Я смотрел во все глаза...
Вся улица была полна народу: тротуары, мостовая -- все было занято, везде толпились люди. Многие были в трауре. В стороне стояла группа офицеров; в центре ее виднелись белые султаны, должно быть, начальствующих лиц. Вот появился кто-то в широких лентах через плечо. По статной фигуре и благородному профилю я узнал моего вице-адмирала, тулонского губернатора...
Несколько священников теснились вокруг креста. Подальше выстроилась рота колониальной пехоты. Солдаты составили ружья: они ждут чего-то...
В открытых окнах виднеются головы любопытных. Все взоры обращены в сторону дома, в котором я жил. Входная дверь его задрапирована черным сукном. Две серебряных буквы вышиты на бархатном щите. Я различаю инициалы: А. Н. -- Андрэ Нарси.
А! Вот это что -- это мои похороны.
Вот подводят и погребальную колесницу: толпа раздвигается, чтобы пропустить ее. Лошади красиво убраны. На всех четырех колоннах у колесницы развеваются большие султаны из перьев. Вот несут венки... Десять, двадцать, тридцать венков с трехцветными лентами...
Какое-то движение в толпе... Должно быть, это выносят тело. Да. Из аллеи, ведущей к крыльцу, показываются факельщики. Они идут быстро: видимо, нести мой гроб не тяжело. Я стараюсь приподняться, чтобы разглядеть лучше. Это плоский гроб, как делают всегда у нас в Тулоне, и весь закрыт складками флага, наброшенного сверху...
Но я вижу не только один гроб... я вижу больше... я вижу другими глазами, иным зрением, которое проникает сквозь горы, утесы, кустарники... Не деревянные же доски гроба остановят его! Да, я вижу хорошо! Слишком хорошо...
Заиграла музыка. Кортеж двинулся...
Улица теперь совсем опустела. Все окна снова закрылись.
Я остался на месте, прислонившись к стене, у которой стоял. Потом пошел опять, перешел на другую сторону улицы, направляясь к своему дому. В самом деле, куда мне идти больше?
Входная дверь, завешенная траурными украшениями, по-прежнему отворена настежь. Я прошел в переднюю и остановился.
Там поставлен маленький стол, задрапированный крепом: на нем перо, чернильница и длинный траурный список. Ветер, врывающийся в открытую дверь, шелестит листами этого списка... Все они сплошь покрыты подписями. Мои знакомые, товарищи и немало посторонних лиц, по принятому здесь обычаю, вписали сюда свои имена.
На первой странице напечатано:
МОСЬЕ ШАРЛЬ-АНДРЭ НАРСИ,
Капитан Генерального Штаба,
Скончался 21 декабря 1908 г., на 33-м году жизни.
Я взял этот список, спрятал его под своими лохмотьями и пошел прочь.
Этот дом... ведь это дом покойного капитана Андрэ Нарси. Мой дом, очевидно, не здесь, а где-нибудь в другом месте.
Но что это? На противоположной стороне улицы, на тротуаре, кто-то стоит неподвижно и смотрит на дверь, задрапированную трауром, смотрит пристально... Элегантная дама. На ней светлый суконный костюм. В руках -- большая горностаевая муфта...
Да, это она. Глаза ее, не отрываясь, смотрят на дверь, на мою дверь. Но что это?.. Она, кажется, плачет?.. Крупные слезы, одна за другою, текут по ее лицу...
Она плачет... Право, трудно было ожидать этого.
А впрочем, женские слезы -- чего они стоят... Я -- старик, и я знаю это.
После минуты колебания я подхожу ближе:
-- Мад...
Заметив меня, она вздрогнула и быстрым движением поднесла муфту к лицу, вытирая слезы. Потом бросила мне какую-то монету и поспешно пошла прочь.
Я тоже поспешил удалиться...
Теперь для меня совершенно очевидно, что я умер. Каких мне надо еще доказательств!..