Вдруг мой пульс забился сильнее, и кровь быстрее стала двигаться в моих застывших артериях. Опять я почувствовал что-то вроде судороги по всему телу, и снова, казалось, уменьшилась тяжесть моих оков. Но в первые разы такое облегчение было неполным и временным; теперь же я сознавал, что освобожден совсем, свободен с головы до ног; так продолжалось несколько минут. Я поднял с удивлением голову. Взор маркиза был устремлен прямо мне в лицо; но в глазах его я не прочел никакого принуждения. У меня явилось внезапное желание: броситься на маркиза, напасть на него, хотя и без оружия, или, еще лучше, -- бежать...
Но... чем могла окончиться такая попытка? Раньше, чем я успею сделать малейшее движение для нападения или бегства, один взор этого человека опять приведет меня в состояние полной немощи. Силу этих глаз я уже достаточно хорошо знал. Сейчас он освободил меня из-под власти своих таинственных чар; но ведь и узнику, когда он заперт в тюрьме, можно снять с руки оковы: ясно было, что мое положение ни в чем не изменилось, и свобода моя нисколько не страшна моим противникам.
И я решил поэтому не трогаться с места.
А маркиз снова заговорил со мной и притом в самом любезном тоне.
-- Я уверен теперь, господин капитан, в вашем благоразумии: конечно, вы поняли ясно, что мы за люди: в нашей порядочности вы не имеете оснований сомневаться. Я надеюсь также, вы отдадите нам должную справедливость и признаете, что мы относились к вам вполне корректно: ни в насилии, ни в грубом обращении вы не можете обвинять нас. Сейчас вы были свидетелем нашего разговора. К сожалению, ни одному из нас не удалось еще наметить плана действий, который удовлетворил бы всех. Может быть, вы укажете нам какой-нибудь удобный выход из этого неприятного положения?
Вопрос свой маркиз Гаспар повторил дважды...
И тогда я -- да я, Андрэ Нарси, краснея от стыда и низко опустив голову, ответил ему:
-- Сударь, отпустите меня отсюда вместе с мадам де... Дайте мне слово, что никогда больше ее нога не будет в вашем доме... А я клянусь вам моею честью, что решительно ни одна душа в этом мире, без исключения, ни мужчина, ни женщина, ни один священник или масон не услышит от меня ни малейшего слова о том, что я видел или узнал здесь, или, хотя бы даже, что вы вообще живете на свете.
Маркиз Гаспар сейчас же поднялся со своего места.
-- Сударь, -- сказал он, делая любезный жест в мою сторону, -- я очень рад! Нельзя было сказать ничего лучшего, чем вы сказали. Мне крайне приятно ваше предложение; я вижу из него, что мы, в конце концов, столкуемся с вами и благополучно разрешим нашу нелегкую задачу.
Он снова сел, привычным движением руки нащупал свою табакерку, потом немного подумал о чем-то и, покачав головой, продолжал свою речь:
-- Откровенно говоря, мне даже жаль отклонять такое великодушное предложение!.. Не подумайте, пожалуйста, что я не принимаю его из-за недостаточного доверия к вашему слову. Я готов положиться на него так же безусловно, как и вам угодно было довериться моему слову. Конечно, нельзя себе и представить более драгоценного золота. Но, сударь, продумали ли вы серьезно ваше намерение? Давая ответ хранить нашу тайну, вы принимаете на себя тяжелое бремя. Проговориться ведь ничего не стоит -- для этого довольно и одного неосторожного слова! А кто, кроме немого, может поручиться, что лишнее слово никогда не сорвется с его уст? Всякие обещания бессильны в этом случае. А потом -- скажите мне: неужели вам никогда не случается думать вслух? А спите вы всегда один? Разве не может случиться у вас бред или лихорадка... И одного этого уже будет довольно, за глаза довольно, чтобы погубить нас...
Нет, одного доброго желания с вашей стороны здесь недостаточно. И вовсе не имея намерения оскорбить вас, я не могу принять вашего обещания, пожалуй, опасного даже для чести того, кто решился бы дать его! -- Маркиз снова поклонился мне с большим достоинством. После этого он продолжал уже совсем в другом тоне:
-- Какое бы мы, в конце концов, не приняли решение, прежде всего нужно выяснить совершенно определенно, не ошибаемся ли мы, считая, что опасность так близка? Никто, кроме вас, господин капитан, не может дать лучшего ответа на этот вопрос. Скажите же нам: следует ли, или нет, ожидать, что полиция с утра уже примется за ваши розыски по ближайшим окрестностям?
Я утвердительно кивнул головой. Лицо маркиза приняло озабоченный вид. Он на минуту задумался.
-- Мне сказали, -- заговорил он снова, -- что труп вашей лошади остался около ущелья "Смерть Готье"...
Я опять сделал утвердительный жест.
А он продолжал говорить вполголоса, как будто обращаясь к самому себе:
-- Значит, отсюда и начнутся поиски. Наша задача -- устроить дело так, чтобы они продолжались как можно меньше времени...
Он открыл табакерку и машинально шевелил пальцами в табаке:
-- Чем скорее окончатся поиски, тем, конечно, меньше опасности будет для нас. А, пожалуй, полиция будет долго возиться, если только...
Он взглянул на меня и покачал головой:
-- Если только не найдет сразу... А кого ей можно и должно найти? Конечно, вас и никого другого; живым или мертвым... нет, лучше мертвым...
Я думал, что он принял решение убить меня. Но к смерти я уж давно был готов.
-- О! Когда вам будет угодно, -- сказал я холодным тоном.
Однако маркиз нахмурил брови:
-- Сударь, -- ответил он чрезвычайно сухо, -- мы ни в каком случае не убьем вас.
И он обратился к своим:
-- Мне кажется, это единственное, что мы можем придумать. Нам надо создать на месте такую обстановку, которая придала бы всему делу вид несчастного случая. Я думаю, это можно будет устроить и таким способом ввести в обман полицию, тем более, что обыкновенно она не очень догадлива. Нужно только раздобыть труп и сбросить его на дно пропасти, разумеется, как можно дальше отсюда и у самой Смерти Готье...
Он опустил глаза и задумался. Виконт Антуан заметил:
-- Но ведь у нас нет трупа? Откуда мы его возьмем? Или вы рассчитываете разрыть какую-нибудь могилу на кладбище?
Маркиз поднял голову и рассмеялся:
-- Вы романтически настроены, Антуан!.. Вероятно, в вашем воображении уже рисуется интересная картина, как мы втроем в безлунную ночь похищаем с кладбища трупы покойников? Нет, это для нас не годится! Притом, как бы глупы ни были полицейские, неужели вы допускаете, что они примут за чистую монету первый попавшийся скелет и тотчас же составят акт о смерти господина Нарси? А ведь такой акт, мне кажется, и есть все, к чему мы стремимся. Нам нужно, чтобы все думали, что господин Нарси умер, и чтобы смерть его казалась самой естественной и ничуть не загадочной. От этого зависит наш покой и наша безопасность.
Он приял снова серьезный, почти печальный вид и пристально посмотрел на меня:
-- Капитан, -- сказал он, -- мне жаль вас: я знаю, что вовсе не шутка потерять свое имя, звание, общественное положение, а все это ожидает вас. Я сказал вам и повторяю: вашу жизнь у вас не отнимут. Но все-таки на каком-нибудь кладбище вам будет поставлен памятник с надгробной надписью, и под ним будут лежать ваши бренные останки. Вам ничего не останется больше, как примириться с такой участью.
Меня охватила нервная дрожь. Умереть я был готов. Но теперь я понял, что речь идет не просто о смерти, а о чем-то, может быть, более страшном...
А виконт Антуан еще раз спросил:
-- Но где же мы достанем труп...
Тогда маркиз резким жестом указал куда-то в сторону и коротко сказал:
-- Здесь.