Перенесемся несколько вперед и остановимся в другой части моря, — хотя и не особенно далеко от прежнего места действия, — при входе в большой залив, около восемнадцати миль в диаметре, берега которого изрезаны мысами и бухточками.
Здесь наблюдатель увидит одну из лучших картин земного шара. Направо — каменистый высокий остров, покрытый черным туфом[28], на котором весело вьются виноградники, и оживленный живописными историческими развалинами; узкий пролив отделяет его от утесистого мыса, выдающегося с континента; далее ряд возвышенностей, перемешанных с очаровательными долинами, усеянными красиво разбросанными деревушками; кругом то ласкающая, то внушительная природа. Еще дальше, по берегу того же залива, громоздятся горы-исполины, остроконечные вершины которых тянутся к облакам на шесть и семь тысяч футов, а склоны изрыты рытвинами и пропастями; по ним разбросаны опять башни, деревушки, монастыри, города, замки, виллы, — все величаво и красиво. Если к этому еще прибавить целую флотилию судов и клубы дыма, подымающиеся из конусообразной горы у входа в залив, то мы получим некоторое представление о том, что так поражает каждого иностранца при въезде в Неаполь с моря.
Среди других судов находился и фрегат «Прозерпина», капитан которого Куф был в это время на корабле адмирала Нельсона.
Небольшого роста, с желтоватым цветом лица, худой и потерявший правую руку, Нельсон нетерпеливо ходил взад и вперед по каюте, а капитан Куф стоял из уважения к нему, несмотря на его приглашение сесть.
— Ну, что же, Куф, готовы ли вы к отплытию? — говорил адмирал, с непривлекательным лицом, потрясая обрубком своей отрезанной руки.
— Мы поджидаем только депеш, за которыми отправили на берег, милорд, а затем снимаемся.
— Прекрасно. А этот Гриффин кажется весьма достойным молодым человеком. Я доволен его рапортом о брандере, от которого все-таки улизнул этот мошенник француз — как его звать? Все забываю эти французские имена.
— Рауль Ивар, милорд. Но, простите, я также несилен во французском языке, — я слишком для этого англичанин.
— За это я вас ценю еще больше, Куф. Но что мне нравится в этом Гриффине, так это его смелость, энергия — подвести брандер всегда страшно, рискованно, тут жизнь ставится на карту…
Нельсон задумчиво приостановился; на лице его появилось особенно неприятное выражение, и он продолжал:
— Во всяком случае надо, как бы то ни было, положить предел грабежам этого люгера; все меры надо принять, Куф, чтобы осадить этих расходившихся тигров-французов.
— Я это знаю, милорд, и не менее вашего не люблю республиканцев.
— Я в вас уверен, Куф; я ни минуты не сомневался в вас и всегда вас уважал.
Продолжению разговора помешало появление мичмана с докладом о приходе каких-то мужчины и женщины, имевших неотложное дело к адмиралу.
— Впустите их, — сказал Нельсон. — Останьтесь, Куф, вы поможете мне — меня здесь осаждают разбирательством всевозможных недоразумений.
Дверь отворилась, и вошли двое людей, мужчина лет пятидесяти, по крайней мере, и молоденькая девушка лет девятнадцати. Наружность первого не представляла ничего особенного; вид он имел озабоченный, и глаза были опущены в землю; но молодая девушка была олицетворением жизни, грации и красоты, присущим Джите Караччиоли — потому что это и была она с своим дядею, Карло Джунтотарди.
Нельсон был поражен милой и скромной наружностью Джиты и, хотя сам продолжал стоять так же, как и капитан Куф, предложил ей сесть. С первых же слов он увидел, что не может обойтись без переводчика, так как ни дядя, ни племянница не говорили по-английски, а он сам слишком плохо знал итальянский язык, чтобы вести на нем объяснение. После некоторого колебания он направился к двери, ведущей в следующую каюту, из которой по временам слышны были голоса, и между ними женский; еще на секунду приостановясь у самой двери, он кончил тем, что приотворил ее и сказал с мягкостью, доказывавшей, что особа, к которой он обращался, имела над ним большое влияние.
— Мне приходится просить вас об одолжении, на что я никогда бы не решился без крайней надобности. Дело в том, что мне нужен посредник между мною и второй красавицей Неаполя, — а кому же, как не первой, это выполнить?
— Очень охотно, дорогой Нельсон, — отвечали из глубины каюты красивым и звучным голосом. — Сэр Вильям поглощен своими древностями, и я уже начала было скучать от бездействия.
После этих слов в первую каюту вошла замечательно красивая дама; но искусственность, прикрашенность и что-то не совсем естественное в выражении ее лица много уменьшало ее привлекательность.
Эта дама достигла возраста, когда красота, достигшая вершины своего расцвета, требует уже помощи и подспорья в изысканном костюме. На Джите, напротив, был самый простой неаполитанский костюм с темным корсажем, а голову ее украшали одни ее чудные волосы; но никакая знаменитая портниха не смогла бы лучше подчеркнуть ее стройную талию и чарующее личико. При первом взгляде на Джиту на лице дамы промелькнуло выражение удивления, и даже легкая тень тревоги; но она была слишком хорошей актрисой, чтобы не суметь скрыть своего ощущения, а потому, в ту же минуту, вполне овладела собой и улыбнулась.
— Так вот для кого меня вызвали! — проговорила она с напускной лаской. — Капитан Куф, сэр Вильям присоединяется к приглашению адмирала и просит вас отобедать сегодня в семейном кругу.
— А что на это говорит хозяйка — если не дома, то корабля? — спросил Куф, который не сводил глаз с красавицы с тех пор, как она вошла.
— Она говорит, не принимая звание, которое вы ей пожаловали, как бы оно ни было почетно, что присоединяет и свое приглашение к остальным и просит капитана Куфа сделать нам удовольствие своим присутствием.
Тут Нельсон вмешался в разговор и заметил, что старик итальянец и молодая девушка, оба такого почтенного и скромного вида, все еще ждут своей очереди.
— Предупреждаю вас, господа, что я буду изображать только верное эхо и точно передавать слова обеих сторон, — заметила дама.
— Прежде всего спросите имя этого почтенного старика, если вы будете так любезны, — обратился Нельсон к красавице.
— Карло Джунтотарди, благородная дама; когда-то бедный ученый в Неаполе, а теперь сторож башен князя на высотах Арджентаро, — почтительно отвечал дядя Джиты, который, как и его племянница, отказался сесть.
— А я Джита Караччиоли, ваше сиятельство, дочь сестры его, — отвечала Джита, в свою очередь.
Если бы бомба взорвалась на его судне, Нельсон, наверное, не задрожал бы так, как теперь. На красивом лице дамы также отразилось выражение затаенной досады, не без примеси страха. И Куф уловил имя Караччиоли и двинулся вперед с любопытством, видимо, заинтересованный. Но все скоро успокоились — дама раньше других; один лишь Нельсон сделал пять-шесть концов по комнате, помахивая своей искалеченной правой рукой, прежде чем поднял опущенные глаза.
— Желала бы я знать, покончим ли мы когда-нибудь со всеми этими неприятностями, — сказала дама по-английски. — Но я думаю, что тут какое-нибудь недоразумение. Я расспрошу ее. Синьорина, — продолжала она по-итальянски строгим тоном, как бы заранее уже не доверяя тому, что услышит, — имя Караччиоли одно из славнейших имен Италии, и его не часто носит дочь смотрителя башен какого бы то ни было князя.
Джита вздрогнула и казалась смущенной; но она не могла молчать, когда ее обвиняли чуть не в преступлении, и хотя яркий румянец, напоминавший вечернюю зорю ее отечества, сбежал с ее щек, она подняла глаза на нахмуренное лицо дамы и ответила:
— Я знаю, что вы хотите сказать, ваше сиятельство, и сознаю, что вы правы; но жестоко было бы запретить дочери носить имя ее отца. Моего отца звали Караччиоли, и это имя осталось мне единственным от него наследством. Какие он имел права на него, об этом спросите моего дядю.
— Объясните же, синьор Джунтотарди, скажите нам сначала историю этого имени, а затем причину, приведшую вас сюда.
— Благородная дама, — сказал старик, — моя сестра, теперь уже умершая, была замужем за доном Франческо Караччиоли, сыном дона Франческо из известной знаменитой семьи, того дона Франческо[29], который в настоящее время приговорен к смерти за то, что повел флот против короля. Джита, которая находится здесь перед вами, единственный ребенок от этого брака. Правда, церковь не освятила того союза, которому обязан был своим рождением отец моей племянницы, но благородный адмирал ни минуты не колебался признать его своим сыном; он дал ему свое имя и не оставлял своим покровительством до тех пор, пока тот не женился на сестре бедного ученого. Тогда сын впал в немилость отца. Но тут в скором времени смерть избавила обоих — и мужа, и жену от неудовольствия адмирала. Вот и вся наша история, благородная синьора, — она очень проста.
— Известно ли князю Караччиоли, что у него есть внучка?
— Я сильно в этом сомневаюсь, синьора. Ребенок осиротел в раннем детстве, и я считал бесполезным обратиться к такому важному человеку, не рассчитывая, чтобы ему приятно было признать свое родство с нашей скромной семьей.
Эти слова, повидимому, успокоили даму, и она передала Нельсону весь разговор.
— Возможно, — продолжала она, — что они пришли сюда по поводу того же дела, о котором мы уже многое — и совершенно безрезультатно слышали. Хотя не думаю: что им за дело до человека, совершенно им незнакомого? Что вам надобно, Джита? Вот это дон Горацио Нельсон, славный английский адмирал, о котором вы, наверное, много слышали.
— Я знаю его, ваша светлость. Мой добрый дядя сейчас сказал вам, кто мы, и теперь вам нетрудно угадать причину, приведшую нас сюда. Мы прибыли только сегодня утром из Санта-Агаты, с того берега залива, и узнали здесь от одного нашего родственника о только что совершившемся аресте дона Франческо, вслед за тем услыхали, что его приговорили к смерти; говорят, что казнь над ним будет совершена еще до солнечного заката.
— Если бы это и действительно так было, какое вам до этого дело? Вы его не знаете.
— Он отец моего отца, ваша светлость; и хотя я его никогда не видала, я уважаю в нем родственника.
— Все это прекрасно, Джита, но ведь не можете же вы любить человека, которого никогда не видали и который даже не знает, что вы его внучка? Вы еще так молоды, и, как девушке, вам надо поступать очень осторожно. Даже мужчины зачастую действуют весьма опрометчиво, вмешиваясь в политику в настоящее смутное время.
— Синьора, меня сюда привели не политические вопросы, а естественное родственное чувство.
— Что же вы имеете нам сказать? — нетерпеливо воскликнула красавица. — Подумайте, что вы отнимаете время у человека, занятого множеством самых важных дел.
— Я это знаю, ваша светлость, и постараюсь высказаться как можно короче. Я пришла просить этого знатного иностранца о помиловании моего деда. Мне сказали, что король ни в чем не откажет ему, и ему стоит только попросить.
В то время как прелестное личико Джиты дышало надеждой, темная туча заволокла чело англичанки, изгладив с него все следы мягкости и женственности. Не будь свидетелей, Джиту, по всей вероятности, грубо выпроводили бы; но дама была слишком большая дипломатка, и она сумела сдержать себя ради известной цели.
— Адмирал — не неаполитанец, он — англичанин и не имеет права изменить судебный приговор вашего короля. Ему даже неловко вмешиваться в постановления вашего государства.
— Никогда не может быть неловко вмешаться для спасения жизни человека.
— Что вы понимаете в этом? Сознание, что в ваших жилах течет кровь Караччиоли, заставляет вас забыть свое положение и порождает в вас какие-то романтические понятия о долге.
— Вы ошибаетесь, синьора. Уже восемнадцать лет я знаю, что несчастный адмирал Караччиоли мой дед; но так как он ни разу не выразил желания видеть меня, то и я никогда не испытывала желания представиться ему, чтобы не показаться навязчивою. До сегодняшнего дня я никогда не думала о семействе Караччиоли иначе, как глубоко сожалея о проступке моей бабушки.
— Ты смело говоришь о твоих благородных и славных родственниках, девушка.
Дама произнесла эти слова еще суровее, с нахмуренными бровями.
— Можете теперь удалиться, я передам адмиралу все, что вы мне сказали, — проговорила она.
— У меня еще другая просьба, ваша светлость: повидать дона Франческо.
— Его нет на нашем судне, он на фрегате «Минерва», и вас, конечно, допустят к нему. Постойте, несколько слов помогут вам добиться желаемого. Вот, возьмите! Прощайте, синьорина.
— Могу я сколько-нибудь надеяться, ваша светлость?
— Я не могу сказать вам ничего определенного — дело в руках неаполитанского суда, и мы, англичане, в него не вмешиваемся. Уходите теперь оба, адмиралу надо заняться другими неотложными делами.
Джита удалилась со своим дядей. В дверях каюты они встретились с лейтенантом, под караулом которого находился приговоренный и который шел теперь к адмиралу с последней просьбой дона Франческо позволить ему умереть смертью солдата, а не казнью разбойника. В этой просьбе ему было отказано.