Воспитание

Иван Панкратьевич получил повышение по службе.

На радостях он позволил себе выйти из обычного бюджета: помимо подарка жене, купил сыну своему Панкратию, или по-домашнему -- Пончику, именинный подарок: целое рыцарское вооружение.

Пончику было семь лет и, понятно, он больше всего обнаруживал склонность к рыцарским подвигам.

Подарки были торжественно разложены около кровати мальчика, чтобы, проснувшись, он прежде всего увидел их.

Родители, лежа в постели, ожидали пробуждения своего сына и трогательного эффекта.

Лишь только Пончик завозился в кроватке, они устремили на него возбужденные глаза.

В спальне было полутемно. Сквозь щели ставен просачивались полоски света, отделяясь от мрака, как серебристая паутина. Лампадка мерцала в углу, как сонный детский глаз. Мальчик слегка приподнялся, уткнулся носом в подушку, посопел, посопел, повозился и обернулся лицом к подаркам. Однако, глаза он раскрыл не сразу; родительские лица с застывшими в полуоткрытых ртах улыбками стали уже выражать нетерпение. Но вот мальчик полусонно поднял ресницы и часто-часто замигал ими: он заметил поблескивавшие золотом доспехи. Глаза его изумленно раскрылись, точно он еще не верил, что это не сон; маленькая пухлая ручка коснулась желанного подарка. Он все понял, вскрикнул от радости, взглянул на обрадованных не меньше его родителей и с самым счастливым смехом на свете перевернулся на другой бок, запрятался весь с головой под одеяло, замер там на одно мгновение, весь переполненный восторгом, потом вдруг задрыгал руками и ногами и, сразу сбросив одеяло, ухватился за доспехи.

-- Сабля! Шлем!! Латы!!! -- смеясь тоненьким смехом, вскрикивал он, хватая то одну, то другую вещь. -- О, сколько много!

Родители, также довольно посмеиваясь, подталкивали друг друга под одеялом руками и ногами.

-- О, мамочка! О, папочка! -- с беззаветной благодарностью воскликнул мальчик, не сводя в то же время глаз с игрушек и водружая на голову шлем.

-- Вот видишь, -- обратилась к мальчику мать, -- я тебе вчера говорила, что ангел тебе принесет то, что ты так желал иметь. Ты помолился Богу, Бог и послал ангела с игрушками.

Отец прервал ее недовольно:

-- Зачем забивать ребенку голову этими глупостями. Ему уже семь лет и пора, как следует, заняться его воспитанием. Пусть он знает, что все это не ангелы приносят, а покупается на трудовые деньги: Бог-Богом, но и отец должен был немало поработать. Запомни это, Пончик.

-- Я запомню, папочка.

-- Правда, правда, -- согласилась с этим разумным доводом мать, хоть ей и стало жаль чего-то при этом объяснении. -- Этот ангел твой папа; это он купил тебе игрушки.

-- Знаю, знаю... -- покраснев, отозвался мальчик нежным голоском. У ангелов никаких игрушек и нет, да и магазинов с игрушками на небе не бывает.

-- Что же за подарок нужно сказать? -- строго остановил его отец.

Мальчик машинально пробормотал:

-- Благодарю, папочка... Благодарю, мамочка.

Ему было не до того: он воображал, какое потрясающее впечатление произведет в своих доспехах на Маню и Колю Синцовых, а особенно на сына дворника -- Петьку, с которым до сих пор сражался лучинками.

-- Разве так нужно благодарить за такие игрушки папочку! -- мягко заметила сыну мать.

Мальчику нелегко было отрываться от игрушек, но он с шлемом на голове и с саблей в руках полез в длинной рубашонке к отцу; потребовалось перебраться через мать.

-- Благодарю, папочка.

Он потянулся поцеловать отца, но, по неосторожности, уперся концом своей сабельки в отцовский живот. Отец недовольно вскрикнул. Мальчик попятился. Шлем соскочил с головы его и упал на пол.

Испуганный окриком отца и еще более -- свалившимся шлемом, Пончик растерянно сидел верхом на отцовской ноге.

Мать поспешила нагнуться с кровати и поднять игрушку.

-- Вот и дари тебе дорогие вещи, -- огорчился отец.

-- Я нечаянно, папочка.

-- Он нечаянно, папочка, -- поспешила заступиться мать, но тотчас же строго прибавила: -- надо быть осторожнее, Пончик.

-- Да, тем более, что ты едва не пропорол мне живот своей саблей, -- поднимая рубашку и глядя, нет ли на животе царапины, добавил отец.

-- Я нечаянно, папочка, -- повторил мальчуган, перебираясь снова на свою постельку и опять принимаясь за игрушки.

-- В дорогие игрушки надо уметь играть

-- Он будет уметь играть, папочка! Помни, Пончик, -- наставительно обратилась она к сыну. -- Эти игрушки надо беречь, потому что это -- дорогие игрушки. Надо уметь с ними обращаться.

-- Я буду беречь... обращаться... -- бормотал именинник, очутившись на своей территории и прилаживая к нежной грудке, сквозившей из расстегнувшейся рубашечки, латы.

-- Да, как же, жди, чтобы он берег. Понимает он, что значит "дорогие".

-- Понимаешь, Пончик? Это значит, что папочка твой должен был много, много работать, чтобы купить тебе эти игрушки. Ты должен жалеть их. Если ты их не будешь жалеть, это значит, ты не будешь жалеть папочку.

-- Я буду жалеть. О-го-го! -- воскликнул мальчик, постукивая в жестяные латы. -- Муня, может эти латы пуля прошибить?

-- Не может... Бедный папочка... -- заводит мать, но сын перебивает ее:

-- А бомба может?

-- И бомба не может... Бедный папочка, может быть, целую ночку не спал, все работал, чтобы у тебя были такие чудные игрушки.

-- Таких ни у кого нет во всем свете! -- гордо заявляет мальчик. -- Только у самого царя, иль у самого главного генерала.

-- Ты должен ценить это, Пончик.

-- Да, как же, очень ему нужно, что отец ночей не досыпает... -- проникаясь к себе жалостью, горько ворчит отец. -- Встанет на ноги и поминай, как звали. Хоть голову разбей.

Мальчик на минуту опешил. Он не понял последних слов отца, но тон их, а особенно тон матери подействовал и на него. Он поглядел на круглую коротко остриженную отцовскую голову, высовывавшуюся из- под одеяла.

-- А разве у папочки голова болит?

-- Да, действительно, только этого недоставало, чтобы я из-за прихотей твоих до головной боли корпел.

Пончик на минуту успокаивается. Он продолжает, но уже несколько понизив тон и как бы убеждая в чем-то не только родителей, но и себя:

-- Я никому не дам этих игрушек. Таких нет ни у Петьки, ни у Коли с Маней!

-- Оттого, что Колю с Маней не балуют так, как тебя, -- ласково замечает мать и, в фланелевой юбке подойдя к кровати сына, поздравляет его с ангелом и целует личико и тельце, особенно вкусно пахнущее со сна.

-- Ну, вот! -- торжествуя, снова вступается отец, прерывая чистку зубов и открывая рот, белый от зубного порошка. Вот оно... гм... гм... пагубное влияние всякой роскоши на ребенка. Он уже начинает заноситься над своими товарищами... У него уже развивается жадность.

-- Это не хорошо, Пончик. Наоборот, ты должен давать свои игрушки тем, у кого нет их.

-- А они могут их сломать, -- возражает мальчик, которому только что внушали понятие о символической ценности этих игрушек.

-- Да, но все же ты не должен гордиться ими перед своими товарищами; они не виноваты, что их папы не могут купить им таких дорогих игрушек.

-- Почему? У их папов нет денег?

-- Да.

-- Зачем же они не работают по ночам?

Мать, едва сдерживая улыбку, оборачивается к отцу, но тот с таким горьким выражением действует зубной щеткой, что она опять серьезно говорит сыну:

-- Отец Петьки -- дворник. Сколько бы он ни работал, все равно, он не мог бы заработать таких денег, как твой папа. А отец Мани и Коли...

Но мальчик, которому скучны становятся эти рацеи, перебивает мать:

-- Да, да, знаю. Дворники бедные, а ревизоры богатые.

-- Уф! -- недовольно фыркает отец, обливая лицо холодной водой.

-- Нет, Пончик, если бы твой папочка был богатый, он бы не трудился так, не работал бы по ночам...

-- Так, так... Внушай ему, что богатые люди не должны трудиться.

Мать слегка теряется и спешит поправиться:

-- Трудиться все должны -- и папа, и дворник. Но твой папа ученый, а дворник неученый и потому за папин труд больше дают денег.

-- А почему же дворник не учился?

-- Не всем же быть учеными! Надо кому-нибудь и дворником быть.

-- Вот-вот... Внушай ему аристократические предрассудки... Ну, и воспитание, однако! Нет, видно, надо самому приняться!

-- А почему же... папа не дворник, а дворник... не папа? -- с трудом осиливает мальчик сложный вопрос, спеша в то же самое время одеться с помощью матери и поскорее посмотреть на себя в зеркало в полном вооружении, а главное -- уйти от отца, непонятное недовольство которого он смутно чувствует вместе с еще более непонятной виной перед ним.

-- Ты говоришь глупости! -- обрывает его отец.

-- Ну, да... Твой папа имел возможность учиться, а дворник -- нет, -- спешит опять поправиться мать, застегивая сыну лифчик.

-- Да! Как же! Я имел возможность! -- с негодующей иронией переговаривает отец. -- Я чуть не с четырнадцати лет своим горбом добывал хлеб, да и раньше жил впроголодь.

-- Ну, да... Папе Бог дал способности, потому он и...

-- Знаю! Знаю! -- вспомнил мальчик и буквально повторил фразу, которую ему внушено было запомнить:

-- Бог -- Богом, а и отец папин должен был немало поработать.

Это заявление рассмешило обоих, но отец тут же сделал строгое лицо и внушительно обратился к сыну:

-- Отец твоего отца, то есть, иначе сказать, мой отец, твой дедушка, был простой переплетчик. Меня не только такими игрушками, а и хлебом не всегда баловали.

-- У твоего бедного папочки, когда он был маленьким, как ты, Пончик, никаких игрушечек не было, -- жалостливо поспешила пояснить мать.

Отец тяжело вздохнул.

Пончик почувствовал себя еще более в чем-то виноватым перед отцом, точно благодаря ему, маленькому мальчику, у его отца не было никаких игрушек. Таким образом, великолепные подарки были безнадежно омрачены.

-- Н-да... Однако, мне это нисколько не помешало стать человеком, а вот еще неизвестно, что из тебя выйдет со всеми этими дорогими игрушками. Мальчик посмотрел на саблю, на латы... -- шлем был на его голове -- и ему показалось, что они могут помешать ему стать человеком. Он почти с испугом спросил:

-- А разве я могу стать не человеком?

-- И еще как, если не будешь послушным и трудолюбивым.

-- Нет, нет! Я буду! Я не хочу стать обезьянкой или другим каким-нибудь не человеком...

-- Тебе не о том говорят. Стать человеком, значит, стать таким, как я... Полезным членом общества. А для этого надо не в игрушки играть, а учиться.

Игрушки все более и более утрачивали в глазах мальчика свое обаяние. Он посмотрел на них, как на врагов.

-- Зачем же мне подарили их?

-- Затем, чтобы ты чувствовал, как папочка любит тебя, заботится о тебе, и был достойным мальчиком.

-- А разве я недостойный? -- не без испуга спросил ребенок, чувствуя, что этот подарок, вызвавший в нем такой восторг, имеет странное свойство обнаруживать в нем какие-то ужасные недостатки и обязывает к чему- то такому, чего он не только выполнить, а и понять-то хорошенько не может.

Он грустно посматривал на себя в зеркало, и блестящие латы, шлем и сабля казались ему какими-то неумолимыми обличителями.

-- Не всегда достойный... -- нерешительно заметила мать. -- Ты, например, ленишься учиться читать.

-- Но я хочу быть писателем, а не читателем.

-- И видно, что останешься глупцом!

-- Нет, папочка. Он теперь будет учиться хорошо, -- видя омраченное личико ребенка, сказала мать. -- За эти подарки он должен порадовать папочку. Иначе их придется отдать какому-нибудь бедному мальчику, такому, каким был папочка. Бедный мальчик постарается их заслужить, будет ценить их.

-- Час от часу не легче! Ну, и воспитание! Это уж какая-то система подкупов начинается.

Она покраснела, и мальчик почувствовал, что не только на него самого, но и на его мать падает, благодаря этому подарку, злая обличительная тень. Он начинал ненавидеть и шлем, и латы, и саблю.

Медленно сняв с себя все это, он, избегая глядеть на отца, положил игрушки на стол и твердо заявил:

-- Я не хочу играть в эти скверные игрушки!

В ту же минуту ему стало жаль чего-то, что отлетело от него навсегда, и он горько заплакал.

Мать с ненавистью взглянула на отца, но ничего ему не сказала, а он, повязывая галстук, недовольно и обидчиво проворчал:

-- Ну, вот, я так и знал. Эти дорогие игрушки только развращают детей и больше ничего. Надо уметь воспитывать, а не тешить дорогими подарками.

-- Да, да... -- разрыдавшись, восклицал мальчик, сидя на полу в обычном месте своих печалей, между корзиной и шкафом. -- Я не хочу этих игрушек! Отдайте их какому-нибудь бедному мальчику, каким был папа, а я не хочу! Не хочу!

Источник текста: Сборник "Рассказы" 1908 г.