Давайте о самом найживом переговорим, что и как после этой войны строить будем.
А я вижу теперь деревню, как она будет: вот дома у всех светлые, хлеб весь через машину -- с пахоты и до печи. Никто пупа не надрывает, все с удовольствием работают, все сыты, оттого ни пьянства, ни битья, ни ругани тяжелой. Дети румяные ходят.
А земля как? Одному черный кусок, а другому желтый песок? Надо на год все работы приостановить, землю переделить справедливо. Тогда будет деревня жить.
Может, и так: крестьяне все соединятся, сообща работа, сообща торговля. Что добудут, делить по заслугам.
Они тебе справедливость покажут, самую деревенскую. У них кто жрет, как корова, да кулак здоровый, тот все выгоды заполучит. Бедному шиш, да еще и в дармоеда произведут.
Тогда работать вместе, урожай в одно место ссыпать, денежки в общую кассу. По надобности снабжать. Машин побольше, скот хороший, молока вдоволь, все общее. Приучится крестьянин из-за куска горло не грызть. Человеком станет.
Ой и дурная голова! Чтоб баба чего не свое любила? Никогда. Она коросту свою больше чужого золота любит, а ты кассу общую захотел. Образованный.
Я, отвоевавши, чисто губернатором на своей деревне сяду, устраивать стану деревню по-новому. Привезу с собой хороших учителей, машин из экономии, коней и коров из помещичьих. Вино -- помалу чтобы, драку и матерщину совсем запрещу.
Послушался сокол ужа -- больно глотка хороша! Так и ты прогубернаторствуешь.
Меня, когда мирное рассказывают, аж с души рвет, так скушно.
А я утоплюсь после победы. Что я мирный делать стану? Ничего не умею, и все мне скушно.
Раздели ты нас на две части и пальчиком считай: этот годен на мирную жизнь, этот -- нет. Так на десять полгодного найдешь. Все со скуки околеют без боев и разных военных занятий.
Говорят, слепые читать-писать могут, глухие могут слышать, немые -- говорить. Для всех свой способ. Мы своих новобранцев будем всему этому заранее обучать, чтоб не так страшились калечества, себя бы в жизни не теряли.
Мы, молоденькие, заботиться не умеем: хоть босый-нагий, абы до драки дорваться, врага выводить. Нас хоть половой корми -- нам весело. Ну уж насчет будущей жизни, послевоенной, тут уж нет, тут уж всего нам мало, тут нам все тайны открывай.
А на кой деньги? Вон у Арефья денежки, а он дутый с недоеду, гроша от сердца не оторвет, жила лопнет. А у меня чисто, насквозь ничего, а я гуляю, а я веселюсь. Можно деньги уничтожить.
Кончим войну, для калек надо будет жизнь тоже устроить, не на гульбе исказились. По домам всех разберем.
Нет, мы для наших товарищей-инвалидов дворцы, может, устроим, а не по домам, на бабьи попреки.
Пни сожжешь, на горелой земле хлеба тугие. Новое, брат, не бойся, прорастет, увидишь.
Конца-краю не видать. Сегодня бандит, завтра белый, потом адмиралы-генералы какие-то. Как сыпь по телу, ползет и ползет. Порядка же хочется, остановки, тоскуется даже.
Когда победим, стану я в милиции служить. Буду с оружием в руках порядок ставить. Еще долго враг по куткам отлеживаться будет.
Если я еще молодой после этой войны буду, в милицию пойду служить. Совсем военная работа. Теперь каждый карманщик с обрезом ходит.
Как вспомню, сколько еще мест не отвоевано, сколько еще врагов не выбито, думаю -- век войну не кончить. А до чего ж хочется устроенную страну нашу посмотреть.
Думаю, так надо устроить -- землю наново переделить и перемерить. Отдать ее всю по крестьянам, фабрики раздать по рабочим, книги -- по интеллигентам. А потом всем меняться, и добром, и занятиями.
Министр, одно слово... Да дай тебе землю в руки, так ты шерстью обрастешь, срам покрывать забудешь, куска в обмен не дашь. Что уж тут за книги, все голодом перемрут.
Сверху самых лучших революционеров; за ними самых лучших ученых и инженеров; за этими самых лучших крестьян и рабочих. А потом самых лучших женщин всяких родов оружия. Остальных же граждан из нашей новой России куда-нито в Азию выселить без насилья. В другую часть света.
Как ты избу строишь? Строишь сперва в земле, потом на земле, потом вверх, к солнцу. Так и у нас есть: сейчас мы еще в земле, готовимся; потом над землей строить станем и настроим до самого неба.
Золота в России горы. Всем иностранцам царь в аренду за сколько-то в год отдавал. Своих рук не доходило. Мы же ничего, к труду привычные, без арендаторов обойдемся.
А плугов-плугов будет! А серпов-серпов-молотилок будет! Невпроворот! Наши заводы теперь.
Когда на месте станем и врагов прогоним с земли, коней разведем самых хороших. Чтоб гору вез -- не вспотел. Как у графа.
Строить хочешь, а разоряешь. Война, что уж тут. Не довоюешь -- строить придется совьи гнезда да ястребиные, вражьи.
Наших гнезд жалеть не приходится. Птенцы вылетели, поджечь не жалко, хуже вороньего. Строиться нужно.
Когда враг отступает, я бы сейчас же все отнятое сосчитал, да в амбар, да под замок, да все сберечь на после мира, в раздел.
Здешние господские дачи хороши, даже ванная есть. Отчего же это крестьянин с дедовских времен хлева под семью ставит?
Никакая охрана нам леса не бережет. Самое разлюбезное дело -- свалить, сломать, изгадить. А лес к весне на пару не вырастишь.
Лесник -- шкура, он те сухого листа даром не даст. А за денежки заповедное вырубай. В леса образованных тоже надо будет ставить.
Себе всякий хозяин. И пригнать к месту, и чтоб не гнило, и не сыпалось, чтоб и светло, и тепло. А страну устроить -- не с того места начинать. Тут найглавное -- в людях разобраться.
Тот, кто строит, чтоб сам и планы делать умел, без инженера. Чтоб сам и плотник, и инженер.
Голова болит, так крепко теперь думаю о непривычном: как после войны будет, все ли по правилу. От думы этой боль, может, и от раны тоже.
Я, как в лесу пожил, особенно понял: богатое дело -- лес. Беречь его надо. Велика ли наша куча была, четырнадцать парней, а на каждого можно по леску сгоревшему начесть. Кончим войну, учиться лесу надо.
То бы крышу покрыл, да нечем; то бы заборчик прислонил, да не к чему; то бы избу срубил, да не из чего. Все нечем, да не к чему, да не из чего, а строить очень хочется.
Бывало, на хорошее взгляну: хорошо, да чужое, хоть пропадом пропадай. Теперь же, если вижу разоренье, думаю: вот бы остановка нам, да поправить бы, да, может, это самое на мою долю придется.
Всего хуже мосты рвать. До того жаль, до того не по-хозяйски! Взорвать -- минутка, а почини-ка, ну-тка. И мост не чужой, наш же, свойский.
Мостов мне особенно жалко, мосты не всякое дело строить -- их уметь нужно, и всю жизнь они нам легчат. Даже во сне видится, что мост строю.
Мостов, мостов настроено! Через каждую колдобину за границей мост. А у нас речка в ладонь, проезду же нет. Кони хлюпнут, люди чахнут от зряшнего труда. А тут своя бы власть да денег всласть,-- инженеров заставим, в каждом углу Петроград.
Мне самое теперь тяжкое -- на разор глядеть. Сам стекла бьешь, сам дребезги считаешь. Купило-то притупило, да и где купишь. Свое ведь, жалко.
Смерть их не взяла! Мост-то какой был -- высокий, широкий, крытый, с версту длиной, на цепях весь, до скончанья века стоят ему. И в небо дымом. Ей-богу заплакал бы...
Инженеров мы за границу не выпустим,-- они мосты строят.
Вот смотрю я: из всех устройств, кого ни спроси, с кем ни заговори, все мосты особенно жалеют. А дома, бывало, слегу [116] жалко через топь перекинуть, всё спор, всё силком. А кони да силы гинут.
Я как увижу что порушенное -- домину ли большую, фабрику ли, завод ли какой-нибудь,-- за все душа болит, все за свое считаю, так бы сел да чинил.
Эти дьяволы наше добро переводят, жгут, жрут, иностранцам продают. Мне для них хлебной корки жаль, а как же я могу моста им сорванного простить?
Взрываешь мост, думка: остановимся -- ой-ой как надобен мост будет. Свое добро наинужное из-за белоручек губим.
Мы мосты все, как есть, любим больше всего. То ли отступать не страшно, то ли по-хозяйски.
Страна не своя, она всеобщая, это не хатку уютить.
Я здесь стою, а доля моя, может, на том берегу, может, реки-потоки меж нас. Может, там и счастье, и наука, и семья хорошая, теплое солнышко. А мост -- где он? Эх, мосты вы, мосточки! Их рушишь -- сердце сушишь.
Жемчуги в России есть и всегда были. Шли на иконы наши жемчуги в старину. Так же для великой красоты -- шли жемчуги на девичьи наряды. Теперь не знаю, где все подевалось. Скоро Россию отобьем, жемчуги отымем,-- покатят-зазвенят тогда наши жемчуги по девичьей белой груди крестьянской.