Одной из лучших и удивительных способностей Наполеона была способность сосредоточивать все свое внимание исключительно на одном предмете. При Маренго, Аустерлице. Иене, Эйлау, Фридланде, Ваграме и других у него была одна мысль: победа. После одержания этой победы, мысль его уже сосредоточивалась на извлечении из этой победы возможных выгод, и тогда характер превозмогал над этою сосредоточенностью, и за молчаливою важностью наступал поток речи и обычных у Наполеона странностей и неожиданностей. То же самое бывало и в административных делах.
Обыкновенно накануне сражения, пред тем, как ложиться спать, он переходил в маленькую палатку, заменявшую ему кабинет, и призывал к себе своего начальника штаба.
-- Ну, Бертье, -- говорил он ему с озабоченным видом, -- завтрашний день у нас будет славная игра; отправим приказания; в ожидании взрыва бомбы надобно зажечь фитиль... Пиши!
И тогда Бертье садился на углу большого стола, заваленного ландкартами, освещенного двадцатью свечами, и под диктовку писал многочисленные приказы корпусным начальникам великой армии.
На другой день, во время сражения, Наполеон всегда бывал на лошади, поспевал всюду, все предвидел, продолжал отдавать приказания и оставлял поле сражения только после того, как удостоверялся в окончательных результатах того дня.
Вечером в палатке его накоплялось множество депеш, потому что в тот день он не мог уделить достаточного внимания огромной переписке, которую вел во время войны. Он поручал своим секретарям прочитывать ее, отвечать на нее и донести ему о том, что в ней заключалось; потом он диктовал свои дипломатические бюллетени, которыми давалось знать Франции, что она в своих летописях может прибавить еще одно торжество.
С помощью герцога Бассона, он отправлял ежедневные министерские доклады и вместе с своими главными начальниками не терял из виду преследования неприятеля. На другое утро он объезжал поле битвы, осыпал участников похвалами и наградами на самом месте сражения, и, посетив раненых, возвращался в свою главную квартиру.
Вечером, после Аустерлицкого сражения Наполеон ночевал в оставленной хозяевами хижине, на Брунской дороге, где она скрещивалась с Аустерлицкой дорогой. Несмотря на чрезвычайную усталость, он был очень весел. Всех встретившихся с ним генералов он пригласил к себе ужинать. Ужин был сервирован роскошно: на столе красовалось камчатное белье; весь стол был уставлен более чем на сто тысяч франков серебра простого и вызолоченного и хрусталя. Перед каждым из присутствовавших стояла севрская фарфоровая тарелка, стоившая не менее пятидесяти франков.
На требование Наполеона подать хлеба и вина Шамбертен, гофмаршал, заметил ему, что есть только туземный хлеб из ржаной муки, перемешанной с соломою.
-- Ну, что ж за важность? Ведь его едят же солдаты? -- вскричал он.
Само собой, когда солдаты узнали, что император кушал их хлеб, никто не осмелился после того пожаловаться на скудность пищи.
По окончании этого убогого ужина, Наполеон отправил своего адъютанта Лебрюня с известием о сражении, потом, распрощавшись со всеми самым ласковым образом и отдавши приказания своим маршалам, он укутался в свой плащ и спокойно уснул.