— Земноводное! — тихо сказал при виде незнакомца Росвель Гарнер, обращаясь к Марии.
Слово «земноводное» обозначало обыкновенно моряков-китоловов, охотников за тюленями, живущих на восточной стороне Лонг-Айленда, на Виньярде, в окрестностях Бонингтона и, может быть, близ Нью-Бедфорда. Они были матросы, но были моряками в полном смысле этого слова.
Незнакомца пригласили за стол. Он без церемонии принял приглашение. Потом он выпил стакан воды с ромом и выразил намерение приступить к делу, по которому пришел. До сих пор он ничем не объяснил причины своего посещения, заставляя Пратта теряться в догадках.
— Рыба хороша, — холодно сказал незнакомец, считая себя в праве сказать свое мнение по этому поводу, — но и в Виньярде мы не бедны в этом отношении.
— В Виньярде? — прервал Пратт, не слушая того, что незнакомец мог сказать далее.
— Да, сударь, в Виньярде, потому что я принужден был приехать оттуда. Может быть, я должен объявить вам, кто я такой: я прибыл из Виньярда, и зовут меня Дагге.
Пратт, который в это время намазывал масло на хлеб, уронил нож на тарелку.
Дагге и Виньярд были два слова, которые неприятно прозвучали в его ушах. Возможно ли, чтобы доктор Сэдж имел время так скоро послать известие в Виньярд? И это «земноводное» соседнего острова не пришло ли похитить у него сокровища? Пратт был смущен. У него явилась даже мысль, что все деньги, потраченные им на оснащение «Морского Льва», потеряны.
Однако, немного подумав, он преодолел свою растерянность и, слегка наклоняя голову, поклонился незнакомцу, как будто хотел сказать ему: «Добро пожаловать!»
Через несколько минут незнакомец объяснил причину своего посещения.
Дагге очень многочисленны в Виньярде, — сказал он, — и если вы назовете кого нибудь, то очень не легко узнать, к какому семейству он принадлежит. Несколько недель тому назад один из наших кораблей воротился из Гольм-Голя и сообщил нам, что встретил бриг, идущий из Нью-Гавена, который его уведомил, что экипаж высадил на Ойстер-Пондский берег моряка, по имени Томаса Дагге, виньярдца, который возвращался после пятидесятилетнего отсутствия. Это известие распространилось по всему острову и наделало много шуму между всеми Дагге. Много виньярдцев шатается по свету, и некоторые из них возвращаются на остров умирать. Так как большая часть их приносит с собою что-нибудь, то их возвращение всегда считают хорошим признаком. Поговорив со стариками, мы решили, что Томас Дагге был брат моего отца, который отплыл назад тому около пятидесяти лет, и о котором не было никаких сведений. И вот мои родные послали меня, чтобы разыскать его.
— Я очень жалею, господин Дагге, что вы опоздали, — тихо сказал Пратт, как будто боясь опечалить незнакомца. — Если бы вы приехали на прошлой неделе, то могли бы еще видет вашего родственника и поговорить с ним, а если бы вы приехали нынче утром, то присутствовали бы при его погребении. Он прибыл к нам неизвестно откуда, и мы старались помочь ему. Я думаю, что для него было сделано все, что мы могли для него сделать в Ойстер-Понде. Его лечил доктор Сэдж из Саг-Гарбурга. Вы, без сомнения, знаете доктора Сэджа?
— Я знаю его по наслышке и уверен, что он сделал все, что мог. Так как тендер[11], о котором я уже сказал, плыл возле брига во время штиля[12], то оба капитана долго разговаривали, и виньярдец уведомил нас о близкой смерти нашего родственника. Мы хорошо знали, что ничто не может спасти его. Так как мой дядя приглашал такого известного доктора, живущего довольно далеко, то я предполагаю, что наш родственник должен был оставить кое-что после себя.
Этот вопрос был очень естествен, и, к счастью, у Пратта ответ был готов.
— Моряки, корабли которых приходят из далеких стран и пристают к нашим берегам, — сказал он, улыбаясь, — редко бывают обременены богатствами. Если у человека их ремесла есть состояние, то такой счастливец пристает к берегу какого-нибудь большого порта и там берет карету, которая отвозит его в первую гостиницу.
— Я надеюсь, — сказал племянник, — что мой родственник никому не был в тягость.
— Нет, — отвечал Пратт. — Сначала он продавал некоторые принадлежащие ему вещи и таким образом жил. Так как он поселился в жилище бедной вдовы, то я думал, что сделаю угодное друзьям умершего, если разочтусь с ней. Нынче утром я сделал это, и она дала мне квитанцию, как вы видите, — прибавил он, показывая гостю бумагу;- чтобы сколько-нибудь оградить свои издержки, я велел перенести к себе чемодан умершего, и он теперь наверху, готовый к осмотру. Он легок, и я не думаю, чтобы в нем было много золота или серебра.
Виньярдец казался разочарованным. Было так естественно предполагать, что человек, отсутствовавший в течение пятидесяти лет, возвратился с плодами своих трудов, и потому он ждал лучших результатов от своего путешествия в Ойстер-Понд.
Племянник Дагге продолжал делать вопросы и получать не менее уклончивые и сдержанные ответы. Через четверть часа разговора, в котором была рассказана вся история чемодана, решили приступить немедленно к осмотру оставшегося после Дагге имущества. Все, не исключая и Марии, собрались в комнате Пратта, посредине которой поставили чемодан.
Глаза всех были устремлены на этот чемодан, потому что каждый, исключая Пратта, предполагал, что в нем есть что-нибудь. Только вдова Уайт могла бы сказать, что есть в нем, потому что она раз двенадцать перешарила его, хотя, надобно сказать правду, не вынула из него и иголки. Делала она это не из жадности, а из любопытства. Она не только пересмотрела все вещи, находившиеся в чемодане, но даже перечитала все бумаги, которые были в нем, и полдюжины писем. Из всех этих розысков любознательная женщина ничего не узнала. Только одна вещь ускользнула от ее осмотра, это маленький крепко запертый ящичек. Ей очень хотелось бы посмотреть, что находилось в нем, и даже были минуты, в которые она пожертвовала бы пальцем, чтобы открыть его.
— Вот ключ, — сказал Пратт, вынимая его из ящика стола. — Я думаю, что он отопрет замок. Мне помнится, что я видел, как Дагге сам отпирал им один или два раза.
Росвель Гарнер, самый младший из собравшихся, взял ключ и отпер чемодан. Все, кроме Пратта, были обмануты в своих ожиданиях. Чемодан не только был наполовину пуст, но и предметы, в нем заключавшиеся, были самые простые: то была одежда моряка, видевшего лучшие дни, которая могла принадлежать только матросу.
— В нем нет совершенно ничего, что могло бы вознаградить путешествие из Виньярда в Ойстер-Понд, — сухо сказал Росвель Гарнер. — Что делать со всем. этим, господин Пратт?
— Самое лучшее — вынуть из чемодана все вещи одну за другой и порознь пересмотреть их. Так как мы уже начали это, то и будем продолжать.
Молодой человек повиновался и, вынимая каждую вещь из чемодана, называл ее, а потом передавал ее тому, кто считал себя наследником матроса. Новоприбывший бросал испытующий взгляд на каждое платье и, прежде чем откладывать его на пол, благоразумно опускал руку в каждый карман, чтобы увериться, что он был пуст.
Долго он ничего не находил, но в одном кармане, наконец, нашел небольшой ключ.
Так как в чемодане был маленький ящичек, и так как в этом ящике был только один замок, то племянник Дагге, не говоря ни слова, спрятал ключ.
— Ну, — сказал Гарнер, — вот все имущество бедняка Томаса, я не думаю, капитан Дагге, чтобы вы взяли на себя труд перевозить эти вещи в Виньярд.
— Я также не вижу в этом нужды, хотя друзья и родственники могут ценить эти вещи больше, чем посторонние. Но я там вижу две морские карты. Не потрудитесь ли вы передать мне их? Они для моряка могут иметь какую-нибудь ценность, потому что старые матросы обычно делают на них отметки, которые дороже самих карт.
Хотя это было сказано самым простым и самым естественным тоном, но внушило Пратту большое беспокойство. Дагге разложил карту на постели и начал внимательно ее рассматривать.
Карта была та, на которой находилось южное полушарие, и где Пратт с таким старанием выскоблил острова, изобилующие тюленями. Ясно было, что виньярдец чего-то искал и не мог найти, и что он сильно обманулся в своих ожиданиях. Вместо того, чтобы смотреть на карту, он, можно сказать, изучал все дыры и трещины, которых было много, потому что бумага была стара и разорвана. Так прошло несколько минут, и незнакомец перестал более интересоваться имуществом своего родственника.
— Эта старая карта относится к 1802 году, — сказал Дагге. — Нынче она недорого стоит. Наши охотники за тюленями так далеко заплывают на юг, что у них теперь есть лучшие сведения.
— Ваш дядюшка, — хладнокровно сказал Пратт, — был старый матрос и очень легко мог предпочитать старые карты.
— Тогда, должно быть, он позабыл первоначальное воспитание, которое дают в Виньярде. Там нет ни одной женщины, которая бы не знала, что последняя карта всегда лучше первой. Я признаюсь, что для меня здесь много непонятно, потому что хозяин судна говорил мне, что он слышал от капитана брига, что на картах старого моряка можно найти довольно важные подробности.
Пратт затрясся, он видел в этом доказательство тому, что умерший говорил о своей тайне другим. Для человека, каков был Дагге, было очень естественно хвалиться своими картами, так что Пратт предвидел, что с этой стороны могут быть затруднения. Однако, он счел за лучшее молчать. Незнакомец, который, казалось, мало думал о старых рубашках и старом платье, принялся опять рассматривать карту и довольно близко от того места, где были обозначены острова тюленей, старательно вычищенные Праттом.
— Я никак не могу понять того, как человек, пользовавшийся столько времени картою, не сделал на ней никаких отметок, — сказал Дагге.
Он, казалось, говорил с упреком.
— Вот подводные камни среди моря, — продолжал Дагге, — там, где, я уверен, вода кишит рыбою; тут должны быть и острова. Что вы думаете об этом, капитан Гарнер? — сказаь Дагге, кладя палец на то место, где еще утром Пратт так старательно выскоблил острова. — По крайней мере, не заметите ли вы того, что это место было тщательно обозначено, и потому часто к нему возвращались, хотя заметок тут не видно.
— Это мели, — отвечал, смеясь, Гарнер, — посмотрите… Там не может быть земли, потому что сам капитан Кук не заходил так далеко на юг.
— Вы часто бывали в море, капитан Гарнер? — спросил Дагге.
— Я кормлюсь этим ремеслом, — откровенно отвечал молодой человек. — Впрочем, я не занимаюсь морскими картами, они могут служить тогда только, когда корабль в дороге. Что касается китов и тюленей, то желающие найти их должны их теперь искать, как я уже сказал моему хозяину. Говорят, что прежде кораблю стоило только поднять паруса, чтобы бросить гарпун, но это время, капитан Дагге, прошло, и надо искать китов в открытом море.
— Судно, которое я видел у берега, не назначено ли для китовой ловли? Оно немного мало для этого промысла. Корабли подобного размера годятся лишь для ловли у берегов.
— Попробуем и узнаем, к чему оно годно, — уклончиво сказал Гарнер. — Что вы думаете об экспедиции на Новую Землю?
Виньярдец бросил нетерпеливый взгляд, который значил: «Скажите это морякам!» — и развернул вторую карту, которую до того еще не рассматривал.
— Конечно, — прошептал он достаточно громко, так что Пратт мог слышать его, — вот карта Западной Индии и всех местностей, на ней находящихся.
Эти слова, сказанные Дагге, объяснили Пратту, что незнакомец кое-что знал и об этом, и беспокойство скряги увеличилось. Теперь он убедился, что благодаря хозяевам судна и брига родные Даге, имели сведения, на основании которых надеялись составить себе состояние, и что племянник Дагге прибыл из Ойстер-Понда для тщательного изучения морских карт.
Он радовался, что успел во-время вычистить необходимые пометки, находившиеся на картах.
— Капитан Гарнер, — сказал виньярдец, держа карту к свету;- посмотрите, пожалуйста, здесь. Не кажется ли вам, что на этой стороне были какие-то заметки, и что здесь слова, находившиеся на карте, выскоблены?
В это время Пратт смотрел через плечо Росвеля Гарнера и был очень счастлив, видя, что незнакомец положил палец на точку, бывшую на сотни миль от того места, где, по его мнению, находилось сокровище пирата.
— Странно, что такой старый моряк, пользуясь так долго одною картою, не оставил на ней никаких заметок, — вновь повторил с удивлением и досадой незнакомец. — Все мои карты покрыты заметками, как будто я хотел сделать из них книгу для моего собственного употребления.
— Склонности и привычки различны, — равнодушно отвечал Росвель Гарнер. — Есть моряки, которые постоянно отыскивают утесы и не перестают записывать их на своих морских картах; но я никогда не видел, чтобы они получили от этого какую-нибудь выгоду.
— Что вы скажете о заметках охотника за тюленями, обозначившего на своей карте остров, на котором тюлени ходят толпами по берегу, как стадо свиней? Назовете ли вы такие карты сокровищем?
— Это совсем другое дело, — отвечал, смеясь, Гарнер, — хотя я и не думаю, чтобы в этом чемодане можно было найти подобное сокровище.
— Я не вижу, господин Пратт, необходимости более утруждать вас. Мой дядя был не очень богат, это ясно, и если я желал иметь более, чем оказалось, так это потому, что я и сам небогат. Если же умерший оставил какие-нибудь долги, так я готов заплатить их.
Вопрос был сделан очень вяло, так что Пратт сначала не знал, что и ответить. Он подумал о своих десяти долларах, и скупость у него одержала верх над благоразумием.
— Без сомнения, доктору Сэджу надобно бы заплатить, но ваш дядя, пока он жил, сам уплачивал свои расходы, Я думаю, что вдова, заботившаяся о нем, имеет право на что-нибудь лишнее, и еще нынче утром я дал ей десять долларов, которые вы можете, по вашему желанию, отдать мне или нет.
Капитан Дагге тотчас же отдал эту сумму Пратту. Потом он положил карты на место и, не открывая маленького ящичка, находившегося в чемодане, запер этот чемодан и положил ключ в карман, говоря, что увезет все это, чтобы избавить Пратта от всякого беспокойства. Потом он спросил адрес вдовы Уайт, с которой пожелал поговорить, прежде чем оставит Ойстер-Понд.
Вдова Уайт приняла капитана Дагге с явным удовольствием.
— Я уверен, что жизнь с моим дядею была для вас приятна, — сказал племянник. — Виньярдцы люди простые.
— Это правда, капитан Дагге! Но совсем было другое во время посещений Пратта.
— А Пратт часто приходил сюда?
— Часто. Когда они бывали вместе, так все говорили об островах и тюленях.
— В самом деле? — вскричал племянник. — Да что же они могли говорить о подобном предмете? Острова и тюлени совершенно чуждый разговор для умирающего.
— Я знаю это, — отвечала вдова, — и, слушая их, хорошо это понимала, но что могла сделать тут бедная женщина?
— Этот разговор происходил при вас, в вашем присутствии?
— Совсем нет. Они говорили, а я слушала, что они говорили, как это случается, если бываешь недалеко от разговаривающих.
Незнакомец не удивился. Он сам родился в стране, где жители обладали в совершенстве даром сплетни.
— Да, — сказал Дагге, — есть вещи, которые узнаются сам не знаешь как. Итак, они разговаривали об островах и тюленях?
На этот вопрос вдова отвечала со всеми подробностями, которые могла только припомнить. По мере того, как она рассказывала о тайных совещаниях Пратта со старым матросом, внимание незнакомца увеличивалось. Вдова Уайт ничего не пропустила из того, что слышала, и прибавила еще изрядное количество того, чего не слыхала.
Капитан Дагге привык к подобным рассказам и знал, какого доверия они заслуживали. Он слушал, веря только половине того, что ему рассказывали, и благодаря своей опытности успел определить в рассказе этой женщины вероятное от невероятного. Но то обстоятельство, что вдова Уайт не была при самых главных разговорах, сообщило ее повествованию неясность. Вообще капитан Дагге не сомневался в том, что Пратт знал о существовании островов. Покупка и снаряжение «Морского Льва» могли достаточно убедить человека с его умом, что дело идет об экспедиции за тюленями.
Свидание капитана Дагге и вдовы продолжалось более часа и они расстались друг с другом в самых лучших отношениях. Правда, капитан ничего не дал вдове, но он полагал, что совсем расквитался, отдав Пратту деньги, которые тот израсходовал; зато он слушал с удивительным терпением, а это у больших говорунов составляет примерную заслугу. При прощании они условились писать друг другу,
В этот же день капитан Дагге отослал чемодан своего дяди в Саг-Гарбур, а следом за ним отправился и сам. Он также употребил час или два на расспросы о состоянии оснастки «Морского Льва» и о времени его отплытия.
Об этом снаряжении в Саг-Гарбуре много говорили.
Ночью моряк сел на свою китоловную шлюпку и один отправился в Виньярд. Это для него ничего не значило, потому что он в этой шлюпке часто боролся с морем, когда плавал за лоцмана перед кораблями, идущими в порт.