Сентябрь 1878 года
ОХОТА НАЧИНАЕТСЯ
Капитан Мюррей провел бессонную ночь. Он уже давно убедился, что если наутро ожидаются боевые действия, то спать он не будет, как бы накануне ни устал. Самый факт, что в это утро может оборваться его жизнь, обострял его мысли и сосредоточивал их на одном. И он завидовал молодежи – Уинту, Фриленду или Стивенсону, так поглощенным самим процессом существования, что смерть была для них непонятна. Они были храбры – не такие, как он. Одного слова «трус» было достаточно, чтобы перед ним встала вся его прошлая жизнь. Все же он иногда задавал себе вопрос: один ли он испытывает страх? Может быть, и другие просто скрывают его, как скрывает он? Он служил в армии двенадцать лет, и его считали отважным человеком и надежным офицером.
Пролежав без сна первые, медленно ползущие часы ночи, Мюррей отказался от попыток уснуть. Встав, он натянул сапоги и набил табаком трубку. Затем зажег спичку и, раскурив трубку, снова лег на свою походную кровать, согнув колени, зацепившись шпорами за одеяло. Но, как и всегда в темноте, трубка не доставила ему удовольствия, так как он не мог следить за дымом.
Кто-то приблизился к палатке и, отогнув полу, вошел.
– Кто тут? – спросил Мюррей.
Это был сержант Келли.
– Я увидел, что вы зажгли спичку, и подумал, что, может быть…
– Мне ничего не нужно! – резко оборвал его Мюррей.
– Слушаю, сэр.
– Подождите, – сказал Мюррей. – Жалею, что был резок. Когда не спится, становишься раздражительным.
– Я и сам не могу заснуть, – невозмутимо сказал Келли. – Я делал обход.
– Все спокойно?
– Как в могиле, – заявил Келли. – В вигвамах горят костры. Но для чего они понадобились им в такую жаркую ночь, право не знаю.
– Для освещения, вероятно.
– Сэр?..
– Нет, ничего, – вздохнул Мюррей.
– Для освещения, сказали вы? Может быть, чтобы осветить их черным душам дорогу в преисподнюю?
– Сержант, – каким-то странным тоном сказал Мюррей, – завтра будет бой. Вы довольны, я думаю?
– Сэр?..
– Я сказал: вы довольны, что завтра будете убивать, не правда ли?
– Никогда не рассматривал бой с этой точки зрения, сэр, – сказал Келли смущенно.
– А с какой же?
– За это хорошо платят. А бывает работа и похуже.
– Ступайте и поспите, сержант, – сказал Мюррей, вздохнув, и, когда солдат ушел, встал с кровати и вышел.
Как и говорил сержант, в неярких отблесках костров все еще вырисовывались силуэты вигвамов. Небо было черное и беззвездное, а нестерпимая духота предвещала дождь в ночь или наутро.
Минуя часовых, Мюррей шел по гребню холма, пока не очутился возле пушки. Артиллеристы лежали под повозкой со снарядами и громко храпели. Мюррей приложил руку к влажному, холодному стволу пушки, а затем, не вытирая, провел ладонью по лицу.
Он ходил взад и вперед, пока не выкурил двух трубок. Изредка тишина ночи нарушалась глухими раскатами грома, следовавшими за белыми вспышками молний. Первые две вспышки были для Мюррея неожиданными, но при третьей он внимательно поглядел на индейскую стоянку: ему показалось на миг, что в середине ее мелькнул одинокий верховой.
Он спросил одного из часовых, но солдат не видел ничего. Мюррей вернулся к себе в палатку. Он сел на край койки, закинув ногу за ногу и играя шпорой. Дождя все не было. Он просидел так, пока в палатку не просочился серый, влажный рассвет.
Тогда он пошел к Уинту и разбудил капитана.
– Проснитесь, уже утро, – хрипло сказал он. – Пора выходить.
Уинт сел, протирая глаза:
– В чем дело? Что за черт, Мюррей, ведь еще темно!
– Уже утро. Вставайте, я хочу сделать обход, и лучше, если бы вы не спали во время моего отсутствия.
– Да ведь все спокойно, – сонно пробормотал Уинт, ощупью отыскивая сапоги.
– Что-то уж слишком спокойно. Я пойду вниз.
– Это безумие! Почему вам не подождать?
Мюррей пожал плечами. Он не собирался идти на стоянку один: страх заставил его бросить этот вызов полупроснувшемуся Уинту. А сейчас ему ужасно захотелось выпить. Он отправился к себе в палатку, отыскал в походном мешке до половины наполненную фляжку и выпил почти все. Набив рот мятными лепешками и захватив бутылку, он вышел. Миновав часовых, он зашвырнул ее в кусты. Затем пошел дальше. Проходя через влажные заросли, он промочил себе бриджи. Маленькая лощина была полна мглы, и вскоре он мог разглядеть вигвамы, выступавшие из мягких, пухлых клубов тумана. Почти со всех вигвамов были сняты шкуры. Торчали только остовы из жердей, напоминавшие скелеты.
Он не удивился, обнаружив пустую стоянку. Скорее он был поражен собственной глупостью. Как это он не разгадал их простой уловки: оставить огни в половине вигвамов, снять шкуры с остальных, обернуть копыта лошадей чем-нибудь мягким и спокойно уйти со стоянки! Когда именно это случилось?.. А теперь расхлебывай… Вдруг Уинт учует запах виски и донесет об этом?
Мюррей закурил трубку: табак отобьет вкус выпитого виски; он надеялся, что заглушит также и запах.
Он прошел через всю стоянку. Туман поредел, растянувшись волнистыми легкими прядями. Мюррей заглянул в вигвамы, где еще тлели остатки костров, и с любопытством принялся рассматривать брошенный их обитателями скарб: есть что-то трогательное в местах, только что покинутых людьми. Никогда еще шайены не были для Мюррея такими реальными и живыми, как сейчас. Он поймал себя на том, что поднимает то одну, то другую вещь: расщепленный лук, которого уже не стоило брать с собой; маленькую куклу, сшитую из оленьей шкуры, искусно и изящно разукрашенную бусами; стоптанные мокасины; лучину для растопки…
Он представил себе и другое течение событий: пушку, осыпающую снарядами стоянку; кавалеристов, несущихся через гребень; поддавшихся слепой ярости людей, в которых стреляют, – ярости, заставляющей убивать всех и все: лошадей, ребят, женщин. А ведь в обычное время это простые и достойные люди. Ему рассказали о жестоком избиении шайенов у Сэнд-Крика, и он по-детски радовался, что ему не придется принимать участие в такой же бойне.
Возвращаясь в лагерь, он с удивлением заметил, что даже напевает что-то под нос.
Вот теперь он устал; хорошо бы лечь и поспать.
Поднимаясь на гребень, Мюррей встретил Уинта. Облака рассеялись, и солнечные лучи заливали лощину. Капитан Уинт, поглаживая маленькие черные усики, растерянно глядел на разоренные вигвамы.
– Бежали, – заявил Мюррей.
– Все?
– До одного. Как им удалось добиться, чтобы не заржала ни одна лошадь, – не постигаю! Индейцы хитры, как дьяволы, когда имеют дело с лошадьми.
– Надо было ночью захватить их! – с досадой сказал Уинт.
– Чтобы нам попало за убийство женщин и детей?
– С индейцами иного выбора нет.
– Будьте добры, составьте рапорт, а я вздремну. Я плохо спал эту ночь, – сказал Мюррей.
Полковник Мизнер только что кончил завтракать и направился через плац к конюшням. Никаких сообщений от эскадронов «А» и «Б», посланных к Коттер-Крику, не поступало, а они должны были уже вернуться со своими пленными. И Мизнер даже начал немного тревожиться.
Он намеревался было съездить верхом в Дарлингтон, чтобы узнать, не получил ли агент Майлс новых распоряжений от начальника управления по делам индейцев или из Вашингтона, но затем решил подождать донесений от своих офицеров. Придя в конюшню, он осмотрел лошадей и приказал седлать через час его вороную кобылку Дженни.
Возвращаясь к себе, он увидел солдата Энджелуса, въезжающего в ворота на загнанной лошади. Мизнер продолжал свой путь, скрывая нетерпение, хотя и знал, что если бы ночью произошел бой, Мюррей послал бы ему рапорт.
Он уселся у себя на веранде и, закурив сигару, спокойно смотрел на Энджелуса, спешившего через плац. Солдаты сходились на утреннее ученье, но, понимая, что случилось что-то важное, стали собираться маленькими группами, поглядывая то на полковника, то на покрытого пылью Энджелуса.
– Донесение от капитана Уинта, сэр, – тяжело дыша, сказал Энджелус.
Мизнер взял донесение, но прежде чем прочесть его, крикнул капитану Трибоди:
– Пусть люди не слоняются по двору, капитан! Быстро прочитав донесение, он сказал Энджелусу:
– Пойди поешь и вернись сюда. Расскажешь, что произошло. Подожди… Не знаешь ли ты – сделал капитан Мюррей попытку захватить прошлой ночью индейцев или нет?
– Я не думаю, сэр.
Мизнер пошел в канцелярию и здесь вторично перечел донесение. В результате все возрастающего гнева его первым побуждением было вернуть эскадроны «А» и «Б» обратно в форт и арестовать Мюррея за преступную небрежность, допущенную перед лицом врага. Но после короткого размышления он решил, что нельзя доводить это дело до военного суда – слишком много всплывет сомнительного. Во-первых, обязан ли он был арестовать индейцев или ему просто следовало не допустить их ухода из резервации? А во-вторых, что произошло бы, если бы Мюррей решился обстрелять из пушки индейскую стоянку?
Сведения об избиениях индейцев каким-то путем неизменно попадали в газеты восточных штатов, и давление общественного мнения на Вашингтон не раз губило карьеру честолюбивых офицеров.
Однако при данной ситуации задача значительно упростилась. Шайены покинули резервацию, и его долг – вернуть их. И если эту операцию проделать толково, без лишнего шума и тем предотвратить новую индейскую войну, то очень возможно, что вместо полковника Мизнера окажется генерал Мизнер. Все же действовать осмотрительно – самое правильное. Если он посоветуется с Майлсом, а потом дело пойдет неудачно, можно будет переложить ответственность на чиновников из управления.
И когда Энджелус вновь появился, Мизнер уже сидел верхом на лошади. Они вместе отправились в Дарлингтон.
Агент Майлс взволнованно выслушал сообщение полковника Мизнера о событиях прошлой ночи у Коттер-Крика. Когда рассказ был окончен, Майлс, покачав головой, пробормотал:
– Но это очень плохо. Они не смели покидать резервацию.
– Мало ли что, – заметил полковник.
– И все же я не понимаю, как это произошло… У вас там два эскадрона?
– Ведь это ваша тактика – выжидать, мистер Майлс. Мои офицеры не могли взять на себя ответственность за ночной орудийный обстрел стоянки. Если бы вы дали нам возможность раньше арестовать этих воинов, так бы не случилось. А при теперешнем положении вещей нам остается одно: отправиться за ними и привести их обратно.
– Да, их нужно привести обратно, – неуверенно сказал Майлс.
– А вы учли, что получится, если все это попадет в газеты?
– Я сделал все, что мог, – уныло заявил Майлс. – Что еще я мог сделать?
– Вы подпишете приказ об их аресте?
Майлс уставился на полковника, а затем опустил глаза на конторку и на свои руки, нервно теребившие листок бумаги.
– Они не покорятся, – сказал он.
– Не покорятся, согласен. Но если их не приведут обратно, как это повлияет на другие индейские племена, живущие у вас в агентстве?
– Я подпишу, – вздохнул Майлс.
– Вот и хорошо! – Полковник сразу оживился и деловито заговорил: – Я немедленно отправляю за ними два эскадрона, и в одну неделю все будет сделано. Кроме того, я протелеграфирую в военное министерство в Вашингтоне, чтобы они подтвердили ваш приказ… Сколько индейцев у Тупого Ножа?
– Около трехсот, – уныло сказал Майлс. – Восемьдесят пять или девяносто мужчин, остальные – женщины и дети. Некоторые из них больны, я думаю – даже многие.
– В таком случае, достаточно двух эскадронов, – решительно заявил Мизнер. – Они не могут двигаться очень быстро… Мы выиграем время, если двинем за ними моих солдат из той долины, где они стоят. Предоставляю вам снестись с ведомством. Я извещу вас, как только эти индейцы будут благополучно доставлены в тюрьму.
Агент Майлс кивнул головой, и Мизнер, держась очень прямо, вышел из комнаты. А Майлс продолжал сидеть у конторки, тупо глядя перед собой.
Спустя час, когда вошла Люси, чтобы напомнить ему о завтраке, он все еще сидел в прежней позе.
– Что случилось? – спросила она.
– Ничего, Люси, ничего. Я сделал все, что мог.
Приказ Мизнера Мюррею был краткий и точный. В нем говорилось, что Мюррей должен догнать шайенов и арестовать их. За отрядом будут следовать фургоны для доставки индейцев в форт. Пушку следует отправить обратно, чтобы она не задерживала движение отряда. Но Мизнер не предвидел особых затруднений даже при отсутствии гаубицы. Главное – выяснить, где же индейцы. Помимо Стива Джески, при отряде находился следопыт-арапах, которого звали Призраком. – А если они будут сопротивляться? – спросил Мюррей.
– Заберите всех, кто останется в живых. Я постараюсь, чтобы ваша роль в этой операции была оценена по достоинству, капитан. Возможно повышение в чине.
Мюррей слегка поклонился, а полковник подумал: «Угрюмая скотина, но приказ он выполнит. Уинт не такой способный; он исполнителен, но в руководители не годится. Мюррей же будет продолжать преследование до тех пор, пока не приведет индейцев обратно, сколько бы их ни осталось. И Мюррей не потеряет слишком много солдат. Если его и можно в чем упрекнуть, так это в излишней осторожности».
Мизнер отправился обратно в форт Рено, очень довольный своими распоряжениями, а эскадроны «А» и «Б» выступили на север. Идти по следу трехсот человек, едущих верхом, нетрудно. Ведь в путь двинулось все племя – люди разных возрастов и разных надежд, старые и молодые, красивые и безобразные, люди, уносящие с собой все свои пожитки – вещи крупные и мелкие, вещи грубые и изящные, вещи личного и общественного пользования. Да и как могли они спрятаться! Они ехали быстро, и топот их лошадей должен был разбудить прерию на много миль кругом. Их услышат и увидят, их местопребывание укажут. Двери закроются перед ними, ставни захлопнутся, скот будет угнан с их пути. Ведь прерии, по которым они идут на север, уже не походили на те прерии, какими их помнили отцы и деды. Теперь прерии были взнузданы изгородями и оседланы фермами. В прериях были дороги, дома, телеграфные провода, а три железнодорожные линии с востока на запад охватывали чрево земли, как три железных пояса.
Отряд двигался на север. Джески и арапах отыскивали следы шайенов в пыли, среди затоптанных трав, по широким колеям в пересохших руслах рек.
Земля была изрыта, и арапах махал руками, точно крыльями, стараясь показать, с какой быстротой промчались шайены.
Под жестоким солнцем, поглощая милю за милей, с грохотом скакали солдаты через высохшие лощины Чатогоквы. Едкая красная пыль превращалась в грязь во рту и на теле и заволакивала весь мир. Обливаясь потом и задыхаясь, молча мчались вперед кавалеристы. Солнце, склоняясь к закату, походило на раскаленный уголь за пеленой багрового тумана. Ночью отряд остановился лагерем на Ред-Форк.
Мюррей был угрюм и молчалив, и солдаты боялись его Он был весь покрыт грязью и потом; это раздражало кожу, но река высохла, и купаться было нельзя. Он срывал свою досаду на солдатах, издевался над ними, стараясь найти слабые места и уколоть побольнее. Они, по мере сил, избегали его.
– Отчего вы так раздражены? – спросил Уинт.
– Это мое дело, капитан.
– Допустим. Но если вам слишком жарко, все же старайтесь владеть собой. Всем жарко.
– Виноват… – сказал Мюррей. Он как-то странно поглядел на Уинта.
– Как вы думаете, завтра мы догоним их? – спросил Уинт.
– Возможно.
– Я знаю, что шайены проезжали по сто двадцать миль в день. Они вели с собой сменных лошадей и каждые десять миль пересаживались. Нет кавалерии в мире, которая могла бы обогнать их.
– У этих нет запасных лошадей. Те же, на которых они едут, так изнурены, что подохнут, идя шагом. А потом, с ними женщины и дети.
– И все же они не остановятся, – сказал Уинт.
– Ну что же, пусть. Может быть, мы догоним их завтра. Может быть, через день. Сделайте раннюю побудку: в четыре тридцать.
– Люди не успеют отдохнуть как следует.
– Если скво[6] выдерживают, выдержат и они, – заявил Мюррей.
Отряд был на ногах, едва стало светать. Солдаты тихонько ругались, офицеры с любопытством поглядывали на Мюррея. При таком освещении трудно было бы идти по следу, если бы шайены делали хоть какие-нибудь попытки скрыть его. Но они двигались на север по прямой, как летит птица, – в этом сказывалась тоска народа по родной земле, по своим горам и долинам. На север мчались они, прямо на север. И опять взмахивал руками арапах, показывая, с какой быстротой могут мчаться индейцы, их женщины, дети и старики, когда их зовет земля отцов. Арапах вел белых людей, но он гордился своим народом, и гордость его все возрастала, когда они проезжали мимо трупов павших пони, уже обглоданных койотами и черных от мух.
«Загнали насмерть», – говорили друг другу солдаты. Они знали, что если индеец загнал своего коня, он и себя не пощадит.
Они сделали привал в поздние, уже знойные, часы утра, поводили лошадей, отерли с них пот. Отряд находился теперь в местности, покрытой пучками густой пожелтевшей травы; всюду лежал сухой навоз – некогда тут паслись огромные стада бизонов.
– И это было не так давно, – сказал Келли. – Каких-нибудь десять лет назад здесь так и кишело ими, земли не было видно.
Но вот Мюррей подал знак трубить отбой. От долгого пребывания в седле у него ломило тело, и он видел, как солдаты приподнимаются в стременах, стараясь размять ноги, сведенные судорогой.
– Скорей бы все это кончилось! – пробормотал он, вспоминая, что люди убивают даже собаку, когда больше не могут смотреть на ее страдания.
Отряд продолжал погоню. Индейцы ехали на север, и лучи солнца, как раскаленные ножи, вонзались в спину солдат. Однако пыль здесь была не так густа, и впереди покрытые травой просторы волновались, как желтое море.
Эскадроны перешли Солт-Форк и остановились у хижины скваттера[7].
– Где индейцы? – прохрипел Мюррей.
На скваттере была поношенная одежда. Он был худ и долговяз. Лицо его напоминало лошадиную морду. Он медленно почесывал затылок, а его жена и дети жались в дверях за его спиной. Он, видно, был не в ладах с законом. Когда схлынула волна переселенцев, он остался здесь, на Индейской Территории. Он ненавидел и боялся солдат так же, как ненавидел и боялся индейцев.
– Проезжали, – угрюмо сказал он.
– Когда?
– Утром.
– Сколько? Отвечайте! – заорал на него Мюррей. – Вы что, немой? Говорите!
– Может быть, и немой, – пробормотал скваттер. – А вам нечего вмешиваться в мои дела.
– Сколько их было? – опять спросил Мюррей.
– Столько же, сколько и вас, лодырей… Черт бы вас взял! – проревел он им вслед, когда солдаты помчались вперед.
Отряд приблизился к границе Канзаса и только тогда вновь сделал привал. Солдаты с трудом слезали с седел, судорога сводила им ноги, многие падали и оставались лежать на траве. Поблизости было русло реки, теперь представлявшее собой только ряд грязных лужиц. Солдаты провели лошадей на водопой. Затем, разлегшись на траве, они принялись за еду, запивая ее из фляжек. Мюррей и Уинт склонились над картой.
– Индейцам нужна вода для стоянки, – сказал Уинт. – Солт-Форк пересох. Они доедут до Медисин-Лодж-Ривер.
– Если там есть вода. Если нет, они отправятся дальше.
– Они не смогут ехать дальше.
– А вы думаете, я этого не знаю? – пробурчал Мюррей. – Еще до отъезда из Дарлингтона их лошади были едва живы.
Уинт пожал плечами.
– Я отправлю вестового в Додж-Сити, – сказал Мюррей. – Там должно быть уже известно – телеграфировал полковник или нет. Было бы неплохо, если бы они послали один-два эскадрона на север. Они могут также отправить воинский поезд из Санта-Фе, и тогда индейцы попадут в ловушку.
– Но полковник может подумать…
– Плевал я на то, что он подумает! – сказал Мюррей. – Я хочу покончить с этим делом.
– Ну хорошо, – ответил Уинт. – Хорошо.
И вот один из солдат отправился в Додж-Сити, а остальные опять поехали на север, по следу шайенов.
В Канзасе ранчо стали попадаться чаще, но когда ферма преграждала путь, широкий след индейцев делал петлю. Затем отряд достиг пустынного района, где не было ни души. Только два ковбоя маячили вдали.
Наконец лейтенант Фриленд подъехал к Мюррею и сказал:
– Лошади не смогут долго выдержать, сэр.
– Не смогут?
Фриленд не произнес больше ни слова. Но Мюррей и сам видел, что лошади загнаны и измучены, покрыты потом, все в мыле и дрожат даже на ходу.
Уже под вечер следопыт Джески, придержав коня, указал на струнку дыма вдали. Мюррей поднял руку, чтобы остановить отряд. Дым то разбивался на множество мелких струек, то опять сливался в одну.
– Конец следа, – тихо сказал Уинт.
И Мюррей заметил, что Уинт расстегнул кобуру револьвера. Солдаты сбились в кучу, хрипло дыша, наклонившись вперед. Их синие мундиры были покрыты серой и коричневой пылью, а лица за три дня обросли щетиной. Без слов они смотрели на дым. Мюррей медленно повел их вниз к реке, но заросли кустарника покрывали ее берега, и солдаты не дошли шагов сто до русла.
Уинт указал вверх по реке: на расстоянии примерно мили почва, постепенно повышаясь, образовала нечто вроде насыпи, и шайены, по всей вероятности, разбили лагерь именно здесь.
– Не нравятся мне эти кусты, – сказал Мюррей.
Лейтенанты Фриленд, Гатлоу и Ауслендер подъехали к капитанам. Они были в сильном возбуждении и кусали себе губы, чтобы не разразиться потоком слов. Им предстоял первый бой, и в своем воображении они уже представляли, как, вернувшись на восток, рассказывают увлекательные истории о настоящих сражениях с индейцами. Гатлоу, розовощекий рыжеватый юноша двадцати двух лет, был сыном постоянного жителя прерий, и ему не терпелось поведать обо всех этих событиях отцу, как мужчина мужчине. Ауслендер старался сохранить невозмутимость и достойный вид. А Фриленд неудержимо улыбался, словно мальчишка.
– Возвращайтесь на свое место и постройте людей, – мягко сказал Мюррей. Он казался очень утомленным, тер себе глаза и зевал. – Келли! – позвал он. – Эй, Келли!
Когда явился Келли, капитан устало кивнул ему, затем указал на реку:
– Сержант, возьмите следопыта и двух-трех солдат и прочешите кусты!
– Слушаю, сэр! – ответил Келли.
Мюррей и Уинт, сидя рядом, следили, как пятеро солдат, рассыпавшись по кустам, продвигались к реке. Солнце стояло уже низко, и длинные, плоские тени верховых скользили по колеблющейся траве. С севера подул свежий ветер, и полосы дыма потянулись в разные стороны.
Сержант Келли вышел из кустов и помахал руками.
– Все чисто! – крикнул он.
Мюррей повел своих солдат к реке. Кусты были полны птиц; они взвивались и кружились над головами запыленных кавалеристов. Бурая вода почти на фут покрывала песчаное дно, и, переезжая через реку, солдатам приходилось туго натягивать поводья, чтобы не дать лошадям пить. На другом берегу отряд, распустив знамя, выстроился колонной по четыре человека в ряд. Люди и тени слились в одно, и точно длинная змея поползла среди травы и низкорослых деревьев.
Солдаты ехали вверх по течению реки не спеша, давая отдых лошадям, и вскоре на вершине холма они увидели силуэты людей верхом на пони.
– Они увидели нас, – сказал Уинт.
Мюррей отдал приказ горнисту. Звуки трубы, чистые, как серебро, точно тонкие стрелы полетели в поздний розовый закатный свет. Лошади приободрились, и колонна перешла на рысь. Мюррей поднял руку и остановил отряд.
Отделившись от группы индейцев, находившейся на вершине холма, какой-то всадник плавно понесся вниз, к тому месту, где отряд перестраивался для атаки. Он сидел выпрямившись, руки были подняты над головой, длинные пряди волос развевались по ветру. Маленький пони бежал под ним легко, с какой-то дикой грацией. Солнце опустилось ниже, и внезапно склон холма погрузился в тень, а на его гребне еще покоился огненный шар. Индеец вынырнул из тени, и его лошадка остановилась. Все еще держа над головой руки, он подъехал к капитану Мюррею и остановился в двадцати шагах.
– Маленький Волк! – воскликнул Уинт.
Старый вождь медленно опустил руки. Улыбка на его лице, темном, как земля, была полна не то грусти, не то жалости. Обнаженный по пояс, безоружный, он сидел на лошади, олицетворяя собой спокойную мудрость веков. Точно два столетия ожесточенной, кровавой борьбы между индейскими племенами и белыми людьми нашли свое воплощение в этих двух стоящих друг против друга людях – капитане Мюррее в пропыленном синем мундире и старом полуобнаженном шайенском вожде.
Но единственным ощущением, которое испытывал Мюррей, был гнев, угрюмый гнев на самого себя, на Маленького Волка, на солдат и на все те действующие силы, которые принудили его к двухдневному жестокому преследованию.
– Спроси, что ему надо, – сказал Мюррей Стиву Джески.
Маленький Волк заговорил медленно, покачивая головой в такт словам. Было трудно поверить, что это дикарь, говорящий на языке нецивилизованного народа. Речь его казалась речью умудренного жизнью старика, говорящего с пылким юношей. Солдаты напряженно слушали, что он говорит, хотя не понимали ни слова.
– Он не хочет войны, – сказал Джески.
– Очень хорошо, – кивнул Мюррей. – Скажи ему, чтобы он привел сюда своих людей, и мы арестуем их. С ними будут хорошо обращаться. А завтра придут фургоны с продовольствием и одеждой.
– Он этого не хочет, – сказал Джески. – Они не вернутся, они поедут на север, и если надо будет, он поведет их через канадскую границу.
– Это бесполезно, – утомленно сказал Мюррей. – Скажи ему, что мы собираемся атаковать их и вернуть обратно его племя, хотя бы нам пришлось перебить всех его людей. Скажи, что завтра придут войска из Додж-Сити и еще солдаты приедут по железной дороге из Санта-Фе. Ни за что на свете не добраться ему до Канады или даже до Вайоминга.
Маленький Волк опять улыбнулся и протянул руку Мюррею, но тот не взял ее. Джески пробормотал:
– Он говорит, что будет делать то, что он должен, а вы делайте то, что вы должны. Иногда для людей лучше смерть, чем рабство.
Тогда Мюррей крикнул:
– Скажи ему, чтобы он убирался отсюда ко всем чертям, пока я не приказал пристрелить его!
Теперь уже весь склон холма погрузился в глубокую тень, и на гребне не было никого. Половина солнечного диска лежала на нем, как глазированный апельсин на торте.
Маленький Волк повернул свою лошадку и рысью поехал к погруженному в тень склону, но тут же вернулся, точно желал продолжить разговор с Мюрреем.
Мюррей дал волю своему бешенству и досаде. Он выхватил револьвер и выстрелил в вождя шайенов. Маленький Волк не шевельнулся. Не сводя глаз с дымящегося револьвера, Мюррей бросил Фриленду:
– Трубить атаку!
Маленький Волк повернул пони и ускакал. Звуки трубы резко разорвали тишину, и, гулко вторя им, застучали копыта, словно барабаны неведомого оркестра. Солдаты пустили коней во весь опор.
Уинт поднял руку, указывая на вершину холма, где внезапно, четко вырисовываясь на фоне пылающего неба, появилась длинная цепь всадников. Их было более восьмидесяти, все мужчины племени – глубокие старики, зрелые воины и почти мальчики.
Оба кавалерийских эскадрона рванулись вперед, и неистовый топот почти тысячи копыт заглушил звуки трубы. Сабли сверкнули и померкли, когда эскадроны поскакали вверх по склону холма, погруженного в тень, но силуэты людей на вершине все еще оставались неподвижными.
Вдруг шайены перемахнули через гребень холма, и их боевой клич дополнил хаос нестройных звуков. Они мчались навстречу коннице, яростно атакующей их, готовой принять их на вытянутые вперед остро отточенные сабли. И вот, внезапно разделившись надвое и рассыпавшись, точно стеклышки калейдоскопа, когда его встряхнут, шайенские воины, как бы танцуя на своих выносливых пони, так что темные перья их головных уборов развевались, охватили отряд и понеслись мимо него и через него.
Горнист протрубил отбой, и эскадроны. «А» и «Б», придерживая измученных лошадей, повернули и перестроили свои ряды. Сделав поворот на погруженном в темноту склоне холма, они увидели внизу разрозненные группы индейцев, мчавшихся к реке. И единственным объектом для их атаки был шайен, лежавший на спине с раскроенной головой и милосердно укрытый сумерками.
Мюррей, дважды разрядивший свой револьвер и все еще державший его в судорожно сжатой влажной руке, сделал знак капитану Уинту и крикнул ему, чтобы он, взяв свой эскадрон, зажал индейцев у реки.
Отряд разделился, и часть его помчалась вниз. Солдаты, хрипло крича, опять выхватили сабли. Рядовые Гардинг и Дефрей плелись позади. У одного было прострелено плечо, у другого ударом томагавка перебита рука.
Когда отряд спустился к реке, шайены уже перебрались на другой берег. Лошади эскадронов мгновенно измолотили копытами кусты, но песчаное дно замедляло продвижение отряда. Утомленные долгим дневным переходом, кони могли идти только медленной рысью, и многие из них скользили, пытаясь выкарабкаться на противоположный берег. А в это время индейцы, давшие перед атакой своим выносливым лошадкам отдохнуть, произвели несколько выстрелов по отряду и, проскакав вверх по течению, снова перешли реку, оставив покрытых грязью, павших духом и измученных кавалеристов на противоположном берегу.
Почти совсем стемнело, но бледное небо все еще розовело над холмом. Солдаты спешились и, стоя около тяжело дышащих лошадей, наблюдали, как шайены гуськом возвращаются к тому месту, где они оставили своих женщин и детей.
Уинт растерянно улыбался. Он шепнул Мюррею:
– Мне однажды пришлось наблюдать, как лисица отводила охотников от своей норы, в которой находились лисята…
– Нам надо было ворваться в их лагерь. Они сейчас же вернулись бы, если бы мы захватили их женщин и детей. В другой раз я учту это.
– Их лошади были еле живы, еще когда они выехали из Дарлингтона, и все-таки они перегнали нас.
– Никакой гонки больше не будет! – сказал Мюррей.
Напоив лошадей, отряд Мюррея вновь переправился через реку и расположился в полумиле от холма вниз по реке. Ранено было шесть человек, но не очень серьезно, и все они могли сидеть в седле.
Рядовой Темпор, бородатый человек средних лет, про. служивший санитаром всю войну Севера с Югом, перевязал раны как умел.
Пока солдаты подкреплялись пищей, Мюррей с Уинтом поехали по направлению к холму. Костры шайенов были скрыты гребнем, но розовый отблеск, поднимаясь веером вокруг вершины, придавал ей фантастический вид маленького действующего вулкана.
– Они, кажется, не очень-то встревожены, – сказал Уинт.
– Запасов продовольствия у них не может быть, – заметил Мюррей. – Майлс, видимо, просто морил их голодом.
– Дело не в продовольствии, а в воде. Пищей им могут служить и лошади.
– О нет! Индейцы ведь не едят лошадей.
– Разве? Ну, шайены будут. Они нарушат любое табу, только бы не сдаться.
– Неприятное дело… – сказал Уинт. – Мы будем атаковать их сегодня ночью?
– Хотелось бы. Не думаю, чтобы у них имелось много оружия – несколько пистолетов, может быть один-два карабина. Когда их переселили на Территорию, у них было всего несколько сот патронов. С таким запасом долго не постреляешь.
– Может быть, они и не будут стрелять. Тот старик не дурак.
– Мне не следовало стрелять в него, – сказал Мюррей. – Я потерял самообладание.
– Я имел в виду не это.
– Можете иметь в виду все, что вам угодно…
– Хорошо. Но я действительно имел в виду не это. Я понимаю, что можно потерять самообладание с таким народом.
– А вы никогда не теряете самообладания?
– О нет, иногда теряю… Вам выспаться надо. Если бы я спал так мало, как вы…
– Замолчите! – крикнул Мюррей.
Они поехали дальше молча. Губы Уинта были поджаты. Наконец Мюррей сказал:
– Прошу извинить меня, Уинт.
– Все в порядке. Забудьте об этом.
Они поехали обратно к лагерю. Уинт спешился и пошел прочь, ничего не сказав. Мюррей бросился наземь возле костра и принялся набивать свою трубку.
Подошел лейтенант Фриленд:
– Сэр?..
– Что такое? – спросил Мюррей.
– Какие распоряжения будут на ночь?
– Будем спать, – ответил Мюррей. – Это всё. Выставьте караулы возле лошадей, и пусть пикеты объезжают этот холм. Сменять каждые два часа. Если кто-нибудь попытается подойти к воде – стрелять. Всё.
Лейтенант кивнул, но не уходил.
– Это всё, – повторил Мюррей. – Постарайтесь поспать и вы.
Капитан лег на спину. Он ничего не ел – у него не было аппетита. Он лежал и смотрел, как на черном фоне скользят отблески костров. Чего ему очень хотелось сейчас – это выпить… В конце концов Мюррей заснул. Это был первый настоящий сон за все три ночи.
Проснулся он от холодных капель дождя на своем лице. Взглянув вверх, он увидел низкое, свинцовое небо. Ночью кто-то прикрыл его одеялом. Он скинул его и с трудом поднялся. Его ноги в сапогах распухли и затекли, поэтому первые несколько шагов были настоящим мучением. Взглянув на часы, он увидел, что до пяти остается несколько минут. Солдаты лежали вокруг потухших костров, закутавшись в одеяла. Со стороны холма, где были пикеты, слышалось легкое постукивание копыт.
Мюррей, ковыляя, пошел отыскивать Уинта. Кое-кто из солдат проснулся от дождя; они с трудом вставали и вытягивались перед ним. Мюррей нашел Уинта и принялся трясти его, чтобы разбудить.
– Вставайте, – сказал он. – Я хочу попасть туда до рассвета.
Уинт поднялся на ноги и стал руками приглаживать волосы. Он оброс бородой, лицо было осунувшееся и измученное.
– Куда? – хрипло спросил он.
Мюррей кивком головы указал на холм. Он надеялся, что Уинт поддержит его. Ему было страшно, но он думал, что будет не так страшно, если он сможет опереться на Уинта.
Уинт продолжал приглаживать волосы:
– Подойдет пехота из Додж-Сити. Мы сможем до нее задержать индейцев.
– Мне хотелось бы покончить с этим, – ответил Мюррей.
– Вы были вчера другого мнения.
– А сегодня я смотрю на дело именно так, – заявил Мюррей.
Дождь усиливался. Уинт надел свое мокрое кепи и сказал.
– Ваши распоряжения?
Мюррей пожал плечами:
– Прикажите людям вставать. Пойдем в пешем строю – так будет легче.
– Не люблю пеших кавалеристов.
– А я не люблю убитых.
Мюррей ушел. Он отыскал Келли, который пытался разжечь погасший костер.
– Ну, как обстоят дела там, наверху, сержант? – спросил он, кивая на холм.
– Все спокойно!
– Мы пойдем в пешем строю. Будите людей и верните пикеты.
– Слушаю, сэр!
– И никаких бесполезных убийств, – добавил Мюррей. – Скажите всем. Там у них полно скво и детей.
– Мне кажется, они вырыли траншеи, сэр.
– О том, что вам кажется, сержант, я спрошу, когда мне это будет нужно.
Два спешенных кавалерийских эскадрона, разбившись редкой стрелковой цепью, начали медленно наступать под дождем. Они построились полукругом у подножия холма, но даже когда они начали карабкаться вверх, из лагеря индейцев не донеслось ни звука, ни движения. Серый рассвет сменился пасмурным утром, и когда они были на полпути к вершине холма, у Мюррея появилась надежда, что они войдут в лагерь индейцев, не подвергаясь обстрелу.
Затем он увидел, что шайены действительно вырыли траншеи. Один индеец поднялся во весь рост, и капитану показалось, что это Маленький Волк.
Вдруг залп из шайенских траншей разорвал ряды эскадронов «А» и «Б». Очевидно, у индейцев было мало патронов, так как они выстрелили только раз, но солдаты отхлынули к подножию холма, оставив за собой в траве несколько синих неподвижных бугорков. Отступая, они отстреливались, а Мюррей кричал и бранился, пытаясь навести порядок в расстроенных рядах. Но позади них, на вершине холма, не было видно индейцев, кроме одного – он сидел на краю траншеи и спокойно курил трубку.
Солдаты лежали в мокрой траве у подножия холма, а Мюррей, пробираясь среди них, пытался определить свои потери. Уинт не был ранен. Он не сводил глаз с Мюррея и только раз взглянул на склон холма, где все еще лежали в траве скорченные синие фигуры.
– Фриленд там, – сказал он Мюррею.
Мюррей покачал головой и двинулся дальше. Не было и Келли и еще пятерых солдат. Не менее тридцати человек было ранено. Следопыт Стив Джески получил пулю в голову. Его тело в одежде из оленьей кожи было почти незаметно в высокой траве. У арапаха, по прозванию Призрак, зияла огромная рана на груди, но он делал попытки сползти к подножию холма. Лейтенант Гатлоу подбежал к нему и помог спуститься. И вот арапах лежал под дождем и тянул однообразную, заунывную похоронную песнь, которой никто не понимал. Спустя некоторое время он умер.
Мюррей стоял рядом с Уинтом и шептал:
– Не вините меня за Фриленда!
– Все мы виноваты, – мягко сказал Уинт.
– Они хотели уйти к себе на родину. Черт побери, только этого они ведь и хотели! – отозвался Мюррей.
– Знаю. Но что же вы теперь думаете делать?
– Опять будем атаковать холм, – утомленно сказал Мюррей.
Раненым помогли перебраться в лагерь, оставшиеся солдаты снова рассыпались редкой цепью. На этот раз они поползли по мокрой траве, однако им удалось добраться лишь до половины склона. Они залегли здесь, стреляя, едва из траншей поднималась голова индейца. Но шайены не открывали огня, пока солдаты не делали попыток продвинуться дальше.
Так тянулось это утро. К полудню моросящий дождь прекратился, и жаркое, цвета серы солнце выглянуло между туч. От травы шел пар, а поднявшаяся почти на фут река напоминала медленно и лениво ползущую красную змею.
Мюррей дал солдатам приказ отступить. Солдаты доели последние остатки своего неприкосновенного запаса и улеглись в траве обсыхать на солнце. Мюррей тоже растянулся, положив голову на седло и прикрыв глаза носовым платком. Так ему было удобно, и на короткое время ему удалось отогнать от себя все мысли, – он ощущал только солнечное тепло и касание прохладного ветра, веявшего над прериями. Птицы, щебеча, вылетали из прибрежных кустов, и их тени точно плясали по земле. От пробежавшего в траве койота потянулся длинный волнистый след.
Рядом с Мюрреем опустился Уинт.
– Опять на холм полезем, капитан? – спросил он.
Мюррей долго молчал, затем сел, сложил платок и, как-то странно поглядев на Уинта, сказал:
– Не знаю.
– Вместе с фургонами придет и гаубица, – заметил Уинт.
Мюррей пожал плечами:
– Я считал, что так будет лучше.
– Это не важно, – сказал Уинт. – Тех, наверху, можно считать уже мертвыми.
– Думаю, они сами этого хотели.
– Поэтому я и говорю: то, что произошло, не имеет значения.
– А я все вспоминаю Фриленда, – сказал Мюррей. – Подождем гаубицу. Подойдут войска и из Додж-Сити.
Но ни фургоны, ни пушка не подошли. Мюррей, прождав до шести часов, послал сержанта Гити и солдата Хеннеси разузнать, не заблудился ли обоз где-нибудь между Медисин-Лодж-Ривер и Дарлингтоном. Он также передал сержанту рапорт для полковника Мизнера и приказал отправить его с Хеннеси, как только они встретятся с обозом. Сам Гити должен был вернуться обратно.
Подумав, Мюррей добавил:
– Если нас уже не будет здесь, погрузите раненых в фургоны и отправляйтесь в Колдуотер. Там, кажется, есть врач.
– Если вас уже не будет? – переспросил Гити.
– А теперь, сержант, отправляйтесь, – сказал Мюррей.
Он посмотрел, как два кавалериста перебирались через поднявшуюся реку, и вернулся к своим эскадронам. После отдыха солдаты и лошади были в лучшей форме; уныние солдат, вызванное утренним поражением, рассеялось. Однако уже три дня солдаты получали сокращенный паек, а потери убитыми и ранеными ослабили отряд. Пикеты стерегли холм, но шайены пока не показывались. над траншеями и не делали попыток убежать.
Мюррей вспомнил рассказы о прошлом, об Орегонском тракте и о первых караванах, проходивших через прерии. В те дни обстановка была совершенно иной, и все же он сомневался, был ли хоть один караван поселенцев в столь отчаянном и безнадежном положении, в каком оказались Маленький Волк и его народ. Они были уже зажаты в тиски войсками, почти вдвое превышавшими их численностью, а отряд, посланный из Додж-Сити, полностью блокировал их путь на север; у них не оставалось ни одного шанса, что хоть кто-нибудь сможет прорваться. Если у них даже и были скудные запасы продовольствия, они наверняка уже израсходованы. Рано или поздно воины расстреляют свои последние патроны, а непрерывное бегство вконец измотает и всадников и лошадей. Он слышал, что шайенские мальчики и девочки ездят верхом уже с четырех лет. Накануне он был свидетелем такого наезднического искусства, какое даже трудно было себе представить, но он знал также, что ни один человек не в состоянии час за часом, день за днем скакать верхом беспрерывно. Они свалятся, даже если им и удастся убежать, хотя он не верил в это.
– Пусть люди спокойно отдыхают, – сказал он Уинту. – Отряд из Доджа придет сюда завтра утром.
– Индейцы могут ночью скрыться.
– Да, могут, – согласился Мюррей. – Я оставлю пикеты на всю ночь.
– Хорошо было бы доставить раненых к доктору. Им дьявольски тяжело при такой жаре.
– Фургоны придут сюда утром, – повторил Мюррей.
– Надеюсь.
Мюррей спал и эту ночь. Странно, он успокоился с той минуты, как понял, что шайены обречены, точно и его судьба была неразрывно и страшно сплетена с судьбой этого маленького индейского племени. Шайены являлись для него символом свободы, а он сам – символом рабства. Но он уже перестал бороться, да и не искал борьбы. Ведь он – наемник, которому дали оружие, чтобы разрушать, и вот он сам разрушит то единственное, что было олицетворением его смутных надежд и стремлений. Он не мог сказать, в чем он не прав и в чем правы они, эти полуголые индейцы, не имеющие понятия о том, что белый человек считает законом, порядком, приличием. Но Мюррей твердо знал, что, уничтожая их, он заглушит последние остатки своей совести и сможет тогда сказать, как говорил покойный сержант Келли: «За это хорошо платят, а человеку приходится делать вещи и похуже».
Поэтому он спал хорошо больше половины ночи, пока треск ружейных выстрелов со стороны пикетов не разбудил его. Он проснулся в самый разгар суматохи; солдаты бросились седлать лошадей, и вот он уже слышит величественную симфонию – топот тысячи лошадиных копыт.
– Трубач! – крикнул он. – Трубач!
Но незачем было трубить сигнал. Солдаты уже вскакивали на коней, и молодые лейтенанты отрывисто подавали команду.
Со всех сторон мчались с донесениями пикеты:
– Все время горели костры, сэр, и эти язычники распевали свои проклятые песни. Все случилось так внезапно, как гром среди ясного неба.
– Темпор! – крикнул Мюррей. – Возьми еще солдата и оставайся с ранеными. Гити заберет вас завтра… Капитан Уинт, вперед!
Они поскакали в темноту, вслед утихавшему топоту индейских лошадей. Шайены бежали, воспользовавшись холмом как прикрытием, и когда Уинт со своими солдатами обогнул его по узкой полоске прибрежной земли, глухой и слабый шум почти замер вдалеке.
Внезапно Уинт скомандовал отряду остановиться.
Мюррей проехал вдоль тесных рядов ржущих и встающих на дыбы лошадей, и когда он добрался до головы колонны, то увидел, что Уинт уже спешился и нагнулся над чем-то лежащим на земле.
– Что такое? – спросил Мюррей.
Уинт выпрямился. Он держал на руках индейского ребенка. Мальчику было не более пяти лет, и он был мертв: пуля попала ему в шею. У него было круглое скуластое личико, черные глаза широко раскрыты.
Гордон, один из бывших в пикете солдат, протиснулся вперед и жалобно сказал:
– Это, верно, моя работа, сэр: я несколько раз стрелял по ним. Но я ничего не мог разглядеть в темноте, кроме плотной массы, и несколько раз выстрелил наугад.
– И правильно сделал, – равнодушно сказал Уинт.
– Он мертв, – заметил Мюррей.
– Я думаю, нам следовало бы похоронить его.
– Наши убитые остались позади, их не похоронили.
– Нам следовало бы похоронить его, – повторил Уинт.
Мюррей взглянул на него, затем медленно кивнул головой. Несколько солдат спешились и молча принялись ножами рыть могилу. Неглубоко – около двух футов. Кто-то бросил им свое одеяло. Уинт завернул в него маленького индейца и положил в неглубокую яму.
– Все равно зря, – сказал один из солдат, – койоты найдут.
– Они найдут, хоть закопай на десять футов, – добавил другой.
Могилу завалили сырой землей и утоптали ногами. Чей-то голос из темноты насмешливо протянул:
– Может быть, и молитву прочитаете над ним, капитан?
– Заткни глотку, или я ее сам заткну! – крикнул Мюррей.
Солдаты снова сели на лошадей. Топот копыт уже давно затих в ночи, поэтому спешить было бесполезно, и отряд медленно двинулся на север.