Больт не был предан суду, так как относительно его судьбы возникало много затруднений и разногласий. Капитану Куфу дано было полномочие неограниченного произвола в подобных случаях, но в нем заговорило чувство гуманности по отношению к иностранцу, насильно завербованному в число английских матросов. Куф решил взять Итуэля обратно на свое судно на том основании, что он не может быть подвергнут суду, пока не докажет своей национальности — к такому выходу из затруднительного положения нередко прибегали капитаны, желавшие избежать необходимости произнесения смертного приговора. Во всяком случае, Куф решил переговорить об этом с адмиралом, который не был иногда чужд снисходительности, когда не был под влиянием той сирены,[32] у которой он находился в положении покорного раба.
По произнесении приговора над Раулем и после того, как он был уведен из комнаты совещания военного совета, суд поспешил немедленно отправить лодку к Нельсону, чтобы отвезти ему копию с судебного приговора для подписи. Затем возникли горячие прения относительно местонахождения люгера «Блуждающая Искра» и способах изловить его. В одном все были согласны: люгер не должен быть далеко, но где именно? Этого никто не мог сказать. Офицеры были отправлены на все прибрежные высоты Капри, откуда можно было обозревать море по всем направлениям на большое протяжение; но все было безуспешно: люгер как в воду канул.
Прошла большая часть дня. Полное затишье не позволяло судам двинуться в путь. Капитан Куф настолько был уверен в том, что преследуемый люгер непременно находится неподалеку, что даже сделал уже некоторые приготовления к новой атаке, рассчитывая на этот раз на больший успех в виду соединенных сил трех судов. Но воротилась и последняя лодка, посланная на разведки к острову Искии, и с тем же результатом — нигде никаких признаков «Блуждающей Искры».
Куф разговаривал с другими двумя капитанами в то время, когда ему принесли это известие.
— Меня уверяли, — сказал он, — что этот Рауль Ивар имел смелость входить во многие из наших портов под английским флагом и оставаться в них, сколько ему заблагорассудится, не возбуждая подозрения. Не пробрался ли он и теперь в глубь залива? Около городского мола такое множество разнообразных судов, что при некоторых незначительных изменениях во внешнем виде такое небольшое судно, как люгер «Блуждающая Искра», могло не обратить на себя ничьего внимания. Что вы об этом думаете, Лейон?
— Действительно, капитан Куф, таков закон природы: мелкие предметы теряются перед лицом крупных, и то, что вы говорите, вероятно. Нет лучшего средства укрыться, как затеряться в массе.
— Может быть, это и верно, Лейон, — проговорил сэр Фредерик, — но мне что-то не верится, чтобы французское судно, большое ли, маленькое ли, осмелилось бросить якорь перед самым носом Нельсона.
— Это было бы в роде того, как если бы ягненок улегся перед волком, — сказал Куф. — Винчестер, не наша ли это едет лодка?
— Как же, капитан, это возвращаются с ответом от Нельсона. Рулевой!
— Рулевой! — сурово крикнул Куф. — Вы невнимательны к вашим обязанностям! Наша лодка почти подъехала к нам, а вам дела нет!
Рулевой ничего не возразил, приученный к строгой дисциплине и безмолвному послушанию. Офицер, отвозивший Нельсону постановление военного совета, поднялся на палубу «Прозерпины» и вручил капитану Куфу ответ адмирала.
— Посмотрим! — сказал Куф, вскрывая пакет у себя в каюте, куда он удалился с обоими командирами. «Одобряю. Приговор должен быть приведен в исполнение на палубе фрегата „Прозерпина“ завтра днем между восходом и закатом солнца».
Затем следовала хорошо всем знакомая подпись Нельсона. Это было то, чего и ожидал Куф, даже, чего он желал; о, он предпочел бы больший простор в выборе времени для исполнения приговора… Объявлением подписанного адмиралом смертного приговора он надеялся добыть от Рауля сведения о местонахождении люгера, а затем, опираясь на его признание, хотел испросить для него помилование и задержать у себя в качестве военнопленного. Куф не был высокого мнения о корсарах и предполагал, что человек, для своих личных выгод вступивший в борьбу, не остановится перед возможностью спасти свою жизнь ценою выдачи тайны; морскому кадровому офицеру, состоявшему на службе у французской республики, он не решился бы сделать подобное предложение.
Сэр Фредерик и Лейон были того же мнения, а потому возможность взятия «Блуждающей Искры» все они считали делом решенным.
— Однако, очень печально, — заметил сэр Фредерик своим ленивым тоном, — когда нет другого выбора, как предать своих друзей или быть повешенным.
— Так, так, Дэшвуд, — отвечал Куф, — никто, вероятно, и не находил его положение приятным. Чего бы я не дал, чтобы поскорее покончить с этим ненавистным люгером! Ну, да теперь недолго ждать.
В эту минуту в каюту буквально ворвался Гриффин, не предупредив даже о своем приходе обычным стуком в дверь.
— Что случилось, Гриффин? — холодно спросил его Куф.
— Простите, капитан, — начал Гриффин, тяжело дыша, так как он торопился сообщить новость, — часовой, оставленный на высотах Кампанеллы, сейчас дал знать, что он видит люгер на юго-востоке, приблизительно в окрестностях горы Пиане, и что это нам как нельзя более кстати теперь: ветер уже поднимается.
— Превосходная новость! — воскликнул Куф, потирая руки от удовольствия. — Распорядитесь, Гриффин! Скажите Винчестеру, чтобы снимались с якоря, и другим бы судам об этом передали. Ну, господа, игра начинается, и остается только хорошо ее разыграть. Теперь распределим наши обязанности. Так как «Прозерпина» лучшее из трех судов (при этом сэр Фредерик иронически улыбнулся, а Лейон поднял брови, как будто услышал нечто совершенно новое для себя), то она пойдет вперед, а вы, сэр Фредерик, только после солнечного заката последуете за мной; вы же, Лейон, переждете, когда наступит ночь. Таким образом мы преградим все пути отступления и, наверное, удачно выполним свое дело; окруженный со всех сторон нашими судами и лодками, загнанный в залив, люгер будет принужден сдаться.
— Прекрасно задуманный план, капитан Куф, — заметил Лейон. — Только иногда случается, что, вместо того, чтобы его вогнать между берегом и нами, мы сами окажемся пригнанными к берегу, а неприятель останется снаружи. Что тогда делать?
— Пуститься за ним в погоню, и тогда видно будет, что надо делать каждому из нас. А теперь, господа, простите за негостеприимство, но «Прозерпине» пора пуститься в путь, так как путь ей предстоит немалый, а сами вы знаете, можно ли очень рассчитывать на ветер в это время года.
Куф так торопился, что его гости немедленно поднялись. Вернувшись на свой фрегат, сэр Фредерик потребовал себе обед, на который пригласил некоторых из своих офицеров. После обильного обеда он часа два пиликал на скрипке, затем отдал необходимые приказания первому лейтенанту, и больше уже не заботился о своем фрегате.
Капитан же Лейон, поднявшись на свой корвет, прежде всего распорядился, чтобы принялись за починку по меньшей мере в восьмой или девятый раз нескольких старых парусов; после этого он приступил в одиночестве к довольно умеренному обеду.
Совсем иное происходило на «Прозерпине». Работа кипела, и в скором времени фрегат на всех парусах уже огибал вершину Ана-Капри. Дул попутный ветер, и ход судна не обманул ожиданий командира.
Когда солнце зашло, и все кругом оделось легким туманом, с фрегата «Прозерпина» можно было смутно различить вдали темную точку — то была «Терпсихора», двинувшаяся по следам первого фрегата. Сэр Фредерик ужинал у себя в каюте с приглашенными офицерами, но на палубе у него находился умелый и добросовестный старший лейтенант, строго державшийся данных ему инструкций, и настолько опытный, что в случае какой-нибудь неожиданности мог распорядиться и самостоятельно.
На корвете капитана Лейона в это время шла усиленная починка старых парусов, которые необходимо было исправить, прежде чем отправиться в путь. Но вот и для корвета наступило время отплытия, и он снялся с якоря.
Когда он шел уже полным ходом, капитан Лейон позвал к себе в каюту своего старшего лейтенанта.
— Посмотрите, Мак-Бин, — сказал Лейон, указывая ему на разложенную на столе карту, — капитан Куф должен теперь находиться как раз около Пиане, а сэр Фредерик вот здесь. Должен же стоить чего-нибудь этот люгер, если на него пускают такую солидную облаву! Говорят, эти корсары большие любители золота, да если еще принять во внимание стоимость самого судна, да перерыть там все сундуки — меня бы не удивило, если бы этот приз дал от восьми до десяти тысяч фунтов стерлингов! Недурно было бы для экипажа корвета, но сущая безделица, если разделить между экипажами трех судов. Что вы об этом думаете?
— Совершенно то же самое, что вы мне сейчас сказали, капитан. Придется делить на три части долю каждого лейтенанта, как и каждого капитана.
— Вот именно. Нет никакой надобности итти так далеко, как предписал капитан Куф, потому что, в случае, если загонят этот люгер в залив, он, естественно, прежде всего захочет выбраться из него к этому мысу, и тут-то мы его и встретим. Вы следите за моей мыслью?
— Вполне, капитан, и обо всем позабочусь.
— Если мы возьмем люгер перед наступлением полной темноты, когда капитан Куф и сэр Фредерик не будут даже знать, где он, то как они могут нам помочь овладеть им?
— И вы желаете, чтобы мы смотрели во все глаза в эту ночь, капитан Лейон?
— Несомненно. Чем лучше будем смотреть, тем скорее захватим добычу. Согласитесь, что было бы жаль разделить на троих то, что мы можем получить одни.
Час или два спустя после заката солнца, собираясь лечь спать, Куф послал за своим старшим лейтенантом, приглашая его к себе, если он еще не лег в постель. Винчестер занят был составлением своих личных заметок, но сейчас же пошел на призыв капитана.
— Добрый вечер, Винчестер, — дружески и фамильярно обратился к нему капитан, из чего лейтенант понял, что его призвали не для выговоров. — Садитесь и попробуйте этого славного винца.
— Благодарю, капитан. Это действительно очень хорошее вино. Я слышал, капитан, что адмирал подписал решение совета, и этого француза повесят завтра на нашем судне?
— Так стоит на бумаге; если же он укажет нам, где стоит его люгер, он будет помилован. Но теперь обстоятельства так сложились, что мы возьмем эту проклятую «Блуждающую Искру» и будем за это обязаны только самим себе.
— Так оно и лучше, капитан. Неприятно слышать, когда человек выдает своих товарищей.
— Я с вами согласен, Винчестер; однако нам во что бы то ни стало надо захватить этот люгер. Но я вас позвал собственно по поводу Больта. Надо как-нибудь порешить с этим плутом.
— Это совершенно несомненный случай дезертирства, капитан, и даже дезертирства к врагам. Я предпочел бы видеть повешенным десять подобных ему негодяев, чем того француза.
— Вы не злопамятны, Винчестер. Забыли вы Порто-Феррайо и гонку на лодках?
— Все шло совершенно правильно в том деле, о котором вы говорите, капитан, и мне не в чем упрекнуть мистера Ивара. Совсем другое дело — Больт! Беглый негодяй, предоставляющий другим отстаивать интересы своей родины в то время, когда сам поступает на службу ее врагов!
— Вот в этом-то и вопрос, Винчестер. Интересы «своей» ли родины отстаивал он на нашем фрегате?
— Мы его взяли как англичанина на наше судно. Или, капитан, вы верите его рассказам о том, что он янки? Если это правда, то мы, действительно, поступили с ним несправедливо, но я не верю этим уверткам.
— Прекрасное средство усыпить свою совесть, Винчестер. Но дело становится серьезным, когда касается жизни человека, А я не уверен в том, что он не американец, также и относительно некоторых других из нашего экипажа.
— Но в таком случае, почему он не представит доказательства своей национальности?
— Это не всегда возможно. Откуда ему взять все нужные для того бумаги?
— Но тогда вам остается только отпустить всех, в чьем происхождении вы не уверены, капитан!
— Большая разница — отпустить или повесить, Винчестер. Нам не достает рук в настоящую минуту, мне бы надо было по меньшей мере еще человек восемнадцать-двадцать, чтобы поставить фрегат на хорошую ногу. А Больт очень не бесполезный человек, он мастер на все руки — словом, мы не можем обойтись без него.
— Как же думаете вы поступить, капитан?
— Я думаю опять взять его в свой экипаж. Если он действительно американец, то в его поступке нет ни дезертирства, ни измены. Нельсон дал мне произвольную власть, и я воспользуюсь ею, чтобы успокоить совесть и получить пользу. Через год, много два, мы вернемся в Англию, и там можно будет основательно разобрать вопрос о его национальности, а до тех пор, я полагаю, Больт может только радоваться предлагаемым ему условиям.
— Может быть, капитан. Но что скажет экипаж при виде такой безнаказанности проступка?
— Я уже думал объявить его королевским свидетелем. Знаете вы, что это такое? Когда, за неимением никого другого, свидетелем является соучастник обвиненного, то он получает помилование в награду за выдачу товарища. Больт, как вам известно, служил свидетелем в деле Ивара.
— Это возможно, капитан, но тяжеленько тогда придется бедняге: матросы ненавидят доносчиков более, чем преступников.
— Все это лучше, чем быть повешенным, Винчестер. Плут будет рад, что дешево отделался. К тому же вы присмотрите, чтобы его уже не слишком преследовали. Итак, Винчестер, распорядитесь, чтобы с него сняли кандалы и объявили ему о его судьбе, прежде чем ляжете спать.
Таким образом была решена участь Итуэля Больта, по крайней мере, в настоящую минуту. Винчестер, согласно приказаниям капитана Куфа, разбудил каптенармуса и велел ему расковать американца.
— После всего происшедшего сегодня, Больт, — обратился к нему лейтенант, повышая голос настолько, чтобы его могли слышать все присутствующие поблизости матросы, — капитан приказал снять с вас цепи и вернуть вас к вашим прежним занятиям. Вы должны оценить снисходительность капитана, Больт, и не забывать, что вы были на волосок от смерти. С завтрашнего утра вы вступаете в свою прежнюю должность.
Хитрый Итуэль промолчал. Он прекрасно понял, в силу каких соображений его пощадили, и решил, что не пропустит первого случая для вторичного бегства. Однако мысль Куфа выдать его за государственного свидетеля, предавшего своего друга, далеко ему не нравилась, так как, по общему убеждению матросов, такой поступок хуже, чем тысяча преступлений. Винчестер не мог уловить того, что происходило у него в уме; поболтав еще немного с дежурным офицером, зевнув раза два, он отправился в свою каюту, бросился на койку и через каких-нибудь пять минут уже спал крепким сном.