I. О ЦАРЕ, О РАСПУТИНЕ
Был Петр царь жестокий,
Ростом высок, нравом яростен,
По всему свету кружил,
Водку глушил,
Скоморохом жил,
Ни ему никто, ни он никому.
Удержу не знал,
Крестьян нагноил-нагнал,
Что со всех сторон,
И от густых лесов,
И от великих снегов,
И от черных полей,
Еще и от вольных степей.
Крестьян сбил,
Крестьян загубил,--
На вот тебе, люд, топор да сети,
Будешь ты, люд, в болоте по плечи сидети.
Пни корчевать,
Горе горевать,
Стомленные твои плечи
Лютый как станет сечи,
От тебя ни дыху, ни оху не стану слушать,
Пока под город болото не просушишь.
Как первые работнички дно костьми умостили,
Петрово болото умельчили,
Другие работнички рядом слегли,
Да так долгие дни.
Умостил Петр костями болото.
Повелел на тех костях помосты работать,
Сверх помостов велел город ставить,
Да тот город своим именем славить.
Вот и восстал Петров город
На великое народное горе.
И стали в том городе не жить, а мучиться,
От всяких болячек пучиться,
На каждый на дых
Кашель да чих,
Глаз слезит,
Душа скорбит,
На солнце туманы,
На радости опаска.
А конец тому делу в новые года,
В молодые дела,
Как в эти года,
Пришел народ туда,
Да не царским приказом,
А своею охотой,
Пришел царю отмстить,
Не болота мостить.
Заплатят царю,
Увидит тот город новую зарю.
Так тем концом и кончится.
Говорят, плакал будто царь-то, как сымали. "Что я,-- говорит,-- теперь делать стану? Ничему-то, окромя царствовать, я не обучен".
За границу нам царя пускать нельзя, у него там сватья-зятья. Выплачет подмогу -- опять воевать. А нам некогда.
Царица-то уж как нежна, а всякими бабьими словами заругалась. Только на нее депутат как цыкнет -- она и собралась.
Дети у них балованные, носа сами не утрут, теперь туго будет.
Видно, не по времени теперь цари. Все разом: ах, ненадобен, и не стало царя.
За стенами в красных палатах жили, народу царя словно икону показывали. Так на нем ни пятнышка не приметить было. А теперь война-то его под самый нос подсунула: на, мол, крестьяне, смотри, что это за чучелок воробьиный ото всякого ветру рукавом машет. А куда нам такой?
Год который воевал,
Царю славы добывал,
Да от той от славы
Крестьянство ослабло.
Царя сняли, ха, уж коли господь попустил, так нам не противиться, мы покорные...
Царя сняли, теперь бы попа снять. Одним корнем соки тянули. Я-то не грозен и даже прежде думать так не умел. А теперь велели думать, сам себе голова, вот и такая дума не страшна.
Заплакали бабушки,
Сняли царя батюшку,
Возрадовались девицы --
Станут каждая царицей.
Господа благодаря
Сняли батюшку царя,
Погоди, господь, немного,
И тебе туда дорога.
Месиво замесили,
Царя старого сместили,
Эх, люли-люли-люли,
Затрусились короли.
Как на царском на троне
Замест сокола ворона,
Мы вороны невзлюбили,
Совсем царя отменили.
И где ж это, братцы, царски сберегатели подевались? Бывало, через всю Россию с медалями пеньков понаставлено, как царю куда дорога лежала. Да без корня-то и пень не опора.
Забежала к нам собака
Шелудивая,
Говорила нам словечки
Неправдивые.
Говорила она зря
Словечками бойкими.
Будто быть нам без царя
Сиротами горькими.
Мутят нас, работает враг, царя вон жалеют. Он, мол, хотел, да другие будто не позволяли. Ишь ты, какой младенчик. Ему не позволишь... Он у народа-то, почитай, лет сорок на шее сидел, вот и отвык на свои-то ноги становиться. Ничего, коли времени дадут -- выучится.
Царь, говорит, это дуб большой, ветвистый. Ветки те -- министры да князья разные управляющие. Дуб-то свернете -- обломятся и ветки, люди нужные да большие. А тот ему: с корнем дуб тот выкорчевать, ни желудя не оставить. Оплел корнями землю, последние соки тянул. А ветками солнца лишал. Ненадобен нам дуб такой и ветки его гибельные. Свое взрастим.
Как царевые хоромы
Развалилися,
По всему по свету громы
Раскатилися.
Как не жалко нам царя,
Никакого писаря,
Жалко времечко прожить,
На позициях тужить.
Вот бы знать, как у нас на деревне царя провожают. Занятная это штука -- деревня. Где стена -- там на царе ордена. А думаю: и туда толк дошел.
По сказкам хорошо было, а по правде-то, бывало, перетолкуем, и видать -- не по деньгам нам царь.
Уж такой-то герой
Николай Второй,
А Керенский-депутат
Не велел в Питер пускать.
Богу маливалися,
На царя надеялись,
От них отвалилися,
По домам нацелились.
На верхах душеньки раззорливые. Эдаких без денежек для себя не позаведешь. Вот и проворовались.
Говорили, танцы царь любил. Да не сам плясал, а Распутина со знаменитой плясуньей польки танцевать заставлял и на них, на двоих, всю казну растратил.
Польская девица-артистка при царе в любовницах жила. Из-за нее царь-то и приказал Распутина убить, приревновал. А сам выехал, будто не его дело.
Под высокою под елью
Я построю царю келью,
Пусть нас не касается,
Во лесу спасается.
Длинноногий галаган [89]
Сорок девок залягал,
Николай наш Николаич [90]
По престолу стосковал.
Эх вы, рожи, рожи, рожи,
Как стоит престол порожний,
А я здесь войну покончу,
На престол тот разом скочу.
Никуда ты, брат, не скочишь.
Не один войну-то кончишь,
Мы престол тот соблюдем,
Под курятник отведем.
Думаю я, теперь все цари облетят, словно лист сухой. И бури не надо, коль на них зима пришла.
Легкое дело -- триста лет. Отсосали свое. Тут ничье дело. Сами пережрались до отвалу.
Жили-были царь с царицей. Всего у них через силу много. Соскучились с перебытков разных. "Подавай ты нам,-- говорят,-- во дворец царский сермяжного самого мужика со смердьими словами. А то князья-графы нам до некуда тошны стали". Вот и пришел Гришечка и так их царские утробы распотешил, что уж всего им для Гришечки того мало: "Гадь, Гришечка, на наши царские головы". Призавидовали тут графы и князи, Гришечку заманили и убили. А чудо было -- царя с престола свалило.
Житие того Гришки Распутного:
Пропраздновал житие долгое,
Во скиту с толку сбился,
Во столице на трон царский забрался,
Не сам велик, не сам красив, не сам умен,
До царицы смел-доходчив,
До царя на язык удачлив,
Всякого обнесет и вынесет,
Денег -- злата нагреб кучи,
Камней алмазных -- горы,
Девок да баб -- толпы.
Жил, пил, словно пес блудил,
Дожился-доблудился до последнего,
Дождался смерти необычливой,--
Как убита собака во княжьем дворце,
Как примята собака на высоком на крыльце,
За девичью порчу, за страдания,
За страну, за России поругание.
А спустили собаку в реку Неву,
Хоронили собаку не в саване,
А в бобровой во шубке во княжеской.
А на том на свете, не как-нибудь,
А сустрел его Вельзевул, князь обрыдливый,
Со всем со бесовским со воинством.
Как Распутина убили, многие из начальства добреть стали. Много их, сказывают, от того Гришки кормились, вот и обробели с сиротства.
У нас разно про того Распутина знали. Кто и за святого считал. Сказывали, будто один он правду царям говорил. За то будто и убили его вельможи.
Сказывали, от народа будто Распутин к царю приставлен был всю правду говорить. Не простой люд его извел.
Сперва-то он хорошо будто народу служил, да переманили его баре, золотом купили, и на баб обласел [91]. Вот и продал он народ, хоть и наш был, серый человек.
Такая уж царям линия пришла, чтоб от сермяжного ёрника [92] с престола свалиться.
Как Распутин Гришечка,
Хороший мальчишечка,
По скитам не старился,
С царем в баньке парился.
Гришка баньку истопил,
А сам в Мойку угодил,
А царь в баньке учадел,
Да делов не углядел,
Со престола царь слетел.