилегій, но онъ хотѣлъ удержать эти привилегіи только для себя. Пока деньги принадлежали теткѣ, онъ тратилъ ихъ, не задумываясь. Теперь же, когда онѣ перешли въ его руки, онъ тщательно берегъ ихъ.

-- Сабина,-- серьезно начала Туллія, поздоровавшись съ пасынкомъ,-- была такъ добра къ твоей маленькой сестрѣ.

-- О да, въ теченіе столькихъ лѣтъ она дѣлала для нея такъ много

-- Она усыновила ее.

-- О, нѣтъ. Этого она не сдѣлала. Когда моя мать умерла, моя сестра была у тетки только въ гостяхъ. И это продолжалось десять лѣтъ.

-- Но она не оставила ей никакого приданаго. Какъ можетъ твоя сестра разсчитывать выйти замужъ безъ приданаго?

-- Но вѣдь Фавстула не только племянница моей тетки, но и дочь моего отца. Вѣроятно, Сабина и имѣла это въ виду.

-- Вѣроятно, она имѣла въ виду, что Фавстула твоя сестра и потому сдѣлала тебя единственнымъ наслѣдникомъ.

-- Да, единственнымъ наслѣдникомъ. Но вѣдь и Флавія моя сестра.

-- Флавія уже пристроена и о ней заботиться нечего.

-- Однако, если Флавія пристроена и я обезпеченъ и даже очень недурно, то отцу остается позаботиться только о Фавстулѣ.

-- Какъ только о Фавстулѣ! Ты забываешь, что и у меня есть сынъ.

-- Нисколько не забываю. Но вѣдь это твой сынъ, не правда ли? Всѣ дѣти отъ тебя будутъ твоими сыновьями и твоими дочерьми. Я былъ очень радъ слышать, что у тебя есть хорошее состояніе. У моей бѣдной матери были кое-какія крохи...

-- Да, я слышала объ этомъ,-- съ неудовольствіемъ сказала Туллія.

-- Ты слышала совершенно вѣрно. Слѣдовательно, моему отцу придется прежде всего подумать о Фавстулѣ.

-- Но что онъ можетъ сдѣлать для нея? У насъ огромные расходы.

-- Тогда научи его жить экономнѣе,-- въ свою очередь прервалъ ее Тацій.-- Ты пользуешься славой отличной хозяйки, и, я увѣренъ, это не пустыя слова.

Туллія едва сдерживала въ себѣ горячее желаніе выдрать его за его широкія уши.

Нельзя сказать, что мачеха особенно не нравилась Тацію, цо онъ твердо рѣшился отражать всякое съ ея стороны покушеніе на его карманъ.

Что касается Фавстулы, то вѣдь она была красавица, а онъ уродъ. Поэтому пусть кто-нибудь женится на ней ради ея красоты, а онъ, въ свою очередь, безъ труда найдетъ за деньги подходящую, для себя жену. До двадцати пяти лѣтъ онъ не могъ отчуждать своего имущества, но распоряжаться имъ онъ былъ въ правѣ.

Если бы бракъ Фавстулы зависѣлъ отъ того, дастъ ли за ней братъ приданое, то она вышла бы замужъ очень немолодой. Да и зачѣмъ ей выходить замужъ такъ рано? Да и зачѣмъ ей вообще выходить замужъ?

Вдругъ его осѣнила блестящая идея.

-- Можетъ быть,-- произнесъ онъ небрежно, поднимаясь и дѣлая видъ, что хочетъ итти:-- для Фавстулы приданое и не понадобится вовсе.

-- Развѣ она можетъ выйти замужъ безъ приданаго?

-- Благородныя римлянки не всегда выходятъ замужъ. Многія дѣлаются весталками.

XX.

Выйдя изъ отцовскаго дома, Тацій самодовольно улыбался, ему казалось, что онъ отлично обдѣлалъ свое дѣло. Его мачеха слыла оборотливой женщиной, но не ей обойти его.

Дѣла у него не было, и итти ему было некуда. Поэтому онъ рѣшилъ побродить вокругъ форума и кстати взглянуть на атріумъ Весты.

Домъ Фавстуловъ стоялъ между Люперкаліемъ и храмомъ Ромула, почти подъ самымъ Палатинскимъ холмомъ. Повернувъ направо и спустившись внизъ по направленію къ Viscus Tuscus, Тацій вышелъ между храмомъ Августа и храмомъ Кастора и Полукса на форумъ. Дорога привела ее къ небольшому открытому пространству -- lacus juturnae -- небольшому квадратному озеру, въ которомъ близнецы, по преданію, поили своихъ лошадей послѣ битвы при Региллѣ. Вода озера употреблялась въ храмѣ и считалась священной. Здѣсь стояли конныя статуи этихъ полубоговъ. Неподалеку находился круглый храмъ Весты, перестроенный послѣ пожара женою императора Септимія Севера, Юліей Домной.

Къ нему примыкало общежитіе весталокъ атріумъ Весты. Тацій вдругъ почувствовалъ интересъ къ нему.

-- Vale,-- вдругъ произнесъ чей-то голосъ надъ самымъ его ухомъ,-- какъ поживаешь?

Тацій быстро обернулся, но и не повертываясь онъ узналъ этотъ голосъ и слегка покраснѣлъ. Онъ не могъ говорить съ отцомъ иначе, какъ покраснѣвъ.

-- Недурно,-- отвѣчалъ онъ съ меньшимъ смущеніемъ, чѣмъ всегда. Въ немъ еще не успѣло испариться самодовольство отъ столь удачнаго исхода переговоровъ съ Тулліей. Съ видомъ, который казался ему веселымъ и безпечнымъ, онъ сообщилъ отцу, что онъ только что былъ у нея.

-- Она, вѣроятно, въ восторгѣ отъ тебя,-- замѣтилъ отецъ.

-- Она посылала за мной. Главнымъ образомъ для того, чтобы жаловаться на Сабину.

-- На Сабину! Полагаю, что теперь кончились всѣ ея провинности. Но она была богата, а зло, которое могутъ натворить люди богатые, остается и послѣ ихъ смерти. Какъ бы то ни было, тебѣ-то она, конечно, никакого зла не сдѣлала.

Фавстулъ говорилъ безъ всякаго раздраженія, не такъ, какъ его жена. Напротивъ, въ его тонѣ слышалось самое любезное отношеніе.

-- Она сдѣлала кое-что и для тебя,-- возможно суше отвѣтилъ Тацій. Если бъ онъ не сознавалъ, что онъ теперь богаче отца, онъ никогда не рѣшился бы сдѣлать такой намекъ.

-- Она вернула мнѣ приданое, которое она когда-то получила отъ-нашего отца,-- сказалъ Фавстулъ, зная, что его сыну это отлично извѣстно.

-- Говорила тебѣ Туллія о томъ, что ты долженъ позаботиться о приданомъ для Фавстулы? Она очень озабочена этимъ приданымъ.

Тацій отлично сознавалъ всю гнусность своего образа дѣйствій и не могъ взглянуть отцу въ лицо. Но его хватало на то, чтобы быть наглымъ. Это одно изъ преимуществъ богатства.

-- Нѣтъ. Она еще не говорила объ этомъ,-- отвѣчалъ Фавстулъ.

-- Можетъ быть, ты самъ завелъ съ ней этотъ разговоръ?

-- Ну, нѣтъ. У меня на этотъ счетъ другіе планы.

Фавстулъ самодовольно улыбнулся. Онъ теперь вывѣдалъ все, что ему хотѣлось знать.

-- У тебя другіе планы,-- повторилъ Тацій съ дѣланной беззаботностью.

-- У меня всегда было много плановъ,-- замѣтилъ ему отецъ, какъ бы говоря о томъ, что всѣмъ было извѣстно.

Тацій покраснѣлъ еще гуще.

-- Хорошо имѣть хоть планы, когда нѣтъ ничего въ карманѣ, какъ у тебя,-- угрюмо сказалъ онъ.-- Ну, а у меня кое-что есть.

-- Ты говоришь о деньгахъ? Ты такъ и блещешь отъ нихъ.

Лицо Тація попрежнему было красно, но возражать онъ не рѣшался. Онъ зналъ, что чѣмъ больше онъ будетъ раздражаться, тѣмъ больше удовольствія доставитъ онъ своему отцу.

Бесѣдуя такъ, они понемногу подвигались впередъ и скоро очутились передъ входомъ въ общежитіе весталокъ.

Здѣсь стояла толпа прохожихъ, и происходила какая-то суматоха: отъ священной дороги приближались носилки, въ которыхъ несли одну изъ весталокъ, сопровождаемую большой толпой служителей. Ворота атрія открылись, и носилки исчезли за ними.

Отецъ и сынъ дождались прибытія и исчезновенія за воротами весталки. Зрѣлище было для нихъ слишкомъ обычно, и они смотрѣли на него безъ всякаго любопытства. Однако Тацій былъ на этотъ разъ какъ-то особенно внимателенъ, и это не ускользнуло отъ его отца.

-- Ты знаешь эту весталку?-- небрежно спросилъ онъ.

-- Я? Нѣтъ. Я даже не видѣлъ ея лица. Это, должно быть, великая весталка, насколько я знаю.

-- Нѣтъ, это не великая весталка. Слишкомъ мало слугъ, да и ручки ея носилокъ изъ слоновой кости украшены только золотыми кольцами.

-- Хорошее дѣло быть весталкой,-- съ разстановкой промолвилъ Тацій.

-- Я это давно говорилъ твоей теткѣ Сабинѣ. Вотъ было бы хорошо для меня.

-- И она повѣрила тебѣ?-- сказалъ милый сынокъ, скорчивъ насмѣшливую улыбку.-- Впрочемъ, я очень радъ,-- продолжалъ, онъ:-- что ты не послѣдовалъ твоей наклонности, иначе меня не было бы на свѣтѣ.

-- Я, дѣйствительно, такъ думалъ,-- промолвилъ невозмутимо Фавстулъ.

-- Ну, разъ существую я и есть на свѣтѣ Фавстула,-- бросилъ вскользь Тацій:-- то почему бы ей не сдѣлаться весталкой вмѣсто тебя?

XXI.

Бредя въ одиночествѣ домой, Фавстулъ продолжалъ раздумывать о томъ, что съ такой неожиданностью сказалъ ему сынъ.

Только одно могло заставить его воспротивиться этому предложенію: оно зародилось у его сына, который сильно ненавидѣлъ его. Это онъ отлично зналъ. Онъ не платилъ ему, въ свою очередь, ненавистью, ибо отъ ненависти можетъ разлиться желчь, а Фавстулу вовсе не хотѣлось страдать желчью ради существа, къ которому онъ чувствовалъ только холодное презрѣніе. Однако онъ былъ не изъ тѣхъ разборчивыхъ людей, которые отворачиваются отъ даровъ только потому, что они принесены греками. Онъ предпочиталъ обращать вниманіе на стоимость самихъ этихъ даровъ. Если они могутъ пригодиться, то не все ли равно, откуда они идутъ?

До тѣхъ поръ, пока Тацій не произнесъ: "А почему бы Фавстулѣ не сдѣлаться весталкой?" -- эта мысль не приходила ему въ голову. Несмотря на то, что она зародилась въ тупой головѣ его сына, изъ нея могло выйти кое-что толковое.

Будетъ приданое, или не будетъ приданаго -- все равно въ ближайшемъ будущемъ Фавстула не могла выйти замужъ. Онъ уже успѣлъ хорошо изучить свою жену и ему не трудно было при его воображеніи представить ту петлю, въ которую мало-по-малу будетъ запутываться дѣвочка. А петля, которую онъ вынужденъ будетъ наблюдать самолично, была для него несносна. Насколько Туллія была эгоистично-зла, настолько онъ по своей природѣ былъ эгоистично-добръ. Онъ понималъ, что его жена могла дойти до жестокости, и чувствовалъ, хотя смутно, какъ отразится эта жестокость на такой натурѣ, какъ Фавстула. Онъ чувствовалъ, что въ этой борьбѣ между мачехой и падчерицей и для него не будетъ покоя и что это будетъ старить его.

Если Фавстула въ самомъ дѣлѣ сдѣлается весталкой, то, во-первыхъ, она окажется внѣ власти Тулліи, а, во-вторыхъ, и Туллія не будетъ злобствовать противъ нея. А Фавстула будетъ щедро снабжена всѣмъ, будетъ богата, получитъ вліяніе: теперь весталки были уже не таковы, какъ прежде: у каждой изъ нихъ накапливалось значительное состояніе, и за каждой сохранилось старинное вліяніе.

Для него будетъ великолѣпно, если его дочь, безъ всякаго съ его стороны самопожертвованія, сдѣлается богатой. Тогда онъ будетъ избавленъ отъ дурного расположенія духа своей жены: перспектива видѣть, какъ въ теченіе цѣлыхъ годовъ жена будетъ точить дочь, была для него мучительна.

Когда Фавстулъ составлялъ планы на будущее, воображеніе его работало особенно сильно. Ему вдругъ пришло въ голову, что въ недалекомъ будущемъ, лѣтъ черезъ десять-двѣнадцать, весталки могутъ быть уничтожены. Если это случится, то, конечно, интересы теперешнихъ весталокъ отъ этого не пострадаютъ, и каждая изъ нихъ получитъ отъ учрежденія круглую сумму и будетъ вполнѣ свободна располагать далѣе собою. При такихъ условіяхъ Фавстула и ея двадцать двѣ товарки будутъ независимы и еще не успѣютъ лишиться своей красоты.

Туллія также обдумывала предложеніе пасынка, стараясь представить его въ самомъ выгодномъ свѣтѣ мужу. Не зная, что они встрѣтились съ Таціемъ, она сочла нужнымъ скрыть, что эта идея принадлежитъ ему. Она знала, какъ мало довѣряетъ Фавстулъ всему, что исходитъ отъ его сына. Фавстулъ, съ своей стороны, не сказалъ, что онъ говорилъ съ Таціемъ, и такимъ образомъ предоставлялъ жены воображать, будто этотъ планъ явился въ ея мудрой головѣ безъ всякой посторонней помощи.

Туллія была не мало удивлена, видя, съ какой легкостью онъ соглашается съ ней, и, не встрѣчая съ его стороны возраженій, пустилась въ подробныя соображенія о преимуществахъ ея плана.

-- Конечно,-- замѣтилъ ей Фавстулъ:-- намъ придется ждать ваканцій.

-- Ждать придется недолго. Еще вчера мой отецъ говорилъ, что великая весталка сильно больна -- она, вѣдь, приходится мнѣ двоюродной сестрой. Она всегда была очень слабаго здоровья и не могла выйти замужъ. Вотъ почему она и стала весталкой. Удивительно еще, какъ она продержалась столько лѣтъ. Если она умретъ, ближайшая къ ней по лѣтамъ весталка займетъ ея мѣсто, и такимъ образомъ откроется вакансія.

Туллія была такъ убѣждена, что ея родственницѣ уже не поправиться, что Фавстулъ смиренно замѣтилъ ей:

-- Это, конечно, продолжится недолго. Фавстулѣ въ октябрѣ минетъ десять лѣтъ. Туда принимаютъ только въ возрастѣ отъ шести до десяти лѣтъ.

Туллію, очевидно, это не обезпокоило.

-- Теперь только апрѣль. Впереди еще шесть мѣсяцевъ. Великая весталка не протянетъ шести мѣсяцевъ. Мой отецъ считаетъ это вопросомъ нѣсколькихъ дней, а ты знаешь, какъ онъ остороженъ.

Фавстулъ, вспомнивъ о дѣловыхъ разговорахъ, которые ему приходилось вести съ нимъ передъ своей свадьбой, не сталъ спорить, что Корнелій Туллій, дѣйствительно, очень остороженъ..

Въ глубинѣ души онъ благодарилъ боговъ за то, что, освободившись отъ Фавстулы, онъ умилостивитъ свою жену.

-- Положеніе весталки,-- продолжала Туллія, какъ бы завидуя этому положенію,-- прекрасно.-- Нѣтъ женщины, которая занимала бы столь высокое положеніе въ государствѣ. Моя двоюродная сестра -- тоже весталка.

-- О,-- воскликнулъ Фавстулъ, которому надоѣло уже слушать о двоюродной сестрѣ,-- сестра моей покойной жены тоже весталка.

-- Домиція?-- спросила Туллія такимъ тономъ, какъ будто она сомнѣвалась, много ли выиграли весталки отъ того, что въ ихъ числѣ оказалась сестра Акціи.

XXII.

Великая весталка оправдала хорошее мнѣніе о ней Тулліи и умерла съ приличествующей быстротой. Ея мѣсто было занято одной изъ шести старшихъ по возрасту весталокъ, а на освободившуюся вакансію попала какъ разъ во-время Фавстула. Устроить это дѣло было не трудно. Несмотря на то, что весталки были богаты и занимали почетное положеніе, нелегко было во всей огромной имперіи отыскать шесть дѣвицъ благороднаго, хотя бы и плебейскаго рода, которыя рѣшились бы принести себя въ жертву безбрачію, или, лучше сказать, римскіе отцы потеряли уже склонность заключать своихъ дочерей-подростковъ въ холодное одиночество храма Весты. По древнему закону, если не оказывалось желающихъ занять вакансію, отбирали двадцать дѣвочекъ въ возрастѣ отъ шести до десяти лѣтъ и метали жребій, кому изъ нихъ стать весталкой, не считаясь съ тѣмъ, желаютъ ли этого родители, или нѣтъ.

Фавстулу никто не спрашивалъ о ея желаніи: ее просто увѣдомили. Ей обрѣзали волосы въ знакъ того, что съ этого момента она освобождается отъ власти отца и можетъ располагать своимъ имуществомъ, какъ ей угодно. Это, конечно, не имѣло для нея никакого значенія, такъ какъ все имущество ея давно растаяло.

Сначала Фавстула горько плакала о томъ, что ей пришлось разстаться со своими роскошными волосами, но досматривавшая за ней бывшая весталка утѣшила ее и увѣрила, что они у нея опять скоро вырастутъ. Такія весталки, достигшія сорокалѣтняго возраста и не пожелавшія, подобно Домиціи, вернуться въ міръ, оставались при атріумѣ и смотрѣли за другими. Но, кромѣ нихъ, тамъ было множество рабынь, и онѣ вовсе не исполняли роль какихъ-то служанокъ. Частью онѣ вѣдали воспитательную часть, такъ какъ будущія весталки поступали къ нимъ еще дѣтьми, частью дѣлались компаньонками старшихъ весталокъ.

Весталка, приставленная спеціально къ Фавстулѣ, носила имя Плотины. Это была женщина лѣтъ пятидесяти, имѣвшая такой видъ, какъ будто она такъ сразу и родилась въ этомъ возрастѣ и никогда изъ него не выходила. Крайне некрасивая, она имѣла заячью губу, изъ-за которой слова вылетали со свистомъ, напоминавшимъ Фавстулѣ свистъ вѣтра въ замочной скважинѣ. Но она была добродушна, любила посплетничать и похлопотать и не обнаруживала ни малѣйшая желанія промѣнять увядшее величіе сверхсрочной весталки на мірскую славу. Она происходила изъ хорошаго всадническаго рода и благоговѣйно удивлялась патриціанскому блеску родословной Фавстулы.

Ея отецъ былъ человѣкъ добродушный, но неисправимый игрокъ, и бѣдная Плотина смиренно покорилась своей судьбѣ, помня о своихъ пяти сестрахъ и своей заячьей губѣ.

-- Стало быть, ты совсѣмъ не знала своей матери!-- воскликнула она:-- хорошо, я буду тебѣ вмѣсто матери, пока ты здѣсь. Помню я, какъ меня привели сюда, хотя это было уже сорокъ лѣтъ тому назадъ, и, понимаю, какъ одиноко ты должна чувствовать себя. Постараюсь, чтобы ты чувствовала это одиночество возможно меньше.

Однако Плотина не проявляла къ Фавстулѣ той безконечной заботливости и преданности, какую она встрѣчала со стороны Клодіи. Но въ своемъ одиночествѣ она сильнѣе чувствовала простую доброту этой женщины, чѣмъ всѣ услуги ея кормилицы-рабыни. Она привыкла, чтобы она была всегда у нея подъ руками, и только когда ея не стало, дѣвочка почувствовала, чего она лишилась въ лицѣ своей кормилицы.

Разставаясь съ отцомъ, Фавстула была огорчена больше, чѣмъ прежде, въ Олибанумѣ. Она знала, почему изъ нея рѣшили сдѣлать весталку, знала, что мачеха пожелала устранить ее съ своей дороги, знала, что отецъ не смѣлъ заступиться за нее. Простились они очень холодно. Фавстула не сочла нужнымъ прикидываться огорченной, и ея большіе глаза смотрѣли на отца съ такимъ выраженіемъ, что онъ едва выдерживалъ ея взглядъ.

-- Ты будешь недалеко отъ насъ, всего за угломъ,-- рѣшился онъ сказать, стараясь придать себѣ беззаботный видъ:-- ты можешь часто навѣщать насъ.

-- Никогда,-- промолвила она безъ тѣни улыбки.

Съ Тулліей она простилась почти безъ гнѣва и раздраженія. Ей было ненавистно оставаться въ ихъ домѣ, и она была рада вырваться изъ него. Съ своей стороны, и Туллія, не питая любви къ дѣвочкѣ, считала такой исходъ совершенно естественнымъ.

Весталокъ было семь, считая въ томъ числѣ и ее. Кромѣ того, оставалось еще четыре сверхсмѣтныхъ весталки. Съ этими двѣнадцатью женщинами ей придется прожить много лѣтъ, и она внимательно приглядывалась къ нимъ.

Великой весталкѣ было тридцать четыре года, но она казалась старше своихъ лѣтъ. То было сухая, худощавая женщина съ цѣлой сѣтью бородавокъ, изъ которыхъ одна помѣщалась какъ разъ на носу. Низкаго роста, коренастая, съ короткими тупыми пальцами, она отличалась плоскою головой, которую покрывала такимъ образомъ, какъ будто на ней не было ни одного волоса. Звали ее Волюмпія, но въ атріи ее называли просто "великая". Она происходила изъ небогатаго всадническаго рода и держалась холодно по отношенію къ другимъ весталкамъ, превосходившимъ ее знатностью рода. Она была не особенно умна, но отличалась практичностью и скоро выказала себя хорошимъ администраторомъ обширныхъ имѣній, которыми ей приходилось управлять. Фавстулѣ она сразу показалась несообразительной и несимпатичной, твердой, но не тиранически поддерживавшей дисциплину. Полагаясь болѣе на свой постъ, чѣмъ на самое себя, она держалась вдали отъ другихъ.

Ничто не ускользало отъ ея вниманія: равнодушная къ внутреннему міру ввѣренныхъ ея попеченію весталокъ, она проявляла рысье зрѣніе, когда дѣло шло о соблюденіи внѣшнихъ приличій. Никто не сталъ бы оспаривать, что изъ нея вышла отличная великая весталка, но никто и не полюбопытствовалъ бы, жива она еще, или уже умерла.

Относительно остальныхъ пяти весталокъ Фавстула скоро подмѣтила, что всѣ онѣ, за исключеніемъ одной, крайне эгоистичны. Такъ какъ всѣ онѣ были разнаго характера, то этотъ эгоизмъ проявлялся у нихъ различно. Кайя была эгоистична, но привѣтлива, Ливія -- эгоистична и угрюма, Марція -- эгоистична и жадна, Тацита -- эгоистична и тщеславна. Только Клавдія была, повидимому, свободна отъ этого недостатка.

Сходство ея имени съ именемъ покойной кормилицы Клодіи заставило Фавстулу прежде всего обратить вниманіе на эту самую юную весталку. Моложе ея была только Фавстула. Она не отличалась такой красотой, какъ Клодія, но ея лицо носило отпечатокъ благородства и сдержанной любезности. Она происходила изъ знатной патриціанской семьи, но держалась очень скромно, въ противоположность Ливіи, безпрестанно говорившей о своихъ высокихъ связяхъ.

Когда Фавстула поступила въ атріумъ, Клавдіи не было еще тридцати одного года, но ея строгій видъ дѣлалъ ее старше. То была единственная изъ обитательницъ атріума, которая показалась Фавстулѣ красивой, хотя репутаціей красавицы пользовалась среди весталокъ не она, а двадцатишестилѣтняя Тацита.

XXIII.

Первое впечатлѣніе отъ весталокъ Фавстула вынесла изъ общаго ужина вечеромъ, въ день ея поступленія. Этотъ ужинъ удивилъ ее своей продолжительностью и великолѣпной сервировкой. Триклиніумъ былъ не великъ, но роскошно отдѣланъ. Блюда и кубки были изъ чистаго золота, великолѣпной работы. Пища отличалась изобиліемъ и изысканностью, вина были изъ лучшихъ виноградниковъ.

Фавстулѣ было отведено мѣсто на концѣ стола. Мѣсто противъ нея было свободно, оно принадлежало Клавдіи, которая была на дежурствѣ и поддерживала священный огонь на алтарѣ богини Весты.

Великая весталка возсѣдала въ самомъ центрѣ длинной части стола. По бокамъ ея сидѣли двѣ весталки. Напротивъ нея былъ другой, болѣе короткій столъ, за которымъ ѣли четыре бывшія весталки.

Великая весталка говорила немного и, видимо, не ожидала, чтобы кто-нибудь заговорилъ съ ней, если она не начнетъ разговора первая. Когда Ливія, сидѣвшая отъ нея справа, забывала это и обращалась къ ней съ какимъ-нибудь замѣчаніемъ, та дѣлала видъ, что не слышитъ, или молча кивала головой, не удостаивая ее никакого отвѣта.

Фавстула подмѣтила, что это сердило Ливію. Видно было, что она не пользовалась здѣсь любовью и что всякій щелчокъ ей доставлялъ ея подругамъ большое удовольствіе. Отъ Фавстулы не укрылось, что, когда она обращалась къ Волумніи, великая весталка сейчасъ же дѣлала какое-нибудь замѣчаніе Марціи, сидѣвшей отъ нея налѣво.

Марція была очень довольна, когда всѣ ѣли безъ особыхъ разговоровъ. Ѣда дважды въ день была для нея настоящимъ событіемъ. Ей было уже за тридцать лѣтъ, но она казалась гораздо моложе Ливіи и Волюмніи. Она была довольно неуклюжа, и ея маленькіе заплывшіе глаза съ каждымъ годомъ, по мѣрѣ того, какъ округлялись ея щеки, дѣлались все уже и уже. Ливія, наоборотъ, была худа и поджара, хотя ѣла не меньше Волюмніи. Пищу она проглатывала поспѣшно и нетерпѣливо, какъ будто старалась скрыть это. Свою порцію она всегда съѣдала раньше другихъ.

Великая весталка принимала пищу съ благоразумной умѣренностью. Умѣренность была ея конькомъ: она всегда дѣлала все не скоро, но и не медленно, не мало, но и не много. Ея рѣчь, мысли, характеръ -- все носило отпечатокъ умѣренности. Если она обнаруживала за кѣмъ-нибудь промахъ, то хладнокровно исправляла его.

Ея манера ѣсть какъ нельзя болѣе обнаруживала ея характеръ. Она не жадничала и ѣла ровно столько, сколько могла переварить. Но она не относилась безразлично къ пищѣ и очень часто обращалась къ Марціи съ замѣчаніемъ по поводу именно ѣды.

-- Это полезно,-- говорила она: это значило, что кушанье ей нравилось. У нея, впрочемъ, все было полезно, ибо у нея былъ отличный желудокъ, и ей нравилось всякое кушанье.

Марція съ удовольствіемъ выслушивала эти одобренія: она завѣдывала хозяйствомъ, и всѣ кушанья изготовлялись по ея заказу.

Она была слишкомъ занята ужиномъ и не обращала вниманія на Фавстулу. Волюмнія также оставила ее въ покоѣ, полагая, что она сказала ей уже все, что было нужно.

Ливія, быстро проглотивъ свою порцію, на досугѣ упорно поглядывала на юную весталку съ такимъ выраженіемъ, какъ будто хотѣла сказать:

-- Да, ты очень знатнаго рода, но я знаю о тебѣ всю подноготную.

И, бросивъ на нее колючій взглядъ, она тихо начинала говорить о чемъ-то Кайѣ. Фавстула была увѣрена, что рѣчь шла именно о ней.

Ближе всего къ Фавстулѣ сидѣла Тацита, время отъ времени дѣлавшая ей короткія замѣчанія. То была поверхностная и добродушная особа, не особенно умѣвшая вести разговоръ.

:-- Не понравилось тебѣ, когда тебѣ остригли волосы?

-- Не понравилось.

-- Да, и мнѣ не понравилось. Волосы у меня были чудные. Но они опять у тебя скоро вырастутъ. Ихъ, вѣдь, обрѣзаютъ только одинъ разъ.

Когда, наконецъ, она замолчала, Фавстула стала разглядывать четырехъ бывшихъ весталокъ, сидѣвшихъ отъ нея налѣво. Одна изъ нихъ была очень стара, кожа ея была похожа на печеное яблоко. Другой было немного больше сорока лѣтъ, и будь она немного помоложе, ее выбрали бы великой весталкой вмѣсто Волюмніи. Третья была съ горбомъ, четвертое мѣсто занимала Плотина.

Когда Фавстула отвела отъ нихъ свой взглядъ, ея глаза встрѣтились съ глазами Тациты, которая улыбнулась и тихонько сказала ей:

-- Онѣ недурныя, но ужъ стары. Старости не избѣжишь.

"Неужели и я буду когда-нибудь похожа на нихъ?" промелькнуло въ головѣ Фавстулы.

Стиснутый на застроенномъ форумѣ, артіумъ былъ все-таки довольно обширенъ. Онъ былъ даже огроменъ, если имѣть въ виду его назначеніе -- служить жилищемъ горсточки женщинъ. Но послѣ обширнаго раздолья Олибанума онъ показался Фавстулѣ крохотнымъ. Она не привыкла сидѣть взаперти. Несмотря на то, что она была уроженкой Рима, она страстно любила деревню съ ея величавыми свободными горахми. Ей казалось теперь, что здѣсь нѣтъ воздуха, и она чуть не задыхалась безъ деревенскаго вѣтерка.

Весталки были обставлены чрезвычайно уютно. Но какая можетъ быть прелесть въ ихъ жизни, когда она лишена любви. Хотя ихъ было немного, однако, между ними не было единства и взаимной привязанности. Онѣ носили одинаковую одежду и были заинтересованы въ богатствѣ своей коллегіи -- и только. Другихъ, болѣе глубокихъ связей между ними не существовало.

Фавстула знала, что всѣ эти женщины были приведены сюда еще дѣтьми, когда имъ было шесть-семь лѣтъ. Она понимала, что ихъ не спрашивали, желаютъ ли онѣ попасть сюда, какъ не спрашивали и ее, и онѣ представлялись ей выброшенными изъ людского общества, одинокими, какъ и она, затвердѣвшими и одеревенѣлыми въ этомъ одиночествѣ.

XXIV.

Въ атріумѣ Весты было довольно много комнатъ: каждой весталкѣ полагалось по крайней мѣрѣ двѣ комнаты. Кромѣ того, былъ общій для всѣхъ таблинумъ, триклиніумъ, архивъ и казначейство, Penus Vestao и священная комната, гдѣ хранился палладіумъ, не считая кухни, ваннъ и другихъ принадлежностей. Остальныя помѣщенія были заняты рабынями.

Послѣ ужина великая весталка направилась въ таблинумъ. Всѣ оставались съ нею, пока она находилась тамъ. Но она пробыла тамъ недолго и удалилась къ себѣ. Послѣ ея ухода разговоръ оживился и сталъ болѣе интереснымъ. Весталкамъ разрѣшалось посѣщать, въ случаѣ надобности, и городъ, и потому новостей было много.

Эти сплетни не интересовали Фавстулу, и она ушла отъ нихъ. Непривычный костюмъ стѣснялъ ея движеніе. Пока у нея были волосы, она не замѣчала ихъ. Теперь, когда ихъ обрили, ей стало казаться, что каждый волосъ зацѣпляется за покрывало.

Откинувъ великолѣпную занавѣсь, отдѣлявшую таблинумъ отъ другихъ комнатъ, она тихонько проскользнула въ сосѣднюю комнату, съ красивыми мозаичными полами, отдѣлявшуюся отъ внутренняго двора мраморной колоннадой. На внутреннемъ дворѣ росли какіе-то кусты, которые должны были служить напоминаніемъ о священной рощѣ Весты.

Было темно, хотя и не поздно, и отъ луннаго свѣта, проникавшаго въ перистиллумъ, они казались металлическими.

Фавстула вышла на дворъ и стала разсматривать статуи великихъ весталокъ, которыхъ было, казалось, безконечное множество. Тѣ, которыя стояли на одной сторонѣ, были въ тѣни, другія же ярко сіяли какимъ-то неземнымъ свѣтомъ. Эти статуи понравились ей больше, чѣмъ живыя весталки. Какъ ни холодны были ихъ бѣлыя мраморныя лица, они все-таки казались ей болѣе похожими на людей, и въ ихъ молчаніи было больше достоинства. На нѣкоторыхъ лежалъ отпечатокъ покоя и усталости, какъ будто имъ лучше было быть статуями, чѣмъ живыми весталками. На другихъ застыла полуулыбка, какъ будто, приподнявъ блѣдную занавѣсь смерти, онѣ удивились и спросили сами себя: "И это все?"

Среди этихъ статуй было одно лицо, удивительно прекрасное и вмѣстѣ съ тѣмъ невыразимо грустное. Маленькая Фавстула долго стояла передъ статуей, и ей стало казаться, будто ея полныя чувственныя губы вдругъ задрожали. Фавстула почувствовала, какъ будто она совершила низость, стараясь проникнуть въ душевную тайну этой весталки, и она поспѣшно перешла къ сосѣдней фигурѣ. Это была такая же прекрасная и молодая женщина, какъ и предыдущая, но на ея губахъ бродила горькая и гнѣвная улыбка, а брови были нахмурены надъ беззрячими глазами.

Фавстулѣ она не понравилась. Но что-то невольно притягивало ее къ статуѣ, и она долго простояла передъ ней.

-- Она ненавидѣла все это,-- прошептала она про себя:-- теперь ей уже не было стыдно того, что она вывѣдала чужой секретъ: онъ былъ ясенъ для всѣхъ.

Лицо этой весталки было красиво, но неправильно. Линіи его говорили о ея выдающейся натурѣ, но въ изгибѣ ея губъ, въ очертаніяхъ подбородка было что-то такое, что говорило о жестокой внутренней бородѣ, о враждѣ ко всему человѣческому роду и ожесточеніи противъ самой себя.

-- Ей было ненавистно все это,-- повторила Фавстула, все съ большей и большей симпатіей всматриваясь въ мраморный ликъ весталки.

На дворѣ послышался мягкій шумъ легкихъ шаговъ, и Фавстула быстро перешла къ сосѣднему пьедесталу.

Статуи на немъ не было, и надпись была стерта. Заинтересованная этимъ, Фавстула, чутко прислушиваясь къ легкимъ шагамъ, раздававшимся съ западнаго края атрія, тамъ, гдѣ было святилище Весты, продолжала стоять на своемъ мѣстѣ.

Ея высокая, но еще совершенно дѣтская фигура ярко выдавалась въ сіяніи луннаго свѣта.

-- А, это ты, Фавстула,-- сказалъ чей-то мягкій голосъ, и изъ темной колоннады вышла на дворъ весталка Клавдія.

Она была вся въ бѣломъ.

-- Я иду изъ храма,-- сказала она:-- я была дежурной. Теперь я смѣнилась и иду ужинать.

Но она, видимо, не спѣшила.

-- Ты одна?-- спросила она своимъ низкимъ, пріятнымъ голосомъ.

-- Да, одна.

Въ этомъ эхо ея собственныхъ словъ было что-то такое безотрадное, что молодая весталка почувствовала, что она задѣла ее за живое.

-- Что же ты тутъ дѣлаешь одна?-- спросила она, подвигаясь къ ней ближе.

-- Смотрю на эти статуи. Почему на этомъ пьедесталѣ нѣтъ статуи? Почему на немъ нѣтъ имени?

-- Потому,-- неохотно отвѣчала Клавдія:-- что для насъ ея имя должно быть вычеркнуто.

Ей, очевидно, не хотѣлось говорить больше.

-- Почему же?-- спросила было Фавстула, но въ эту минуту изъ перистиля совершенно беззвучными шагами вышла Волюмнія?

-- Что вы тутъ дѣлаете?-- спросила она съ обычной своей сухостью:-- дѣвочкѣ уже давно пора въ постель. Я скажу, чтобы Плотина присмотрѣла за ней. Что значитъ это "почему же?"

-- Почему на томъ пьедесталѣ уничтожено имя?-- спокойно спросила Фавстула.

-- Потому, что эта весталка вела себя дурно и обезчестила его. А что еще важнѣе -- обезчестила насъ. Клавдія, позови сюда Плотину.

Клавдія пошла дальше, и Фавстула осталась одна съ великой весталкой. Онѣ недружелюбно посмотрѣли другъ на друга, но Фавстула нисколько не боялась ея.

-- Что же такое она сдѣлала?-- продолжала свои разспросы дѣвочка.

-- Сдѣлала то, чего весталка по обѣту не смѣетъ дѣлать. Ты не должна задавать такіе вопросы.

-- Ты можешь не отвѣчать на нихъ. А ее наказали?

-- Конечно.

-- Какъ?

-- Какъ всякую весталку, которая опозоритъ себя и насъ: закопали живую въ землю.

Этотъ отвѣтъ былъ страшенъ самъ но себѣ, и холодный, безстрастный тонъ Волюмніи нисколько не смягчилъ его. "Если ты ужъ такъ хочешь знать,-- казалось, хотѣла она сказать,-- то смотри сама, что можетъ ожидать и тебя.

Фавстулу это, впрочемъ, не испугало, и она холодно указала на слѣдующую статую.

-- И эта также была закопана живой?-- спросила она съ улыбкой, отъ которой Волюмніи захотѣлось ее побить.

-- Конечно, нѣтъ.

-- Но у нея такой видъ.

-- Видъ ничего не значитъ. Совѣтую тебѣ не судить по виду.

-- Я и не сужу по виду.

И Фавстула опять улыбнулась. Ей пришло на умъ, что самая старая изъ весталокъ имѣла хитрый видъ, а на самомъ дѣлѣ была почти глупа, а Волюмнія, въ лицѣ которой не было ничего рѣзкаго, была остра, какъ ножъ. Въ эту минуту великая весталка, вѣроятно, досадовала, что Плотина такъ замѣшкалась.

Великой весталкѣ показалось, что эта дѣвочка знатнаго патриціанскаго рода слегка подсмѣивается надъ ея плебейскимъ происхожденіемъ. А это былъ самый чувствительный для Волюмніи пунктъ.

-- Ты говоришь со мною не такъ, какъ подобаетъ,-- холодно замѣтила она:-- ты недостаточно почтительна. Я много старше тебя.

-- О, да. Я это знаю.

Замѣчаніе, повидимому, не произвело никакого впечатлѣнія на Фавстулу.

-- Но у меня и власть большая,-- знаменательно продолжала Волюмнія.

-- Что же ты можешь сдѣлать?

Великая весталка покраснѣла отъ гнѣва.

-- Я могла бы, напримѣръ, приказать высѣчь тебя. Что бы ты сказала, если бы я отдала такое распоряженіе?

-- Я сказала бы, что у тебя это можетъ статься,-- безъ малѣйшаго колебанія отвѣчала Фавстула.

Въ той спокойной увѣренности, съ какой былъ данъ этотъ отвѣтъ, не было ни малѣйшей дерзости. Это было просто выраженіе своего мнѣнія, которое, къ тому же, понравилось Волюмніи.

-- Въ этомъ отношеніи ты права,-- сказала она:-- что я сказала, то я и сдѣлаю. А потъ и Плотина. Она уложитъ тебя.

Сдѣлавъ два-три указанія Плотинѣ, великая весталка удалилась. Она хотѣла бы прибавить, чтобы Фавстула не распространялась о ихъ бесѣдѣ, но сочла это ниже своего достоинства. Фавстула догадалась объ этомъ и затаила въ себѣ все то, что произошло между ними.

XXV.

Плотина, имѣвшая материнское сердце, была очень довольна, что ей приходится имѣть дѣло съ молодымъ и прекраснымъ существомъ. Несмотря на свою заячью губу, она сразу понравилась Фавстулѣ., которая оцѣнила не столько ея уходъ, сколько ея нѣжную къ ней привязанность.

Первыя десять лѣтъ каждая весталка считается новичкомъ и занимается только тѣмъ, что изучаетъ свои обязанности и въ особенности сложный ритуалъ служенія богинѣ. Обученіе такихъ новичковъ поручалось тѣмъ, которыя уже пробыли десять лѣтъ. Для этого Фавстула была прикомандирована къ Ливіи, но на самомъ дѣлѣ она больше училась у Клавдіи. Ливіи не нравилась дѣвочка. Ихъ семьи, одинаково знатныя, долгое время были политическими врагами и соперниками на другихъ поприщахъ. Ливія принадлежала къ роду Ливія Друза Колидіана, отца той Ливіи, которая сначала была замужемъ за Тиберіемъ Нерономъ, а потомъ за императоромъ Августомъ. Она была очень невысокаго мнѣнія о Фавстулахъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ одна изъ ея сестеръ собиралась выйти за отца Фавстулы, но Фавстулъ повелъ себя не особенно хорошо въ этомъ дѣлѣ и вмѣсто нея женился на Акціи.

Его дочь также не понравилась Ливіи по многимъ причинамъ. Весталка не допускала и мысли, чтобы кто-нибудь могъ равняться съ нею знатностью рода, но вмѣсто того, чтобы громко высказать это, дѣлала видъ, что ей скучно объ этомъ говорить.

Фавстула смотрѣла на нее во всѣ глаза, не моргая, и Ливіи, казалось, что она смѣется надъ нею. Она не удержалась и пожаловалась на нее Волюмніи.

-- Едва ли это такъ,-- строго замѣтила она:-- если она и смѣется, то смѣется надъ чѣмъ-нибудь другимъ.

-- Она очень упряма.

-- Это обычный въ этомъ возрастѣ недостатокъ; но это дѣло поправимое. Гораздо хуже это въ женщинѣ уже пожилой.

-- Я не вижу въ ней ни малѣйшаго благоговѣнія передъ богиней. Это возмутительно въ ребенкѣ.

-- Въ ребенкѣ это объясняется невѣдѣніемъ. Почтеніе, какъ и обратное чувство, заразительно. Пусть она почерпнетъ у тебя это чувство благоговѣнія.

Ливія отправилась домой разстроенная, а Волюмнія вернулась къ себѣ очень довольная. Ей было пріятнѣе, чтобы острые глаза Фавстулы подмѣчали недостатки Ливіи, чѣмъ ея собственные.

-- Ты ужъ очень много носишься со своей Фавстулой,-- замѣтила она потомъ Клавдіи:-- это, впрочемъ, естественно. Но не находишь ли ты, что она глупа?

-- Глупа? Нисколько.

-- Упряма?

-- О, нѣтъ.

-- Способна ли она освоиться со своими обязанностями?

-- И очень даже.

-- Есть у нея призваніе?

-- Призваніе?-- заколебалась Клавдія:-- пожалуй, она немного равнодушна. Но во всякомъ случаѣ, у нея есть характеръ.

-- По нашему уставу первыя десять лѣтъ весталка должна изучать свои обязанности, слѣдующія десять лѣтъ -- исполнять ихъ безукоризненно, а потомъ въ теченіе десяти лѣтъ учить вновь поступающихъ. Я замѣтила, что второе десятилѣтіе многія стараются освободиться отъ своихъ обязанностей и переложить ихъ на другихъ. Ты скоро вступишь въ этотъ періодъ. Позволь дать тебѣ совѣтъ: исполняй свои обязанности сама, не проси никого замѣнить тебя и сама никого не замѣняй. Вотъ и все, что я тебѣ могу сказать.

Клавдія удалилась, понявъ, что великая весталка разсчитываетъ на нее, что она исправитъ и пополнитъ все то, чего не сумѣетъ дать Фавстулѣ. Ливія. Подъ ея руководствомъ дѣвочка сдѣлала большіе успѣхи. На нее нельзя было бы пожаловаться, если бы она хоть немного болѣе интересовалась тѣмъ, что отъ нея требовалось.

Она запоминала все, о чемъ ей говорятъ, а ея быстрая наблюдательность помогала ей дѣлать то же, что дѣлали и другіе. По въ ней чувствовался недостатокъ чего-то, и Клавдія не могла понять, чего именно.

Однажды вечеромъ,-- было еще не поздно, но уже совсѣмъ темно, дѣло было зимой,-- Фавстула сидѣла рядомъ съ Клавдіей. Другихъ весталокъ не было, онѣ по очереди охраняли священный огонь

-- Что было бы,-- спросила Фавстула какимъ-то страннымъ голосомъ,-- если бы у тебя погасъ этотъ огонь?

-- Меня подвергли бы бичеванію.

-- Кто?

Клавдія замялась съ отвѣтомъ, такъ какъ сама хорошенько не знала этого.

-- По уставу, великій жрецъ...

-- Но великими жрецами уже давно стали императоръ? а они теперь исповѣдуютъ христіанскую вѣру.

-- Это я знаю. Вѣроятно, въ такомъ случаѣ одинъ изъ фламиновъ.

Глаза Фавстулы были устремлены на огонь, который языкомъ поднимался вверхъ, слегка колеблясь изъ стороны въ сторону. Онъ отражался на ея красивомъ лицѣ, почти всегда задумчивомъ, хотя лукавая улыбка и говорила иногда о внутренней веселости.

-- Не все ли равно, если бъ онъ даже совсѣмъ погасъ,-- промолвила она, положивъ подбородокъ на руки.

-- О, Фавстула! Послѣ того, какъ онъ горѣлъ тысячу лѣтъ?

-- Это вздоръ. Онъ горитъ только съ прошлыхъ календъ. Каждый годъ его задуваютъ и снова зажигаютъ. Не лучше ли, если онъ погаснетъ какъ-нибудь случайно?

-- Великія несчастія падутъ на государство, если огонь, вслѣдствіе небрежности, погаснетъ.

-- Почему же несчастіе должно пасть на все государство, если огонь погаснетъ по винѣ одной весталки? Это несправедливо.

-- Вотъ поэтому-то виновную и предаютъ бичеванію. Богиня можетъ умилостивиться отъ этого, и невинные не пострадаютъ.

-- Оттого, что ее будутъ бичевать, другіе не станутъ болѣе невинными. Мнѣ кажется, боги дѣйствуютъ несправедливо.

-- Фавстула, ты не должна такъ разсуждать. Развѣ мы можемъ осуждать божества?

-- Ты хочешь сказать, что это можетъ ихъ разгнѣвать? Если они сердятся отъ того, что подслушиваютъ людскіе разговоры, то пусть сердятся.

-- Фавстула, Фавстула! И ты говоришь такъ здѣсь, въ самомъ храмѣ богини!

-- Ну, она не моя богиня. Если она дѣйствительно все знаетъ, то ей извѣстно, какъ я ненавижу пребываніе здѣсь. Если она накажетъ меня за то, что я говорю правду, то пусть наказываетъ. Если ты бичуешь рабыню, которая не сдѣлала никакого вреда, то ты заслуживаешь гнѣва.

Весталка только головой покачала.

-- Поистинѣ, ты дурная дѣвочка,-- замѣтила она.

-- Боюсь, что не только дурная, но и злая къ тебѣ. Но если богиня дѣлаетъ несправедливыя вещи, то я не могу не сказать ей этого. Для меня всѣ эти богини одинаковы, а ихъ много. Если имъ всѣмъ угождать, то это будетъ ужъ слишкомъ много. Къ тому же что нравится одной, то не нравится другой. Повидимому, онѣ живутъ не очень-то дружно между собой, если все то, что про нихъ говорятъ, правда. Поэтому, я держусь отъ нихъ подальше.

-- Но, Фавстула, къ Вестѣ ты должна быть почтительна; ты ея жрица.

-- Развѣ я виновата въ этомъ?

Она проговорила эти слова съ такою горечью, что Клавдія готова была оскорбиться, если бъ они не были произнесены съ такой тоской.

-- Ты знаешь, Клавдія, почему я здѣсь. А если не знаешь, то можешь догадаться. Моя семья тяготится мою. Почему старая Плотина стала весталкой? Потому, что она некрасива, у ней заячая губа. У нея нѣтъ денегъ, и ея отецъ зналъ, что никто не женится на ней. Тацита очень красива, но она косолапа. Этого никто не замѣчаетъ изъ постороннихъ, ибо ее всегда носятъ на носилкахъ. Старуха Скрибонія почти выжила изъ ума, Валерія -- горбата, у Миниціи лицо какъ у волка. Всѣ онѣ пришли сюда, но развѣ кому-нибудь хоть немного нужна Веста?

-- Мнѣ нужна,-- тихо и важно сказала Клавдія, устремляя на Фавстулу свои большіе глаза.

-- Я часто удивлялась, зачѣмъ ты здѣсь,-- нѣсколько спокойнѣе сказала Фавстула.-- Я знаю, твой отецъ тебя любитъ. Я помню тотъ день, когда мы встрѣтили его. Это было, когда мы шли назадъ, неся священную воду изъ источника Эгеріи. Какъ засіяло радостью его лицо, когда онъ узналъ тебя!

-- Да, ни одинъ отецъ не любитъ свою дочь такъ, какъ онъ. У меня нѣтъ ни сестеръ, ни братьевъ. Моя мать умерла пять лѣтъ спустя послѣ того, какъ я пришла сюда. Поэтому вся его любовь сосредоточивается на мнѣ. Я была счастлива дома.

Она хотѣла еще что-то сказать, но сдержалась. Ея природная деликатность подсказала ей, что для Фавстулы это, можетъ быть, будетъ слишкомъ тяжелымъ контрастомъ. Но Фавстула не думала о себѣ.

-- Скажи же мнѣ, почему ты сдѣлалась весталкой? Неужели это твое собственное желаніе?

-- Да. Мой отецъ и не думалъ о томъ, чтобы отдать меня сюда. Онъ долго не соглашался на это. Я постараюсь объяснить себѣ все. Я думаю, что я должна это сдѣлать. Но ты, можешь быть, не поймешь меня и мои слова покажутся высокомѣрными...

-- Ты всегда производила на меня впечатлѣніе высокомѣрной,-- съ легкой улыбкой замѣтила Фавстула.

Нѣсколько минутъ Клавдія сидѣла безмолвно, устремивъ глаза на слабо колыхавшееся передъ ней пламя. Она думала не столько о томъ, что она сейчасъ скажетъ Фавстулѣ, сколько о самой Фавстулѣ. Сколько у нея разнообразныхъ улыбокъ!

XXVI.

Фавстула не торопила ее и сидѣла смирно, опустивъ голову на одну руку, а другой лѣниво ухаживая за священнымъ огнемъ, отбрасывавшимъ на бѣлыя стѣны слабый, колеблющійся свѣтъ.

-- Не легко сказать тебѣ то, что хотѣлось бы сказать. Правда кажется иногда нелѣпостью только потому, что она выходитъ изъ заурядныхъ устъ.

Фавстула перестала смотрѣть на священный огонь и тихонько положила свою руку на колѣни Клавдіи. Но та даже не шевельнулась.

-- Я не такъ умна, какъ ты,-- заговорила она.-- Я могу говорить только правду. Хотя я и вдвое старше тебя, по подчасъ я чувствую себя ребенкомъ въ сравненіи съ тобой. Конечно, въ тебѣ говоритъ не желаніе дерзить противъ боговъ, а чувство справедливости, которое говоритъ противъ всего несправедливаго гдѣ бы это несправедливое ни совершалось, не исключая даже боговъ. Это я понимаю. Но мнѣ представляется, что твоя натура гдѣ-то надломлена. Теперь я знаю, отчего это. Вотъ поэтому-то я и хочу сказать тебѣ, зачѣмъ я стала весталкой.

-- Разсказывай, я хочу это знать.

Клавдія покачала головой, но повиновалась.

-- Наша жизнь такъ коротка,-- начала было она...

-- Коротка? Лѣтъ восемьдесятъ, если не больше. Скрибоніи за девяносто! Коротка!

Говоря это, Фавстула стала поворачивать голову во всѣ стороны, какъ птица, посаженная въ клѣтку. Клавдіи было труднѣе продолжать, чѣмъ начать. Ей не хотѣлось говорить.

-- Что они сдѣлали, заключивъ тебя сюда насильно!-- тихо прошептала она.

-- Правда ли это, Клавдія, за нѣкоторыя вещи насъ закапываютъ живьемъ?-- съ какимъ-то свирѣпымъ любопытствомъ спросила Фавстула.

-- Правда.

-- Закапываютъ въ землю? Сколько времени длится это? Это не можетъ продолжаться нѣсколько дней. Я предпочла бы-умереть черезъ недѣлю, чѣмъ быть закопанной черезъ восемьдесятъ лѣтъ. Ибо черезъ недѣлю я не сдѣлаюсь такой слабоумной, какъ Скрибонія, и такой злой, какъ Ливія. Никто не можетъ черезъ недѣлю превратиться въ одинъ желудокъ, какъ Марція. Наша жизнь коротка! Такая жизнь! никто но замѣтитъ, конечно, что я здѣсь гнію заживо, но сама-то я ясно вижу это.

Если бъ она сказала это дрожащимъ голосомъ, это не произвело бы такого впечатлѣнія. Но голосъ Фавстулы былъ твердъ и, какъ всегда, музыкаленъ, и ни одна слеза не смягчала горечи ея словъ.

Нѣсколько минутъ Клавдія не могла сказать ни слова. Затѣмъ она мягко произнесла:

-- Фавстула, тебя никто не спрашивалъ о томъ, желаешь ли ты поступить сюда?

-- Никто. Однажды, когда я была совсѣмъ маленькой дѣвочкой, я почувствовала себя несчастной и хотѣла кончить самоубійствомъ. Но одинъ человѣкъ, любившій меня, спасъ меня. И я была зла на него, зачѣмъ онъ остановилъ меня. Мнѣ казалось тогда, что онъ вытащилъ меня изъ черной пропасти. Но вѣдь такая жизнь хуже всякой пропасти!

Теперь уже Клавдія закрыла лицо руками. Голосъ Фавстулы звучалъ, какъ стонъ раненаго. Она и не догадывалась о томъ, что стало ясно для Клавдіи. Никогда прежде она не заикалась о любви, и Клавдія думала, что ни одинъ лучъ любви не согрѣвалъ жизнь этого бѣднаго существа. Старшая весталка была увѣрена, что между богиней и ея юной жрицей стоитъ одна только преграда -- равнодушіе, несклонность ея натуры къ этому призванію. Она отлично понимала, что служеніе весталокъ сводилось къ механическому исправленію обрядовъ и что для такой натуры, какъ Фавстула, нѣтъ возможности стать простой обезьяной, что она не согласится ни съ чѣмъ только потому, что такъ положено. Клавдію покоробило, когда ея младшая подруга стала говорить о богахъ такъ откровенно и съ такою критикой. Но это не показалось ей простой дерзостью, за которую слѣдуетъ наказать.

Теперь онъ уже знала больше: между Вестой и ея жрицей стояло живое лицо. Мысль о томъ, что Фавстулѣ всего десять лѣтъ, утѣшала ее лишь отчасти: не всегда же она останется дѣвочкой и при такомъ характерѣ, какъ у нея, нельзя разсчитывать, что со временемъ все забудется.

-- Это было давно?-- спросила она.

-- Да. Довольно давно. Мнѣ было всего шесть лѣтъ.

-- А ему сколько было лѣтъ?

-- Онъ былъ много старше меня: ему было тогда двѣнадцать лѣтъ.Теперь онъ служитъ въ легіонахъ. Вѣроятно, гдѣ-нибудь вдали отъ Рима, иначе онъ пришелъ бы проститься со мной. Вся его семья была очень ласкова ко мнѣ. Его зовутъ Фабіанъ Ацилій Глабрій.

-- Христіанинъ?

-- Да. Они всѣ христіане. Всѣ они были очень добры ко мнѣ.

-- Многіе изъ христіанъ, я слышала, дѣйствительно очень добры.

-- О, гораздо добрѣе, чѣмъ наши!

Клавдіи не понравилось это восклицаніе. Оно показалось ей опаснымъ и некорректнымъ.

Она вздохнула и молча поднялась, чтобы поправить священный огонь. Фавстула глядѣла на нее, думая о томъ, что она только что сказала.

Какъ разъ противъ того мѣста, гдѣ сидѣли обѣ весталки, висѣло на стѣнѣ великолѣпное кружевное покрывало. Оно было изъ Греціи и было принесено въ даръ богинѣ однимъ римскимъ военачальникомъ, недавно вернувшимся съ Востока. Оно закрывало дверь въ сосѣднюю комнату и должно было предохранять священный огонь отъ дуновенія вѣтра. Фигуры на немъ были вышиты въ натуральную величину. Между ними виднѣлись три дѣвушки съ серьезными, торжественными лицами. Центральная фигура всей группы была изображена сидящей, и Фавстула могла ее разсмотрѣть лучше, чѣмъ остальныхъ, другую фигуру загораживала собою Клавдія, а третья выцвѣла, ибо этому покрывалу было не мало лѣтъ. Трепещущій свѣтъ отъ огня падалъ прямо на сидящую фигуру, и казалось, будто она шевелитъ руками. Фавстула устремила на нее неподвижные глаза, какъ будто стараясь разглядѣть, какъ она вяжетъ. Она догадалась, что на покрывалѣ были изображены три богини Судьбы.

XXVII.

Былъ темный холодный зимній вечеръ.

Было уже довольно поздно, когда Фавстулъ вышелъ изъ дому и направился къ Большому цирку, повидимому, не обращая вниманія, куда онъ идетъ. Итти гулять ночью не представляло ничего заманчиваго, но онъ не могъ оставаться дома: ему надо было куда-нибудь скрыться отъ Тулліи и ея плача. Плача онъ терпѣть не могъ. Его послѣдній ребенокъ, сынъ Тулліи, умеръ, и мать плакала и кричала, какъ послѣдняя крестьянка. Несмотря на то, что въ обычной жизни она держала себя холодно и была, казалось, застрахована отъ многихъ чувствъ, теперь, когда погибъ ея цвѣтущій ребенокъ, все напускное соскочило съ нея. Мальчикъ былъ некрасивъ, но онъ былъ ея сыномъ, а все, что было ея, Туллія старалась держать крѣпко.

Вдругъ у нея явилось страшное подозрѣніе, что ея сынъ умеръ оттого, что они отослали отъ себя Фавстулу. Не то, чтобы она поняла это въ смыслѣ наказанія за сдѣланную ею несправедливость, но ей пришло въ голову, что-кто-нибудь изъ многочисленныхъ боговъ и богинь могъ взять Фавстулу подъ свое особое покровительство и теперь чувствовать себя оскорбленнымъ.

Она ничего не сказала мужу объ этомъ. Она только терзала его своими яростными воплями о своей злосчастной судьбѣ. Развѣ у него не четверо дѣтей, и только одинъ ребенокъ ея? Если уже нужно было отнять у нихъ ребенка, то почему же было не отнять кого-нибудь другого.

Фавстулъ терпѣливо цѣлыми часами сносилъ эти причитанія, но наконецъ не выдержалъ и бѣжалъ отъ жены. Для него лично смерть этого слабенькаго мальчика не была большимъ горемъ. Его единственнымъ желаніемъ было спастись на нѣкоторое время отъ сѣтованій Тулліи.

Онъ вышелъ изъ своего дома почти украдкою, какъ бы боясь, что его вернутъ назадъ. Благополучно выбравшись, онъ сейчасъ же впалъ въ свое обычное веселое настроеніе и пошелъ впередъ безъ опредѣленной цѣли. Онъ рѣшилъ оставаться внѣ дома какъ можно дольше, чтобы, вернувшись, застать Туллію уже въ постели.

Поровнявшись съ входомъ въ Большой циркъ, онъ пошелъ по прямой дорогѣ, ведущей къ Авентинскому холму

Идя по этому пути, онъ невольно вспомнилъ о томъ вечерѣ, когда родилась Фавстула и когда онъ, вернувшись домой, нашелъ Акцію мертвой. Припомнился ему и разговоръ съ Сабиной, которой теперь тоже уже нѣтъ на свѣтѣ, и приходъ съ умершимъ ребенкомъ Клодіи, которая также умерла. Вспомнилось ему далѣе, какъ онъ ѣздилъ въ путешествіе и какъ въ Олибанумѣ онъ убѣдился, что Фавстула стала красавицей. Вспомнилъ Меланію, Ацилію и ея двухъ племянниковъ и своего собственнаго некрасиваго сына. Меланія, Ацилія!.. Все это теперь тоже примерло.

И вспомнилось ему, какъ умерла его мать, когда онъ былъ еще маленькимъ мальчикомъ. Ея смерть вселила въ него ужасъ, и ему представлялось, что вотъ-вотъ придетъ и его конецъ.

За аркой Тита онъ остановился минуту-другую, чтобы сообразить, куда же ему идти -- на форумъ по Священной дорогѣ, или взять влѣво и пройти по Новой дорогѣ мимо Атрія Весты и дворца Калигулы. Послѣдняя дорога, узкая и темная, не пользовалась хорошей славой, особенно вечеромъ. Не обращая, однако, на это вниманія, онъ взялъ немного вправо и пошелъ внизъ по склону по направленію къ форуму. По дорогѣ, по которой онъ только что прошелъ, ѣхалъ какой-то всадникъ, по направленію отъ Meta Sudans. Было уже поздно, городъ угомонился, и въ свѣжемъ, чистомъ воздухѣ Фавстулъ явственно слышалъ металлическій звукъ шаговъ лошади по мостовой.

Подойдя къ храму Весты, онъ опять остановился и покрѣпче закутался въ плащъ. Поднялся рѣзкій вѣтеръ и сталъ довольно холодно. Облака вдругъ разорвались. Выглянула луна, и вещи, которыхъ до сихъ поръ нельзя было видѣть, вдругъ предстали передъ его глазами, бѣлыя и блѣдныя. Высокая стѣна Атріума Весты безъ оконъ стояла передъ нимъ, словно привидѣніе, а за ней высилось огромное зданіе покинутаго императорскаго дворца.

Фавстулъ остановился передъ Атріумомъ и разсѣянно прислушивался къ стуку копытъ. Онъ различилъ по гулкому звуку, что всадникъ проѣхалъ черезъ арку Тита. Но онъ не думалъ ни о лошади, ни о всадникѣ: его мысли были около Фавстулы. Спитъ она теперь, или же подъ руководствомъ старшей весталки наблюдаетъ за священнымъ огнемъ?

Всадникъ былъ уже совсѣмъ близко отъ него, и онъ невольно обернулся, чтобъ взглянуть на него. То былъ молодой человѣкъ, почти мальчикъ, но уже центуріонъ, ѣхавшій на прекрасномъ конѣ. Фавстулъ всегда питалъ страсть къ хорошимъ лошадямъ и потому сталъ особенно всматриваться въ лошадь. Въ этотъ моментъ луна ярко освѣтила его лицо. Молодой центуріонъ, ѣхавшій шагомъ, вдругъ остановилъ лошадь и радостно воскрикнулъ:

-- Фавстулъ! Ты, должно быть, не помнишь меня, но зато я тебя помню. Я Фабіанъ Ацилій Глабрій.

И съ этими словами онъ проворно спрыгнулъ съ лошади. Они сердечно поздоровались.

-- Мы видѣлись съ тобой всего одинъ разъ, и то пять лѣтъ тому назадъ. Это очень мило съ твоей стороны, что ты не забылъ меня воскликнулъ Фавстулъ.

Ему было пріятно, что за эти путь лѣтъ его наружность не потерпѣла большихъ перемѣнъ.

-- Какъ странно,-- продолжалъ онъ.-- Только полчаса тому назадъ я думалъ о тебѣ, но я былъ убѣжденъ, что ты далеко.

-- Я и былъ далеко до вчерашняго дня. Но теперь я квартирую здѣсь. Я перешелъ въ гвардію...

-- Ты сталъ совсѣмъ мужчина,-- перебилъ его Фавстулъ, зная, что его знакомый находился въ томъ возрастѣ, когда пріятно казаться болѣе старымъ, чѣмъ на самомъ дѣлѣ.

-- Не совсѣмъ,-- со смѣхомъ отвѣчалъ Фабіанъ.-- Я еще только крупный мальчикъ, но если ты запасешься немного терпѣніемъ, то я скоро буду и настоящимъ мужемъ.

-- О, не спѣши, любезный Фабіанъ. Каждый глупецъ можетъ состариться, но даже мудрѣйшіе между нами не могутъ помолодѣть. Хотѣлъ бы я вернуть твои двадцать лѣтъ.

-- Мнѣ не двадцать, а только семнадцать, да и то не полныхъ.

Фавстулу было пріятно видѣть его, и онъ даже испытывалъ чувство благодарности къ этому юному центуріону; онъ уже дожилъ до такого возраста, когда молодые люди дѣлаются учтиво-равнодушны къ его присутствію.

-- О, я отлично помню тотъ день, когда мы познакомились,-- сказалъ онъ.-- И ты понравился мнѣ больше всѣхъ, да и я тебѣ, кажется, понравился. Христофоръ отнесся ко мнѣ какъ-то недовѣрчиво. Помнишь?

Фабіанъ помнилъ все это очень хорошо. Онъ зналъ, что инстинктъ никогда не обманывалъ его брата. Правда, Фавстулъ понравился тогда ему: изящныя манеры и красивое лицо,-- этого было довольно, чтобы пріобрѣсти его дружеское расположеніе.

Онъ самъ не могъ, впрочемъ, отдать себѣ отчета въ своемъ чувствѣ къ отцу Фавстулы. Какъ отецъ, онъ ему рѣшительно не правился, и онъ былъ золъ на него. И въ то же время онъ былъ ему пріятенъ только потому, что онъ былъ ея отцомъ.

-- Конечно, помню,-- весело отвѣчалъ Фабіанъ.-- Какъ поживаетъ Фавстула?

Фабіанъ замѣтилъ, какъ вдругъ перемѣнилось лицо его собесѣдника, но не понялъ причинъ этого. Онъ вспыхнулъ, вообразивъ, что его вопросъ показался слишкомъ фамильярнымъ.

-- Прости,-- сказалъ онъ.-- Но ты знаешь, мы съ ней были пріятелями. Она съ Таціемъ долго жила у насъ, и моя покойная мать очень любила ее.

-- Да, да,-- отвѣчалъ Фавстулъ, вспомнивъ, что его посѣщеніе стоило жизни матери обоихъ мальчиковъ.-- Этого никогда нельзя забыть. Фавстула здорова и живетъ хорошо.

-- Послѣ смерти Сабины она, по всей вѣроятности, живетъ теперь съ тобой въ Римѣ?

Фабіанъ погладилъ лошадь. Онъ старался не смотрѣть на Фавстула, но хорошо замѣчалъ оттѣнки въ его голосѣ.

-- Да, она здѣсь въ Римѣ. Но живетъ она не со мной. Она живетъ здѣсь.

Во всю свою жизнь для Фавстула не было ничего болѣе труднаго, какъ промолвить эти слова. Теперь была его очередь краснѣть и, показавъ рукою на Атріумъ Весты, онъ отвернулся отъ своего собесѣдника.

-- Здѣсь?-- рѣзкимъ, отрывистымъ тономъ спросилъ Фабіанъ, взглянувъ на святилище Весты.

Высокая бѣлая стѣна Атрія при лунномъ свѣтѣ казалась огромной могилой.

-- Да, здѣсь. Въ храмѣ дѣвственницъ Весты,-- хрипло прошепталъ Фавстулъ.

Фабіанъ не могъ произнести ни слова. У него не было силы взглянуть въ лицо такому отцу. Цѣлые мѣсяцы мучилъ Фавстула стыдъ, но никогда еще онъ не испытывалъ столь жгучаго униженія.

"Что я надѣлалъ!" подумалъ онъ, но не промолвилъ ни слова.

Не смѣя прямо взглянуть въ лицо юношѣ, онъ украдкой поглядывалъ на него. Фабіанъ пристально смотрѣлъ на Атріумъ Весты. Онъ зналъ и любилъ Фавстулу больше, чѣмъ кто-либо, не исключая ея отца, и потому ни на минуту не могъ допустить мысли, что она стала весталкой по собственному желанію. Онъ вспомнилъ, что ея отецъ женился во второй разъ, вспомнилъ, что Сабина умерла, остальное ему стало ясно.

"Она тутъ съ ума сойдетъ", пронеслось у него въ головѣ.

XXVIII.

Съ тѣхъ поръ, какъ Фавстула стала весталкой, Фабіанъ не видалъ ее четыре года. Случилось такъ, что въ Римѣ ему пришлось оставаться всего нѣсколько недѣль. Атанарикъ и его готы тревожили границы имперіи въ Мизіи, и оба брата Ациліи были посланы противъ нихъ. Фабіанъ почувствовалъ облегченіе, удалившись изъ Рима, гдѣ онъ только и думалъ о Фавстулѣ, объ этой невольной плѣнницѣ, для которой онъ ничего не могъ сдѣлать.

Но какъ только представился случай вернуться въ Римъ, онъ сейчасъ же схватился за него. Въ началѣ февраля онъ пріѣхалъ въ столицу и недѣли черезъ двѣ ему удалось увидѣться съ Фавстулой.

Однажды, за нѣсколько дней до Люперкалій, верховная весталка встрѣтила какъ-то Туллію, которая стала жаловаться ей, что Фавстула совсѣмъ забыла родныхъ.

-- Это очень дурно съ ея стороны,-- сказала она съ обиженнымъ видомъ.-- Она какъ будто не хочетъ знать насъ.

Волюмнія была увѣрена, что Фавстула, дѣйствительно, не хочетъ знать свою мачеху, да и было отчего: она сама недолюбливала Туллію и считала ее воплощеніемъ патриціанской гордости и заносчивости.

-- Не знаю, должна ли я позволять появляться въ городѣ молодымъ весталкамъ, которыя еще проходятъ приготовительную стадію,-- холодна отвѣчала она.

-- Посѣтить семью своего отца -- это не значитъ еще появляться въ городѣ. Къ тому же мы живемъ такъ близко.

-- Я распоряжусь, чтобы она васъ навѣстила,-- отвѣчала Волюмнія и отвернулась, какъ бы давая понять, что она больше не желаетъ продолжать этотъ разговоръ.

За день до начала Люперкалій она сказала Фавстулѣ, что она хорошо бы сдѣлала, если бы, возвращаясь съ праздника, навѣстила своего отца.

-- Ты поѣдешь со всѣмъ парадомъ,-- добавила она съ печальной улыбкой.-- Твоя мачеха обижается, что ты ни разу не заглянула къ нимъ, и теперь я хочу, чтобы ты ѣхала къ нимъ съ подобающей пышностью. Твоя мачеха очень важная персона, но пусть она не забываетъ, что весталка будетъ поважнѣе ея.

Фавстулѣ все это показалось забавнымъ. Если ужъ непремѣнно надо было ѣхать, то она поѣдетъ со всей пышностью и непремѣнно въ тотъ день, когда въ домѣ отца будетъ много посѣтителей, а не одна Туллія.

Фабіанъ случайно шелъ къ римскому форуму и встрѣтилъ Фавстула, который возвращался съ Люперкалій, справлявшихся недалеко отъ его дома. Они не встрѣчались съ той самой ночи, когда Фавстулъ объявилъ, что его дочь стала весталкой.

Фавстулъ принялся горячо упрашивать его, чтобы онъ зашелъ къ нему, и Фабіанъ не могъ ему отказаться. Фавстулъ представилъ молодого человѣка своей женѣ, которая показалась ему гораздо красивѣе, чѣмъ онъ ожидалъ. Онъ увидѣлъ передъ собой вполнѣ свѣтскую женщину съ прекрасными глазами, которые умѣли быть гнѣвными, но теперь свѣтились лаской и привѣтомъ.

-- А вотъ и моя дочь,-- небрежно сказалъ Фавстулъ.

Фабіанъ едва не вскочилъ. Передъ нимъ стояла высокая дѣвушка, гордая своимъ происхожденіемъ и красотой. Она была очень похожа на отца. Только видъ у нея былъ не такой привѣтливый, а глаза смотрѣли какъ-то остро и твердо.

-- Моя дочь... Флавія,-- произнесъ Фавстулъ, дѣлая едва замѣтную паузу передъ ея именемъ.

-- Нелюбимая дочь,-- съ улыбкой сказала дѣвушка.

Фавстулу это не понравилось. Ея замѣчаніе свидѣтельствовало о плохомъ ея воспитаніи, и онъ поспѣшилъ заговорить съ другимъ гостемъ.

Фабіанъ поклонился и сталъ мысленно сравнивать Фавстулу съ Флавіей. Она не была красавицей, но отличалась миловидностью, и многіе удивлялись, почему она до сего времени не вышла еще замужъ. Было извѣстно, что она получитъ богатое наслѣдство послѣ своей тетки Домиціи. Въ Римѣ относительно нея ходили сплетни, говорили, что у нея дурной глазъ. Сплетни эти дошли до Домиціи, которая въ одинъ прекрасный день, подъ горячую руку, передала ихъ Флавіи и просила ее держать себя осторожнѣе.

-- Если со мной приключится что-нибудь худое,-- сердито сказала она,-- я это припишу твоему дурному глазу.

Это замѣчаніе взбѣсило Флавію. Она стала болѣзненно подозрительной и всякій разъ, какъ кто-нибудь въ разговорѣ съ нею закладывалъ руки за спину, она была увѣрена, что противъ нея дѣлались пальцами "рога".

Совершенно случайно Фабіанъ, бесѣдуя съ нею, заложилъ на одну минуту руку за спину. Флавія тотчасъ же замѣтила этотъ жестъ. Въ ея голубыхъ глазахъ вспыхнулъ гнѣвный огонекъ, но она овладѣла собой и продолжала быстро сыпать словами. Но она никогда ничего не забывала и не прощала.

Около Фабіана съ правой стороны стоялъ молодой человѣкъ съ добродушнымъ, мягкимъ лицомъ. Было замѣтно, что онъ весь находится подъ обаяніемъ Флавіи. Ему, видимо, хотѣлось занять мѣсто Фабіана, а Флавіи было пріятно заставлять его ждать.

Таблинумъ въ домѣ Фавстуловъ былъ довольно обширенъ и, однако, не могъ вмѣстить всѣхъ, гостей. Группа изъ этихъ трехъ лицъ стояла какъ разъ въ самыхъ дверяхъ, такъ что имъ виденъ былъ весь атріумъ до самаго входа въ него съ улицы.

Между гостями, стоявшими ближе къ выходу, вдругъ произошло какое-то движеніе и суматоха. Молодой человѣкъ, ухаживавшій за Флавіей, вытянулъ свою длинную шею, чтобы взглянуть, что случилось.

Къ Фавстулу подбѣжалъ рабъ и что-то тихо сказалъ ему. Тотъ немедленно быстрыми шагами пошелъ въ атріумъ, видимо, приготовляясь встрѣтить какого-то важнаго гостя.

На ступеняхъ лѣстницы, ведущей, съ улицы, показались носилки, а въ дверяхъ появился въ парадномъ одѣяніи ликторъ съ своими fasces.

Молодой человѣкъ, ухаживавшій за Флавіей и называвшійся Луциліемъ, не могъ выдержать.

-- Великій Юпитеръ, весталка!-- воскликнулъ онъ, еще болѣе вытягивая свою длинную шею.

Фавстулъ помогъ женщинѣ, сидѣвшей въ носилкахъ, сойти. Потомъ они поцѣловались и вошли въ атріумъ.

-- О, это моя сестра,-- замѣтила Флавія, бросая лукавый взглядъ на Туллію. Ей хотѣлось посмотрѣть, какъ она будетъ теперь держать себя. Обѣ онѣ были очень вѣжливы другъ къ другу, но любви между ними не было. Туллія была слишкомъ высокаго мнѣнія о себѣ, но такого же мнѣнія была о себѣ и Флавія.

"Ей придется, однако, выйти къ ней навстрѣчу,-- по думала она про себя.-- Предъ весталкой должны преклоняться всѣ".

Туллія, впрочемъ, и сама знала это хорошо: церемоніи были ея сильной стороной. Она двинулась впередъ черезъ атріумъ и встрѣтилась съ Фавстулой какъ разъ по срединѣ его. Внутри себя Туллія негодовала: она не предвидѣла, что Фавстула можетъ явиться къ нимъ въ полномъ парадѣ. Тѣмъ не менѣе она старалась улыбаться какъ можно привѣтливѣе. То же дѣлала и Фавстула. Всѣ отлично понимали положеніе и забавлялись.

Былъ яркій солнеч'ный день, и группа, остановившаяся по срединѣ атріума, была отчетливо видна всѣмъ.

Фавстулѣ было теперь пятнадцать лѣтъ -- зрѣлый возрастъ для южанки. Она такъ же, какъ и ея сестра Флавія, была высокаго роста, но гораздо красивѣе ее. Длинная одежда сидѣла на ней, какъ на царицѣ.

-- Я должна итти ее привѣтствовать,-- промолвила Флавія и пошла съ другими гостями, Двинувшимися въ таблинумъ. Сестры встрѣтились въ тотъ моментъ, когда Фавстула собиралась выйти изъ перистиля подъ широкую колоннаду, гдѣ висѣла огромная бронзовая люстра.

-- Salve, Фавстула,-- сказала Флавія и слегка поцѣловала сестру сначала въ одну щеку, потомъ въ другую.

Фавстула улыбнулась и хотѣла было привѣтствовать сестру, какъ вдругъ тяжелая люстра сорвалась и съ трескомъ упала на мраморный полъ, задѣвъ ее по плечу.

Гости бросились къ ней на помощь. Всѣ толпились вокругъ нея, спрашивая, гдѣ люстра ее ушибла. Фабіанъ и Луцилій были тутъ же.

-- О, она меня не ушибла, а только задѣла,-- спокойно отвѣчала Фавстула, хотя паденіе люстры было настолько сильно, что она почти упала въ обморокъ на руки отца.

-- Тебя ушибло?-- озабоченно спросилъ Фабіанъ.

Глаза ихъ встрѣтились.

Она сразу узнала его, хотя теперь ему было уже двадцать одинъ годъ и прошло уже болѣе шести лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ они встрѣтились съ нимъ послѣдній разъ.

Фавстула попрежнему была блѣдна, какъ смерть, но она быстро выпрягалась и сказала отцу, что можетъ теперь держаться на ногахъ и безъ его помощи.

-- Ты такъ блѣдна! Пожалуй, упадешь въ обморокъ?

-- Нѣтъ. Мнѣ кажется, я больше испугалась, чѣмъ ушиблась. И ты также, Флавія? Тебя не задѣло?

-- Нѣтъ. Я отдѣлалась только испугомъ.

Луцилій, куда-то исчезнувшій, появился съ кубкомъ вина. Онъ могъ бы, конечно, замѣтить, что Флавія поблѣднѣла не меньше своей сестры, но онъ этого не замѣтилъ и предложилъ Фавстулѣ выпить вина.

Юная весталка улыбнулась и, поблагодаривъ его, отказалась. Но Фавстулъ взялъ кубокъ и заставилъ ее выпить вина.

Флавія зорко наблюдала за этой сценой, и отъ нея не укрылось ни безпокойство Фабіана, ни внезапная услужливость Луцилія, ни странное выраженіе на лицахъ гостей. Она знала, что про себя они повторяли на разные лады: "Опять ея дурной глазъ".

И она стала ждать, подойдетъ ли къ ней Луцилій и спроситъ ли онъ, какъ она себя чувствуетъ. Но онъ не подошелъ, и Флавія была увѣрена, что это съ его стороны не простая разсѣянность. Такое невниманіе въ человѣкѣ, ухаживавшемъ за нею, было нехорошо само по себѣ. Но теперь она убѣдилась, что и онъ знаетъ о ея дурномъ глазѣ и боится ея.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

XXIX.

Черезъ годъ послѣ этой встрѣчи Фавстулы и Фабіана Волюмніи исполнилось сорокъ лѣтъ и она перестала быть великой весталкой. Ея мѣсто заняла Ливія. Правленіе ея было также непродолжительно, такъ какъ она была моложе Волюмніи всего на три года. Слѣдующей по старшинству была Марція, но она умерла въ годъ вступленія Фавстулы.

За Ливіей великой весталкой стала Кайя. Но ея правленіе было еще короче. До сорока лѣтъ ей оставалось всего полтора года. Освободившееся послѣ нея мѣсто было занято Тацитой, и Фавстула, несмотря на свои двадцать лѣтъ, шла за ней по старшинству. Изъ младшихъ весталокъ одна Лоллія была принята на мѣсто умершей Марціи и имѣла всего девятнадцать лѣтъ. Остальные три, Эннія, Кальнурнія и Мильвія, были гораздо моложе.

Таково было положеніе въ атріумѣ Весты лѣтомъ 360 года, когда Фавстула только что отбыла десятилѣтній срокъ своего послушанія.

Въ Римѣ стояла страшная жара и было много больныхъ. Вскорѣ послѣ торжества въ честь богини Весты Тацита рѣшила, что и весталкамъ будетъ не худо покинуть Римъ на нѣкоторое время. Онѣ отпускались по двѣ и должны были провести двѣ недѣли въ одномъ изъ имѣній, принадлежавшихъ ихъ коллегіи. Потомъ каждая пара возвращалась и оставалась въ Римѣ на мѣсяцъ съ тѣмъ, чтобы затѣмъ уѣхать опять. Такой порядокъ Тацита рѣшила сохранить до октября.

Во время своего вторичнаго отпуска, пришедшагося на сентябрь, Клавдія и Фaвcfyлa должны были ѣхать въ имѣніе, расположенное на берегу моря между Остіей и Ардеей, недалеко отъ Лаврентума, въ мѣстности, которое теперь носитъ названіе Тог Paterno. Выборъ этого мѣста для ихъ отдыха вызывалъ нѣкоторое удивленіе, ибо мѣстность эта слыла лихорадочной, и никто не сталъ бы искать здѣсь себѣ убѣжица въ сентябрѣ. Ни Клавдія, ни Фавстула не подозрѣвали этого и были очень рады вырваться куда-нибудь. Великая весталка объявила, что для нея слишкомъ далеко ѣхать въ это имѣніе, и дала Клавдіи самыя подробныя указанія относительно дѣлъ, которыя ее интересовали въ этомъ имѣніи.

За десять лѣтъ Тацита нисколько не похорошѣла, но тѣмъ не менѣе не переставала думать о своей красотѣ. Она была не особенно умна, но надѣлена той хитростью, которою обладаютъ обезьяны. По немногимъ словамъ, которыми она обмѣнялась на прощанье съ Клавдіей, видно было, что она вдвойнѣ завидуетъ ей.

-- Надѣюсь, что эта перемѣна будетъ вамъ пріятна,-- заговорила она, ласково кивая головой.-- Надо позаботиться и о своемъ здоровьѣ. Ты и теперь важная особа, а послѣ меня будешь великой весталкой. Я смотрю на тебя, какъ на мою преемницу, и тебѣ нужно поправиться хорошенько. Это ужасное лѣто сильно отозвалось на тебѣ. Такое здоровье, какъ у тебя, стоитъ только потерять, а потомъ ужъ не вернешь. Ты должна пополнѣть и посвѣжѣть, Такой тонкой хорошо быть въ юности, а въ тридцать лѣтъ это грозитъ худобой. Я накажу Фавстулѣ, чтобы она смотрѣла за исполненіемъ моихъ совѣтовъ.

-- Она страшно похудѣла,-- продолжала она, обращаясь съ любезной улыбкой къ Фавстулѣ.-- Она въ томъ возрастѣ теперь, когда люди могутъ лишиться навсегда своего здоровья. Поручаю тебѣ смотрѣть за тѣмъ, чтобы морской воздухъ возстановилъ силы бѣдной Клавдіи. А то она и не доживетъ до великой весталки

Фавстула улыбнулась и обѣщала, что морской воздухъ, конечно, сдѣлаетъ все, что отъ него требуютъ. За Клавдію, которая была совершенно здорова и только немного блѣдна, она нисколько не безпокоилась. Она была такъ же хороша, какъ и десять лѣтъ тому назадъ, и ея нѣжная, тихая природа была не изъ тѣхъ, на которыхъ время отзывается слишкомъ рѣзко.

Чтобы избѣгнуть жары и пробраться по улицамъ, пока онѣ еще пусты, обѣ весталки отправились рано утромъ, едва занялся свѣтъ. Имъ предстояло совершить путь миль въ двадцать, и онѣ, конечно, ѣхали. Для каждой была красивая деревянная повозка, украшенная бронзовой инкрустаціей. Весталки могли ѣздить въ такихъ повозкахъ даже въ Римѣ, хотя въ городѣ ихъ обыкновенно носили на носилкахъ. У нихъ были свои собственныя конюшни и нѣкоторое число рабовъ, которые, конечно, жили не въ Атріумѣ.

Фавстула съ восторгомъ ѣхала въ деревню. Ей было все равно куда ѣхать, хотя она и предпочла бы ѣхать въ горы, чѣмъ на берегъ моря. Когда онѣ проѣзжали мимо дома ея отца, тихаго и запертаго въ этотъ ранній часъ, она вспомнила о Фабіанѣ, котораго она не видала со времени Люперкалій, когда они встрѣтились почти безмолвно. Пришла ей на умъ и Флавія, еще не вышедшая замужъ. Подивилась она, почему это въ глазахъ сестры свѣтилась такое ожесточеніе и гнѣвъ.

Гдѣ-то теперь Фабіанъ? Увидятся ли они когда-нибудь?

Выѣхавъ изъ Рима черезъ Porta Ostiensis, онѣ скоро подъѣхали къ маленькой базиликѣ св. Павла, построенной Константиномъ Великимъ подъ Celia Memoriae, которая обозначала мѣсто погребенія апостола въ виноградникѣ Луцины. Эта базилика стояла уже двадцать четыре года. Черезъ двадцать шесть лѣтъ ее потомъ замѣнили новой, гораздо болѣе обширной, которую построили императоры Валентиніанъ, Ѳеодосій и Аркадій.

Около базилики подъ тѣнью деревьевъ стояла группа христіанъ, дожидавшихся, когда откроютъ двери и начнется обѣдня. То были большею частью бѣдняки изъ Кампаньи, но лица ихъ были веселы. Они съ любопытствомъ смотрѣли на экипажи, за которыми бѣжала толпа рабовъ. Фавстулѣ вспомнились давно минувшіе дни въ Цивителлѣ и счастливое житье у Меланіи, рабы которой были какъ бы ея дѣтьми.

Обѣ повозки ѣхали нѣкоторое время рядомъ, и Фавстула безъ всякой задней мысли стала глядѣть на свою подругу. На ея лицѣ лежало какое-то особенное выраженіе, котораго она долго потомъ не могла забыть.

За базиликой св. Павла Via Laurentiana поворачиваетъ налѣво. Повозки оставили Via Ostiana съ ея лавками и виллами. Дорога стала безлюднѣе, болѣе похожей на деревенскую и, стало быть, болѣе пріятною для Фавстулы.

Путь пошелъ въ гору, и повозки двигались медленнѣе.

-- Скажи,-- крикнула Фавстула своей подругѣ, которая ѣхала впереди:-- скажи, чтобы они не гнали такъ быстро, когда мы опять поѣдемъ по ровной дорогѣ. Намъ остается сдѣлать всего десять миль, а ѣхать такъ пріятно.

-- Да и пѣшеходамъ трудно поспѣвать за нами,-- согласилась Клавдія.

Фавстулѣ не разъ бросалось въ глаза, какъ заботилась о рабахъ ея подруга, что было необычно для гордыхъ и привыкшихъ къ роскоши весталокъ.

-- Мнѣ пріятно такъ ѣхать,-- заговорила Фавстула, когда повозки опять поровнялись.-- А тебѣ? Здѣсь гораздо лучше, чѣмъ въ Атріумѣ Весты или на Форумѣ.

Клавдіи рѣдко приходилось видѣть ее такой веселой. Она была похожа на дѣвочку, которую отпустили изъ школы домой въ деревню. И Клавдіи было пріятно, что Фавстула чувствуетъ себя счастливой.

Они уже проѣхали третій камень, и рабъ, правившій повозкой Фавстулы, сталъ смотрѣть налѣво, подергивая правой рукой себя за ногу.

-- На что ты смотришь?-- спросила Фавстула.

-- Вотъ мѣсто,-- отвѣчалъ онъ, которое называется ad Aquas Salvias. Здѣсь былъ обезглавленъ апостолъ христіанъ Павелъ.

Рабъ съ открытымъ, добродушнымъ лицомъ умолкъ и, видимо, колебался, говорить ли ему дальше.

-- Ну,-- сказала Фавстула.-- Продолжай дальше. Что тутъ произошло?

-- Въ этотъ самый день, когда должны были казнить апостола христіанъ, недалеко отъ этого мѣста стояла благородная матрона, по имени Плавтилла. Она была обращена имъ въ христіанство и ей хотѣлось взглянуть на дего въ послѣдній разъ. Когда его вели изъ тюрьмы къ этому мѣсту, она упала на колѣни и, горько заплакавъ, просила его благословить ее. Апостолъ благословилъ ее и просилъ ее дать ему ея повязку, чтобы завязать ему глаза, когда его будутъ приготовлять къ казни. Полная вѣры и жалости, Плавтилла сорвала съ себя повязку и отдала ее апостолу. Затѣмъ Павла повели дальше и усѣкли вотъ здѣсь, гдѣ теперь стоитъ церковь. Сохранился еще и столбъ, къ которому онъ былъ привязанъ, и кусокъ мрамора, на который онъ положилъ подъ мечъ свою голову. Когда его казнили, его голова упала на землю, и теперь тутъ сталъ теплый, никогда не изсякаемый родникъ. Голова подпрыгнула и снова упала на землю. И въ этомъ мѣстѣ образовался еще теплый ключъ. Голова опять подпрыгнула и опять упала на землю, и тутъ явился третій родникъ, холодный, какъ ледъ. И когда голова падала на землю, уста апостола продолжали повторять имя ихняго Бога: Іисусъ! Іисусъ! Вотъ что мнѣ пришлось слышать.

Фавстула молча и серьезно слушала разсказъ раба. Ни признака недовѣрія не было замѣтно на ея лицѣ. Она была увѣрена, что этотъ рабъ -- христіанинъ, но ей не хотѣлось спрашивать его объ этомъ. Ей было извѣстно, что многіе рабы-христіане принадлежали языческимъ господамъ, но было странно, что и рабъ весталокъ -- христіанинъ.

Когда онъ кончилъ свой разсказъ, Фавстула тихонько сказала:

-- Prosit!

Лицо раба освѣтилось улыбкой.

-- Богъ да благословитъ тебя,-- спокойно отвѣтилъ онъ.-- Да благословитъ тебя Спаситель и Искупитель.

Фавстула улыбнулась, и рабъ понялъ, что онъ не оскорбилъ ее. Можетъ быть, впервые на весталку призывалось благословеніе Божіе именемъ Христа.

Одолѣвъ еще одинъ холмъ, они спустились къ мосту. Дорога шла вдоль долины, которая теперь называется Vallerano. Фавстула упивалась ароматомъ деревьевъ, и свѣжій вѣтерокъ ласкалъ ея щеки. Въѣхали въ лѣсъ, и на лицахъ и на дорогѣ бѣгали поперемѣнно свѣтъ и тѣни.

Фавстула почувствовала, какъ будто съ нея спало много лѣтъ, и въ ея глубокихъ глазахъ виднѣлся огонекъ жизни, говорившій о счастьѣ.

-- Послушай, Клавдія,-- крикнула она, когда экипажи въѣхали на слѣдующій холмъ.-- Нельзя ли намъ пойти пѣшкомъ? И лошади отдохнули бы!

Клавдія согласилась. Обѣ вышли изъ повозокъ и пошли на холмъ, приказавъ своимъ спутникамъ дожидаться ихъ на его вершинѣ.

-- Забудемъ на двѣ недѣли объ Атріумѣ,-- предложила Фавстула.

Клавдія покачала головой.

-- Мы не можемъ забыть о немъ, ибо мы весталки,-- сказала она какъ-то грустно.

-- Попробуемъ все-таки,-- возразила Фавстула съ ея высокомѣрной улыбкой.-- Я, по крайней мѣрѣ, могу предать все это забвенію, если меня оставятъ въ одиночествѣ.

Клавдія промолчала. Но ароматъ лѣса сталъ дѣйствовать и на нее.

-- Вотъ бабочка!-- воскликнула она.-- Какіе цвѣты!

-- Мнѣ хотѣлось бы поймать ее. Но если я поймаю, я не стану долго держать ее въ плѣну. Пусть улетаетъ и наслаждается жизнью. Времени у нея не много.

-- Тебѣ хотѣлось побѣгать! Вотъ лицемѣрка! А говорила о томъ, что лошади отдохнутъ!

-- Конечно, я лицемѣрка. Этому искусству я училась десять лѣтъ.

Фавстула засмѣялась, но ея веселье было похоже на тѣ поперемѣнно темныя и желтыя полосы, которыя накладывали на дорогу то тьма, то солнце.

XXX.

Имѣніе, принадлежавшее весталкамъ, въ которомъ Клавдіи и Фавстулѣ предстояло прожить двѣ недѣли, было очень обширно. Главное его богатство составлялъ великолѣпный строевой лѣсъ, которымъ было покрыто три-четверти его земли. Остальное пространство, гдѣ не было лѣса или гдѣ лѣсъ былъ сведенъ, было покрыто болотами или покрыто золотоцвѣтникомъ. Весь день здѣсь виднѣлись крестьяне, которые или вспахивали почву, или косили траву вмѣстѣ съ этими цвѣтами смерти. Но смерть сильнѣе насъ, и цѣлыя поколѣнія крестьянъ сложили свои кости въ этихъ болотистыхъ низинахъ побережья Лаціума.

Фавстула часто сидѣла на опушкѣ лѣса и смотрѣла, какъ трудятся крестьяне. Они работали большими толпами, женщины и мужчины вмѣстѣ. Одежда женщинъ была очень красива, гораздо красивѣе, чѣмъ ея собственная. Она знала, какъ тяжела и трудна была ихъ жизнь, и тѣмъ не менѣе видъ у нихъ былъ довольный. Они пѣли и смѣялись, кося твердые стебли цвѣтка смерти.

По временамъ, когда группа женщинъ подходила къ ней слиткомъ близко, она улыбалась, когда кто-нибудь изъ нихъ, поднявъ голову, встрѣчалъ взглядъ ея большихъ черныхъ глазъ. Онѣ, въ свою очередь, улыбались ей и дѣлали ей поклонъ, въ которомъ чувствовалась не рабская покорность -- жители Лаціума никогда не были рабами сильныхъ міра сего,-- а привѣтливость и почтеніе.

Однажды недалеко отъ нея работала крестьянка, у которой на рукахъ былъ маленькій ребенокъ. Мать старалась занимать его и въ то же время продолжала свою работу. Но ребенокъ капризничалъ, и мать была въ затрудненіи.

-- Не заболѣлъ ли онъ?-- тихо спросила Фавстула, сдѣлавъ знакъ женщинѣ подойти къ ней ближе.

-- Да. Болотная лихорадка...

-- Развѣ тебѣ нельзя остаться дома и ходить за нимъ?

-- Нѣтъ, нельзя. Отецъ и я должны работать. И въ домѣ некому ходить за нимъ. Онъ не долго протянетъ и скоро умретъ.

-- У тебя есть еще дѣти?

-- Нѣтъ. Только этотъ. Я была долто замужемъ, пока онъ не родился. И больше у меня не будетъ. Но все-таки я мать, у меня хоть былъ ребенокъ. Если онъ умретъ, все-таки я останусь его матерью. Господь возьметъ его, но оставитъ мнѣ это. Къ тому же мы бѣдны. Бѣдны, какъ пустая устричная скорлупа.

Фавстула поняла, что эта женщина христіанка: она говорила о Богѣ въ единственномъ числѣ. Ей стало жаль ее, хотя она видѣла, что и она возбуждаетъ жалость къ крестьянкѣ.

-- Дай мнѣ его. Я подержу его, пока ты будешь работать,-- сказала она.

-- Ты слишкомъ добра. Но ты не умѣешь нянчить дѣтей.

Крестьянка не хотѣла дать ребенка Фавстулѣ. Та предложила ей денегъ, гораздо больше, чѣмъ крестьянка видѣла за всю свою жизнь. Она взяла деньги съ тысячью благодарностей и опять пошла работать на безжалостномъ солнцѣ, прижимая ребенка къ своей груди.

Былъ полдень, и ослѣпительный свѣтъ, заливавшій поля, раздражалъ Фавстулу, хотя сама она сидѣла въ благоухающей тѣни.

Она встала и тихо, ни на что не обращая вниманія, пошла по направленію къ морю.

Домъ, въ которомъ она жила съ Клавдіей, былъ занятъ управляющимъ и его семьей. Половина, на которой онъ жилъ, была довольно обширна, но низка. Въ концѣ дома возвышалась высокая башня, въ которой было нѣсколько большихъ комнатъ. Эти-то комнаты и были отведены для обѣихъ весталокъ. Кругомъ раскинулся лѣсъ, помнившій еще основаніе Рима. Онъ опускался внизъ и на много миль тянулся по берегу моря. Здѣсь-то и высадились когда-то выходцы изъ Трои, и Фавстула незамѣтно дошла до того самаго мѣста, гдѣ Эней и его храбрые спутники, по преданію, сошли на землю. Между деревьями съ моря доносился легкій вѣтерокъ, и здѣсь было сумрачно прохладно. Сосны, между которыми росли огромные каменные дубы съ темными блестящими листьями, благоухали.

Кто-то посовѣтовалъ императору Коммоду дышать здѣсь цѣлебнымъ воздухомъ лѣса, и онъ приказалъ построить для себя виллу въ самой глубинѣ лѣса. Но императоръ не пользовался любовью, и, можетъ быть, тѣ, кто далъ ему этотъ совѣтъ, не упускали изъ виду и болотъ, лихорадочныя испаренія которыхъ, словно привидѣнія, летали по зарямъ подъ всей округой. Объ этихъ болотахъ упоминалъ уже Виргилій. Фавстула и Клодія по ночамъ сами слышали кваканіе милліоновъ лягушекъ, населяющихъ эти болота. Недалеко отъ дома весталокъ стоялъ почти пустой Лаврентумъ. Луканъ прозвалъ его "Пустымъ городомъ" въ то время, когда еще были живы апостолы Петръ и Павелъ, т. е. за триста лѣтъ до того, какъ Фавстула явилась въ эти мѣста.

Пока она шла черезъ лѣсъ къ морскому берегу, лягушки молчали, но зато въ воздухѣ стоялъ гулъ отъ безчисленныхъ насѣкомыхъ, покрываемый рѣзкими, пронзительными криками цикадъ.

Фавстула дошла до конца лѣса, до того мѣста, гдѣ показался низкій пустынный берегъ. Дойдя до послѣдняго, она сѣла подъ его тѣнью, обернувшись лицомъ къ морю. На обширной водной поверхности не было видно ни одного паруса. Море у горизонта было сапфирно-голубое, ближе у берега опаловое. Еще ближе къ ней тянулась полоса зарослей, а сзади узкая коса мокраго песку.

Фавстула смотрѣла и любовалась. Ей было пріятно сидѣть здѣсь послѣ тѣснаго, шумнаго Рима. Но ея мысли какъ-то незамѣтно сплетались съ прошлымъ, и это ее раздражало. Она не могла отдѣлаться отъ воспохминаній о храмѣ Весты съ вышитой занавѣсью подъ дверью съ ея тремя Парками.

Почему эти Парки ткутъ нить, ея жизни и обрѣзаютъ ее своими ножницами? Что такое жизнь -- самая великая вещь, которую она знаетъ и о которой ей, однако, извѣстно такъ мало?

На берегу показался всадникъ. По мокрому песку онъ беззвучно ѣхалъ отъ Остіи. Ѣхалъ онъ тихо, видимо, ради прогулки, и былъ уже какъ разъ противъ того мѣста, гдѣ сидѣла Фавстула, прежде, чѣмъ она замѣтила его.

-- Фабіанъ!-- крикнула она.

Всадникъ сразу узналъ ее по голосу. Онъ слѣзъ съ лошади и, подведя ее къ тому мѣсту, гдѣ сидѣла весталка, привязалъ къ дереву.

-- На этомъ мѣстѣ когда-то сошелъ на берегъ Эней,-- сказалъ онъ со смѣхохмъ, здороваясь съ ней.-- Можно подумать, что ты Лавинія, поджидающая героя.

-- Она не знала, что Эней явится сюда, а я не знала, что ты будешь тутъ проѣзжать. Что ты здѣсь дѣлаешь?

-- Моя стоянка за Остіей. А что ты тутъ дѣлаешь и почему сидишь одна на берегахъ Лаціума?

Фавстула разсказала ему все и прибавила:

-- Нельзя сказать, чтобы у тебя былъ довольный видъ. Я долго смотрѣла на тебя прежде, чѣмъ окликнуть.

-- Нѣтъ, ничего. Надѣюсь, что ты счастлива, хотя и не понимаю, какъ ты могла сдѣлаться весталкой, это какъ-то не вяжется съ представленіемъ о тебѣ.

Сама того не желая и не замѣчая, Фавстула открылась ему.

-- Все это ложь, и я не вѣрю въ Весту,-- закончила она, сталкивая ногой камень, который покатился на мокрый песокъ.

Злоба душила Фабіана, злоба противъ тѣхъ, кто заживо заточилъ ее въ эту закономъ установленную могилу.

-- Если ты не вѣришь въ боговъ,-- спросилъ онъ:-- то какъ можешь ты имъ поклоняться? Какъ могла ты принять обѣтъ?

-- Да я и не принимала никакого обѣта. Меня привели къ жертвеннику и, какъ я узнала потомъ, отецъ принялъ за меня обѣтъ. Онъ что-то пробормоталъ, и я стала весталкой, хотя согласія моего на то не было. Однако какъ стало жарко. Вѣтеръ совсѣмъ утихъ...

-- Это часто бываетъ къ вечеру,-- отвѣчалъ Фабіанъ, думая о томъ, что она ему сказала.

Его глаза блуждали по гладкой, словно намазанной масломъ поверхности моря. Фавстула откинула свое покрывало, и ея роскошные волосы упали ей на плечи. Но Фабіанъ не видѣлъ этого. Зато не укрылось это отъ другихъ глазъ: узкіе, глубоко всаженные глаза рабыни Тациты изъ-за низкихъ кустовъ терновника внимательно слѣдили за молодой весталкой.

XXXI.

Фавстула промолчала о своей встрѣчѣ съ Фабіаномъ. Когда она вернулась домой, Тациты еще не было. Возвратилась она только къ ужину и стала разсказывать, что она дѣлала цѣлый день. Она обошла хижины рабовъ, принадлежавшихъ къ этому имѣнію, и была поражена ихъ нищетою и жалкимъ видомъ.

-- Многіе изъ нихъ христіане, и я встрѣтила ихъ жреца,-- говорила Тацита.-- Это маленькій старичокъ, такой же бѣдный, какъ сами крестьяне. Онъ шелъ со мной до самаго дома. Вотъ отчего я и запоздала. Онъ очень предостерегалъ меня и говорилъ, что послѣ душнаго города легче всего схватить лихорадку. Онъ много разсказывалъ о крестьянахъ и говорилъ, что это народъ добрый. "Вашъ народъ, конечно", возразила я.-- "О нѣтъ, домина Клавдія, есть и среди вашихъ много добрыхъ людей. Они дѣлаютъ добро многимъ, въ томъ числѣ мнѣ и моимъ дѣтямъ", возразилъ онъ.-- Я дала ему денегъ, и онъ былъ пораженъ, какъ много онъ получилъ, хотя я вовсе не нахожу этого.

-- У меня тоже есть деньги,-- сказала Фавстула.-- Отдай ихъ твоему старичку-жрецу. Кстати, что дѣлаетъ здѣсь эта новая рабыня Тациты? Я видѣла ее, когда выходила.

-- Дирка? Тацита прислала ее изъ Рима съ письмомъ ко мнѣ насчетъ имѣнія.

-- Напиши отвѣтъ сегодня же вечеромъ и отправь ее назадъ. У ней вѣчно какая-то вынужденная улыбка на губахъ. Не нравится она мнѣ.

-- Я не могу отправить ее сейчасъ же. Тацита пишетъ, что она больна и что ей хорошо будетъ пожить здѣсь нѣсколько дней.

-- Надѣюсь, что она не видала тебя въ компаніи съ твоимъ старымъ священникомъ. Иначе она донесетъ великой весталкѣ, и та тебя за это не похвалитъ.

-- Я скажу объ этомъ Тацитѣ сама. Она любитъ сплетни, но она не зла по природѣ.

-- Ну, Тацита давно точитъ зубы на насъ обѣихъ?

-- За что же?-- наивно спросила Клавдія.

-- Какой ты еще ребенокъ, Клавдія!-- смѣясь, воскликнула Фавстула.-- Тацита хочетъ быть не столько первой весталкой, сколько первой красавицей въ Атріи!

Несмотря на то, что Клавдія разсмѣялась на такое предостереженіе, она, однако, стала осторожнѣе. А Фавстула вскорѣ забыла объ этомъ разговорѣ. Въ ея характерѣ была черта, которая заставляла ее пренебрегать опасностью со стороны какой-то рабыни. Къ тому же, какъ всѣ живые и мыслящіе люди, она страдала разсѣянностью, отдаваясь часто своимъ собственнымъ мыслямъ.

Дирка пробыла на виллѣ съ недѣлю. Хотя Клавдія и приняла противъ нея нѣкоторыя мѣры предосторожности, тѣмъ не менѣе хитрая гречанка успѣла собрать кое-какія свѣдѣнія и о ней и готовилась къ докладу великой весталкѣ.

Фавстула ходила гулять не въ деревнѣ, а всегда на берегъ моря, и Диркѣ было особенно удобно незамѣтно слѣдовать за нею между деревьями и кустами. Къ тому же рабыня была не крѣпкаго здоровья, и это ей было тѣмъ пріятнѣе, что до берега было не болѣе мили и дорога шла вдали отъ болотистыхъ мѣстностей. Такимъ образомъ она могла и поправлять свое здоровье, и дѣлать дѣло, за которымъ была прислана.

XXXII.

На двѣнадцатый день послѣ пріѣзда на виллу Клавдія заболѣла и по вечерамъ сильно страдала отъ острыхъ приступовъ больлотной лихорадки. Въ этотъ день Фавстула видѣлась съ Фабіаномъ, но оставалась съ нимъ недолго и поспѣшила къ своей больной подругѣ. Фабіанъ, съ своей стороны, поспѣшилъ въ Остію за врачомъ, который къ вечеру и явился. Онъ сказалъ, что это, несомнѣнно, тяжелый случай болотной лихорадки и что лучше всего для больной было бы вернуться въ Римъ. Хотя обѣ весталки и выразили желаніе водвориться опять въ Атріумѣ, но положеніе Клавдіи было таково, что о переѣздѣ нечего было и думать.

Фавстула написала обо всемъ письмо къ великой весталкѣ и приказала отправить его съ верховымъ, который могъ доставить его часа черезъ два.

Въ полночь гонецъ вернулся обратно съ отвѣтомъ, что Клавдія должна оставаться на виллѣ, пока докторъ не позволитъ ей двинуться въ путь, и что Фавстула также должна оставаться при ней. Утромъ будетъ присланъ изъ Рима опытный врачъ.

Дѣйствительно, докторъ явился около полудня. Онъ нашелъ положеніе очень тяжелымъ, но ободрилъ Фавстулу, сказавъ, что угрожающаго пока нѣтъ ничего. Онъ обѣщалъ побывать на другой день. При слѣдующемъ визитѣ положеніе оказалось безъ перемѣны. На третій разъ наступило легкое улучшеніе.

-- Черезъ недѣлю, если дѣло пойдетъ такъ, я думаю, будетъ возможно отправить ее въ Римъ,-- сказалъ докторъ.-- Непріятно, конечно, что въ Атріумѣ такъ душно. Но сюда ей больше никогда не слѣдуетъ возвращаться. Зимой здѣсь очень хорошо. Но едва ли кому деревня нужна зимой.

-- Но это мѣсто, вѣроятно, считается здоровымъ,-- сказала Фавстула.-- Иначе, зачѣмъ было императору Коммоду строить здѣсь виллу?

-- Можетъ быть, императоръ и не думалъ о здоровьѣ. Ему нужно было куда-нибудь скрыться изъ Рима отъ злыхъ языковъ. Можетъ быть, всѣ больше думали о здоровьѣ государства, чѣмъ о здоровьѣ императора.

Докторъ потеръ свои руки, въ полномъ удовольствіи отъ своего намека.

-- Я знаю вашу семью,-- сказалъ онъ Фавстулѣ.-- Мнѣ приходится лечить вашу сестру, что, впрочемъ, бываетъ рѣдко. Она еще не замужемъ? Мы думали, что она выйдетъ за Луцилія, но обманулись въ своихъ расчетахъ. Онъ женился не на ней, а на своей двоюродной сестрѣ.

Докторъ замолчалъ, какъ бы приглашая Фавстулу поддержать начатый разговоръ, но она упорно молчала.

Черезъ недѣлю обѣ весталки вернулись въ Атріумъ, гдѣ ихъ съ распростертыми объятіями встрѣтила Тацита.

-- Боюсь, что вы рано пріѣхали, слишкомъ рано. Ты еще совсѣмъ полуживая, Клавдія. Да и ты, Фавстула, постарѣла съ этими хлопотами. Тебѣ можно дать лѣтъ тридцать. Я очень боялась за Клавдію, хотя докторъ находилъ мои страхи пустыми. Ну, знаете, весталка, которой предстоитъ занять мое мѣсто,-- персона очень важная. Да и вообще весталокъ вѣдь не тысячами считаютъ.

Оправившись отъ болѣзни, Клавдія дала отчетъ о всемъ видѣнномъ ею въ имѣніи, и Тацита обѣщала сдѣлать что-нибудь въ пользу тамошнихъ крестьянъ.

-- Докторъ сказалъ, что зимой и весной тамъ воздухъ совершенно здоровъ. Поэтому, когда наступитъ здоровый сезонъ, ты и Фавстула, можетъ быть, отправитесь туда еще разъ и сами осуществите всѣ наши предположенія.

Но вскорѣ разыгрались событія, которыя отвлекли вниманіе Тациты отъ внутренней политики Атріума.

Со времени воцаренія Константина Великаго христіанская религія сдѣлалась господствующей въ Римской имперіи, и не одному Фавстулу приходила въ голову мысль, что коллегію весталокъ слѣдовало бы давнымъ-давно уничтожить.

И дѣйствительно, коллегія и была уничтожена черезъ четверть вѣка, но до того суждено было разыграться многимъ событіямъ.

Предстояла рѣшительная схватка между христіанствомъ и язычествомъ. У императора Константина Великаго дѣтей не было, и престолъ долженъ былъ перейти къ его двоюродному брату Юліану, который былъ извѣстенъ какъ рѣшительный противникъ христіанства.

Флавій-Клавдій Юліанъ управлялъ Галліей въ качествѣ намѣстника императора. Всѣ знавшіе его хорошо понимали, что онъ не долго останется въ этой роли. Галлія была далеко отъ Константинополя, и Юліанъ чувствовалъ себя если и не внѣ подозрѣній, но внѣ досягаемости со стороны императора. Онъ не только управлялъ провинціей, но и всячески стрался снискать расположеніе ея населенія и войска. Умный и проницательный, онъ, несмотря на свое блестящее краснорѣчіе, умѣлъ молчать, когда это было нужно.

Когда умеръ Константинъ, Юліану было всего шесть лѣтъ. Онъ никогда не зналъ, что значитъ материнская ласка. Отецъ его былъ убитъ. Погибъ также братъ его отца, Далмацій, его собственный старшій братъ, погибли и оба сына его дяди. Подстрекателемъ ко всемъ этимъ убійствамъ считали Констанція. Уцѣлѣлъ только Юліанъ и его братъ Галлъ, потому что они были еще очень молоды и казались слишкомъ незначительными.

Когда другіе братья Констанція умерли, онъ назначилъ Галла цезаремъ, но затѣмъ въ 354 году казнилъ его, обвинивъ въ заговорѣ противъ себя. Юліанъ подвергался страшной опасности, но за него вступилась жена императора. Его выпустили изъ тюрьмы въ Миланѣ и разрѣшили ему уѣхать въ Аѳины. Въ 355 г. его вызвали изъ Аѳинъ и женили на сестрѣ императрицы Еленѣ, дали титулъ цезаря и отправили правителемъ въ Галлію.

Въ теченіе пяти лѣтъ онъ почти независимо отъ императора устраивалъ здѣсь военное и гражданское управленіе. Военными успѣхами онъ пріобрѣлъ любовь солдатъ и облегченіемъ налоговъ снискалъ расположеніе населенія. Когда въ 360 году императоръ приказалъ Юліану прислать лучшія его войска ему на помощь противъ персовъ, солдаты въ отвѣтъ на это требованіе провозгласили Юліана императоромъ.

Слухи о совершавшисхя событіяхъ давали Тацитѣ много пищи для разговоровъ. Ее безпрестанно носили изъ одного богатаго языческаго дома въ другой, и въ Атріумъ она возвращалась лишь поздно вечеромъ, нагруженная новостями и разбитая отъ усталости.

-- Императоръ Юліанъ,-- она первая дала ему въ Римѣ этотъ титулъ -- императоръ Юліанъ уже уѣзжалъ изъ Галліи или собирался уѣхать оттуда, когда прибылъ гонецъ отъ двора...-- не разъ начинала свой разсказъ Тацита.

-- Императоръ Юліанъ публично объявилъ себя почитателемъ боговъ. Теперь папъ больше не будетъ. Какъ только императоръ сокрушитъ Констанція, онъ немедленно возстановитъ почитаніе прежнихъ боговъ. Клавдій Домицій говорилъ мнѣ, что существуетъ предположеніе возстановить циркъ Нерона. Онъ еще предполагаетъ превратить весь Ватиканскій холмъ въ общественный садъ. Ему, очевидно, хочется быть городскимъ префектомъ. Но мой братъ говоритъ, что все это вздоръ и наша семья, какъ болѣе знатная, имѣетъ больше правъ на это мѣсто. Императоръ Юліанъ станетъ теперь верховнымъ жрецомъ, и наша семья будетъ подъ его непосредственнымъ наблюденіемъ. Какъ я благодарна великимъ богамъ за то, что я состою верховной весталкой въ такой моментъ, когда возстановляется наша истинная вѣра!

XXXIII.

Такъ какъ Атріумъ Весты находился на людномъ Форумѣ, то весталкамъ обыкновенно не полагалось появляться на улицѣ и только иногда онѣ должны были приносить священную воду изъ источника Эгеріи возлѣ Porta Сарепа. Но на самомъ дѣлѣ онѣ съ давняго времени работали, ради моціона, въ своемъ виноградникѣ, расположенномъ возлѣ самаго источника Эгеріи за старымъ валомъ Сервія Туллія, между Porta Арріа и валомъ Аврелія.

Сюда весталокъ приносили на носилкахъ. Около виноградника онѣ должны были сходить и итти дальше пѣшкомъ. Фавстула любила это мѣсто: тутъ было тихо и пахло ароматомъ холмовъ.

Однажды она шла въ одиночествѣ въ той части виноградника, которая была всего дальше отъ воротъ, оставивъ около нихъ ликтора и рабовъ, которые ее несли. Тацита объявила, что теперь весталки могутъ чаще пользоваться своими привилегіями, чѣмъ это было до сихъ поръ. "Христіане,-- говорила она,-- привыкли вышучивать весталокъ съ ихъ ликторами, но теперь надо еще подождать, кто надъ кѣмъ будетъ смѣяться".

Идя по одной изъ уединенныхъ дорожекъ, Фавстула замѣтила садовника, который, наклонившись, занимался какой-то работой. Повернувъ на другую дорожку, она услыхала сзади себя шаги и, повернувшись, увидѣла, что садовникъ идетъ за ней.

Полагая, что у него есть къ ней какая-нибудь просьба, она остановилась и стала его поджидать.

-- Ты весталка домина Фавстула, не такъ ли?-- спросилъ, кланяясь ей, садовникъ.

-- Да. Что тебѣ нужно отъ меня?

-- Ты не узнаешь меня? Я когда-то былъ рабомъ домины Меланіи въ Цивителлѣ. По волѣ благороднаго господина моего Фабіана я теперь свободный члеовѣкъ. Свободу я получилъ какъ разъ тогда, когда ты гостила у домины Меланіи.

-- Теперь я припоминаю. Ты, кажется, предпочелъ остаться въ услуженіи у Фабіана?

-- Да, я и сейчасъ служу ему.

-- Я думала, что онъ находится далеко отъ Рима...

-- Это вѣрно. Ему приказано было отправиться на сѣверъ. Онъ очень досадовалъ, что не могъ извѣстить тебя объ этомъ, и поручилъ сдѣлать это мнѣ. У меня есть къ тебѣ письмо отъ него. Когда ты его прочтешь, то увидишь, что ты можешь вполнѣ положиться на меня.

-- Я и теперь увѣрена въ этомъ,-- просто отвѣчала Фавстула.

Фавстула взяла письмо, а Сергій опять принялся за свою работу, подрѣзывая корни лозъ. Письмо было написано, судя по датѣ, три мѣсяца тому назадъ. Фабіанъ самъ предупреждалъ въ немъ, что, быть можетъ, пройдетъ много времени прежде, чѣмъ оно попадетъ ей въ руки.

Далѣе онъ сообщалъ, что его легіонъ стоитъ въ Медіоланѣ, но что, можетъ быть, ихъ пошлютъ дальше на Дунай, встрѣчать императора. Не произнося нигдѣ слово "любовь", Фабіанъ жалѣлъ о томъ, что она не христіанка, и высказывалъ скорбь, что невозможно снять съ себя званіе весталки, особенно въ такое время, когда усиливается вліяніе Юліана.

Медленно пройдя всю дорожку, Фавстула тихо пошла назадъ. Сергій попрежнему работалъ на своемъ мѣстѣ.

-- Завтра я приду сюда съ отвѣтомъ,-- сказала она ему.-- Если не завтра, то послѣзавтра. Ты будешь здѣсь?

-- Да. Помнишь ли ты человѣка, который везъ тебя въ лавренціанское имѣніе. Это мой родственникъ, человѣкъ хорошій и добрый.

-- Да, помню. Онъ христіанинъ и много разсказывалъ мнѣ объ апостолѣ Павлѣ.

-- Онъ хорошій человѣкъ. Не всѣмъ между нами можно довѣрять, но на него положиться можно и его бояться нечего, это онъ опредѣлимъ меня сюда на работу. Но если здѣсь будетъ рабыня Дирка, которая служитъ при великой весталкѣ, то письмо передавать мнѣ не слѣдуетъ.

Поговоривъ съ Сергіемъ, Фавстула пошла дальше, продолжая читать письмо. Фабіанъ выражалъ надежду, что Клавдія поправится, и писалъ, что старый священникъ много говорилъ о ней и пріѣзжалъ даже къ нему въ Остію узнать о ея здоровьѣ. Явиться лично къ ней онъ счелъ неудобнымъ, чтобы въ чемъ-либо не скомпрометировать ее. Далѣе Фабіанъ писалъ о своемъ братѣ. Онъ квартировалъ въ Арреціумѣ, но теперь также получилъ приказъ выступить съ своей когортой въ Медіоланъ. "Никто не знаетъ,-- писалъ онъ:-- что мы будемъ здѣсь дѣлать. Нѣкоторые думаютъ, что мы должны будемъ захватить Юліана, если онъ оставитъ Галлію, другіе полагаютъ, что мы должны итти навстрѣчу императору, который спѣшитъ въ Константинополь. Во всякомъ случаѣ Христофора не будетъ въ Римѣ и на его помощь нельзя разсчитывать".

XXXIV.

Свиданіе Фавстулы съ Сергіемъ произошло три мѣсяца спустя послѣ встрѣчи ея съ Фабіаномъ. Событія, разыгравшіяся въ этомъ же году, только подтверждали надежды Тациты на полное возстановленіе язычества. Извѣстіе о смерти императора Константина въ Киликіи и вступленіи во власть Юліана пришло въ Римъ почти одновременно съ вѣстью о формальномъ отреченіи императора отъ христіанства. Никто не зналъ, какой политики будетъ теперь держаться Юліанъ. Съ другой стороны, увѣряли, что онъ вовсе не склоненъ преслѣдовать христіанъ и отмѣнять постановленія Константина въ церковномъ управленіи. Говорили, что онъ будетъ держаться вѣротерпимости. Но даже и тѣ, кто говорилъ это, понимали, что христіанство будетъ унижено и все благорасположеніе императора будетъ отдано язычеству и его представителямъ. Предвидѣли, что теперь христіанамъ будетъ затруднено прежде всего поступленіе въ армію и на государственную службу. Первымъ доказательствомъ справедливости этого явилась перемѣна знаменъ. Теперь они воплощали въ своихъ символахъ идею язычества и императорской власти. Такимъ образомъ, всѣ, кто долженъ былъ выражать почтеніе къ императорской власти, принужденъ былъ одновременно выразить почтеніе и язычеству.

-- Какъ императоръ уменъ!-- съ восхищеніемъ воскликнула Тацита, услышавъ объ этой новости отъ своихъ весталокъ:-- христіане такъ суевѣрны и упрямы, что, конечно, не подчинятся этому. Прежде отъ нихъ требовалось только, чтобы они возложили на жертвенникъ Юпитера кусокъ ароматической смолы не больше моего пальца, но они и этого не хотѣли сдѣлать. То же будетъ и теперь. Я очень рада, что у меня нѣтъ знакомствъ съ христанами. Многія семьи состояли съ ними даже въ родствѣ. Я горжусь тѣмъ, что наша семья осталась совершенно чиста.

Многіе увѣряли, что Юліанъ не остановится на этихъ полумѣрахъ и что, наткнувшись на сопротивленіе христіанъ, онъ объявитъ ихъ государственными преступниками. Для такого ловкаго императора,-- говорили они,-- будетъ не трудно поставить христіанъ въ такое положеніе, что они покажутся мятежниками противъ императорской власти. Императору было всего тридцать лѣтъ. Ему, слѣдовательно, предстояло долгое царствованіе и торопиться было нечего.

Люди такого закала, какъ Тацита, смотрѣли на императора, просто какъ на вѣрующаго поклонника боговъ. Другіе доказывали, что ему нѣтъ никакого дѣла до Юпитера или Марса и что онъ, воспитанный въ Аѳинахъ среди риторовъ, хочетъ совершенно иначе освѣжить старую религію новымъ толкованіемъ. Тацита сердилась на такіе разговоры и говорила, что все это однѣ сплетни.

-- Если бъ даже императоръ приказалъ называть Юпитера Зевсомъ, а Венеру Афродитой, то не все ли это равно. Важно то, что онъ на нашей сторонѣ. Онъ ненавидитъ этого Галилеянина, это всякій знаетъ.

Царствованіе Юліана, впрочемъ, продолжалось всего два года, и положеніе вещей, слагавшееся цѣлыхъ пятьдесятъ лѣтъ, не такъ-то легко было измѣнить въ двадцать мѣсяцевъ. Гоненій не было, но всѣ, кто принималъ участіе въ активномъ противодѣйствіи христіанамъ, пользовались милостью императора. Всѣ знали, что префектъ Рима -- ненавистникъ христіанъ и язычникъ, ознамсновавшій свое правленіе казнью двухъ братьевъ Павла и Іоанна.

-- Видите,-- говорила Тацита,-- я оыла права. Христіане упрямы. Вотъ вамъ братья Іоаннъ и Павелъ, которые живутъ въ старомъ домишкѣ на Clivus Scauri. Я ихъ знаю по виду обоихъ. Одна моя родственница живетъ недалеко отъ ихъ лачуги. Она разсказывала мнѣ, въ какой чести они были у Констанціи, дочери несчастнаго Константина и сестры нашего славнаго императора Юліана. Императоръ, зная это, предложилъ имъ поступить къ нему на службу. И представьте, они отказались и даже написали императору дерзкое письмо: они-де не желаютъ служить человѣку, который унижаетъ ихъ Господь. Ну, теперь имъ приказано черезъ десять дней явиться на службу и принести жертву Юпитеру. А иначе ихъ казнятъ, какъ измѣнниковъ. Начальнику когорты преторіанцевъ Теренціанъ велѣлъ принести къ нимъ въ домъ незамѣтно, чтобы не раздражать ихъ гордость, статую Юпитера и заставить ихъ преклониться передъ ней. Но моя родственница, которая живетъ совсѣмъ рядомъ съ нею, увѣряетъ, что они будутъ упорствовать въ своемъ отказѣ.

И Тацита обвела всѣхъ торжествующимъ взглядомъ.

-- Конечно, твоя родственница права,-- промолвила Фавстула.

-- О, она умная женщина. Она на годъ старше меня и тоже не очень красива собой. Она увѣряетъ, что эти безсмысленные и запятнанные пороками люди поспѣшно раздаютъ свое имущество бѣднымъ. Они совершенно потеряли разсудокъ. Моя родственница -- женщина очень умная -- говоритъ, что если боги хотятъ наказать кого-нибудь, то прежде всего лишаютъ его разсудка.

-- Ну, есть и такіе, которымъ боги очень благоволятъ и которыхъ и лишать-то нечего,-- замѣтила Волюмнія.

Черезъ одиннадцать дней Тацита представила новыя доказательства упорства христанъ.

-- Помните, я вамъ говорила относительно двухъ братьевъ Павла и Іоанна, которые живутъ въ лачугѣ, недалеко отъ моей родственницы. Вышло такъ, какъ я предсказывала. Когда Теренціанъ явился къ нимъ со статуей Юпитера и прочелъ имъ указъ императора, они едва выслушали его и стали молиться своимъ богамъ. Когда префектъ сталъ опять увѣщевать ихъ, они дерзко заявили, что готовы пострадать и даже пріять смерть за Христа, которому они поклоняются, какъ Богу. Префектъ вмѣсто того, чтобы подвергнуть ихъ публичному опозоренію, велѣлъ обезглавить ихъ въ ихъ собственной лачугѣ.

-- Онъ поступилъ очень умно,-- замѣтила Волюмнія.-- Можно будетъ пустить слухъ, что они отправлены въ изгнаніе.

Прошло нѣсколько дней, и Тацита получила болѣе подробныя свѣдѣнія объ этомъ происшествіи.

-- Охъ, ужъ эти негодные христіане!-- воскликнула она, возвратившись въ Атріумъ, послѣ усиленной погони за новостями.-- Къ какой лжи они прибѣгаютъ. Въ городѣ разсказываютъ, что послѣ казни этихъ Павла и Іоанна многіе стали одержимы нечистыми духами, а въ особенности сынъ Теренціана. Затѣмъ разнесли нелѣпый слухъ о томъ, будто префектъ привелъ своего сына къ лачугѣ, подъ которой были похоронены казненные, и здѣсь онъ избавился отъ демоновъ, послѣ чего отецъ и сынъ оба объявили себя христіанами!

XXXV.

Очень рѣдко Фавстулѣ приходилось слышать черезъ Сергія о Фабіанѣ. Сергій увѣрялъ ее, что его господинъ употребляетъ всяческія усилія, чтобы вернуться въ Римъ. Писемъ отъ Фабіана очень долго не было, и самъ Сергій нерѣдко не могъ сообщить о немъ ничего.

Жизнь Фавстулы протекала въ полномъ уединеніи. Ни съ кѣмъ изъ своихъ родныхъ она не видалась, а отъ Клавдіи таилась, но смѣя открыть ей своихъ мыслей. Срокъ служенія Тациты истекалъ, и Клавдія готовилась занять ея мѣсто.

Въ концѣ мая 362 года Тацита вся ушла въ хлопоты: въ Колизеѣ устраивались большія игры, и она не могла говорить ни о чемъ другомъ. На этихъ играхъ должны были присутствовать и весталки въ полномъ парадѣ, и Тацита не знала, что дѣлать: выражать ли громкое сожалѣніе о томъ, что императора не будетъ на этихъ играхъ, или радоваться его отсутствію, благодаря которому выигрывало ея собственное положеніе.

Еще задолго до игръ Фавстулѣ смертельно надоѣли безконечные о нихъ разговоры. Ей нездоровилось: сырой и холодный вѣтеръ, дувшій послѣднія недѣли съ юга-востока, подѣйствовалъ на нее такъ, какъ не дѣйствовалъ никогда прежде.

Долгое молчаніе Фабіана было легко объяснить, но совершенное отсутствіе вѣстей о немъ тревожило ее сильно. Послѣдній разъ, когда она пришла въ виноградникъ въ надеждѣ узнать о немъ что-нибудь отъ Сергія, передъ ними какъ изъ земли выросла Дирка. Но не одна, а съ Лолліей, вдругъ ставшей любимицей великой весталки.

Лоллія улыбнулась и прошла мимо. Но въ этой улыбкѣ было что-то нехорошее, и Сергій встревожился.

-- Не люблю я ее,-- прогомолвилъ онъ. Въ послѣднее время она часто приходитъ сюда вмѣстѣ съ этой Диркой... Нехорошо, что они видѣли, какъ ты разговаривала со мной.

Вечеромъ въ томъ же день Лоллія съ дѣланной наивностью сказала Фавстулѣ:

-- Ты, какъ видно, любишь гулять по винограднику. Это и хорошо. Свѣжій воздухъ подкрѣпитъ тебя. А то за послѣднее время ты совсѣмъ выцвѣла. Это и великая весталка замѣтила.

-- Ты совсѣмъ разстроена,-- сказала ей черезъ нѣсколько дней сама Тацита.-- Когда кончатся игры, мы отошлемъ тебя куда-нибудь подальше изъ Рима, только, конечно, йена берегь Лаціума: врачъ говоритъ, что тамъ хорошо только зимой. Но, можетъ быть, это великое зрѣлище вдохнетъ въ тебя здоровье и развлечетъ тебя. Къ тому же неудобно, чтобы кто-нибудь изъ насъ отсутствовалъ на нихъ. Наше положеніе слишкомъ высокое, и наше отсутствіе будетъ замѣчено. Если тебѣ неможется, то побори себя. Я пришлю къ тебѣ на ночь Дирку съ каплями отъ сердца.

Какъ ни старалась Фавстула избавиться и отъ Дирки, и отъ капель, Тацита настояла на своемъ.

-- Теперь времена очень бурныя,-- добавила она.-- Можетъ быть, у тебя есть родственники-христіане, и ты безпокоишься за нихъ?

-- У меня нѣтъ родственниковъ среди христаіанъ,-- отвѣтила Фавстула, едва шевеля ссохшимися губами.

-- А мнѣ казалось, что есть. Я слышала, что послѣ смерти матери ты жила въ имѣніи своей тетки и тамъ имѣла общеніе съ христіанами?

-- Моя тетка сама недолюбливала христіанъ и хотя сосѣдями ея были христіане...

-- Да, знаю. Мелилла, Meлампа, или какъ ее звали? Это были просто сосѣди, эти Фабіи?

-- Ее звали Меланія. Она умерла теперь. И это были не Фабіи, а Ациліи Глабріи.

-- А, Глабріи!-- воскликнула великая весталка, поднимая брови,-- и всѣ они также умерли?

И, не дождавшись отвѣта, она пошла къ себѣ.

Когда Дирка явилась съ каплями, Фавстула была уже въ постели. Наклонившись надъ ней, рабыня накапала въ кубокъ нѣсколько капель изъ маленькаго фіала и, разбавивъ ихъ водой, подалъ кубокъ Фавстулѣ.

-- Великая весталка весьма безпокоится о тебѣ,-- промолвила она.-- Но это лекарство будетъ хорошо для тебя.

Фавстула что-то прошептала и протянула руку за кудкомъ.

-- Спокойной ночи. Я сейчасъ усну. Я уже почти спала, когда ты вошла.

Принимая отъ рабыни кубокъ, она ногой отшвырнула подушку съ постели. Дирка нервно вздрогнула и стала смотрѣть, что упало съ кровати. Въ этотъ моментъ Фавстула опрокинула кубокъ въ заранѣе приготовленный платокъ, поднесла пустой кубокъ къ губамъ и сдѣлала такой звукъ, какъ будто проглотила приготовленное для нея лекарство.

-- Оно имѣетъ не особенно противный вкусъ,-- сказала она.-- Надѣюсь, что лекарство поможетъ мнѣ заснуть.

-- О, да. Оно, безъ всякаго сомнѣнія, поможетъ тебѣ заснуть.

-- Можно взять свѣтильникъ?-- услужливо спросила рабыня.

-- Хорошо. Я сейчасъ засну.

-- Не сейчасъ, но, вѣроятно, очень скоро.

И, сдѣлавъ почтительный поклонъ, Дирка удалилась.

XXXVI.

На слѣдующій день были назначены игры въ Колизеѣ.

-- Очень рада, что тебѣ лучше,-- сказала Фавстулѣ великая весталка, когда они увидѣлись на другой день.-- Это оттого, что ты хорошо провела ночь. Каковы мои капли!

-- Дирка сказала, что отъ нихъ я должна заснуть?

-- Это правда. Теперь ты видишь ихъ благодѣтельное дѣйствіе.

На этотъ разъ Тацита не выказала особаго желанія продолжать разговоръ. Ей было какъ-то не по себѣ, и она то и дѣло взглядывала бокомъ на Фавстулу.

Хотя Фавстула и не спала большую часть ночи, тѣмъ не менѣе ей въ самомъ дѣлѣ было лучше. Только на разсвѣтѣ она забылась легкимъ сномъ, но вдругъ почувствовала, что надъ ней наклонилась Дирка. Она вздрогнула и моментально проснулась съ чувствомъ близкой опасности.

-- Прости, что я разбудила тебя,-- вкрадчиво промолвила рабыня.-- Я старалась не дѣлать шума, но я не могла не взглянуть, какъ ты спишь.

-- Благодарю. Мнѣ теперь лучше. Да я и не такъ ужъ больна. Можетъ быть, мнѣ удастся заснуть опять.

-- Не надо ли чего-нибудь тебѣ?

-- Не надо ничего. Поблагодари великую весталку за ея сердечныя капли.

На самомъ дѣлѣ Фавстула чувствовала себя лучше потому, что угнетенное состояніе ея духа вдругъ пропало и смѣнилось возбужденіемъ. Глаза ея сіяли, и видъ у нея былъ бодрый. Чувство близкой опасности заставило ее отбросить равнодушіе, съ которымъ она послѣднее время относилась ко всему. Она была далека отъ трусости. Она вдругъ поняла, что необходимо принять какое-нибудь быстрое рѣшеніе и что, вмѣсто того, чтобы не дѣлать ничего, она должна сдѣлать что-то такое, что потребуетъ напряженія всѣхъ ея силъ.

Въ этотъ день она наблюдала за всѣми съ особеннымъ вниманіемъ и ей стало ясно, что ея избѣгаютъ, что съ нею говорятъ только тогда, когда это необходимо, но и то возможно короче.

Наступило время одѣваться въ парадныя одѣянія и отправляться въ Колизей. Едва Фавстула вошла къ себѣ въ комнату, какъ туда же проскользнула Волюмнія. Между ними не было особенно дружескихъ отношеній, и Фавстула была очень удивлена ея появленіемъ.

Онѣ могли остаться вдвоемъ только одну минуту, и обѣ хорошо понимали это: сейчасъ должны были прійти рабыни -- одѣвать Фавстулу. Волюмнія держала себя какъ-то странно: ей какъ будто невольно хотѣлось выразить Фавстулѣ свою симпатію.

-- Присылала тебѣ великая весталка вчера капли съ Диркой?-- шопотомъ спросила она.

Фавстула, стоя передъ ней, молча кивнула головой.

-- Ты не приняла ихъ?

-- Нѣтъ.

-- Жаль. Это для тебя было бы лучше. Если она опять пришлетъ лекарство,-то выпей.

Въ это время вошли двѣ рабыни, и Волюмнія удалилась, говоря, что она очень рада, что нашла Фавстулу въ добромъ здоровьѣ.

Въ Колизей весталки двинулись цѣлой процессіей. Носилки каждой весталки были окружены ея собственными рабынями. Между каждыми носилками былъ промежутокъ, такъ что послѣдняя весталка должна была прибыть въ Колизеумъ, когда первая давно уже была тамъ. Этой послѣдней была Фавстула.

Императорскій входъ давно уже былъ закрытъ. Послѣднимъ входилъ черезъ него Констанцій. Рядомъ съ нимъ былъ входъ для весталокъ. Около него ранѣе прибывшія ждали остальныхъ.

Когда носилки Фавстулы поровнялись съ Meta Sudans, она услышала голосъ Флавіи, которая ее привѣтствовала. Съ нею былъ и ихъ отецъ. Позади нихъ шла другая группа, направлявшаяся къ амфитеатру отъ Палатинскаго холма. Въ томъ же направленіи двигались сотни людей, но Фавстула, остановившаяся на минуту, чтобы поздороваться съ родными, невольно обратила вниманіе на эту группу. По срединѣ ея былъ, видимо, плѣнникъ, и Фавстула вдругъ съ ужасомъ догадалась, зачѣмъ его ведутъ.

-- Какъ хорошо быть весталкой,-- льстиво промолвила Флавія.-- Императора нѣтъ здѣсь, и вы теперь однѣ займете весь помостъ. Если бы на вашемъ пути попались плѣнники, которыхъ ведутъ на казнь, вы имѣете право простить одного изъ нихъ -- трудный выборъ, конечно...

Пока Флавія говорила эти слова, Фавстула увидѣла, что толпа, сопровождавшая плѣнника, вдругъ заволновалась, такъ что, не останови она свои носилки, толпа неминуемо столкнулась бы съ нею. Въ ея ушахъ раздавались еще льстивыя слова Флавіи съ одной стороны, а съ другой -- глухой шумъ, подобный шуму моря, который можно слышать, приложивъ къ уху раковину.

На лицѣ ея отца было такое выраженіе, какого она никогда еще не видывала: на немъ были написаны страхъ и состраданіе. До его слуха долетѣло одно имя, и онъ рѣшилъ попытаться уговорить Фавстулу вернуться назадъ.

-- Не лучше ли будетъ вернуться?-- опросилъ онъ сдавленнымъ голосомъ, наклоняясь къ ея рукѣ.

-- Великая весталка приказала мнѣ передать весталкѣ Фавстулѣ, что она ждетъ ее,-- прервалъ его ликторъ, приближаясь къ носилкамъ Фавстулы.

Рабы, несшіе ихъ, немедленно двинулись впередъ.

Фавстулъ съ старшей дочерью направились къ амфитеатру, стараясь попасть въ одинъ изъ входовъ, предназначенныхъ для патриціевъ, не занимающихъ какой-либо должности въ государствѣ. Ихъ встрѣтила здѣсь Туллія, пользовавшаяся своей привилегіей замужней патриціанки -- ѣздить по городу.

Фавстулу было извѣстно нѣчто, о чемъ не знала его младшая дочь-весталка. Флавія, покинутая Луциліемъ, убоявшимся ея дурного глаза, за послѣднее время часто встрѣчалась съ Фабіапомъ, и нельзя сказать, чтобы это было случайно. Съ перваго момента, какъ она увидѣла этого центуріона-христіанина, она знала, что онъ любитъ ея сестру. Но Фавстула была весталкой, и она рѣшила, что займетъ ея мѣсто. Но всѣ попытки ея были тщетны.

Любовь Флавіи была способна превратиться и въ ненависть. И теперь больше всего ненавидѣла она Фабіана и сестру, и наиболѣе близкой для нея была теперь Тацита.

Фавстулъ хорошо видѣлъ, что Флавія, не встрѣтивъ сочувствія въ Фабіанѣ, ненавидитъ его всѣми силами, но онъ не зналъ, что она дружна съ Тацитой.

Онъ чувствовалъ себя постарѣвшимъ и утомленнымъ, и едва отбился отъ рѣзкихъ нападокъ, которыми ихъ встрѣтила Туллія. Ему было всего пятьдесятъ семь лѣтъ, но вмѣсто того, чтобы ожирѣть къ этому возрасту, какъ это обыкновенно бываетъ, онъ, наоборотъ, сильно исхудалъ. Черепъ его былъ голъ. Его шутки стали ѣдки, и молодежь боялась его. Старики боялись его еще болѣе, хотя онъ никогда не задѣвалъ людей старше себя. Люди его возраста также не любили его общества и старались его избѣгать.

Фавстулъ, однако, дорожилъ своей жизнью, хотя и самъ не зналъ почему. Онъ чувствовалъ, что есть одно существо, которое онъ могъ бы полюбить, но онъ самъ отправилъ отъ себя это существо въ могилу заживо погребенныхъ, потому что у него не хватило мужества принять ея сторону и защитить отъ несправедливости. Двадцать лѣтъ тому назадъ онъ смотрѣлъ на распространеніе христіанства съ любопытствомъ и сожалѣніемъ. Онъ не питалъ къ нему ненависти и относился равнодушно и съ мягкимъ неудовольствіемъ: ему было жаль стараго міра, который отходилъ въ прошлое. Къ богамъ онъ былъ равнодушенъ, но онъ любилъ былую поэзію, которую отвергалъ новый міръ, любилъ былую, невозвратимую молодость.

Когда онъ сѣлъ между женою и дочерью, его охватило жуткое чувство приближающейся трагедіи. Ко всякой трагедіи, а особенно цирковой онъ имѣлъ самое сильное отвращеніе. Во всякомъ случая, онъ явился въ забытый Колизей не ради гладіаторскихъ состязаній: онъ не переносилъ ихъ, ибо они дѣйствовали ему на нервы.

XXXVII.

Когда весталки заняли свои мѣста на императорскомъ помостѣ, амфитеатръ былъ уже переполненъ до самаго верха, гдѣ тѣснились зрители изъ простого народа. Несмотря на то, сотни народа продолжали еще подходить со всѣхъ сторонъ: недаромъ Римъ хвастался, что въ Колизеумѣ можетъ помѣститься восемьдесятъ семь тысячъ человѣкъ.

Въ нижнихъ рядахъ сидѣли крупныя должностныя лица съ префектомъ города Апроніаномъ во главѣ. Тутъ же были и фламины и члены другихъ жреческихъ коллегій. На южной сторонѣ амфитеатра возвышался Пульвинаръ съ незанятой ложой для императора, украшенной золотомъ и слоновой костью, Весталки сидѣли нѣсколько сзади этой ложи.

На улицѣ ярко свѣтило солнце и игралъ легкій, свѣжій вѣтерокъ. Выдался первый прохладный день за цѣлую недѣлю. Но здѣсь подъ огромнымъ навѣсомъ было темно и душно. Между мачтами, поставленными вокругъ арены, было натянуто полотно, такъ что мѣста для зрителей были въ тѣни.

Тацита сидѣла недалеко отъ императорскаго трона. Рядомъ съ ней было мѣсто Клавдіи, затѣмъ Фавстулы. По другую сторону сидѣли Лоллія и прочія весталки. Если бы даже не предстояло ничего особеннаго, Фавстула и безъ того чувствовала бы себя плохо: видъ огромной толпы дѣйствовалъ на нее угнетающе, а отъ жары она едва не задыхалась. Она знала, что въ программу представленія войдутъ и гладіаторскія игры, запрещенныя Константиномъ тридцать семь лѣтъ тому назадъ. Прежде иногда не обращали вниманія на декреты Константина. Теперь ихъ не хотѣли исполнять демонстративно, чтобы показать, что положеніе вещей, созданное въ государствѣ императоромъ-христіаниномъ, совершенно измѣнилось. Было бы опрометчиво думать, что въ циркѣ были одни язычники. Напротивъ, тутъ, несомнѣнно, присутствовали и христіане. Но Фавстула знала изъ нихъ очень немногихъ, и ей не попалось на глаза ни одного знакомаго лица. Многіе изъ видныхъ въ городѣ христіанъ не пожелали присутствовать на играхъ, видя въ нихъ прямую демонстрацію противъ христіанъ. Другіе остерегались и остались дома вслѣдствіе распространившихся по городу тревожныхъ слуховъ.

Первымъ нумеромъ появилась торжественная процессія, которая обошла кругомъ арены. Затѣмъ вышли атлеты и гимнасты, состязанія которыхъ многимъ понравились больше всего, ибо были безвредны. Потомъ арена удивительнымъ образомъ была превращена въ тропическій лѣсъ. Появились зеленые холмы, по которымъ прыгали дикіе звѣри. За ними была устроена охота. Зрители воодушевились и заволновались. Но время для трагедіи еще не настало. Правда, нѣсколько охотниковъ было ранено, нѣсколько, какъ передавалось шопотомъ, даже умерло отъ полученныхъ ранъ. Зато всѣ видѣли, что было убито огромное количество звѣрей.

Послѣ охоты наступилъ томительный антрактъ. Холмы опустились подъ землю, и сотни рабовъ забѣгали по аренѣ, посыпая ее пескомъ.

Фавстула сидѣла молча, боясь, какъ бы ея сосѣдка Клавдія и Лоллія не услыхали, какъ сильно бьется ея сердце. Что-то подступило ей къ самому горлу и сдавило его. Казалось, вся кровь ея тѣла бросила ей къ глазамъ, хотя лицо ея было блѣднѣе обыкновеннаго.

-- Игры даетъ Апроніанъ,-- сказала Тацита своимъ однообразнымъ, скрипучимъ голосомъ.-- Онъ такъ щедръ! И какой это римлянинъ!

Въ ушахъ Фавстулы раздалось вдругъ пѣніе, которое она когда-то слышала въ раннемъ дѣтствѣ. Вспомнилось ей, какъ въ залитомъ солнцемъ саду Меланіи весело пѣли рабы.

Вспомнилось ей и какъ спасъ ее Фабіанъ...

На противоположной сторонѣ арены показались гладіаторы. Они шли тихо, но гордо. Вся ихъ фигура выражала презрѣніе къ жизни, которая не дала имъ ни счастья, ни радости. Всѣ они были молоды, сильны и стройны, но смерть уже звала ихъ къ себѣ, но не слабостью и болѣзнями, не стонами усталыхъ отъ жизни людей. На огромномъ разстояніи, отдѣлявшемъ ихъ отъ зрителей, нельзя было видѣть ихъ лицъ. Можетъ быть, эти лица были грубы и суровы. Но такими ихъ сдѣлало ихъ воспоминаніе.

Фавстулѣ за всю ея короткую жизнь не приходилось видѣть, какъ умираютъ люди. Непріятное чувство ожиданія охватило ее съ новой силой, и она почти ничего не видѣла передъ собой. Когда гладіаторы выстроились передъ императорскимъ помостомъ, она не могла различить ни одного лица.

Преклонившись передъ незанятымъ императорскимъ трономъ и эмблемами императорской власти, гладіаторы, при гробовой тишинѣ, громко крикнули разомъ:

-- Ave, Imperator, morituri te salutant!

Затѣмъ они раздѣлились на два отряда, каждый подъ предводительствомъ того ланисты, который ихъ обучалъ. Здѣсь были тяжело-вооруженные мирмиллоны, легко вооруженные секуторы и наконецъ ретіаріи, съ своими сѣтями, открытыми кинжалами и трезубцами. Настала короткая, тяжелая пауза, и вдругъ съ шумомъ и стукомъ оружія обѣ партіи бросились другъ на друга. Крики сражающихся перемѣшались со стонами раненыхъ и умирающихъ. На аренѣ поднялась сильная пыль, сквозь которую едва видно было солнце. Лица зрителей стали возбужденнѣе и свирѣпѣе, чѣмъ у самихъ сражающихся. По адресу тѣхъ, кто старался избѣгнуть смерти, неслись брань и угрозы. Человѣческая природа исчезла, и въ циркѣ осталось восемьдесятъ тысячъ звѣрей.

Едва успѣли стихнуть волчьи крики и визготня, которую можно услышать лишь у гіенъ, какъ на срединѣ арены появился герольдъ и объявилъ зрителямъ, что игры эти -- дѣло религіозное и потому онѣ должны кончиться религіознымъ актомъ. Одинъ изъ государственныхъ преступниковъ, оскорбившій наиболѣе священные устои государства, долженъ публично искупить свою вину передъ религіей. Всѣмъ извѣстно, что благосостояніе Рима неразрывно связано съ нерушимой охраной Палладіума, которое довѣрено дѣвамъ, посвящающимъ себя служенію богинѣ Вестѣ. Нѣтъ преступника болѣе страшнаго, чѣмъ тотъ, кто рѣшится совратить одну изъ нихъ. Человѣкъ, который появится передъ вами, уличенъ въ этомъ преступленіи и пусть онъ узнаетъ, какъ Римъ мститъ за своихъ оскорбленныхъ боговъ. Этотъ человѣкъ рожденъ и воспитанъ въ Римѣ, но онъ недостоинъ такой родины. Служа въ легіонахъ, онъ обезчестилъ оружіе, которое онъ носитъ, отказавшись почтить императорскія знамена. Этотъ же человѣкъ пытался совратить весталку, сманить ее отъ священнаго алтаря Весты къ себѣ. За это полагается смертная казнь посредствомъ бичеванія, и онъ долженъ умереть здѣсь, гдѣ весь Римъ можетъ видѣть, какъ наказуется оскорбленіе его величія.

XXXVIII.

Если это было дѣломъ рукъ Апроніана, то онъ хорошо выбралъ моментъ: циркъ опьянѣлъ уже отъ крови и готовъ былъ погрузиться въ нее еще глубже. Всѣ были возбуждены, никто ни о чемъ не спрашивалъ. Объявленіе было сдѣлано отъ имени закона, и никому не приходило въ голову спросить, законна ли эта казнь въ такомъ мѣстѣ. Разгорѣлся патріотизмъ, и даже тѣ, кому не было никакого дѣла до Весты, вдругъ воспламенились за Римъ, для котораго они во всю свою жизнь ничего не сдѣлали.

Не было даже извѣстно, къ какой религіи принадлежалъ осужденный, хотя тотъ фактъ, что онъ отказался почтить языческія знамена, указывалъ, что онъ не принадлежалъ къ числу поклонниковъ боговъ.

Едва ли одинъ человѣкъ изъ пятидесяти могъ разслышать то, о чемъ говорилъ глашатай. Тѣмъ не менѣе его слова передавались изъ устъ въ уста, и черезъ нѣсколько минутъ всѣ знали, что этого человѣка должны засѣчь до смерти за попытку совратить весталку. Неизвѣстно, откуда стало извѣстно и его родовое имя -- Ацилій Глабрій, и то, что осужденный -- центуріонъ императорскихъ легіоновъ.

Фавстула слышала, какъ прошептала это имя Лоллія. Почти въ то же время объ этомъ Тацита довольно громко сказала Клавдіи, которая, повидимому, знала все ранѣе. Она узнала плѣнника, пока Фавстула разговаривала съ своими родными и за дальностью разстоянія не могла различить центральную фигуру въ толпѣ.

Теперь Фавстула узнала его. Она не дрожала, но ей казалось, что тѣло ея уже умерло. Одной рукой, которая была бѣлѣе и холоднѣе мрамора, она впилась въ мраморную ручку своего сидѣнія, другая безпомощно лежала на колѣняхъ.

Прошелъ новый слухъ: говорили, что осужденный христіанинъ. Брань и проклятія сыпались на него потокомъ.

Съ осужденнаго сняли его военные доспѣхи, и палачи, вооружившись бичами, приготовились къ своему дѣлу. Она видѣла, какъ онъ перекрестился. Цѣлая буря ругательствъ понеслась со всѣхъ сторонъ при видѣ этого ненавистнаго знаменія.

-- Пусть онъ умретъ!-- кричали по всему цирку.

Уже нѣсколько часовъ Фавстула находилась въ какомъ-то особенно приподнятомъ настроеніи: ей казалось, что теперь-то она и должна принять какое-то важное рѣшеніе. Именно теперь. Если только... ея члены не откажутся ей повиноваться. Если только она найдетъ силы стать на ноги!

И она только крѣпче сжимала руками львиныя головы, которыми оканчивались ручки сѣдалища.

Клавдія не разъ уже посматривала на нее. Вдругъ она увидала, что Фавстула встаетъ съ кресла. Тщетно старается она удержать ее и заставить ее опуститься въ кресло.

-- Фавстула! Опомнись,-- шепчетъ она сдавленнымъ голосомъ, стараясь заслонить ее отъ Тациты.

Если бъ она знала, какъ легко было усадить ее обратно, какъ мало было силы въ этомъ онѣмѣвшемъ хрупкомъ тѣлѣ!

Блѣдная, какъ полотно, Фавстула встаетъ во весь ростъ и видитъ цѣлые ряды лицъ съ дьявольскимъ, кровожаднымъ выраженіемъ:

-- Я также христіанка!-- раздается ея слабый голосъ.

Даже тѣ, кто сидѣлъ близко отъ нея, едва могли слышать ея слова. И, однако, ихъ слышали. Императорскій помостъ выдавался до самой арены. Видѣть, что тамъ происходитъ, могли тысячи. Но никто, кромѣ весталокъ и ихъ ликторовъ, не слыхалъ словъ, сорвавшихся съ блѣдныхъ, дрожащихъ губъ Фавстулы. Циркъ ревѣлъ надъ тѣломъ послѣдняго изъ Ациліевъ Глабрісъ, павшаго жертвою мученичества.

-- Я тоже христіанка!-- проговорила опять Фавстула.

-- Не здѣсь, не здѣсь,-- закричала на нее Тацита.-- Клавдія, оттащи ее назадъ.

Въ этомъ, впрочемъ, не было и надобности. Тѣло Фавстулы было слабѣе ея духа. Едва Клавдія дотронулась до нея, она упала въ обморокъ. Никто не обратилъ на это вниманіе, ибо какъ разъ въ этотъ моментъ на аренѣ совершалось нѣчто такое, что приковало къ себѣ глаза всѣхъ.

XXXIX.

Фавстула вышла изъ цирка, когда онъ былъ уже пустъ. Она была уже подъ арестомъ. Трупы убитыхъ гладіаторовъ были вынесены рабами. Нѣсколько христіанъ унесли трупъ Ацилія Глабрія.

Фавстула еще полулежала на своемъ тронообразномъ креслѣ. Она чувствовала себя странно-слабой, и ей было очень холодно. Никто не хлопоталъ о томъ, чтобы привести ее въ чувство, никто не старался согрѣть ея похолодѣвшія, какъ у мертвой, руки. Около нея стояли мужчины, и одинъ изъ нихъ, какъ только она стала понимать, сказалъ ей, что онъ ее арестуетъ.

Она не спросила его за что. Странно, что она даже не догадывалась объ этомъ. Ей казалось, что она виновата только въ томъ, что объявила себя христіанкой. Восклицаніе Тациты "не здѣсь" совсѣмъ испарилось у нея изъ памяти.

Только вечеромъ, уже въ тюрьмѣ, она узнала, что ее обвиняютъ въ нарушеніи обѣта.

Она ждала смерти и смутно понимала, что дѣло могло кончиться на аренѣ Колизея. Ее, несомнѣнно, признаютъ виновной, и она отлично понимала, что для нея нѣтъ никакой надежды.

У человѣка, который былъ убитъ на аренѣ Колизея, во время его ареста нашли письмо къ ней. Письмо, правда было безъ адреса, но оно начиналось словами: "Дорогая моя Фавстула. Я знаю теперь, что ты христіанка,-- писалъ Фабіанъ.-- Я не могъ предполагать этого, пока ты сама мнѣ этого не сказала. Тебѣ остается только принять крещеніе, и теперь я скажу тебѣ то, чего не смѣлъ сказать раньше. Ты ужъ не будешь принадлежать тогда Вестѣ".

Далѣе онъ писалъ ей о томъ, что любитъ ее. Въ его немногихъ словахъ видна была нѣжность, искусственно скрывавшаяся такъ много лѣтъ. Она должна стать его женой, и вотъ какимъ образомъ:

"Тебѣ и Клавдіи не трудно будетъ какъ-нибудь выбраться опять на берегъ Лаціума. Предупреди Сергія, если это можно. Я знаю, что намъ нужно ждать, можетъ быть, даже нѣсколько недѣль. Старикъ-священникъ, котораго ты встрѣчала въ имѣніи, окреститъ тебя и совершитъ наше бракосочетаніе. Насъ будетъ ждать лодка, которая доставитъ насъ на корабль. И лодка, и корабль принадлежатъ нашимъ единовѣрцамъ, которые перевезутъ насъ къ Африку. А что будетъ потомъ, зависитъ отъ того, какой оборотъ примутъ общественныя дѣла".

Письмо это не дошло до Фавстулы. Но для тѣхъ, кто прочелъ его, этого было довольно.

Теперь она думала только о томъ, какъ бы спастись отъ ужасовъ Колизея. Тюрьма была для нея убѣжищемъ отъ этого страшнаго, переполненнаго искривленными лицами мѣста. Быть здѣсь одной, вдали отъ враждебныхъ взглядовъ, казалось ей покоемъ и миромъ.

Судъ надъ ней происходилъ не публично. Ее постоянно и подолгу допрашивали наединѣ. Все это было очень томительно и безполезно, ибо все было предрѣшено заранѣе: все равно они рѣшили ее казнить.

Но она не хотѣла признать себя виновной, и это упорство раздражало ея судей.

-- Ты отрицаешь, что хотѣла выйти замужъ за этого человѣка?

-- Онъ никогда мнѣ объ этомъ не говорилъ.

-- Однако онъ прямо говоритъ объ этомъ въ письмѣ, которое было найдено при немъ, когда его арестовали.

-- Я никогда не видала этого письма, и о бракѣ онъ мнѣ никогда не говорилъ.

-- Онъ говорилъ тебѣ о своей любви къ тебѣ.

Она поняла, что они разумѣютъ любовь плотскую, и твердо отвѣчала:

-- Никогда.

-- Это ложь. Есть свидѣтельница...

-- А, шпіонка. Я догадываюсь. Это Дирка, рабыня изъ Греціи.

Они ожидали, что она заявитъ протестъ и отведетъ эту рабыню, такъ какъ она не можетъ быть свидѣтельницей противъ нея, знатной римлянки. Но она и не думала объ этомъ.

-- Это все равно, какъ ее зовутъ и кто она. Ты ее не видѣла.

-- Конечно, не видѣла,-- холодно отвѣчала Фавстула.-- Въ противномъ случаѣ ей не пришлось бы ужъ больше подсматривать.

-- Стало быть, ты признаешь, что въ томъ, что она подслушала, было кое-что опасное. Дѣйствительно, она не разъ слышала, какъ этотъ человѣкъ упоминалъ слово "любовь".

-- Онъ говорилъ мнѣ о любви ко Христу. Но онъ никогда не говорилъ мнѣ о томъ, что онъ самъ меня любитъ.

-- Однако онъ говорилъ тебѣ о томъ, что думаетъ о тебѣ постоянно, денно и нощно?

-- Да, помню. Это было въ первый разъ, когда онъ встрѣтилъ меня на берегу моря. Онъ говорилъ тогда, что мы давно не видѣлись, и увѣрялъ, что онъ вовсе не забылъ о мнѣ. Онъ зналъ меня, когда я была еще маленькой дѣвочкой. Конечно, онъ любилъ меня. Но вамъ не понять, къ чему привела его доброта ко мнѣ.

-- Къ тому, что онъ сталъ твоимъ любовникомъ и ты не разъ встрѣчалась съ нимъ.

-- Онъ не былъ никогда моимъ любовникомъ. Вы не понимаете настоящей любви. Вы убили его и хотите убить меня. Для чего же вы являетесь сюда и ведете со мной праздные разговоры?

-- Ты не смѣешь такъ говорить съ нами. Мы являемся%сюда судить тебя. Если ты не. будешь отвѣчать намъ, мы велимъ тебя пытать.

-- Но вы хотите заставить меня сознаться въ томъ, что я никогда не дѣлала.

Ей предлагали еще много вопросовъ.

-- Зналъ ли еще кто-нибудь о томъ, что ты встрѣчалась съ этимъ человѣкомъ на берегу?

-- Знала, конечно, еще рабыня Дирка.

-- Зналъ ли кто-нибудь изъ весталокъ?

-- Нѣтъ.

-- Съ одной изъ нихъ, Клавдіей, ты была особенно дружна...

-- Когда я поступила въ Атріумъ, я была у нея въ послушаніи. Много лѣтъ она была такъ добра ко мнѣ. Но дружбы между нами уже давно не было.

-- Почему?

-- Потому, что я не могла сохранять дружескія отношенія ни къ одной весталкѣ послѣ того, какъ я рѣшила стать христіанкой. Какъ могла я сказать кому-нибудь изъ весталокъ о своемъ сокровенномъ желаніи?

-- Ты захотѣла стать христіанкой, потому что твой любовникъ былъ христіанинъ?

-- У меня не было любовника.

-- Ты же сама сказала, что этотъ человѣкъ любилъ тебя.

-- Я даже скажу вамъ, что и я любила его. Я люблю его и сейчасъ, хотя вы убили его. Но онъ никогда не былъ моимъ любовникомъ.

На другой день они напомнили ей, что она во время одного изъ прежнихъ допросовъ открыто заявила, что собиралась черезъ нѣсколько мѣсяцевъ принять христіанство.

-- Совершенно вѣрно,-- отвѣчала Фавстула.-- Я уже давно хотѣла сдѣлать это, и въ Колизеѣ я только громко заявила объ этомъ.

-- Но тебя никто не слышалъ. Отчего бы тебѣ не отказаться отъ этого заявленія и не отречься отъ Христа? Императоръ, если ты обратишься къ его милосердію, безъ сомнѣнія, замѣнитъ тебѣ смертную казнь другимъ наказаніемъ. По нашей просьбѣ онъ, можетъ быть, прикажетъ отправить тебя въ изгнаніе, напримѣръ, въ Пандатарію.

-- Въ такомъ случаѣ Христосъ отречется отъ меня.

-- Итакъ, ты рѣшила умереть? А знаешь, что съ тобой сдѣлаютъ?

-- Я знаю, что вы рѣшили убить меня, и знаю, какъ вы это исполните.

XL.

Фавстула давно уже сидѣла въ темницѣ. Послѣ неоднократныхъ мучительныхъ допросовъ судьи заявили, что признаютъ ее виновной и приговариваютъ ее къ смерти. Ее должны были сжечь живой.

Фавстула подумала, что казнь будетъ совершена въ непродолжительномъ времени, и спросила, когда это будетъ.

-- День еще не назначенъ,-- сказали ей.

Но самыя слова этого отвѣта показывали, что ея казнь -- вопросъ нѣсколькихъ дней.

Она просила только одной милости, въ которой ей, однако, отказали. Впрочемъ, этотъ отказъ не удивилъ ее.

-- Можетъ ли навѣстить меня христіанскій священникъ? Я буду говорить съ нимъ не одна. Можетъ присутствовать и тюремщикъ.

-- Конечно, это не будетъ разрѣшено ни въ какомъ случаѣ. Это дерзкая просьба. Ты уже объявила себя христіанкой, и этотъ соблазнъ необходимо скрыть.

Тѣмъ не менѣе ея желаніе стало извѣстно христіанамъ, и они дѣлали всѣ усилія, чтобы провести къ ней въ темницу священника.

Наконецъ ее совсѣмъ оставили въ покоѣ, объявивъ ей, что она лишается всего, что принадлежало ей. Всѣ ея драгоцѣнности были конфискованы, и сама она перестала считаться римской гражданкой.

Однажды ночью Фавстула проснулась отъ страннаго, сна: ей приснилась Цивителла въ тотъ самый день, когда умерла Меланія.

Вся подушка ея была мокра отъ слезъ, пролитыхъ во снѣ. Долго лежала она съ открытыми глазами, и благодарная память о Меланіи подкрѣпила ее, какъ будто она сама была здѣсь. Теперь только поняла она величіе души Меланіи.

Сидя въ одиночествѣ, часто думала Фавстула и о своемъ отцѣ. Давно-давно, когда онъ ласкалъ и баловалъ ее, она готова была считать его самымъ лучшимъ изъ людей. Но теперь она знала, что онъ отказался отъ нея, отказался по трусости, по малодушію передъ своей женой.

Безъ отца, безъ матери, безъ сестеръ и братьевъ стояла она одна-одинешенька среди холоднаго, безбрежнаго моря жизни.

Но она прощала ихъ всѣхъ. Она не упрекала отца за то, что онъ бросилъ ее на произволъ судьбы, оставила всѣ счеты съ нимъ: онъ для нея какъ будто умеръ.

Часто сидѣла она въ своей темницѣ до глубокой ночи. Въ ея ушахъ еще стоялъ шумъ цирка, похожій на шумъ раковины, когда ее приложишь къ уху. И иногда къ этому шуму примѣшивался другой, какъ будто кто-то скакалъ къ ней, какъ будто раздавался близко-близко стукъ копытъ. Но эти звуки были лишь въ ея воображеніи: въ самой могилѣ не могло быть тише, чѣмъ въ ея подземной темницѣ.

XLI.

Когда ей сказали, что день казни еще не назначенъ, она поняла изъ этого, что это вопросъ всего нѣсколькихъ дней. Но со времени суда прошло уже нѣсколько недѣль. Казалось, о ней совершенно забыли, какъ объ умершей. Иногда ночью она просыпалась, садилась на постель и въ изумленіи видѣла, что она все еще въ своей темницѣ. Она обращалась съ вопросами къ тюремщику, и тотъ отвѣчалъ:

-- Времени впереди довольно. Спѣшить незачѣмъ. Скучно отвѣчать нѣсколько разъ на одинъ и тотъ же вопросъ. Будь терпѣлива.

Задержка въ казни объяснялась тѣмъ, что Фавстулъ сталъ энергично настаивать на томъ, чтобы раньше казни дѣло было утверждено императоромъ Юліаномъ. Къ нему присоединились нѣсколько другихъ язычниковъ знатнаго рода: имъ казалось, что наказаніе, которому подвергается дочь одного изъ нихъ, броситъ тѣнь на все ихъ патриціанское сословіе.

Вступились и патриціи изъ христіанъ, но ихъ мнѣнія не имѣли вѣса. Большинство язычниковъ настаивали, что казнь должна быть совершена безъ всякаго доклада императору. Особенно настаивали на немедленной казни префектъ города, фламины и члены разныхъ другихъ религіозныхъ корпорацій. Но къ Фавстулу присоединились нѣсколько сенаторовъ, и дѣло кончилось взаимными уступками.

Дѣло не будетъ доложено императору, но Фавстулу дается восемьдесятъ дней, въ теченіе которыхъ онъ можетъ самъ просить императора за свою дочь.

Фавстулъ немедленно выѣхалъ изъ Рима и отправился въ Константинополь, хотя и не зналъ навѣрно, застанетъ ли онъ тамъ императора: одни говорили, что Юліанъ выступаетъ въ походъ противъ Персіи, другіе, что онъ двинется не раньше зимы. Эта неизвѣстность сводила съ ума Фавстула. Если Юліанъ дѣйствительно уже выступилъ изъ Константинополя, то онъ, очевидно, не застанетъ его во-время. Къ тому же бѣдный Фавстулъ былъ, какъ всегда, безъ денегъ. Онъ просилъ жену дать ему денегъ взаймы, но она отказала съ холоднымъ гнѣвомъ, о который разбивались всякія рѣчи. Тогда онъ рѣшилъ сдѣлать вещь, въ высшей степени для него непріятную, и отправился къ Тацію, но и тутъ ничего не вышло. Тацій заявилъ, что у него нѣтъ сейчасъ свободныхъ денегъ и что онъ самъ взялъ недавно въ долгъ. Подлѣе всего было то, что этотъ заемъ онъ, дѣйствительно, сдѣлалъ у... Фавстулы,

Возвращаясь домой, Фавстулъ встрѣтилъ Клавдію, которую несли въ Атріумъ. И это зрѣлище поразило его: много лѣтъ онъ видалъ, какъ такимъ же образомъ носили Фавстулу. Онъ бросился назадъ и почти спрятался за колонной базилики Юліи, пока весталка не скрылась изъ виду. Затѣмъ онъ вышелъ изъ этого убѣжища и пошелъ въ Vicus Tuscus, гдѣ неожиданно встрѣтился съ однимъ знакомымъ. Онъ даже забылъ о его существованіи, но тотъ сразу узналъ его и поздоровался съ нимъ.

-- Да, я, дѣйствительно, Фавстулъ. Но не могу тебя припомнить. Къ тому же у меня спѣшное дѣло.

Въ прежнее время онъ былъ бы радъ остановиться и поболтать, но въ эту минуту ему было не до того.

-- О, конечно, ты меня не помнишь. Мы встрѣтились только разъ, да и то много лѣтъ тому назадъ. Я -- Домній, священникъ изъ Цивителлы.

Фавстулъ сразу припомнилъ эту встрѣчу съ священникомъ, который ему такъ понравился. Онъ вѣжливо поклонился ему и хотѣлъ итти дальше.

-- Извини мою назойливость,-- сказалъ Домніо:-- но я хочу быть тебѣ полезнымъ. Мы, христіане, знаемъ все, что случилось, и я давно искалъ случая поговорить съ тобой. Мы всѣ заинтересованы въ этомъ дѣлѣ. Мы знаемъ, что тебѣ дали восемьдесятъ дней сроку,-- говорилъ Домній, продолжая итти съ Фавстуломъ.

-- Да, и часть ихъ я потерялъ напрасно. Я долженъ былъ бы выѣхать изъ Рима сегодня же...

-- Прошу опять извинить меня. Но не можемъ ли мы помочь тебѣ чѣмъ-нибудь?

-- Чѣмъ же вы можете помочь?

-- Въ Константинополѣ на подобныя дѣла понадобится не мало денегъ. Я не говорю, что деньги нужны для самого императора, но только для того, чтобы добраться до него. Не можемъ ли помочь тебѣ этимъ путемъ?

Фавстулъ почувствовалъ, что Домній въ высшей степени деликатно подходитъ къ. вопросу о деньгахъ, и это тронуло его.

-- Да,-- отвѣчалъ онъ:-- деньги тутъ необходимы, и я шелъ искать ихъ.

-- Ну, если позволишь, мы сами будемъ твоими кредиторами,-- продолжалъ Домній и объяснилъ, что онъ дастъ Фавстулу деньги, присланныя самимъ папой.

Такимъ образомъ, затрудненіе было устранено, и въ ту же ночь Фавстулъ верхомъ мчался въ Анкону, гдѣ надѣялся сѣсть на какой-нибудь корабль.

-- Ахъ, если бы она простила меня,-- бормоталъ онъ про себя.

За всю свою долгую жизнь онъ въ первый разъ взялся за трудное и хлопотливое дѣло ради другого. И при мысли, что Фавстула, быть можетъ, проститъ его грѣхъ передъ ней, у него на сердцѣ становилось какъ-то легче и свѣтлѣе.

XLII.

Въ длинное и утомительное путешествіе Фавстулъ пустился только съ однимъ слугой, первымъ попавшимся въ послѣдній моментъ передъ отъѣздомъ. Часа за два до отъѣзда ему сказали, что одинъ изъ бывшихъ его рабовъ, Матонъ, настойчиво добивается переговорить съ нимъ. Онъ велѣлъ его позвать.

-- Возьми меня съ собой,-- сказалъ Матонъ.-- Я знаю, куда и для чего ты ѣдешь, и буду тебѣ полезнѣе, чѣмъ всякій рабъ, ибо я одинаково хорошо говорю и по-гречески, и по-латыни.

Фавстулъ съ минуту подумалъ о томъ, съ какою цѣлью этотъ Матонъ просится ѣхать съ нимъ. Матонъ внимательно смотрѣлъ ему въ лицо и какъ бы угадалъ его мысли.

-- Мнѣ хочется побывать въ Константинополѣ и другого случая увидать новый Римъ не представляется.

Фавстулъ согласился. Чтобы избѣгнуть непріятныхъ разговоровъ, онъ всегда соглашался. Кто-нибудь да долженъ же былъ ѣхать съ нимъ, а производить выборъ было некогда.

Онъ помнилъ, что этотъ Матонъ выкупилъ у него свою свободу, и ему стало стыдно, что онъ добровольно не отпустилъ его на свободу. Но тогда ему нужны были деньги, и онъ ихъ взялъ у него. И Фавстулъ рѣшилъ, что если онъ добьется въ Константинополѣ того, за чѣмъ онъ ѣхалъ, вернуть Матону его деньги.

Получивъ свободу, Матонъ черезчуръ увлекся желаніемъ разбогатѣть какъ можно больше и сталъ давать деньги взаймы безъ всякой осторожности. Гоняясь за высокими процентами, онъ потерпѣлъ тяжкія потери. Поѣздка съ Фавстуломъ должна была, по его расчетамъ, вознаградить его за все. Въ Римѣ было не мало людей, которые были противъ того, чтобы Фавстулъ прибѣгъ къ милосердію императора. Эти люди готовы были даже заплатить за то, чтобы Фавстулъ потерпѣлъ полную неудачу, и Матонъ уже получилъ отъ нихъ часть денегъ, но отказался отъ всякихъ хлопотъ, пока не получитъ впередъ всю обѣщанную награду. Кромѣ того, онъ имѣлъ въ виду получить отъ Фавстула обратно деньги, которыя онъ далъ ему за свою свободу. Если это ему удастся, онъ можетъ и не возвращаться въ Римъ, а устроиться, гдѣ ему будетъ удобнѣе.

Какъ бы то ни было, онъ сумѣлъ увѣрить Фавстула, что сумѣетъ быть ему полезнымъ. При всякомъ удобномъ случаѣ во время путешествія онъ дѣйствовалъ расторопно и энергично, такъ что приключеній съ ними не было. Не разъ Фавотулу приходила въ голову мысль, что, не будь этого веселаго и жизнерадостнаго спутника, онъ палъ бы духомъ.

Безпечные и непривычные къ работѣ люди обнаруживаютъ наибольшее нетерпѣніе, когда имъ приходится сдѣлать что-нибудь необыкновенное. Фавстулъ чувствовалъ самъ, что, не будь около него Матона, онъ впалъ бы въ такое раздраженіе, которое совершенно лишило бы его возможности владѣть собой. Но Матонъ умѣлъ представить пустяками всякія препятствія и подыскать оправданіе каждому промедленію. Мало-по-малу Фавстулу стало казаться, что его спутникъ принимаетъ горячо къ сердцу освобожденіе его дочери. Вѣдь она относилась къ рабамъ гораздо мягче, чѣмъ ея братъ. Къ тому же такой умный человѣкъ, какъ Матонъ, долженъ самъ понимать, что въ случаѣ благополучнаго окончанія дѣла онъ можетъ разсчитывать на хорошую награду.

Но всѣ мысли Фавстула были всегда съ дочерью. Все напоминало ему о ней, и среди природы, вдали отъ Рима, ему начинало казаться, что его хлопоты не могутъ пропасть даромъ.

Наканунѣ пріѣзда въ Анкону рано утромъ они встрѣтили на своемъ пути маленькую часовню. Она была заперта и безлюдна. Стояла она недалеко отъ дороги, на могилѣ одного мученика. Темныя сосны почти скрывали ее подъ собой. Кругомъ не было и признаковъ жилья. Здѣсь съ ними произошло приключеніе.

-- Лошадь твоя, господинъ мой, стала хромать,-- объявилъ Матонъ.

Очнувшись отъ задумчивости, Фавстулъ сразу- убѣдился, что Матонъ правъ. По осмотрѣ оказалось, что въ ногу бѣднаго животнаго впился большой гвоздь. Надо было его, во что бы ни стало вытащить.

Матонъ спросилъ, не пожелаетъ ли Фавстулъ подождать здѣсь немного, пока онъ отыщетъ кузнеца. Дѣлать было нечего, Фавстулъ согласился, слѣзъ съ лошади и сѣлъ около дороги.

Было совершенно свѣтло. Мѣстность была унылая, но Фавстулъ такъ досадовалъ на эту проволочку, что ему было не до унынія. Лошадь его щипала траву около дороги. Посидѣвъ немного, Фавстулъ поднялся и пошелъ по направленію къ часовнѣ. Дверь въ нее оказалась отворенной, и въ нее вошли два или три крестьянина. Онъ слѣдилъ за ними незамѣтно и уже готовъ былъ войти самъ, какъ вдругъ изъ-за угла часовни показался какой-то старикъ и, увидѣвъ его, остановился въ испугѣ.

-- Не бойся меня,-- сказалъ Фавстулъ, съ улыбкой идя къ нему навстрѣчу.-- Я путникъ и ѣду по дѣлу, которое, навѣрно, заинтересуетъ тебя. Ты, вѣрно, священникъ и хочешь служить обѣдню?

-- Да. Я помолюсь о томъ, чтобы твое путешествіе кончилось удачно. Войди и помолись, сынъ мой.

-- Хорошо. Но я не христіанинъ.

Ты ѣдешь въ Константинополь просить за твою дочь! Это дѣло большого милосердія.

-- Это для меня первое дѣло,-- сказалъ онъ тономъ, въ которомъ слышалось смиреніе.

-- Войди и отстой обѣдню,-- предложилъ ему священникъ.-- Проси Господа за свою дочь, и Онъ поможетъ тебѣ. Въ теперешніе страшные дни мы принуждены забираться сюда тайкомъ, какъ во дни древнихъ мучениковъ. Эта часовня построена въ память мученицы, такой же молодой дѣвушки, какъ и твоя дочь. Неисповѣдимы пути Господни!

Онъ сдѣлалъ шага два къ часовнѣ.

-- Хорошо, я войду,-- сказалъ Фавстулъ.

-- Больше сея любви никто же имать,-- продолжалъ какъ бы про себя старый священникъ.-- Войди, сынъ мой, скоро войдетъ на. небо жертва, принесенная на костяхъ мученицы за ту, которая готовится стать мученицей.

Въ ту же ночь Матонъ убилъ своего бывшаго господина.

XLIII.

Совершивъ свое злое дѣло, Матонъ не вернулся въ Римъ. Онъ получилъ гораздо больше денегъ, чѣмъ разсчитывалъ, и имѣлъ въ своемъ распоряженіи болѣе семидесяти дней, чтобы скрыться.

Римъ сдержалъ свое слово и ждалъ отвѣта императора въ теченіе восьмидесяти дней. На восьмидесятый Фавстулѣ было объявлено, что часъ ея казни насталъ. Ее взяли изъ ея второй могилы, которую она все-таки ненавидѣла не такъ, какъ первую -- Атріумъ Весты.

Въ послѣднюю ночь передъ казнью тюремный стражъ привелъ къ ней свою дочь, которой было поручено смотрѣть за узницей. Это было дикое, полусумасшедшее существо.

-- Эй,-- закричалъ тюремщикъ, почти силою втаскивая въ темницу свою дочь и поднося свѣтильникъ къ лицу Фавстулу.-- Вотъ она будетъ теперь съ тобой, а то ты, пожалуй, не дождешься завтрашняго дня и надѣлаешь мнѣ хлопотъ.

Дѣвочка вырвалась изъ рукъ отца и съ боязливымъ удивленіемъ уставилась глазами на Фавстулу.

-- Если она такая злая, то почему этого не видно на ней?-- спросила она робкимъ и неувѣреннымъ голосомъ, какимъ говорятъ нѣмые, овладѣвающіе впослѣдствіи рѣчью.

-- Что съ ней?-- тихо спросила Фавстула.

Тюремщикъ, стоя за ея спиной, повертѣлъ пальцами около лба.

-- Все это вздоръ,-- закричала бѣдная дѣвушка, дико набрасываясь на него.

Отецъ зналъ ея силу и попятился назадъ.

-- Какъ тебя зовутъ?-- спросила Фавстула, дотрагиваясь до нея рукой.

-- Нигра,-- быстро отвѣтила дѣвушка, повертываясь къ ней.

-- Нѣтъ, это только ея кличка -- сказалъ отецъ -- Я никогда не называю ее такъ.

Фавстула опустилась на свое грязное ложе и притянула дѣвушку къ себѣ.

-- Берегитесь,-- крикнулъ тюремщикъ.-- Она сильна, какъ смерть. Она убила свою мать за то, что та вздумала поцѣловать ее. Я никогда не цѣловалъ ее съ самаго ранняго дѣтства.

-- Но вѣдь отецъ любитъ тебя. Иди и поцѣлуй его.

Нигра, рыдая и смѣясь, опустилась на колѣни, поползла по холодному полу и поцѣловала грубую руку отца, въ которой онъ держалъ ключи отъ темницы. Затѣмъ она выпрямилась и подставила ему для поцѣлуя свое смуглое лицо.

-- Я устала,-- прошептала она.-- Оставь меня съ нею.

И, подойдя къ Фавстулѣ, она смиренно улеглась около нея.

-- Что это?-- вдругъ спросила она, чувствуя, какъ на ея лицо упала теплая слеза.-- Ты плачешь, потому что боишься смерти?

-- Нѣтъ,-- спокойно отвѣчала Фавстула.-- Я объ этомъ и не думаю.

И она притянула къ себѣ на грудь черную голову бѣдной дѣвушки.

-- Ну, а теперь идемъ,-- грубо сказалъ тюремщикъ.

-- Иди съ нимъ.

-- Я хочу остаться здѣсь.

-- Иди съ отцомъ. Спасибо, что ты пришла ко мнѣ. Всѣ эти мѣсяцы я не видала никого, кромѣ мужчинъ.

-- Не могу ли я что-нибудь сдѣлать для тебя?

Фавстула просила привести къ ней ночью священника Домнія. Тюремщикъ и его дочь исполнили ея просьбу, и крещеніе бывшей весталки совершилось.

XLIV.

Когда на другой день Фавстулу вывели изъ темницы, она отъ солнечнаго свѣта сначала не могла ничего разобрать. Нѣсколько мѣсяцевъ просидѣла она въ темнотѣ, и теперь яркое освѣщеніе превратилось для нея во тьму. Долго не могла она разглядѣть толпу, хотя и слышала ея присутствіе.

Она слышала, какъ многіе ее проклинали, испуская грубыя ругательства. Самыя язвительныя ругательства сыпались со стороны женщинъ. Многіе, впрочемъ, жалѣли ее, но у нихъ не хватало мужества выразить ей свое сочувствіе, и она ничего не знала о немъ.

Ея наружность поразила тысячи людей, сошедшихся сюда, чтобы взглянуть на нее. Красота ея не исчезла, но перемѣнилась. Она была блѣдна, какъ воскъ, и на этомъ блѣдномъ лицѣ ея большіе, черные глаза сіяли, какъ звѣзды. Волосы ея пріобрѣли яркозолотистый оттѣнокъ.

Дневной свѣтъ ослѣпилъ ее, и она принуждена была на минуту закрыть глаза. Нигра умоляла, чтобы ей позволили сопровождать ее, но ей отказали въ этомъ: Фавстула должна была итти одна. Процессія двигалась медленно, и когда обезсиленная Фавстула подавалась въ сторону, тюремщики, шедшіе по бокамъ, толкали ее на средину.

Только разъ вспыхнуло ея лицо, когда до нея донеслось грязное названіе, данное ей кѣмъ-то. По она тутъ же устыдилась своего малодушія.

Многіе изъ тѣхъ, кто теперь смотрѣлъ на нее, принадлежали въ обществѣ къ ея же классу. Никто изъ нихъ не вѣрилъ въ ея виновность. Они вѣрили, что она полюбила христіанина и сама стала христіанкой, но не хотѣли допустить и мысли, чтобы она могла совершить что-нибудь позорное.

Фавстула казалась моложе, чѣмъ она была на самомъ дѣлѣ. Несмотря на ея серьезность, въ ней чувствовалось что-то дѣтски-чистое. Она не улыбалась, и тѣмъ не менѣе на ея устахъ была какая-то привѣтливость. Только разъ эти уста задрожали, когда какая-то слѣпая дѣвочка, плача о своей слѣпотѣ, приставала къ матери съ вопросомъ:

-- Какая она?

Солдатъ-язычникъ, стоявшій въ толпѣ, сердито повернулся къ дѣвочкѣ и крикнулъ:

-- Такая же, какими бываютъ всѣ женщины!

Наконецъ процессія достигла Campus Sceleratus возлѣ Porta Collina. Это поле вело въ страну, населенную спокойными сабинцами. Въ могилу, приготовленную для Фавстулы, спустили лѣстницу. Чтобы сойти въ нее, ей поневолѣ пришлось открыть глаза. У края могилы стоялъ солдатъ.

-- Хлѣбъ съѣшь, но до вина не дотрагивайся,-- шепнулъ онъ ей.

Путаясь въ длинномъ одѣяніи, Фавстула спустилась въ яму и скрылась изъ глазъ толпы. Лѣстницы подняли. Сейчасъ же на отверстіе могилы былъ опущенъ огромный камень, на него положили другіе и скрѣпили ихъ известкой. Къ камнямъ была приставлена стража. Жадная до зрѣлища толпа стала понемногу таять, возвращаясь къ своимъ прерваннымъ будничнымъ трудамъ.

Могила Фавстулы была гораздо больше и чище, чѣмъ ея тюрьма. Вырублена она была въ почвѣ изъ мягкаго камня. Здѣсь стояла кровать для послѣдняго отдохновенія, масляная лампа, большой кусокъ бѣлаго хлѣба и острый ножъ. Тутъ же находился кувшинъ вина, очень крѣпкаго и отравленнаго. Это отравленное вино и острый ножъ должны были свидѣтельствовать о милосердіи язычниковъ.

-- Тутъ все-таки лучше, чѣмъ въ Атріумѣ Весты,-- громко промолвила она, почти не слыша собственныхъ словъ. Въ головѣ ея вдругъ пронеслась мысль, что она уже никогда больше не услышитъ человѣческаго голоса, кромѣ своего собственнаго. Ее охватила такая слабость, что ей казалось, что вотъ-вотъ она упадетъ. Ея ноги ослабѣли, такъ что она принуждена была сѣсть на жесткій полъ и спрятать свое лицо въ грубомъ шерстяномъ одѣялѣ ея ложа. Страшный холодъ сталъ распространяться отъ сердца, заставляя ее дрожать. Черезъ нѣсколько минутъ ея мозгъ былъ какъ будто оглушенъ тяжелымъ ударомъ. Самообладаніе оставило ее и она стала какъ будто погружаться въ холодную пропасть. Она лишилась чувствъ.

Когда она опомнилась, вся ея молодая жизнь стала проходить передъ ней, протестуя и возмущаясь противъ ея жестокой судьбы. Что-то внутри ея заставляло ее жалѣть эту молодость и кричать противъ безжалостнаго приговора, похитившаго у нея жизнь. Было бы трудно устоять противъ этого голоса и не пожалѣть себя, не заявлять, что она не сдѣлала ничего такого, за что слѣдовало бы наказать ее. Но она не поддавалась этому искушенію и молилась.

Успокоенная молитвой, она заснула тяжелымъ сномъ, тѣмъ сномъ, при которомъ нельзя сказать, долго ли человѣкъ проспалъ. Проснувшись, она почувствовала голодъ и разломила свой хлѣбъ надвое съ тѣмъ, чтобы каждую половину опять раздѣлить на двое. Она думала, что эти восемь кусочковъ могутъ еще долго сохранить ей жизнь. Хотя жить для нея значило поддерживать медленное страданіе, но она тѣмъ не менѣе считала возможнымъ какъ можно дольше сохранить жизнь, ибо она дарована ей Богомъ. Она знала, для чего ей подложили ножъ, и понимала, что если она выпьетъ вина, то сразу освободитъ себя отъ муки ожиданія. Тѣмъ не менѣе ей казалось, что она должна терпѣливо ждать своего конца.

Она взяла кувшинъ и вылила изъ него все вино на каменный полъ. Длинной красной струей лилось оно, пока не осталось ни одной капли въ кувшинѣ.

XLV.

Фавстулъ не вернулся въ Римъ. Его тѣло было найдено и предано землѣ недалеко отъ могилы мученицы Марулы. Умирающимъ онъ рано утромъ былъ найденъ тѣми самыми христіанами-крестьянами, которые видѣли его въ церкви, и успѣлъ высказать имъ желаніе, чтобы они перенесли его тѣло въ эту маленькую церковь на вершинѣ холма.

Крестьяне бросились къ своему старенькому священнику, но онъ не могъ ничего сдѣлать. Тѣ простыя лекарства, которыми онъ располагалъ, были здѣсь безполезны. Умирающій едва нашелъ силы сказать нѣсколько словъ:

-- Фавстула...-- прошепталъ онъ.

-- Твоя дочь?-- спросилъ священникъ, держа его уже холодѣвшія руки.

-- Да.

Къ ней!

-- Ты хочешь быть съ ней?-- спросилъ опять священникъ.

Фавстулъ едва пошевелилъ губами.

Сѣдая голова священника низко наклонилась къ уху умирающаго.

-- Раскаиваешься ли ты въ грѣхахъ своихъ?-- прошепталъ онъ.

Фавстулъ уже не могъ говорить, хотя былъ еще живъ. Холодная вода, пролитая на него, вода крещенія, заставила еще разъ вздрогнуть это бѣдное умирающее тѣло... и все было кончено.

"Историческій Вѣстникъ", тт. 135--136, 1914