Saint Anselme de Cantorbery, tableau de la vie monastique au onsieme s iècle, par Ch. de Remusat. 1 vol.

Anselme von Canterbury. Dargestellt von F. R. Hasse.

Жизнь и ученые труды Ансельма, архіепископа Кантерберійскаго, были предметомъ многихъ изслѣдованій въ европейскихъ литературахъ. Философія и исторія обращались съ одинаковымъ интересомъ къ дѣятельности этого замѣчательнаго лица: первая, объясняя его заслуги, видѣла въ немъ одного изъ самыхъ глубокомысленныхъ основателей схоластической науки; другая занималась преимущественно тѣмъ жаркимъ участіемъ, которое принималъ онъ въ великомъ событіи XI вѣка -- борьбѣ между свѣтскою и духовною властью. Нельзя впрочемъ не замѣтить съ самаго начала, что эти два совершенно различные рода его дѣятельности Имѣютъ для насъ, далеко не равное значеніе: Ансельмъ, какъ ученый, много затмеваетъ Ансельма-политика, государственнаго человѣка. Ему суждено было жить въ то время, когда Европа начала лишь только пробуждаться отъ продолжительнаго умственнаго усыпленія, въ которое она была погружена послѣ такъ-называемаго паденія Западной Римской Имперіи. Въ обществѣ является сильное стремленіе къ самостоятельному мышленію; жалкая литература, состоявшая до этого времени почти исключительно изъ компиляцій, въ которыхъ обширная эрудиція соединялась съ совершеннымъ отсутствіемъ серіознаго содержанія, оживляется многими произведеніями, исполненными поразительной глубины мысли. Нельзя сказать, чтобы Ансельмъ не имѣлъ на этомъ пути предшественниковъ: довольно было бы указать на Іоанна Эригену Скота, но этотъ замѣчательный мыслитель, жившій за два отолѣтія до Ансельма, явился въ такое время, когда общество было еще слишкомъ грубо, и не могло оцѣнить его достойнымъ образомъ. Онъ проходитъ, не оставивъ почти никакого слѣда между своими современниками, и представляя собою блестящее, но почти непонятное исключеніе среди умственнаго упадка ІХ вѣка. По глубинѣ мысли, по оригинальности и смѣлости ея выраженія, Ансельмъ много уступаетъ Іоанну Эригенѣ; но онъ имѣлъ счастіе дѣйствовать среди общества, которое стояло на несравненно высшей ступени развитія, которому были уже доступны выражаемыя имъ идеи. Если мышленіе его успѣло создать цѣлую науку, если можно считать его первоначальникомъ дальнѣйшаго движенія схоластической философіи, то нельзя не сознаться, что обстоятельства и время играли при этомъ немаловажную роль.

Объ ученой дѣятельности Ансельма писали много, и характеръ ея опредѣленъ въ настоящее время, какъ кажется, надлежащимъ образомъ. Собственно для насъ гораздо важнѣе въ его жизни другая сторона -- его соприкосновеніе съ тогдашнимъ политическимъ міромъ, та роль, которую занималъ онъ среди событій своего вѣка. Тутъ, до послѣдняго времени, было еще много загадочнаго и неяснаго, по крайней мѣрѣ въ самомъ характерѣ дѣйствующаго лица. Въ заглавіи нашей статьи поставили мы сочиненіе боннскаго профессора Гассе,-- сочиненіе весьма обстоятельное, написанное съ глубокимъ знаніемъ источниковъ и въ которомъ обширный отдѣлъ посвященъ политической дѣятельности Ансельма, Оно особенно важно для насъ еще въ томъ отношеніи, что взглядъ автора, съ большими или меньшими измѣненіями, принадлежалъ почти всѣмъ, говорившимъ о томъ же предметѣ. Въ сущности онъ состоялъ въ слѣдующемъ: Ансельмъ жилъ въ эпоху, когда такъ-называемая борьба за инвеституру находилась въ полномъ разгарѣ, и общественное мнѣніе всей Европы распалось между Григоріемъ VII и Генрихомъ IV. Ансельмъ не остался хладнокровнымъ зрителемъ этой борьбы: онъ съ жаромъ усвоилъ воззрѣнія римскихъ первосвященниковъ и поставилъ въ Англіи вопросъ о взаимномъ отношеніи свѣтской и духовной власти въ не менѣе рѣзкихъ и опредѣленныхъ формахъ. Въ борьбѣ, которую долженъ былъ онъ вести съ норманскими королями, ему не суждено было однако дойдти до какихъ-нибудь положительныхъ результатовъ, и вслѣдствіе различныхъ обстоятельствъ, окончательное рѣшеніе предпринятой имъ задачи принадлежитъ уже знаменитому его преемнику, Томасу Бекету. Не смотря на это, дѣятельность Ансельма Каитерберійскаго получаетъ высокое общественное значеніе; съ именемъ его неразрывно связывается понятіе объ одномъ изъ величайшихъ интересовъ, занимавшихъ Европу въ XI столѣтіи. Безъ сомнѣнія, въ этомъ взглядѣ есть много вѣрнаго, хотя нельзя согласиться съ нимъ во всемъ безусловно. По Нашему мнѣнію, тутъ упущено изъ виду одно весьма важное обстоятельство: не часто ли случается видѣть, что изъ дѣйствій какого-нибудь историческаго лица вытекаютъ со временемъ такія слѣдствія, которыя были совершенно чужды его намѣреніямъ, мало, того, совершенно противуположны имъ? Не всякая дѣятельность сопровождается сознательностью; часто, напротивъ, человѣкъ является слѣпымъ орудіемъ потребностей своего вѣка, и время даетъ его дѣятельности такое значеніе, отъ котораго была далека его собственная мысль. Это замѣчаніе можно вполнѣ примѣнить ку Ансельму: вопреки изложенному сейчасъ воззрѣнію, можно положительно сказать, что теоріи, господствовавшія въ XI вѣкѣ въ Римской церкви, никогда не были уяснены имъ надлежащимъ образомъ. Въ наукѣ Ансельмъ былъ систематикъ, но въ жизнь, въ свои сношенія съ лицами и свѣтскими властями, онъ не вносилъ никакого плана, никакой системы -- напротивъ трудно было бы указать человѣка, который бы болѣе руководствовался въ своихъ дѣйствіяхъ личными наклонностями и побужденіями. Онъ былъ монахомъ въ самомъ строгомъ смыслѣ слова и не болѣе этого: тихая, созерцательная жизнь, научныя занятія и подвиги христіанскаго благочестія -- были его постояннымъ идеаломъ. Событія насильственно вызвали его изъ уединенной кельи, обратили, его дѣятельность на болѣе тревожное поприще и сдѣлали изъ него, историческое лицо, помимо всѣхъ его желаній. Но занявши одно изъ самыхъ важныхъ мѣстъ въ церковной іерархіи XI вѣка, Ансельмъ не измѣнилъ основнымъ чертамъ своего характера. Состояніе церкви, которой онъ сдѣлался главою, представляло весьма начальную картину: она утратила всякую независимость въ отношеніи къ свѣтской власти. Безъ сомнѣнія, это было весьма бѣдственнымъ явленіемъ въ тѣ времена, когда церковь была единственною представительницею нравственныхъ началъ и могла бы" одна сдерживать грубое своеволіе свѣтскихъ властителей, которыхъ еще не коснулось истинное образованіе. Ансельмъ, поставленный среди такихъ печальныхъ обстоятельствъ, не имѣлъ ни силъ, ни намѣренія противиться имъ; онъ желалъ только не измѣнить, по возможности, своимъ задушевнымъ вѣрованіямъ и убѣжденіямъ, оградить свою совѣсть и свое личное положеніе отъ тѣхъ искушеній, которымъ онъ безпрерывно подвергался. Какъ скоро были затронуты эти чувствительныя стороны его сердца, онъ готовъ былъ на отчаянное сопротивленіе, во сопротивленіе это не основывалось ни на какомъ отвлеченномъ началѣ, и нѣтъ никакого* основанія выставлять его защитникомъ теорій Римской церкви объ ея авторитетѣ. Слѣдовательно, всякое сравненіе Ансельма съ Томасомъ Бекетомъ было бы натяжкою, хотя въ то же время нельзя отвергать, что въ общемъ направленій ихъ дѣятельности было много сходнаго. Ремюза, въ своемъ сочиненіи объ Ансельмѣ Кантерберійскомъ, изложилъ этотъ взглядъ съ необыкновенною ясностью и опредѣленностью, и книга его, по всѣмъ правамъ, можетъ назваться лучшимъ изъ всего, что писали объ этомъ предметѣ. Подъ его перомъ впервые возсталъ живой образъ этого замѣчательнаго лица -- получилъ, какъ говорится*плоть и кровь, и пересталъ быть отвлеченнымъ понятіемъ.

I.

Церковь XI и XII вѣка богата многими великими характера"мы. Безъ сомнѣнія, Ансельмъ Кантерберійскій уступаетъ многимъ изъ нихъ. По талантамъ и значенію, которые они имѣли для своего вѣка, онъ не можетъ сравниться не съ Абелардомъ, ни съ Бернардомъ Клервосскимъ, но никто ни отниметъ у него чести быть ихъ предшественникомъ, первымъ воздѣлывателемъ того поприща, на которомъ они дѣйствовали въ послѣдствіи съ такою славою. Жизнь его, исполненная высокаго драматическаго интереса, поражаетъ въ то же время своею многосторонностью. Онъ соединяетъ въ себѣ достоинства знаменитаго ученаго, строгаго отшельника, государственнаго человѣка, и такимъ образомъ является однимъ изъ вѣрнѣйшихъ представителей того вѣка и общества, среди которыхъ суждено ему было дѣйствовать.

Монашество, встрѣченное непріязненно при своемъ появленіи въ западной Европѣ, вскорѣ побороло однако всѣ враждебные ему элементы и пріобрѣло могущественное вліяніе на общество. Много было причинъ, которыя заставляли людей всякаго званія и всѣхъ сословій безразлично стремиться къ отшельнической жизни: одною изъ главныхъ нельзя не признать жажды къ знанію, къ умственнымъ занятіямъ, невозможнымъ среди общества, находившагося еще въ смутномъ броженіи. Только монастыри, огражденные своими стѣнами отъ мірскихъ смутъ и волненій, могли даровать тотъ благородный досугъ, то отрадное спокойствіе, которыя такъ необходимы для умственной дѣятельности. Школы, библіотеки возникаютъ въ ихъ стѣнахъ, и образованіе быстро распространяется отсюда по всѣмъ классамъ общества. Нѣкоторыя изъ обителей,-- укажемъ для примѣра на Леринскую, Св. Виктора, Фульда, Сентъ-Альбанскую и много другихъ,-- успѣли неразрывно связать свое имя съ важнѣйшими успѣхами образованности въ средневѣковой Европѣ. Наибольшее число ихъ основано было во Франціи; особенно одна ея часть, Нормандія, славилась, въ X и XI столѣтіяхъ, многими подобными учрежденіями, въ которыхъ благочестіе соединялось съ умственною дѣятельностью. Изъ всѣхъ нормандскихъ монастырей ни одинъ не могъ состязаться съ знаменитою Бекскою обителью (monastère du Bec), основанною Герлуиномъ.

Жизнь этого замѣчательнаго человѣка, которой первая половина проходитъ среди разгульныхъ пировъ и воинскихъ подвиговъ, а вторая посвящена самому строгому отшельничеству и подвигамъ благочестія, какъ нельзя лучше представляетъ состояніе современнаго ему общества. Герлуинъ былъ знатнаго происхожденія и очень богатъ. Молодость его протекла при дворѣ графа Гизлеберта Бріонскаго, который считалъ его однимъ изъ лучшихъ и храбрѣйшихъ своихъ рыцарей и привязался къ нему, какъ къ сыну. До сорока лѣтняго возраста особеннымъ занятіемъ Геркуина была война, и рѣдко кто могъ сравниться съ нимъ въ ловкости, силѣ и военномъ искусствѣ; но по истеченіи этого времени Герлуинъ совершенно измѣнился. Онъ сталъ чуждаться товарищей, не принималъ никакого участія въ столь любимыхъ имъ прежде военныхъ потѣхахъ и совсѣмъ почти пересталъ появляться въ обществѣ, собиравшемся при дворѣ графа. Такое поведеніе не могло пройдти незамѣченнымъ: сначала оно возбудило противъ себя насмѣшки, часто оскорбительныя, которыя грубостію своею раздражали и еще болѣе сосредоточивали эту избранную натуру. Самъ Гизлебертъ обратилъ наконецъ серіозное вниманіе на Герлуина, когда тотъ появился однажды при его дворѣ, въ старой изношенной одеждѣ, съ отпущенною бородой, и не хотѣлъ принимать никакой пищи, кромѣ хлѣба и воды. Не помогали ни просьбы, ни увѣщанія, и наконецъ дѣло дошло между ними до явнаго разрыва: поводъ къ тому представился, когда графъ предложилъ Герлуину отправиться къ нормандскому герцогу; чтобы просить у него помощи противъ какого-то своего непріятеля. Но Герлуинъ, "мужъ мира", не могъ, при тогдашнемъ направленіи своихъ мыслей, явиться возбудителемъ войны и съ Твердостію отклонилъ отъ себя порученіе графа. Тотъ немедленно Овладѣлъ всѣми его помѣстьями, изгнавши изъ нихъ съ позоромъ ихъ владѣтеля, и вымещалъ свою досаду на прежнихъ подчиненныхъ Герлуина. Послѣднее обстоятельство сильнѣе всего подѣйствовало на благочестиваго человѣка. Явившись въ Гизлеберту, онъ въ кроткихъ выраженіяхъ упрекалъ его за излишнюю строгость: "Охотно оставляю тебѣ свои владѣнія, сказалъ онъ; но за что же ты не щадишь бѣдняковъ, которые ничего тебѣ не сдѣлали?" Графъ былъ тронутъ. Послѣ продолжительной и задушевной бесѣды съ своимъ прежнимъ сподвижникомъ, онъ не только съ Охотою позволилъ ему основать монастырь въ своихъ владѣніяхъ, но даже оставилъ ему всѣ его прежнія земли. Дружескія отношенія между ними не прерывались съ этихъ поръ никогда, до самой смерти Гизлеберта.

Постройка монастыря Герлуиномъ, первые года, проведенные имъ тамъ вмѣстѣ съ немногими товарищами, посреди неимовѣрныхъ трудовъ, заботъ, опасеній, все это какъ нельзя лучше рисуетъ тѣ смутныя времена. Сначала мѣсто для основанія новой обители было выбрано въ Борневилѣ (въ теперешнемъ Эрскомь департаментѣ, въ кантонѣ Montfort sur Risle), одномъ изъ небольшихъ родовыхъ помѣстій Герлуина: благодаря неусыпнымъ и безустаннымъ работамъ, зданіе церкви и жилища для братіи были Окончены постройкою въ самое непродолжительное время. Епископъ ближайшаго къ новой обители города Лизьё облекъ Гердуина сначала въ санъ пріора, а потомъ аббата. Обязанности всѣхъ членовъ новой обители, по установленію Герлуина, были главнымъ образомъ двоякаго рода: онѣ состояли въ молитвѣ, потомъ въ тяжкихъ работахъ, которыя исполнялись обыкновенно подъ руководствомъ самого настоятеля монастыря. Работъ представлялось чрезвычайно много: надо было удобрить, засѣять окрестныя поля, провести въ нихъ каналы или вырыть колодцы и наконецъ поставить нѣсколько новыхъ и необходимыхъ построекъ. Все время, свободное отъ молитвы и богослуженія, посвящено было Герлуиномъ и его братіею на эти занятія, и въ нихъ, въ этой простой и дѣятельной жизни, Герлуинъ обрѣлъ такой душевный миръ и спокойствіе, которыя ему были совершенно незнакомы, среди прежней мірской жизни, съ ея заботами, стремленіями, даже съ ея славою. Эта тихая жизнь прерывалась впрочемъ непріятными случайностями: церковное зданіе, воздвигнутое Герлуиномъ съ такимъ трудомъ и заботами, сгорѣло, вмѣстѣ съ большею частію прочихъ строеній. Происшествіе это, какъ ни было оно прискорбно для Герлуина, не привело "то однако въ уныніе: тотчасъ же приступлено было къ новымъ постройкамъ, и монастырь снова былъ воздвигнутъ въ самое непродолжительное время, но уже не на прежнемъ мѣстѣ, а нѣсколько далѣе, близь Бріонскаго замка и на берегу небольшаго ручья, отъ котораго онъ и получилъ свое названіе Бекской обители. Страдо была совершенно дикая и покрытая почти непроходимыми лѣсами; не видать было въ окрестности никакого жилья. Иногда только многочисленныя и шумныя компаніи охотниковъ посѣщали эту заглохшую мѣстность, и звуками своихъ роговъ пробуждали ее отъ царствовавшаго въ ней вѣчнаго безмолвія.

Не одно благочестіе привлекало тогда людей въ монастыри, во еще и жажда знанія, жажда обогатить свой умъ многоразличными свѣдѣніями. Научныя занятія для людей, посвятившихъ себя отшельничеству, были не однимъ пріятнымъ препровожденіемъ времени: они становились для нихъ дѣломъ необходимые, обязательнымъ. Неизвѣстно, по внутреннему ли влеченію, или безсознательно подчиняясь общему направленію, но только Герлуинъ понялъ эту потребность вѣка и не хотѣлъ оставаться назади; сильно мучила его мысль, что онъ самъ не въ состояніи слѣдить за образованіемъ своихъ подчиненныхъ и давать имъ полезные въ этомъ отношеніи совѣты. Необходимъ былъ надежный помощникъ, и онъ въ скоромъ времени представился. То былъ Ланфранкъ, которому суждено было играть въ послѣдствіи такую важную роль въ тогдашнихъ событіяхъ и вообще быть однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ представителей своего вѣка. Ланфранкъ былъ по происхожденію Итальянецъ, уроженецъ города Павіи. Онъ получилъ образованіе въ знаменитомъ тогда Болонскомъ университетѣ, гдѣ особенно процвѣтало изученіе права. Отецъ его, бывшій однимъ изъ тогдашнихъ conservatores legum, хотѣлъ приготовить сына для подобной же дѣятельности, и дѣйствительно Ланфранкъ оказалъ на этомъ пути блестящіе успѣхи. Хотя Ланфранкъ могъ бы весьма легко занять одно изъ самыхъ видныхъ должностныхъ мѣстъ въ своемъ родномъ городѣ, онъ отказался однако отъ практической дѣятельности, и посвятилъ себя преподаванію, основавъ небольшую школу. Вскорѣ однако кругъ этой дѣятельности оказался для него тѣснымъ; услыхавъ, что въ сѣверной Франціи чувствуется большой недостатокъ въ преподавателяхъ, Ланфранкъ рѣшился отправиться туда, и дѣйствительна поселился на нѣкоторое время въ городѣ Авраншѣ, въ Нормандіи. Съ этихъ поръ начинается его извѣстность. Не только изъ Франціи, но даже изъ прочихъ странъ Европы начинаетъ стекаться въ Авраншъ преимущественно молодежь, которая страстна привязывалась къ живому, увлекательному изложенію Ланфранка. Имя его съ уваженіемъ произносится самыми знаменитыми людьми того вѣка. Многія обстоятельства способствовали съ своей стороны упрочить за нимъ навсегда громкій авторитетъ; то было время, когда знаменитый Беренгаръ Турскій волновалъ всю Францію своимъ смѣлымъ ученіемъ о таинствѣ причащенія. Ученіе это возбудило противъ него жаркія обвиненія со стороны почти всего Французскаго духовенства; самъ папа долженъ былъ принимать участіе въ происходившихъ спорахъ; не разъ созывались соборы нарочно для этой цѣли. Ланфранкъ выступилъ какъ одинъ изъ самыхъ жаркихъ противниковъ Берепгара. Повсюду съ жадностію читались его пламенныя письма, въ которыхъ увлеченіе споромъ не всегда однако позволяло ему сохранить должную умѣренность и достоинство. Успѣхъ былъ повсемѣстный, блестящій. Еще въ началѣ своей борьбы съ Беренгаромъ, неизвѣстна, вслѣдствіе какихъ обстоятельствъ, Ланфранкъ возымѣлъ мысль принять монашество и провести остальную жизнь въ уединеніи.

Онъ не объявилъ объ этомъ никому, тайно оставилъ городъ и отправился странствовать. Непремѣннымъ его желаніемъ было поступить въ монастырь самый бѣдный и неизвѣстный; никто, разумѣется, не могъ оспаривать этихъ печальныхъ достоинствъ у Бекской обители, только-что основанной Герлуиномъ. Сцена его перваго свиданія съ аббатомъ поразительна своею простотою. Онъ нашелъ Герлуина, занятаго перестройкою печи въ своемъ новомъ жилищѣ. "Да сохранитъ тебя Богъ," привѣтствовалъ его пришелецъ.-- Да будетъ надъ тобою благословеніе Божіе. Ты изъ Ломбардіи?-- "Такъ." -- Какіе твои желанія?-- "Сдѣлаться монахомъ." -- Герлуинъ приказалъ одному изъ работавшихъ съ нимъ братій прочесть Ланфранку монастырскій уставъ, и когда тотъ поклялся въ исполненіи его, то тотчасъ же былъ принятъ. Со вступленіемъ Ланфранка въ Бекскую обитель, положеніе ея необыкновенно измѣнилось. Принимая въ число своей братіи неизвѣстнаго, бѣднаго странника, Герлуинъ вѣроятно не подозрѣвалъ въ немъ найдти одного изъ блестящихъ ученыхъ того времени, человѣка уже прежде пользовавшагося громкою извѣстностію. Ланфранкъ преимущественно занялся преподаваніемъ и получилъ вскорѣ званіе пріора: онъ владѣлъ латинскимъ и греческимъ языками, науками богословскими, юриспруденціей и въ особенности діалектикой; все это излагалось въ блестящей, одушевленной рѣчи; въ урокахъ своихъ Ланфранкъ избѣгалъ всякаго педантства,-- напротивъ старался придать имъ характеръ простой, задушевной бесѣды съ своими слушателями. Все это было такъ ново, такъ неожиданно, что не могло не произвести сильнаго впечатлѣнія; слухъ о бекскомъ преподавателѣ распространился весьма быстро, и первые, прибывшіе послушать его, съ удивленіемъ узнали въ немъ прежняго своего авраншскаго наставника, котораго они такъ любили и который скрылся отъ нихъ такъ неожиданно. Тогда монастырь началъ непрерывно наполняться людьми всякаго возраста, званія и происхожденія: люди знатные, богатые, ученые, даже рыцари ежедневно тѣснились около каѳедры Ланфранка, съ жадностію внимая его словамъ. Въ числѣ ихъ, говоритъ Ордерикъ Виталій, были глубокомысленные философы, рѣдкіе ученые, будущіе мудрые кормчіе, духовные руководители, которымъ Богъ вручилъ бразды церкви, чтобы править ею въ теченіе вѣковъ." И дѣйствительно, за этими напыщенными словами скрывается большая доля правды; нѣкоторые изъ учениковъ Бекской обители достигли въ послѣдствіи высокаго положенія въ обществѣ: вспомнимъ напримѣръ Ансельма Баджіо, которому суждено было сдѣлаться папою, подъ именемъ Александра II, вспомнимъ многихъ другихъ, занявшихъ высокія духовныя должности во Франціи и прочихъ странахъ Европы. Ученая слава, пріобрѣтенная обителью такъ внезапно и неожиданно, была необыкновенна: "казалось, Аѳины возродились въ стѣнахъ ея", говорить одинъ современный лѣтописецъ. Постоянный приливѣ разнаго званія слушателей не могъ не подѣйствовать выгодно и на внѣшнее благосостояніе монастыря, доставивъ ему большія богатства, отъ которыхъ однако нисколько не терпѣли ни внутренняя дисциплина, ни нравы его членовъ.

Между учениками, повсюду стекавшимися въ Бекскую обитель, одинъ молодой Итальянецъ, по имени Ансельмъ, начинаетъ вскорѣ обращать на себя особенное вниманіе. Родиною его былъ городъ Аоста въ Піемонтѣ, входившемъ тогда въ составъ королевства Арелатскаго, которое признавало власть германскихъ императоровъ изъ Салійскаго дома. Городъ, какъ извѣстно, расположенъ у подножія Альпъ, среди превосходной мѣстности: на далекое пространство кругомъ взоръ не открываетъ ничего, кромѣ высокихъ, неприступныхъ горъ съ вѣчно-снѣжными вершинами. Природа имѣла тутъ большое вліяніе на нравы жителей: она сохранила въ нихъ необыкновенную простоту, доходящую иногда до грубости, но простотѣ этой придала идеальное, поэтическое настроеніе. Въ городѣ Аостѣ, съ давнихъ поръ, поселилось весьма много знатныхъ и богатыхъ Фамилій: къ числу ихъ принадлежитъ и семейство, въ которомъ родился Ансельмъ (1033). Приступая къ жизнеописанію этого замѣчательнаго человѣка, нельзя не упомянуть безъ особеннаго чувства признательности о постоянномъ его спутникѣ и самомъ приближенномъ къ нему человѣкѣ,-- Эдмерѣ, кантерберійскомъ монахѣ, оставившемъ намъ полное и обстоятельное описаніе всего, что касалось до жизни Ансельма и до событій, въ которыхъ онъ принималъ непосредственное участіе. Въ сочиненіи своемъ, написанномъ отчасти подъ диктовку самого Ансельма, Эдмеръ помѣстилъ всѣ свои воспоминанія о знаменитомъ епископѣ, всѣ свои разговоры съ нимъ, и представилъ такимъ образомъ не только весьма полную біографію, но даже замѣчательную картину того вѣка, къ которому она относится.

Въ этомъ матеріалѣ для насъ все почти одинаково драгоцѣнно: драгоцѣнны даже подробности, относительно весьма скудныя, о первой молодости Ансельма и его воспитаніи, ибо въ первые годы его жизни уже отчасти обнаружились и опредѣлились тѣ наклонности и стремленія, изъ которыхъ въ послѣдствіи сложился его характеръ. Такъ напримѣръ мы видимъ, что молодость его протекла подъ вліяніемъ двухъ совершенно различныхъ характеровъ: отецъ его Гондульсъ растратилъ большую часть своего имущества самымъ недостойнымъ образомъ на праздники и удовольствія и сохранилъ эту несчастную наклонность до конца своей жизни. Не смотря на то въ характерѣ его сохранилось много хорошихъ сторонъ,-- щедрость, доброта, иногда даже истинное великодушіе, но все это не было подчинено никакимъ твердымъ правиламъ. Какъ обыкновенно случается съ людьми, безполезно растратившими свою жизнь и силы, и которымъ иногда приходить грустное сознаніе о томъ, Гондульфъ старался неумѣренно строгимъ, суровымъ воспитаніемъ предохранить сына отъ дурныхъ наклонностей, которымъ онъ самъ былъ такъ сильно подверженъ. Совершенно не такова была жена его, Эрменберга: существо необыкновенно кроткое, нѣжное, страстно привязанное къ сыну, она обращалась къ нему только своимъ сердцемъ. Для такого ребенка, какъ Ансельмъ, подобный характеръ, подобная нѣжность чувства были нужнѣе непреклонной строгости его отца. Вообще онъ росъ весьма болѣзненно: натура его была впечатлительна до раздражительности, и часто впечатлительность эта доводила его до нервныхъ припадковъ. Онъ любилъ проводить время въ созерцаніи высокихъ горъ, всюду воздвигавшихся предъ его взорами, любилъ преимущественно продолжительныя задушевныя бесѣды съ своею матерью о Творцѣ окружавшей его великолѣпной природы. Бесѣды эти глубоко запечатлѣвались въ его памяти и преслѣдовали его даже въ ночныхъ видѣніяхъ. Онъ самъ развязывалъ въ послѣдствіи, какъ однажды, ночью, представилось ему, что будто бы, взбираясь по высокимъ горамъ, онъ достигъ самаго неба и предсталъ въ жилище Бога. Воспоминаніе объ этомъ чудномъ снѣ, Ансельмъ сохранилъ до конца своей жизни и придавалъ ему таинственное значеніе. Неудивительно, что между такимъ безпечнымъ, безпорядочнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ строгимъ человѣкомъ; какъ Гондульфъ, и такимъ поэтическимъ и болѣзненнымъ существомъ, какъ его сынъ, не могло быть большой симпатіи, и отношенія ихъ поражаютъ необыкновенною сухостію я принужденностію. По мѣрѣ возраста, это отчужденіе отъ отца все болѣе и болѣе увеличивалось, тѣмъ болѣе, что Эрменберга, всегдашняя ихъ примирительница, умерла. Гондульсъ требовалъ отъ сына практической дѣятельности, хотѣлъ пріучить его къ серіознымъ положительнымъ занятіямъ. Ансельмъ напротивъ искалъ уединенія, въ которомъ ничто не могло бы мѣшать его страсти къ размышленіямъ и созерцанію; когда еще ему не было пятнадцати лѣтъ, онъ два раза обращался къ настоятелю одного сосѣдняго монастыря, съ просьбою принять его въ число своей братіи, но оба раза, по своей молодости и неопытности, встрѣтилъ положительный отказъ. Между прочимъ пребываніе его въ домѣ отца становилось невыносимымъ. Ежедневно какой-нибудь случай причинялъ новое недоразумѣніе между имъ и Гондульфомъ: Ансельмъ рѣшился положить этому конецъ. Въ сопровожденіи одного вѣрнаго служителя онъ покинулъ свой родной домъ, и запасшись только самымъ необходимымъ, отправился въ далекое странствованіе, не имѣя еще предъ собою никакой опредѣленной цѣли и никакихъ вѣрныхъ средствъ поддерживать свое существованіе.

Совершенно неизвѣстно, какимъ образомъ Ансельмъ достигъ Нормандіи, и что привлекало его въ эту страну. Трудно однако предположить, чтобы онъ шелъ туда съ твердымъ намѣреніемъ пользоваться уроками Ланоранка, преподававшаго тогда въ Бекской обители; вѣроятнѣе, что онъ узналъ объ этомъ знаменитомъ ученомъ уже позднѣе, во время своего трехгодичнаго странствованія, то въ Бургундіи, то въ прочихъ частяхъ Франціи. Какъ бы то ни было, мы видимъ, что въ 1059 году Ансельмъ, послѣ весьма краткаго пребыванія въ Авраншѣ, прибылъ въ Бекскій монастырь и поступилъ тамъ подъ руководство Ланфранка. Мы уже говорили, съ какими замѣчательными и талантливыми людьми суждено было ему сѣсть на одну скамью. Всѣхъ привлекала сюда теплая, безкорыстная любовь къ наукѣ, всѣ занимались ею съ одинаковымъ рвеніемъ, подъ надзоромъ наставника, поощреніе котораго считалось единственною и величайшею наградою; при такомъ общемъ и единодушномъ стремленіи къ наукѣ и ея служенію, трудно было отличиться предъ всѣми прочно и обратить особенное на себя вниманіе. Ансельмъ однако успѣхъ. въ этомъ. Нельзя было предположить, чтобы въ такомъ болѣзненномъ, слабомъ тѣлѣ, заключалось столько энергіи, силы воли и непреклонной твердости въ достиженіи предположенной цѣли. Забывая пищу, совъ, не обращая вниманія на то, что иногда въ, зимнее время въ его бѣдной, не топленной комнатѣ былъ нестерпимый колодъ, Ансельмъ сидѣлъ за книгами и часто въ этихъ занятіяхъ проводилъ цѣлые дни и ночи, почти не вставая съ мѣста. Ему уже было около двадцати пяти лѣтъ при вступленіи въ Бекскій монастырь, но познанія его были крайне недостаточны, и по собственному его признанію, онъ долженъ былъ краснѣть за свое невѣжество; но трудъ и неимовѣрныя усилія превозмогли все. Ланфранкъ замѣтилъ прилежнаго и талантливаго ученика и съ тѣхъ поръ между ними началась самая тѣсная и дружеская связь, не прерывавшаяся въ послѣдствіи до конца ихъ жизни. Если справедливо мнѣніе, что въ дружбѣ всегда одинъ человѣкъ невольно подчиняется вліянію другаго, то можно сейчасъ же угадать, на чьей сторонѣ было это вліяніе. Ланфранвъ уже пользовался громкою славою, за нимъ была многолѣтняя опытность и въ наукѣ и въ жизни; въ самомъ характерѣ его было много предпріимчиваго, смѣлаго, властительна то. Кроткій, нѣсколько даже робкій Ансельмъ совершенно покорился ему; вскорѣ уже онъ не рѣшался ни на одинъ важный шагъ въ своей жизни безъ предварительнаго совѣта своего знаменитаго наставника. Не надо принимать подобныхъ отношеній за отсутствіе характера со стороны Ансельма: мы увидимъ, что вся послѣдующая жизнь его могла бы служить опроверженіемъ подобнаго мнѣнія, мы увидимъ, что лишь только дѣло касалось самой священной для него вещи -- его убѣжденій, или того, что онъ почиталъ своимъ долгомъ, Ансельмъ находилъ въ себѣ столько силъ и такую твердость духа, что непоколебимо становился лицомъ къ лицу съ опасностію и не боялся принять на себя даже страданія. Эта привязанность, доходившая почти до преклоненія предъ Ланфранкомъ, объясняется въ немъ скорѣе его неизмѣримо любящимъ сердцемъ и страстнымъ уваженіемъ къ лицамъ, которыхъ онъ считалъ выше себя въ какомъ бы то ни было отношенія.

Нѣсколько лѣтъ провелъ Ансельмъ въ Бекской обители. Приближалось время, когда должно было разстаться съ уроками Ланфранка и подумать объ избраніи себѣ рода жизни. Отецъ его въ продолженіе этого времени умеръ и не смотря на свою расточительность и безпорядочную жизнь, умѣлъ сохранить для сына еще довольно значительное состояніе. Слѣдовательно теперь положеніе Ансельма было въ матеріальномъ отношеніи совершенно обезпечено, и онъ могъ безъ всякаго принужденія совершенно свободно избрать себѣ тотъ родъ жизни, который наиболѣе соотвѣтствовалъ его наклонностямъ. Мы видѣли, что еще въ ранней молодости думалъ онъ посвятить себя монастырской жизни, что этотъ планъ не оставлялъ его никогда и наконецъ привелъ его въ стѣны Бекской обители, гдѣ, по собственнымъ его словамъ онъ провелъ самые счастливые дни своей жизни. Не удивительно, поэтому, что мысль не разставаться съ монастыремъ и навсегда въ немъ поселиться, должна была прежде всего представиться его уму. Не скоро однако же явилось у Ансельма окончательное рѣшеніе на этотъ, самый важный шагъ въ его жизни. Ему предшествовала сильная внутренняя борьба, глубокое сомнѣніе въ собственныхъ силахъ: если наконецъ и было принято главное рѣшеніе, то за нимъ являлись сомнѣнія другаго рода, особенно когда дѣло касалось выбора монастыря. Мы видѣли, что нѣсколько лѣтъ, проведенные имъ въ Бекской обители, были посвящены имъ ученію: безсонныя ночи, цѣлые дни, въ продолженіе которыхъ Ансельмъ ни разу не подымался съ своего мѣста, съ неутомимою жаждой, стремясь обогатить свой умъ необходимыми свѣдѣніями почти во всѣхъ отрасляхъ тогдашней науки,-- все это принесло наконецъ желанный результатъ. Передъ нами теперь уже не робкій ученикъ, котораго нѣкогда какой-то внутренній таинственный голосъ побуждалъ искать въ отдаленныхъ странахъ отвѣта на волновавшія его сомнѣнія; теперь Ансельмъ -- уже самъ учитель, человѣкъ созрѣваній въ трудахъ науки. Желаніе занять то мѣсто, которое въ "его глазахъ, съ такою славою занималъ Ланфранкъ, не давало ему покою. Но какъ удовлетворить этому желанію? Оставаться съ этимъ намѣреніемъ въ Бекской обители, было невозможно: Ланфранкъ съ своимъ блестящимъ умомъ, съ своимъ увлекательнымъ даромъ слова, если бы не затмилъ его совершенно, то все-таки не допустилъ бы его возвыситься до того успѣха, котораго такъ жаждалъ Ансельмъ. Опасна была борьба съ такимъ могущественнымъ соперникомъ. Искать другаго убѣжища было не менѣе затруднительно. Жизнь въ Бекскомъ монастырѣ оставь за много очарованій въ любящемъ сердцѣ Ансельма, много дружескихъ связей, разорвать которыя не было въ его долахъ. "Еще недостаточно я смирился, еще бушевалъ во мнѣ свѣтъ," говоритъ въ послѣдствіи Ансельмъ объ этомъ трудномъ періодѣ своей жизни. Результатъ этой внутренней борьбы можно было однако предвидѣть. Ансельмъ повторилъ Ланфранку сомнѣнія, волновавшія его душу и просилъ его совѣта: знаменитый учитель отказался дать его въ такомъ важномъ дѣлѣ и предложилъ Ансельму отправиться вмѣстѣ съ нимъ къ руанскому архіепископу Маврилу и предоставить все на его рѣшеніе. Не теряя времени отправились они въ дорогу. Въ послѣдствіи Ансельмъ разказывалъ, что когда они проѣзжали лѣсомъ, онъ былъ готовъ по одному слову Ланеранка остаться въ этомъ лѣсу и не выходить изъ него въ продолженіе всей жизни. Такая преданность, такая безграничная привязанность къ человѣку, въ которомъ еще недавно онъ опасался встрѣтить своего соперника, показываютъ, какъ быстро отдавался Ансельмъ влеченіямъ своего сердца и въ нихъ находилъ самыхъ лучшихъ обоихъ совѣтниковъ.

Мы приближаемся къ періоду жизни Ансельма, когда всѣ способности и душевныя его силы получаютъ самое полное развитіе, когда, думая найдти въ монастырской жизни то спокойное уединеніе, котораго такъ давно жаждала его душа, онъ неожиданно долженъ былъ предаться самой тревожной политической дѣятельности. Архіепископъ руанскій убѣдительно. совѣтовалъ ему не отлагать своего намѣренія поступить въ монастырь и самъ назначилъ ему будущимъ пребываніемъ Бекскую обитель. Ансельмъ повиновался тѣмъ охотнѣе, что совѣтъ архіепископа совершенно согласовался съ его тайными желаніями. Принявши монашеское званіе, онъ сохранилъ прежнія, самыя дружескія отношенія къ Ланфранку; всѣ его прежнія сомнѣнія изчезли совершенно, и ни разу не произошло между ними ни малѣйшаго недоразумѣнія. Впрочемъ недолго суждено имъ было оставаться вмѣстѣ. Ланфранкъ долженъ былъ вскорѣ найдти болѣе широкое поприще дли своихъ блестящихъ способностей, вовсе не чуждыхъ практической дѣятельности, хотя по видимому онъ не былъ къ ней приготовленъ. Давно уже норманскій герцогъ Вильгельмъ II (Завоеватель) обратилъ на Ланфранка свое вниманіе и употреблялъ его но различнымъ дѣламъ, въ которыхъ тотъ могъ быть ему полезенъ своею опытностію, славою и близкими сношеніями съ самыми знатными лицами того вѣка. Нѣсколько разъ отправлялся Ланфранкъ съ порученіями герцога въ Римъ и всегда находилъ при папскомъ дворѣ самый благосклонный и радушный пріемъ: случилось однако вскорѣ обстоятельство, которое, казалось, должно было произвести между герцогомъ и Ланфранкомъ совершенньй разрывъ. Вильгельмъ женился на дочери графа Фландрскаго, Матильдѣ, своей близкой родственницѣ, и бракъ этотъ, заключенный противно положеніямъ и правиламъ церкви, встрѣтилъ всеобщее неодобреніе. Самъ Ланфранкъ не могъ удержаться отъ него и выразилъ его вѣроятно такъ рѣзко и прямо, что навлекъ на себя гнѣвъ Вильгельма, который приказалъ ему выѣхать изъ своихъ владѣній. Папа Николай II изрекъ между прочимъ противъ герцога отлученіе отъ церкви; дѣло принимало все болѣе и болѣе худой оборотъ, и Вильгельмъ рѣшился смириться. Онъ обратился къ оскорбленному имъ Ланфранку и просилъ его ходатайства за себя предъ папою; Ланфранкъ согласился, и съ большими усиліями получилъ разрѣшеніе римскаго первосвященника на бракъ Вильгельма. Въ благодарность за это, норманскій герцогъ основалъ монастырь Св. Стеоана при устьѣ рѣки Орны, и первымъ аббатомъ этого монастыря былъ назначенъ Ланфранкъ. Неизвѣстно, вслѣдствіе какихъ причинъ онъ рѣшился занять это мѣсто и промѣнять на него Бекскую обитель, доставившую ему столько славы и извѣстности; можетъ-быть ему указаны были въ будущемъ большія почести, надежды на болѣе широкое поприще для его дѣятельности и талантовъ.

Выходъ Ланфранка изъ Бекскаго монастыря произвелъ большую перемѣну въ положеніи Ансельма. Онъ тотчасъ же былъ облеченъ достоинствомъ пріора, которое въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ сряду занималъ его знаменитый предшественникъ. Съ этого времени, можно сказать, жизнь Ансельма получаетъ новый и крутой оборотъ; хотя и прежде нельзя было не замѣтить въ его характерѣ большой твердости и рѣшимости, но до сихъ поръ онъ все еще находился подъ постороннимъ вліяніемъ, еще ни разу не представлялось ему случая дѣйствовать самостоятельно и показать, на сколько онъ способенъ управлять людьми и окружавшими его обстоятельствами. Обязанность пріора представляла въ тѣ времена много трудностей: ему принадлежало все внутреннее управленіе монастыря, надзоръ за поведеніемъ его членовъ, надзоръ за преподаваніемъ наукъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ своего управленія Ланеранкъ успѣлъ снискать всеобщее уваженіе, не прибѣгая слишкомъ часто къ строгимъ мѣрамъ, но и безъ нихъ, однимъ обращеніемъ своимъ, своимъ громкимъ авторитетомъ, умѣлъ побуждать всѣхъ къ безпрекословному исполненію своей воли. Совсѣмъ не то, когда мѣсто такого знаменитаго учителя занялъ теперь человѣкъ еще молодой лѣтами, неопытный, или въ которомъ, по крайней мѣрѣ, другіе не предполагали никакой опытности, скромный и даже робкій человѣкъ, проводившій по большей части время въ книжныхъ занятіяхъ, повидимому совершенно чуждый всѣхъ мірскихъ дѣлъ. Не удивительно, что сейчасъ же явилось много людей, изъ которыхъ одни завидовали его быстрому возвышенію, другіе желали воспользоваться большею свободой и ослабить господствовавшую въ монастырѣ строгую дисциплину, людей совершенно ему враждебныхъ и съ которыми предстояло Ансельму вступить въ борьбу. Положеніе было весьма опасно: въ подобнаго рода обстоятельствахъ все зависитъ отъ начала и часто однимъ неосторожнымъ шагомъ можно причинить себѣ неисправимый вредъ. Любопытно взглянуть, какъ смотрѣлъ на свое новое положеніе самъ Ансельмъ, и съ какими мыслями и правилами приступалъ онъ къ управленію своими подчиненными. Можно положительно сказать, что онъ всегда старался по возможноein избѣгнуть всякихъ принудительныхъ мѣръ и желалъ болѣе дѣйствовать кроткими средствами на умъ и сердце своихъ подчиненныхъ, нежели съ гнетомъ налагать на нихъ свою волю и руководствоваться въ своемъ обращеніи только правилами строгости и какого бы то ни было принужденія. Въ этомъ отношеніи Ансельмъ далеко опередилъ свой вѣкъ, и его взглядъ на вещи сдѣлалъ бы честь и вашему времени. Не можемъ не привести здѣсь драгоцѣннаго въ этомъ отношеніи разговора Ансельма съ однимъ аббатомъ, въ которомъ превосходно выразился его взглядъ на воспитаніе и обращеніе съ подчиненными. Эдмеръ разказываетъ, что одинъ аббатъ горько жаловался Ансельму на ввѣренныхъ его попеченію дѣтей. "День и ночь, говорилъ онъ, наказываю я ихъ розгами, а дѣло все нейдетъ на ладъ." -- "Вотъ видите, возразилъ Ансельмъ, много ли можно сдѣлать побоями? Скажите мнѣ, г. аббатъ, что вышло бы, если бы вы посадили въ своемъ саду дерево, но такъ бы огородили его со всѣхъ сторонъ, что не давали бы росту его вѣтвямъ? Думаю, дерево ваше согнулось бы, скривилось бы,-- словомъ, сдѣлалось бы никуда негоднымъ. Теперь смотрите же, не то ли самое дѣлаете вы съ дѣтьми, посаженными въ разсадникъ церкви, и воспитаніе которыхъ поручено вамъ для того, чтобы они росли въ Богѣ и со временемъ дали плодъ. Не только не давая имъ свободы, но окруживъ ихъ страхомъ, дѣйствуя на нихъ лишь побоями, да угрозами, вы искривляете и портите ихъ нравственность; въ умѣ ихъ зараждаются самыя дурныя и злыя мысли, и они не гонятъ ихъ прочь, а напротивъ лелѣютъ ихъ, ожесточаются и дѣлаются рѣшительно неспособными ни къ ученію, ни къ нравственному совершенствованію. Не встрѣчая въ васъ ни любви, ни ласковаго слова, они не могутъ питать къ вамъ довѣренности и думаютъ, что вами руководятъ только ненависть и злоба. Подозрительность развивается въ нихъ съ годами все болѣе и болѣе, такъ что въ каждомъ они готовы видѣть своего заклятаго врага. Спрашиваю васъ теперь, отчего вы такъ жестоки съ ними? Не такіе ли же они люди какъ вы,-- а что бы вы сказали, еслибъ съ вами поступали подобнымъ образомъ? Конечно, хлѣбъ -- здоровая и хорошая пища, но дайте его только-что родившемуся младенцу, и вы его уморите. Точно также и съ нравственною пищей: прежде нежели приступите къ мѣрамъ строгости, старайтесь привлечь къ себѣ сердца кротостію, терпѣливостію и дружескимъ обращеніемъ." Мы не разъ убѣдимся въ послѣдствіи" что трудно было найдти человѣка, у котораго теоріи такъ хорошо согласовались съ практикою, какъ у Ансельма. Правила, выработанныя размышленіемъ, сейчасъ же переходили у него въ жизнь и руководили всѣми его поступками. Въ этомъ отношеніи, приведенныя нами слова имѣютъ для насъ большое значеніе, тѣмъ болѣе, что теперь, когда Ансельмъ приступалъ къ управленію монастыремъ, мы можемъ повѣрить ихъ искренность всѣмъ его поведеніемъ. Мы сказали уже, что противъ новаго пріора образовалась довольно большая партія, которая желала противоставить ему какъ можно болѣе затрудненій и препятствій при самомъ вступленіи его въ должность. Во главѣ этой партіи стоялъ молодой монахъ Осбернъ, одинъ изъ лучшихъ учениковъ Ланфранка, отличавшійся большимъ умомъ и большими способностями. Страстна привязанный къ своему прежнему учителю и уже по этому самому непріязненно смотрѣвшій на его преемника, онъ не пропускалъ Ни одного случая, чтобы не сказать противъ него какой-нибудь злой остроты, не осмѣять его распоряженій или да не обратиться даже къ нему прямо съ грубою и дерзкою рѣчью. Ансельмъ показывалъ видъ, что не замѣчаетъ этого страннаго и недостойнаго поведенія; чѣмъ надменнѣе становился молодой монахъ, тѣмъ болѣе въ обращеніи своемъ съ нимъ показывалъ онъ кротости, благодушія и самой нѣжной внимательности. Успѣхи Осберна въ паукахъ встрѣчали въ Ансельмѣ самаго благосклоннаго цѣнителя; онъ всегда находилъ достаточную причину извинять его проступки и избавить его иногда отъ слишкомъ заслуженнаго взысканія. Планъ Ансельма удался какъ нельзя лучше: Осбернъ вскорѣ устыдился своего поведенія,-- мало того, кротость и нѣжность Ансельма такъ благодѣтельно подѣйствовали на хорошія стороны его сердца, что онъ привязался къ своему новому наставнику еще сильнѣе, нежели прежде къ Ланфранку. Въ послѣдствіи эту страстную привязанность не могли уже поколебать ни строгость, ни угрозы Анеельма, ни какія бы то ни было взысканія: молодой монахъ оцѣнялъ ихъ надлежащимъ образомъ и видѣлъ, что за ними скрывается безкорыстное желаніе исправить его характеръ и надлежащимъ образомъ воспитать его душу. Къ сожалѣнію, эта связь между наставникомъ и столь нѣжно преданнымъ ему ученикомъ была непродолжительна. Осбернъ опасно заболѣлъ и тогда-то обнаружились вполнѣ тѣ чувства, которыя питалъ къ нему Ансельмъ. Цѣлые дни и ночи, безъ сна и покоя, проводилъ онъ у изголовья юноши, ободряя его, не позволяя никому кромѣ себя подавать ему лѣкарства, отогрѣвая охолодѣвшіе его члены въ своихъ рукахъ: все было тщетно -- Осбернъ умеръ, но этотъ непродолжительный По времени эпизодъ его отношеній къ Ансельму преподалъ многимъ благодѣтельный урокъ. Характеръ новаго пріора уяснился совершенно: самые строптивые и непокорные должны были невольно преклониться Предъ такимъ великодушіемъ, предъ такою кротостію и вмѣстѣ предъ такимъ глубокимъ пониманіемъ человѣческаго сердца. Эдмеръ разказываетъ, что на могилѣ Осберна было пролито много горячихъ слезъ и всѣ единодушно поклялись "стать достойными наслѣдниками любви, которою пользовался умершій."

Вникая съ большимъ вниманіемъ въ разказанное нами событіе, нельзя не удивиться тому глубокому пониманію людей и ихъ характеровъ, которое выказалъ тутъ Ансельмъ: это качество не разъ замѣтимъ мы и въ послѣдующей его жизни. Всегда умѣлъ онъ подойдти къ человѣку съ должной стороны и затронуть нужную ему струну въ его сердцѣ, развѣ лишь когда приходилось ему имѣть дѣло съ грубымъ и закоренѣлымъ произволомъ, совершенно не способнымъ откликнуться на какой бы то ни было разумный доводъ и убѣжденіе. Удивительно показалось бы такое свойство въ человѣкѣ, проведшемъ большую часть своей жизни въ уединеніи и размышленіяхъ, еслибъ оно, по всеобщему замѣчанію, не было принадлежностію именно подобныхъ натуръ, сосредоточенныхъ и привыкшихъ къ созерцанію. Мы сказали уже, что въ число новыхъ обязанностей Ансельма входилъ высшій надзоръ за преподаваніемъ наукъ въ монастырѣ: безъ сомнѣнія, обязанность эта была для него самою пріятною и вмѣстѣ съ тѣмъ представляла наиболѣе трудностей. По примѣру Ланфранка, новый пріоръ самъ занимался преподаваніемъ главнѣйшихъ наукъ -- діалектики, богословія и другихъ. Увлекательное и краснорѣчивое изложеніе предмета, способность найдти и выказать въ немъ занимательныя стороны, словомъ, вся внѣшняя, блестящая обстановка, были рѣшительно не въ средствахъ Ансельма. Онъ самъ сознавалъ это и сознавалъ можетъ-быть съ преувеличеннымъ смиреніемъ. "Многіе цвѣты походятъ на розу, но не всѣ имѣютъ ея запахъ," говорилъ онъ съ грустію. Достоинства Ансельма были совершенно другаго рода и счастіе его состояло именно въ томъ, что онъ быстро созналъ свои средства, никогда не насиловалъ себя, никогда не желалъ казаться болѣе того, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ. Жизнь по преимуществу созерцательная была любимымъ его идеаломъ съ ранней молодости; не было для него большаго счастія, какъ отдалившись, по возможности, отъ всякаго соприкосновенія съ внѣшнимъ міромъ, предаваться размышленію о самыхъ трудныхъ и запутанныхъ вопросахъ тогдашней метафизики. Подобное направленіе ума имѣетъ, конечно, много опаснаго: оно часто граничитъ съ праздностію и съ безплоднымъ напряженіемъ умственныхъ способностей, но ничего такого нельзя было опасаться за Ансельма. Въ умѣ его необыкновенно твердомъ и самостоятельномъ было много возбудительной силы, безпрестанно требовавшей новой пищи и новой дѣятельности: этимъ свойствомъ его ума мы обязаны тому глубокому анализу и той необыкновенной тонкости выводовъ, которыми отличаются всѣ его сочиненія. Самое преподаваніе Ансельма, на сколько сохранилось до насъ извѣстій, отличалось большою оригинальностію: онъ предлагалъ какой-нибудь вопросъ своимъ ученикамъ и заставлялъ ихъ самихъ доходить чрезъ рядъ логическихъ выводовъ до его рѣшенія. То былъ родъ диспута, въ которомъ принимали участіе всѣ его слушатели, и который происходилъ подъ его непосредственнымъ руководствомъ и надзоромъ. Эта метода и вообще взглядъ Ансельма на преподаваніе выразились отчасти въ двухъ его сочиненіяхъ: De grammatico и Monologium, принадлежащихъ именно къ этой норѣ его дѣятельности.

Преподаваніе и различныя сочиненія по части богословія и философіи занимали все время Ансельма; свободные отъ этихъ занятій часы посвящалъ онъ дѣлу, за которое потомство должно сохранить ему особенную признательность. Еще Ланфранкъ заботился о томъ, чтобы основать въ монастырѣ по возможности обширную библіотеку, и продолженіе этого труда съ особенною ревностію принялъ на себя Ансельмъ. Въ его время находилось уже въ ней значительное собраніе рѣдкихъ рукописей, которыя, Жакъ видно изъ его переписки, онъ не жалѣлъ давать для прочтенія всякому желавшему. Разсматривая эти рукописи, Ансельмъ замѣтилъ, что многія изъ нихъ отличаются большою неисправностію, ошибками, опущеніями, и тотчасъ же предпринялъ трудъ надлежащимъ образомъ возстановить ихъ текстъ. Со всѣхъ сторонъ старался онъ собрать для этой работы какъ можно болѣе вѣрныхъ копій и весь досугъ свой посвящалъ ихъ сличенію. Трудъ этотъ былъ раздѣленъ Ансельмомъ поровну между всѣми образованными и наиболѣе успѣвшими въ наукахъ его подчиненными: каждому умѣлъ онъ найдти занятіе, наиболѣе годное для его способностей, и работа шла чрезвычайно быстро" Надо перенестись мыслію въ тѣ времена, поставить себя среди того общества -- грубаго, невѣжественнаго, занятаго войнами, почти вовсе чуждаго интересовъ науки и литературы,-- чтобы понять, какою глубокою отрадою, какимъ живительнымъ чувствомъ были проникнуты члены этой небольшой монастырской общины,-- неусыпно и вдали отъ свѣта трудившіеся надъ наукою и приготовлявшіе въ будущемъ ея развитіе. Ансельмъ почелъ бы себя вполнѣ счастливымъ, если бы ничто на развлекало его среди этихъ занятій; но многія другія обязанности по должности пріора отнимали у него большую часть столь драгоцѣннаго для него времени. Между прочимъ не было человѣка, который бы такъ добросовѣстно, такъ честно понималъ свой долгъ. Трудно было бы напримѣръ съ большею заботливостію и даже нѣжностію ухаживать за больными и стараться принести имъ облегченіе не только Физическое, но и нравственное.

"Ты можешь засвидѣтельствовать, престарѣлый Геревальдъ, говоритъ Эдмеръ, обращаясь къ одному изъ монаховъ Бекской обители, какъ однажды лишился ты употребленія всѣхъ членовъ и лежалъ едва шевеля языкомъ; ты помнишь, какъ благочестивы# отецъ проводилъ дни и ночи у твоего изголовья, собственною рукою выжимая сокъ изъ винограда и подавая тебѣ питье, котораго ты не хотѣлъ принять ни отъ кого другаго. Отецъ для здоровыхъ, онъ былъ матерью для больныхъ, или скорѣе для здоровыхъ и для больныхъ былъ вмѣстѣ отцемъ и матерью." Исполненіе такихъ обязанностей, разумѣется, не могло тяготить Ансельма, по за то всякія мірскія заботы, хлопоты по внѣшнему устройству и дѣламъ монастыря, были для него крайне тягостны. Самъ аббатъ Герлуинъ вступилъ уже въ преклонную старость и по неволѣ долженъ былъ часто обременять своего помощника всякаго рода порученіями; не рѣдко случалось Ансельму удаляться изъ монастыря на нѣсколько дней и заниматься такими дѣлами, къ которымъ онъ не чувствовалъ ни малѣйшей склонности. Положеніе это было для него столь тягостно, что явилась даже у него мысль сложить съ себя достоинство пріора; онъ обратился съ просьбою объ этомъ къ архіепископу руанскому Маврилу, но получилъ отъ него отказъ. "Умѣй переносить возложенное на тебя бремя, отвѣчалъ ему архіепископъ:-- если даже въ послѣдствіи будешь ты облеченъ болѣе высокимъ достоинствомъ, не унывай, или впередъ, а я чувствую, что по твоимъ заслугамъ недолго будетъ тебѣ дожидаться этого времени. -- "Горе мнѣ несчастному!" воскликнулъ Ансельмъ и со смиреніемъ возвратился къ своимъ ежедневнымъ занятіямъ. Къ этому же времени относится видѣнный имъ сонъ, воспоминаниіе о которомъ сохранено для насъ Эдмеромъ: снилась ему быстрая и широкая рѣка, увлекавшая въ своемъ теченіи мущинъ и женщинъ, людей всякаго званія и происхожденія; всѣ неслись по ней, и не печаль, а какое-то удовольствіе, какая-то нѣга выражалась на всѣхъ лицахъ. "То источникъ мира,-- прошепталъ ему невѣдомый голосъ,-- а вотъ и пристань." Огромное монастырское зданіе представилось его взорамъ. Стѣны были изъ чистаго cepeбра, лугъ былъ покрытъ зеленью и серебряными цвѣтами. Съ охотою выбралъ бы онъ это жилище и поселился бы въ немъ до конца жизни.-- "Хочешь ли видѣть теперь, въ чемъ состоитъ истинное терпѣніе?" повторилъ ему тотъ же голосъ, и на утвердительный отвѣтъ Ансельма совершенный мракъ внезапно объялъ его. Какъ было объяснить послѣднее явленіе? Ансельмъ истолковалъ ёго какъ совершенную непроницаемость судьбы человѣческой и обязанность для каждаго не ограничивать своихъ желаній и стремленій какою-нибудь одною цѣлью, но быть въ постоянной готовности принять и терпѣливо нести всякое бремя, возложенное на него Провидѣніемъ.

И дѣйствительно предчувствія не обманули Ансельма: представилась ему вскорѣ необходимость принять на себя новыя обязанности, новые труды, гораздо болѣе тягостные и обременительные. Мы говорили уже что преклонныя лѣта и болѣзни препятствовали Герлуину исполнясь надлежащимъ образомъ свою должность, и что всѣ обязанности свои онъ уже давно препоручилъ другимъ, посвятивъ свои послѣдніе годы молитвѣ и подвигамъ благочестія. Тихое, спокойное существованіе основателя Бекской обители прекратилось зимою 1077 года. До послѣдней минуты своей жизни сохранилъ онъ всю ясность сознанія, бесѣдовалъ съ своими подчиненными и самъ указалъ имъ на Ансельма, какъ на достойнаго себѣ преемника. По предыдущему уже можно понять, какъ долженъ былъ смотрѣть Ансельмъ на свое новое возвышеніе. Первою его мыслію было -- отказаться. Когда по смерти Герлуина единодушный выборъ братіи дѣйствительно остановился на немъ, произошла трогательная сцена. Видя, что ни доводы, мы убѣжденія не могутъ поколебать его товарищей, онъ бросился на полъ и со слезами, съ воплями умолялъ ихъ избавитъ его отъ избранія, сулившаго впереди много почестей, но еще болѣе трудовъ и заботъ. Мольбы Ансельма были тщетны: по единодушному приговору всей братіи и не смотря на его упорное сопротивленіе, онъ былъ провозглашенъ аббатомъ. Утвержденіе избранія зависѣло, разумѣется, отъ герцога Норманскаго; дня этого Ансельмъ долженъ былъ самъ отправиться къ его двору, гдѣ онъ встрѣтилъ самый радушный и ласковый пріемъ. Въ 1079 году принялъ онъ посвященіе отъ Гизельберта, епископа города Эврё, и такимъ образомъ могъ, по исполненіи всѣхъ предварительныхъ обрядовъ, приступить къ исправленію своей новой должности.

Званіе аббата было въ тѣ времена вовсе не легкимъ бременемъ; съ нимъ соединялось много затруднительныхъ обязанностей для всякаго человѣка, желавшаго честнымъ образомъ исполнять свое дѣло. Не говоримъ уже о внутреннемъ управленіи, требовавшемъ большихъ способностей и большой твердости воли,-- еще тягостнѣе были заботы о внѣшнемъ положеніи монастыря.

Не забудемъ, что монастыря, находившіеся въ первое время большею частію почти въ совершенной независимости какъ отъ свѣтскаго общества, такъ и отъ церковнаго, постоянно стремились къ тому, чтобы сохранить это положеніе и въ послѣдующія времена. Борьба между епископами, желавшими подчинить монастыри своему управленію, и между монастырями, которые тому противились, продолжается и въ XI вѣкѣ, въ большимъ нежели когда-нибудь упорствомъ. Воззванія къ папамъ, даже къ свѣтской власти, слышатся безпрерывно съ обѣихъ сторонъ; монастырскіе архивы наполняются договорами, грамотами, свидѣтельствующими о томъ, съ какимъ стараніемъ, шагъ за шагомъ, пріобрѣтались эти права и привилегіи. Слава тому аббату, который устоялъ въ этой борьбѣ, умѣлъ сохранить и возвысить достоинство ввѣренной ему обители. Отношенія къ свѣтскому обществу представляютъ еще болѣе смутную картину. Мы видѣли, какимъ образомъ религіозное рвеніе постоянно наполняло монастыри богатыми приношеніями и дарами, соединяло въ ихъ стѣнахъ часто несмѣтныя сокровища, которыя не мало способствовали необходимому и спасительному могуществу ихъ среди тогдашняго общества. Владѣнія, земли нѣкоторыхъ монастырей, находились не только въ окрестностяхъ, но часто въ отдаленныхъ отъ нихъ странахъ, и состояли подъ управленіемъ довѣренныхъ отъ нихъ лицъ. Были земли, которыя отдавались монастырю не въ вѣчное владѣніе, а на опредѣленный срокъ, въ ленъ, и оттого раздалась цѣлая система особыхъ отношеній, которыя еще болѣе запутывали и безъ того затруднительное управленіе ими. Если представить себѣ безпорядочное и почти безправное состояніе тогдашняго общества, то можно понять, что едва ли могло быть мирно и безопасно обладаніе столь обширными помѣстьями; правда, монастыри были ограждены отъ насилія своимъ высокимъ положеніемъ, глубокимъ уваженіемъ, которое вообще внушала къ себѣ церковь,-- но случалось весьма часто, что грубая сила не останавливалась предъ этими нравственными преградами. Процессы, споры, тяжбы, происходятъ безпрерывно почти у каждаго монастыря съ его сосѣдями: когда нельзя было защитить своего права законнымъ путемъ, надо было прибѣгать къ другимъ средствамъ -- просьбамъ, искательствамъ, воззваніямъ къ свѣтской власти, что однако не всегда приносило пользу. Каково же было аббату, на которомъ лежала вся эта тяжелая отвѣтственность, который не желалъ, чтобы память его была заклеймена упрекомъ или вареканіемъ? Будемъ ли мы удивляться, что многіе изъ нихъ вынесли изъ этой безпокойной сферы тотъ высокій житейскій опытъ, ту практическую мудрость, которые проложили имъ свободный доступъ къ государственной дѣятельности и которые едва ли была въ состояніи дать имъ одна наука? Понятными становятся тогда такія явленія, какъ аббатъ Сугерій,-- мудрый совѣтникъ королей, глубокій знатокъ государственнаго управленія....

Съ другой стороны событія, волновавшія тогда Европу, могли смутить самый смѣлый духъ, устрашить самый отважный характеръ. Годъ избранія Ансельма былъ ознаменованъ однимъ изъ тѣхъ событій, о которыхъ исторія сохраняетъ навсегда неизгладимое воспоминаніе. Борьба между свѣтскою и духовною властію была въ полномъ разгарѣ: на папскомъ престолѣ сидѣлъ знаменитый Григорій VII, которому принадлежитъ великолѣпная теорія господства папъ надъ всѣмъ христіанскимъ міромъ, созданіе всеобъемлющей ѳеократической монархіи, долженствовавшей подчинить себѣ всѣ земныя власти. Римская имперія возстановлилась такимъ образомъ въ пользу папскаго авторитета, и намѣстникъ Христа, преемникъ цезарей, намѣревался соединить въ своихъ рукахъ ключи неба съ земнымъ скипетромъ, Со доѣмъ пыломъ страстной, неукротимой натуры обратился Гильдебранть къ исполненію этой мысли; вступая въ борьбу съ свѣтскою властію, онъ въ то же время предпринялъ коренную реформу въ нѣдрахъ самаго духовенства, съ цѣлію очистить его отъ многихъ злоупотребленій и сдѣлать достойнымъ его высокаго назначенія. Рѣзкая черта, отдѣлявшая нѣкогда это сословіе отъ свѣтскаго общества, съ теченіемъ времени все болѣе и болѣе сглаживалась, высшіе слои его совершенно вступили въ составъ феодальнаго общества, приняли его обычаи, понятія, интересы и стали въ полную зависимость отъ свѣтской власти. Съ другой стороны, низшее духовенство слилось съ простымъ народомъ и заразилось его невѣжествомъ и грубостію нравовъ. Гильдебрантъ рѣшился искоренить и то и другое зло. Главный интересъ XI столѣтія сосредоточился такимъ образомъ въ этихъ преобразованіяхъ, предпринятыхъ внутри самой церкви; они встрѣчали сильное сопротивленіе даже въ самомъ духовенствѣ, разумѣется въ той части его, которой было выгоднѣе сохраненіе, нежели искорененіе злоупотребленій. Лѣтописцы того времени,-- возьмемъ хоть самаго замѣчательнаго изъ нихъ, Ордерика Виталія,-- исполнены горькихъ жалобъ на нововведенія и на усиливавшуюся строгость церковной администраціи. Вопросъ, поставленный такимъ образомъ, обнималъ всѣ слои общества, и мы увидимъ, что Ансельмъ въ своей скромной дѣятельности, еще будучи аббатомъ, былъ также имъ затронутъ и долженъ былъ принять въ немъ участіе.

Въ то же самое время происходили событія другаго рода, имѣвшія, какъ выказалось въ послѣдствіи, великое вліяніе на судьбу Ансельма. Въ 1066 году совершилось завоеваніе Англіи герцогомъ норманскимъ, Вильгельмомъ. Драматическія подробности этого великаго происшествія вѣроятно неизгладимо остались въ памяти всякаго, кто познакомился съ ними въ знаменитомъ твореніи Августина Тьерри, и мы не намѣрены передавать ихъ здѣсь въ неудовлетворительномъ и сжатомъ повтореніи. Скажемъ только то, что непосредственно относится въ нашей задачѣ и можетъ объяснить намъ взаимное положеніе главнѣйшихъ дѣятелей того времени. Безъ сомнѣнія, всякаго, кто внимательно читалъ исторію завоеванія Англіи, поражала роль, которую играло въ тогдашнихъ событіяхъ англо-саксонское духовенство. Въ немъ встрѣтилъ себѣ Вильгельмъ самаго упорнаго и неутомимаго врага; вокругъ духовенства, подъ его знаменами, долгое время, даже въ послѣдствіи, собирались всѣ недовольные, всѣ противники чужеземнаго владычества; перебирая длинный, рядъ стѣснительныхъ узаконеній, изданныхъ завоевателями, видимъ, что наибольшая часть ихъ направлена противъ этого сословія, такъ что самое завоеваніе какъ будто было предпринято противъ него. Явленіе это объясняется всею предшествовавшею исторіею Англо-Саксонской церкви. Въ то время какъ въ остальныхъ государствахъ Западной Европы папскій авторитетъ все болѣе и болѣе усиливался и утверждался на незыблемыхъ основаніяхъ,-- Англо-Саксонская церковь также признавала его, но не шла дальше простаго признанія. Настоящаго дѣйствительнаго подчиненія, въ томъ смыслѣ, какъ понималъ, или по крайней мѣрѣ какъ бы желалъ этого римскій дворъ, не существовало. Причины такого независимаго положенія надо искать, во первыхъ, въ нѣкоторыхъ мѣстныхъ условіяхъ: въ отдаленности страны отъ столицы римскихъ первосвященниковъ, а потомъ въ самой исторіи англосаксонскихъ государствъ до XI столѣтія. Вспомнимъ, сколько разъ въ продолженіе этого времени Англія должна была терпѣть отъ чужеземныхъ вторженій: можно сказать, что вся исторія ея, съ самаго конца VIII столѣтія, наполнена почти безпрерывною національною борьбою съ датскимъ владычествомъ. Среди смутъ и безпорядковъ, необходимыхъ послѣдствій этихъ продолжительныхъ войнъ, все болѣе и болѣе ослабѣвала та слабая связь, которая соединяла англо-саксонское духовенство съ папскимъ престоломъ. Въ первой половинѣ XI столѣтія, одинъ изъ датскихъ королей, Канутъ, желая сохранить дружескія сношенія съ римскимъ дворомъ, подчинилъ всю Англію ежегодной денежной подати, извѣстной подъ названіемъ Пфеннига Св. Петра. Налогъ этотъ уже по самому своему происхожденію былъ непріятенъ англо-саксонскому народонаселенію; съ нимъ связывалось воспоминаніе о ненавистномъ датскомъ владычествѣ. Когда по смерти Канута, въ правленіе его сына, Англо-Саксонское государство, сдѣлавши отчаянное усиліе, возстановило свою прежнюю свободу и независимость, денежный сборъ въ пользу Римской церкви былъ уничтоженъ, вмѣстѣ со многими другими датскими учрежденіями. Съ этихъ поръ разрывъ сдѣлался еще сильнѣе, и папы не разъ обращались съ рѣзкими обвиненіями противъ Англо-Саксонской церкви. Надо признаться, что состояніе ея оправдывало многія изъ этихъ обвиненій: продолжительныя войны, опустошавшія Англію въ предшествующее время, принесли свои печальныя плоды. Грубость, невѣжество, самый низкій развратъ распространились не только между всѣми классами свѣтскаго общества, ни проникли даже въ ряды духовенства. Въ то время какъ епископы и аббаты вели образъ жизни, ни чѣмъ не отличавшійся отъ жизни тогдашнихъ свѣтскихъ вельможъ,-- любили окружать себя такою же роскошью, тѣми же грубыми потѣхами и удовольствіями,-- низшіе ряды духовенства представляютъ грустный примѣръ упадка самаго первоначальнаго и необходимаго образованія. Вскорѣ представился удобный случай дать исходъ всѣмъ обвиненіямъ и неудовольствіямъ, накоплявшимся столь долгое время въ Римѣ: все показываетъ, что планы Вильгельма Норманскаго на Англію вполнѣ созрѣли въ его мысляхъ еще во время упомянутаго нами пребыванія Ланфранка при римскомъ дворѣ, гдѣ онъ такъ успѣшно ходатайствовалъ о противозаконномъ бракѣ своего герцога. Съ своею обычною проницательностію Вильгельмъ тотчасъ же замѣтилъ и оцѣнилъ всю пользу, которую онъ могъ извлечь изъ нерасположенія римскаго первосвященника къ Англо-Саксонскому государству. Отъ имени своего герцога, Лакфранкъ явился униженнымъ просителемъ и представлялъ на папское рѣшеніе его права на англійскую корону. Подобный образъ дѣйствія не могъ не польстить пріятно безмѣрному честолюбію римскихъ первосвященниковъ. Слѣдствіемъ ея было заключеніе тѣснаго союза между Вильгельмомъ и папою: папскою буллою предоставлялось Норманамъ право вторгнуться съ оружіемъ въ Англію и возстановить тамъ древніе законы и учрежденія, которыми опредѣлялся ежегодный денежный сборъ въ честь Св. Петра. Интересы честолюбія и корысти были прикрыты въ этомъ объявленіи возгласами противъ злоупотребленій и беззаконій, укоренившихся въ Англо-Саксонской церкви, и увѣреніями, что предпринимаемая война не имѣла иной цѣли, какъ возстановленіе притѣсненной справедливости и благочинія. Папа Александръ II вручилъ Вильгельму священное знамя Римской церкви и кольцо, въ которомъ находился волосъ Св. Петра; предпріятіе такимъ образомъ облекалось въ характеръ крестоваго похода противъ христіянъ, за нѣсколько лѣтъ до того времени, когда обнаружились подобныя движенія противъ невѣрныхъ.

Не будемъ разказывать объ исходѣ этой войны, слишкомъ извѣстномъ всякому образованному читателю: завоеваніе Англіи Норманами совершилось въ весьма непродолжительное время и представило послѣднее и рѣшительное доказательство того, какъ мало заключалось силы и состоятельности во внутреннемъ организмѣ Англо-Саксонскаго государства. Совершилось завоеваніе въ полномъ смыслѣ этого слова: въ странѣ образовались два враждебныя народонаселенія -- побѣдителей и побѣжденныхъ, и связь между шши основалась на грубомъ насиліи съ одной стороны, и на рабскомъ подчиненіи съ другой. Нельзя читать безъ ужаса о притѣсненіяхъ, которыми завоеватели хотѣли упрочить свое владычество въ покоренной ими странѣ. Они достигли своей цѣли, и Вильгельмъ могъ справедливо хвалиться тѣмъ, что, благодаря его кровавымъ мѣрамъ, такая тишина и спокойствіе водворились въ странѣ, что путешественникъ могъ нести съ собою цѣлые мѣшки золота, не опасаясь быть ограбленнымъ. Но то была тишина обманчивая: ubi solitudinem fècerunt, pacem appellant, по выраженію Тацита. Уединенныя мѣста, хорошо защищенныя природою, лѣса, горы, наполнились бѣглецами всякаго званія и сословій, для которыхъ жизнь становилась бременемъ и которые вступали въ открытую борьбу съ отвергавшимъ ихъ обществомъ. Англо-саксонское духовенство стало во главѣ притѣсненнаго народонаселенія; все-таки это было, относительно, самое образованное, или по крайней мѣрѣ самое могущественное и богатое сословіе. Правда, оно не всегда стояло на надлежащей высотѣ и еще недавно подавало поводъ ко многимъ упрекамъ и обвиненіямъ, но въ рѣшительную минуту оно сдѣлалось вполнѣ достойнымъ своего великаго назначенія и явилось защитникомъ слабыхъ и притѣсненныхъ. Тогда ненависть Вильгельма исключительно обратилась противъ него: Не только аббаты и настоятели монастырей были изгоняемы безъ всякой причины,-- часто цѣлыя монашескія общества, вслѣдствіе насилій, должны были оставлять свои обители. Вильгельмъ вызывалъ къ себѣ, изъ своихъ прежнихъ владѣній, новыхъ людей, и зовъ его не остался безъ отвѣта. Англія сдѣлалась похожа на одну изъ невѣдомыхъ странъ, вдругъ открываемыхъ мореплавателями; не изъ одной Нормандіи, но изо всѣхъ частей Франкскаго государства, стремились въ нее толпы различнаго происхожденій. Каждый шелъ съ увѣренностію обогатиться или проложить себѣ дорогу къ почестямъ. Черезъ нѣсколько времени, прибыли въ Англію папскіе легаты, два кардинала, Петръ и Іоаннъ, и епископъ сіонскій, Герменфридъ: въ Винчестерѣ, въ праздникъ Рождества Христова, собранъ былъ торжественный духовный совѣтъ, предъ который должны были предстать всѣ англо-саксонскіе епископы. Началось систематическое, основанное на юридическихъ Формахъ преслѣдованіе: всѣ давнишнія жалобы римскаго двора противъ англо-саксонскаго духовенства, обвиненія его въ симоніи, порочной жизни, невѣжествѣ,-- все это получило теперь Формальный характеръ и составило длинный обвинительный актъ. Исходъ этого процесса можно было предвидѣть заранѣе: почти всѣ англосаксонскіе епископы были лишены своего достоинства, начиная со Стиганда, самаго любимаго народомъ, и должны были уступить мѣста своимъ преемникамъ, норманскаго происхожденія. Черезъ весьма короткое время, Вульфстанъ, епископъ винчестерскій, остался одинъ изъ прежней "семьи Англо-Саксовъ." Надо было подумать теперь о томъ, чтобы дать достойныхъ преемниковъ, по крайней мѣрѣ, самымъ важнымъ изъ низложенныхъ прелатовъ: Ланоранкъ, знаменитый учитель Бекской обители, счастливый и ловкій, уполномоченный Вильгельма при римскомъ дворѣ, былъ облеченъ высокимъ саномъ архіепископа кантерберійскаго. Взаимное уваженіе, безграничное довѣріе другъ къ другу, связывали Ланфранка съ Вильгельмомъ. Завоеватель оцѣнилъ надлежащимъ образомъ умъ и. нравственныя достоинства своего новаго сподвижника, оцѣнилъ его высокую способность къ практической дѣятельности, всегдашнее умѣнье пользоваться обстоятельствами. Словомъ, въ Ланфранкѣ Вильгельмъ имѣлъ именно такого человѣка, какой нуженъ былъ для его цѣлей. Архіепископство Кантерберійское считалось въ Англіи самымъ древнимъ: оно было основано первыми христіанскими миссіонерами, прибывшими изъ Рима еще въ то время, когда Саксы погружены были въ язычество. Въ глазахъ народа, съ этою древностью происхожденія соединялось нѣкоторое преимущество кантерберійской церкви предъ прочими епископствами Англіи; но въ дѣйствительности не существовало ничего подобнаго. Завоеваніе принесло съ собою совершенное измѣненіе въ этомъ порядкѣ вещей: Вильгельмъ оказывалъ всегда большое уваженіе къ правамъ и привилегіямъ своей церкви; онъ находилъ въ ней вѣрную, надежную опору своего владычества въ Англіи; но не смотря на то, какъ мы еще будемъ имѣть случай замѣтить въ послѣдствіи, онъ никогда не желалъ выпускать ее изъ-подъ своей зависимости. Имѣя такія намѣренія, онъ понималъ, какъ важно для него распространить авторитетъ Кантерберійскаго архіепископства надъ всѣми прочими митрополіями Англіи, и имѣя въ архіепископѣ преданнаго и надежнаго человѣка, постоянно держать ихъ подъ своимъ вліяніемъ. Ланфранкъ, дѣйствовалъ ли онъ по внушеніямъ честолюбія или искренно былъ убѣжденъ, что только такъ можно произвести съ успѣхомъ предполагаемыя реформы въ духовенствѣ,-- съ жаромъ поддерживалъ мысль Вильгельма. Англія подчинилась Кантерберійской митрополіи въ весьма короткое время и безъ сильнаго сопротивленія. Томасъ, архіепископъ Йоркскій, думалъ-было защищать свои права, но долженъ былъ уступить соединеннымъ просьбамъ и убѣжденіямъ Ланоранка и самого короля. Бывшій пріоръ Бекской обители былъ вознесенъ такимъ образомъ на одно изъ самыхъ важныхъ мѣстъ въ церковной іерархіи. Не смотря на великую будущность и высокія почести, открывавшіяся передъ нимъ, онъ нѣсколько разъ пытался отклонить ихъ отъ себя и мы имѣемъ причины думать, что имъ руководили въ этомъ случаѣ не притворство или разсчетъ: въ душѣ его таилось предчувствіе, что новая дѣятельность принесетъ съ собою много горя, и не могло не возникать иногда сожалѣній о прежней научной дѣятельности и счастливой жизни за монастырскими стѣнами.

Сколько поразительныхъ и великихъ происшествій, сколько высокихъ и поучительныхъ уроковъ, совершившихся въ этотъ короткій промежутокъ времени! "Подобно морю, говоритъ Ордерикъ Виталій, вѣчно тревожному, несмотря на кажущуюся тишину, вѣчно смущаемому безпокойнымъ токомъ и устрашающему опытнаго мореплавателя своимъ непостоянствомъ и измѣнчивостію, въ то время какъ простой зритель обманутъ его наружною неподвижностію, нашъ вѣкъ находится въ постоянномъ броженіи и принимаетъ различные образы, то радостные, то печальные." При этой быстротѣ, съ какою однимъ событіемъ смѣнялось другое, мысль не успѣвала слѣдить за ними, убѣжденіе не успѣвало сложиться и принять окончательную форму. Несомнѣнно одно, что упомянутыя происшествія должны были сильно отзываться въ сердцѣ Ансельма: они относились слишкомъ близко къ его интересамъ и занимаемому имъ положенію въ церкви. Быстрое возвышеніе Данфранка не могло не имѣть вліянія на судьбу Бекской обители; монастырь, уже до того пользовавшійся громкою извѣстностію, особенно во всемъ, что касалось наукъ и образованія, началъ еще болѣе возвышаться въ общемъ мнѣніи. Тѣсная дружба между Ланфранкомъ и Ансельмомъ сохранилась, несмотря на раздѣлявшее ихъ разстояніе; они находились между собою въ безпрерывной перепискѣ. Надо замѣтить, что опасенія самого Ансельма за свою способность къ много-. труднымъ матеріяльнымъ занятіямъ, соединявшимся съ должностію аббата, вскорѣ сбылись.

Надзоръ за преподаваніемъ, ученые труды, умноженіе монастырской библіотеки поглащали все его вниманіе; прочія заботы предоставилъ онъ другимъ. Эдмеръ сохранилъ намъ превосходный разказъ о томъ, какъ Ансельмъ производилъ судъ и расправу между многочисленными вассалами своего монастыря: спокойно и равнодушно выслушивалъ онъ жалобы и оправданія, не принималъ почти никакого участія въ жаркихъ спорахъ, иногда даже дремалъ на своемъ стулѣ, но вдругъ, пробудившись, однимъ кроткимъ словомъ или удачнымъ изреченіемъ Св. Писанія рѣшалъ самые запутанные вопросы; иногда случалось, что весь монастырскій запасъ, по его приказанію, былъ раздаваемъ нищимъ, и въ самой обители начинался голодъ. Испуганные экономы, камераріи, приходили къ нему въ безпокойствѣ, но въ этомъ случаѣ, каждый разъ дѣятельная помощь Ланфранка выводила его изъ затрудненія. Въ письмахъ Ансельма къ кантерберійскому архіепископу почти безпрестанно встрѣчаемъ выраженіе благодарности за многочисленные и богатые дары, присылаемые въ монастырь изъ Англіи. Съ этого времени начинается основаніе въ Англіи многихъ колоній монахами Бекской обители; всякій членъ ея былъ убѣжденъ въ томъ, что найдетъ тамъ радушный и ласковый пріемъ. Монастыри, постепенно основываемые выходцами изъ нея, оставались строго подчиненными своей митрополіи и признавали всегда съ покорностію власть Ансельма и его преемниковъ. Мы будемъ однако несправедливы, если возвышеніе Бекскаго монастырки распространеніе его вліянія припишемъ исключительно перевороту, произведенному Норманами въ Англіи и особенному благорасположенію Ланфранка. Достоинства самого Ансельма играютъ тутъ столь же важную роль; можно смѣло сказать, что слава его въ это время распространилась по всей Европѣ. Изъ отдаленныхъ странъ стекались за тѣмъ, чтобы слушать его уроки и пользоваться его совѣтами; обширная переписка его, дошедшая до вашего времени, служитъ несомнѣннымъ доказательствомъ, что въ глазахъ современниковъ Ансельмъ былъ преимущественно "мужемъ добраго совѣта", что къ нему обращались люди всякаго званія, что всякому умѣлъ онъ сказать слово утѣшенія или подать мудрое увѣщаніе. Папа Григорій VII, среди самыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ, находилъ досугъ обмѣниваться съ нимъ письмами. "Моли Бога, чтобы Онъ избавилъ Свою церковь и насъ, не по заслугамъ стоящихъ во главѣ ея, отъ гнета еретиковъ и направилъ бы ихъ самихъ на путь истины," писалъ онъ къ Ансельму въ то время, какъ Генрихъ IV явился въ Италіи съ цѣлію поддержать права Климента III на папскій престолъ. Многіе епископы обращались къ нему, лишь только являлось какое-либо сомнѣніе касательно церковнаго устройства или монастырской дисциплины. Еще интереснѣе переписка Ансельма съ многочисленными учениками, получившими образованіе въ Бекской обители и разсѣявшимися послѣ по всѣмъ странамъ Европы. Связь между ими и любимымъ наставникомъ не пресѣклась, не смотря ни на время, ни на разстояніе. "Куда бы ни шли вы, говорить Ансельмъ, любовь моя всюду слѣдуетъ за вами, и гдѣ бы ни оставался я, образъ вашъ неизгладимо сохранится въ моей душѣ." Мы говорили сейчасъ о многихъ монастыряхъ, возникшихъ въ Англіи, и основателями которыхъ были бекскіе монахи. Необходимость лично осмотрѣть и изслѣдовать состояніе этихъ молодыхъ колоній побуждала Ансельма нѣсколько разъ предпринимать непривычное для него путешествіе: надо полагать, что желаніе видѣть своего прежняго знаменитаго учителя занимало тутъ также не послѣднее мѣсто. Къ 1079 году принадлежитъ первая поѣздка его въ Англію: переѣздъ его моремъ совершился весьма удачно и скоро; вечеромъ того-же самаго дня прибылъ Ансельмъ къ стѣнамъ Кантерберійскаго архіепископства, гдѣ уже ожидалъ его торжественный пріемъ. Все тамошнее духовенство вышло къ нему на встрѣчу съ духовнымъ пѣніемъ, со свѣчами, при звонѣ колоколовъ: Ансельмъ прямо отправился въ соборную церковь и произнесъ къ собравшемуся тамъ многочисленному народу длинное поученіе о милосердіи. Первые дни были посвящены дружеской и задушевной бесѣдѣ съ Ланфранкомъ. Бесѣды эти представляли много любопытнаго: недавнія великія событія произвели большой переворотъ въ судьбѣ Ланфранка; они поставили его на высокое мѣсто, окружили его всевозможными почестями, но вмѣстѣ съ тѣмъ это самое возвышеніе произвело въ немъ самомъ, въ его характерѣ, сильное измѣненіе. Предъ Ансельмомъ находился уже не прежній человѣкъ, съ которымъ связывала его нѣкогда общая любовь къ научной дѣятельности, общіе труды и занятія важнѣйшими научными вопросами того времени; интересы эти не изчезли для Ланфранка совершенно, но уступили мѣсто другимъ и стояли уже на второмъ планѣ. Интересъ политическій поглощалъ теперь все его вниманіе: сдѣлавшись однимъ изъ ближайшихъ совѣтниковъ Вильгельма, онъ принялъ совершенно его взглядъ на тогдашній порядокъ вещей и преслѣдовалъ одинаковую съ нимъ политику. Уничтоженіе англо-саксонской національности или по крайней мѣрѣ всевозможное ослабленіе ея самостоятельности было главною задачею, къ достиженію которой они стремились съ одинакимъ жаромъ. Въ этихъ общихъ стремленіяхъ возвышенный умъ и высокое образованіе не допускали конечно Ланфранка до многаго такого, предъ чѣмъ не останавливался Вильгельмъ, но тѣмъ не менѣе не избавили его отъ многихъ и весьма печальныхъ крайностей: все, что могло напоминать покоренному народонаселенію о его національномъ единствѣ, все, что съ давнихъ поръ привыкъ онъ уважать какъ святыню, подвергалось безусловному преслѣдованію. Преслѣдованіе обращалось даже противъ нѣкоторыхъ святыхъ, пострадавшихъ въ давнишнія времена за свободу церкви" независимость страны, и подвиги которыхъ были любимымъ воспоминаніемъ побѣжденнаго племени среди его настоящихъ несчастій; къ числу такихъ святыхъ принадлежалъ между прочимъ Эльфегъ, архіепископъ кантерберійскій, жившій въ началѣ X столѣтія. Датчане, высадившись на берега Англіи, захватили его въ плѣнъ и требовали большаго выкупа: не желая отягощать денежнымъ сборомъ въ свою пользу и безъ того уже разоренныхъ жителей Кентскаго королевства, Эльфегъ съ мужествомъ отказался исполнить требованіе непріятелей. Ни оскорбленія, ни угрозы не могли поколебать его рѣшенія; послѣ продолжительнаго плѣна онъ былъ преданъ наконецъ мученической смерти. Церковь признала его святымъ, и гробница Эльфега въ кантерберійскомъ соборѣ привлекала къ себѣ ежегодно огромныя толпы народонаселенія. Со времени завоеванія Нормановъ посѣщенія эти сдѣлались чаще и многолюднѣе и принимали совершенно видъ политической демонстраціи. Обстоятельство это не могло ускользнуть отъ Вниманія Ланфранка: онъ напалъ тогда на самую память саксонскаго мученика, старался унизить его заслуги и утверждалъ, что онѣ не даютъ ему права на уваженіе, оказываемое ему народомъ. Ансельмъ прибылъ въ Англію, когда вопросъ этотъ занималъ всѣ умы, и очень естественно, что онъ былъ предметомъ одной изъ первыхъ бесѣдъ Ансельма съ Ланфранкомъ. "ЭтиСаксонцы, среди которыхъ суждено намъ жить, говорилъ архіепископъ, имѣютъ мнолхъ святыхъ, которымъ они оказываютъ большое почтеніе. Чѣмъ болѣе размышляю, тѣмъ сомнительнѣе кажется мнѣ ихъ святость. Есть напримѣръ одинъ святой, Эльфегъ, гробница котораго находится тутъ же, въ моей церкви,-- человѣкъ конечно весьма почтенный, бывшій нѣкогда здѣшнимъ архіепископомъ; Саксонцы его почитаютъ святымъ, даже мученикомъ, хотя онъ пострадалъ вовсе не за ученіе Спасителя, а единственно зато, что не хотѣлъ ваплатить за себя выкупа. Опасаясь разорить свою паству, Эльфегъ отказался и предпочелъ лучше смерть. Вотъ весь его подвигъ,-- что ты объ этомъ думаешь?" Разказанный даже такимъ образомъ, подвигъ Эдьоега не могъ представиться Ансельму въ томъ видѣ, въ какомъ бы этого желалъ Ланфранкъ: не разъ убѣдимся мы въ послѣдствіи, что никакія соображенія не могли намѣренно дать ложный ходъ его мысли. Натура его была слишкомъ чиста, проста и искренна, и убѣжденія его не подчинялись ни какимъ внѣшнимъ причинамъ и соображеніямъ; онъ никогда не понималъ той практической мудрости, которая заглушаетъ иногда голосъ совѣсти и въ требованіи обстоятельствъ ищетъ оправданія для постыдныхъ уступокъ. Отвѣть Ансельма разрушалъ Вполнѣ всѣ ухищренія, придуманныя его другомъ; по его мнѣнію, человѣкъ, не побоявшійся смерти для избѣжанія обыкновеннаго проступка, безъ сомнѣнія не устрашился бы ея, когда бы дѣло шило о чемъ-нибудь болѣе важномъ, долженствовавшемъ навлечь на него гнѣвъ небесный. Чего устрашился бы Эльфегъ, если бы пришлось ему выбирать между земнымъ спасеніемъ и вѣчною жизнію? Онъ пострадалъ за истину: не значитъ ли это тоже самое что и пострадать за Христа? Никакіе доводы не могли поколебать этого разсужденія, и Ланфранкъ долженъ былъ преклониться предъ нимъ: онъ прекратилъ воздвигнутое имъ гоненіе противъ саксонскаго мученика изъ послѣдствіи даже самъ заботился о составленіи его подробнаго жизнеописанія.

Этотъ случай, не имѣвшій, какъ видно, никакихъ важныхъ послѣдствій, тѣмъ не менѣе можетъ объяснить многое въ характерѣ Ансельма и его будущей дѣятельности: въ немъ прекрасно выразилось, какое огромное разстояніе отдѣляло честолюбиваго, ловкаго Ланфранка отъ его товарища, въ простотѣ своего сердца невнимавшаго ни чему, кромѣ голоса своей совѣсти. Не предчувствуется ли уже теперь, что должно произойдти, когда человѣкъ, подобный Ансельму, займетъ мѣсто Ланфранка? Уже въ самомъ характерѣ человѣка не предчувствуется ли весь образъ его будущихъ дѣйствій и всѣ драматическія столкновенія, къ которымъ онъ будетъ неминуемо приведенъ?

Въ исходѣ 1087 года умеръ Вильгельмъ Завоеватель. Исторія произнесла вѣрный приговоръ объ этой замѣчательной личности: не смотря на многія темныя стороны своего характера, Вильгельмъ былъ болѣе нежели обыкновенный государь. Въ политикѣ своей онъ постоянно держался одной мысли, преслѣдовалъ одну опредѣленную цѣль: нигдѣ не выразилось это такъ ясно, какъ въ отношеніяхъ его къ церкви. Совершивши свое важное предпріятіе съ ея помощію, Вильгельмъ не остался неблагодарнымъ: онъ не жалѣлъ ничего, что могло бы послужить къ ея возвышенію въ государствѣ. Храмы, большая часть которыхъ была найдена завоевателями въ полуразрушенномъ состояніи, были возстановлены и украшены съ непривычнымъ для того времени великолѣпіемъ, духовныя имѣнія пользовались неприкосновенностію, при монастыряхъ учреждались школы. Поставляя на важнѣйшія духовныя мѣста своихъ приверженцевъ, Вильгельмъ не ограничивался однако политическими интересами; но всеобщему признанію, онъ былъ весьма строгъ въ выборѣ людей и по возможности обращалъ большое вниманіе на достоинства избираемаго лица. Нельзя отвергать, что относительно нравовъ, благочинія, внутренняго порядка, духовенство сдѣлало при пень большой шагъ впередъ: во всѣхъ упомянутыхъ улучшеніяхъ Ланфранкъ былъ однимъ изъ самыхъ ревностныхъ помощниковъ Вильгельма, и дѣятельность его въ этомъ смыслѣ не лишена нѣкотораго возвышеннаго характера. Поднявши такъ высоко благосостояніе своей церкви, Вильгельмъ, какъ мы уже замѣтили, не упускалъ изъ виду самаго важнаго, самаго существеннаго для него вопроса: государственный интересъ, государственныя цѣли стояли у него всегда на первомъ планѣ, были исключительною его заботою, должны, по его мнѣнію, поглощать въ себѣ всѣ прочія сферы общественнаго устройства. Вслѣдствіе этого воззрѣнія церковь была ограждена при немъ въ своихъ правахъ, могла пользоваться всѣмъ принадлежащимъ ей вліяніемъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ должна была совершенно подчиниться государственной власти. Вильгельмъ никогда не упускалъ этого изъ виду, даже въ самыя критическія минуты, вскорѣ послѣ завоеванія, когда онъ продолжалъ упорную вражду съ враждебными ему въ странѣ элементами: возвышеніе Кантерберійскаго архіепископства надъ всѣми прочими митрополіями Англіи, было, какъ мы видѣли, одною изъ мѣръ, которыми онъ думалъ удобнѣе всего достичь своей цѣли. Ланфранкъ, сдѣлавшись главою англійскаго духовенства, совершенно подчинился видамъ Вильгельма. Онъ дѣйствовалъ вообще мягче, осторожнѣе Вильгельма, постоянно направлялъ все свое вліяніе на то, чтобы отклонить его отъ слишкомъ крутыхъ и жесткихъ мѣръ, новъ сущности, въ общемъ ходѣ своего управленія, онъ никогда не уклонялся отъ политики короля и постоянно преслѣдовалъ общія съ нимъ цѣли. Римскій дворъ, такъ жарко нѣкогда принявшій сторону Вильгельма еще въ предполагавшемся завоеваніи Англіи, былъ теперь жестоко разочарованъ въ своихъ ожиданіяхъ: того подчиненія, тѣхъ вассальныхъ отношеній, о которыхъ мечтали римскіе первосвященники, вручая Норманамъ священное знамя и напутствуя ихъ своими благословеніями на опасный подвигъ, не существовало. Вскорѣ послѣ завоеванія, знаменитый Григорій VII старался напомнить Вильгельму объ его прежнихъ обѣщаніяхъ и направить его на путь истины: обширная переписка, сохранившаяся до вашего времени, представляетъ любопытную картину, какими тонкими путями старался Римскій дворъ достигнуть своей цѣли, и какъ всѣ усилія его разбивались о твердую волю Вильгельма. Въ одномъ изъ первыхъ писемъ своихъ къ королю послѣ завоеванія, папа прямо приступаетъ къ главному вопросу: онъ напоминаетъ ему о той вѣрности, въ которой онъ клялся Римскому престолу, и жалуется на неисправную присылку изъ Англіи обѣщаннаго денежнаго сбора. Отвѣтъ Вильгельма поражаетъ своею ясностію и твердымъ тономъ: "....Съ однимъ въ твоемъ письмѣ я согласенъ, съ другимъ нѣтъ. Никогда не обязывался я клятвою вѣрности къ Римскому престолу и надѣюсь не обязываться и въ будущемъ; никогда не обѣщалъ я ничего подобнаго, и покажу, что предшественники мои поступали также. Что касается до денегъ, то дѣйствительно въ послѣдніе три года, въ пребываніе мое во Франціи, ихъ высылали нѣсколько нерадиво. Теперь, когда я возвратился въ свое государство, неисправности прекратятся, и вы получите все вамъ должное или чрезъ своихъ легатовъ, или чрезъ Ланфранка, нашего вѣрнаго архіепископа." Видя, что ничего нельзя достигнуть этимъ путемъ, Григорій VII прибѣгаетъ къ другимъ средствамъ: онъ старается льстить самолюбію короля, старается даже дѣйствовать на него чрезъ другихъ лицъ, по его мнѣнію, имѣющихъ вліяніе на Вильгельма: "Вильгельмъ -- перлъ всѣхъ государей, пишетъ онъ къ нему, да будетъ же онъ образцомъ справедливости, примѣромъ смиренія.... Въ здѣшнемъ мірѣ заслужитъ онъ тогда честь, могущество, величіе, пусть же совѣты злыхъ не смущаютъ его души.... Изъ всѣхъ сильныхъ земли, одинъ только ты способенъ предпочесть земному блеску обязанности христіанина." -- "Настаивай предъ мужемъ, старайся направить его на путь, который можетъ привести его къ душевному спасенію", говорилъ онъ, обращаясь къ супругѣ короля, Матильдѣ. Языкъ лести и просьбы также мало дѣйствуютъ на Вильгельма, какъ и требованіе; онъ какъ будто не понимаетъ, чего отъ него просятъ. Отвѣты его почтительны, но онъ говоритъ въ нихъ только о деньгахъ и нигдѣ ни слова о подчиненіи своей церкви или государства Римскому престолу. "Что мнѣ въ деньгахъ безъ чести!" восклицаетъ Григорій. Тогда онъ обращается къ Ланфранку: мы видѣли, что архіепископъ былъ когда-то посредникомъ между Римскимъ дворомъ и Норманскимъ герцогомъ; отъ его имени онъ велъ всѣ переговоры, не жалѣлъ обѣщаній и становился какъ бы порукою за ихъ исполненіе,-- особенно теперь, когда, занявши одно изъ главныхъ мѣстъ въ церковной іерархіи, онъ yfte тѣмъ самымъ являлся естественнымъ защитникомъ верховнаго авторитета въ церкви. Съ Ланфранкомъ Григорій мѣняетъ тонъ: онъ не проситъ и не совѣтуетъ,-- онъ требуетъ его содѣйствія и въ случаѣ отказа или равнодушія готовъ прибѣгнуть къ угрозамъ. "Нѣсколько разъ призывалъ я тебя въ Римъ, говоритъ онъ ему, но ты, какъ кажется, не очень спѣшишь исполнить наше приказаніе. Удивленію нашему нѣтъ мѣры; порою бы стоило тебѣ твое непослушаніе, если бы только не удерживала насъ обычная наша снисходительность и воспоминаніе о прежней твоей покорности. Ни страхъ свѣтской власти, ни суевѣрное преклоненіе предъ извѣстнымъ лицомъ (намекъ на Вильгельма), не должны отдалять тебя отъ насъ. Что касается до него,-- если чувство гордости возстановитъ его противъ нашего престола, если безсмысленная и надменная прихоть возбудитъ его противъ насъ,-- намъ это будетъ тѣмъ прискорбнѣе, что нѣкогда на него обращалась наша исключительная любовь. Твое дѣло предохранить его отъ подобнаго заблужденія." Ланфранкъ смутился строгимъ тономъ и упреками папы,-- онъ старается отклонить отъ себя бѣду, ссылается на королевскія приказанія, увѣряетъ въ своей неизмѣнной преданности: ".... не Григорій ли напротивъ охладѣлъ къ нему? Не его вина, если онъ не въ состояніи убѣдить короля и принудить его согласиться на то, чего отъ него требуютъ." Но никакія отговорки не останавливаютъ папы; онъ ясно видитъ, что мирнымъ образомъ нельзя покончить дѣло, что все зависитъ отъ того, войдетъ ли Ланфранкъ вполнѣ въ его интересы, и достанетъ ли у него рѣшимости на борьбу, если переговорами нельзя будетъ утвердить притязанія папскаго престола. Необходимость мирнаго свиданія дѣлалась настоятельнѣе: "по гордости или нерадѣнію ты медлишь и употребляешь во зло наше терпѣніе?" -- говоритъ Григорій, раздраженный отговорками архіепископа прибыть въ Римъ.-- "Властію апостольскою повелѣваемъ тебѣ послѣ четырехмѣсячнаго и послѣдняго срока прибыть въ Римъ къ празднику Всѣхъ Святыхъ настоящаго года (1081 г.). Если ты еще разъ впадешь въ непослушаніе, которое, по словамъ пророка, равняется идолопоклонству,-- знай, что могущество Св. Петра поразитъ тебя, и ты будешь лишенъ епископскаго сана." Вопросъ былъ поставленъ такъ рѣзко, что онъ неминуемо долженъ былъ привести къ какому-нибудь рѣшительному концу: соображая всѣ данныя, можно смѣло утверждать, что онъ повелъ бы къ полному разрыву и можетъ-быть къ продолжительной борьбѣ между папами и англійскою церковью. Событіе это было предупреждено смертію Григорія VII, случившеюся въ томъ же году, въ которомъ было писано его послѣднее посланіе къ Ланфранку. Мы сказали сейчасъ, что примиреніе было невозможно между ними: мнѣніе наше какъ нельзя лучше подтверждается однимъ письмомъ Ланеранка, адресованнымъ имъ къ Гугону, легату папы Климента III, избраннаго противною Григорію VII партіею, еще при его жизни. "Не могу я одобрить, говоритъ онъ, что ты порицаешь папу Григорія, называешь его самого Гильдебрандомъ, а его легатовъ -- мучителями, и воздаешь столь неумѣренныя похвалы Клименту III. Никого недолжно порицать или хвалить до конца ихъ жизни; думаю однако, что императоръ (Генрихъ IV) не рѣшился бы на столь великое предпріятіе (избраніе противнаго Григорію папы) безъ основательныхъ причинъ; успѣхи его обнаруживаютъ явное покровительство Божіе. Не совѣтую тебѣ однако являться въ Англію, до тѣхъ поръ, пока ты не получишь на то королевскаго разрѣшенія. Нашъ островъ еще не отринулъ прежняго папы и не призналъ новаго. Мы должны прежде внимательно выслушать ту и другую сторону, тщательно взвѣсить ихъ доводы и потомъ уже рѣшить, на сторонѣ которой изъ нихъ истина." Въ этомъ письмѣ прежде всего поражаетъ свободный и равнодушный тонъ, которымъ говоритъ представитель англійской церкви объ одномъ изъ важнѣйшихъ вопросовъ своего времени; очевидно, что онъ смотритъ на великую борьбу между свѣтскою и духовною властію, такъ близкую къ его интересамъ, какъ на совершенно постороннее дѣло. Между враждующими партіями онъ желаетъ сохранить совершенно независимое положеніе и взираетъ на нихъ какъ равнодушный зритель. Съ другой стороны, въ приведенныхъ нами словахъ Ланфранка совершенно ясно выражается то независимое положеніе, въ которое поставила себя англійская церковь въ отношеніи къ папамъ. Не смотря на то, что уже нѣсколько лѣтъ признавала она законною власть Григорія VII, теперь она собирается судить его; она какъ бы сомнѣвается, должна ли признавать или отвергнуть его авторитетъ, и заставляетъ ждать своего рѣшенія. Могла ли быть тутъ рѣчь о томъ подчиненіи, о которомъ мечталъ папа Григорій VII? Можно сказать, что смерть его еще болѣе утвердила это независимое положеніе: извѣстно, что и послѣ него раздоръ между двумя партіями не прекращался, и что каждая изъ нихъ поддерживала права избраннаго ею папы. Вильгельмъ воспользовался какъ нельзя лучше этимъ положеніемъ дѣла: онъ продолжалъ сохранять совершенный нейтралитетъ между Климентомъ III и Урбаномъ II,-- мало того, онъ успѣлъ сдѣлать зависимымъ отъ королевской власти самое признаніе папъ англійскимъ духовенствомъ. Это былъ послѣдній шагъ, которымъ онъ съ одной стороны старался освободить свою церковь отъ папскаго авторитета, а съ другой -- подчинялъ окончательно эту церковь государству. Событіе огромной важности и, какъ мы увидимъ сейчасъ, не оставшееся безъ послѣдствій.

Отдѣленныя отъ насъ разстояніемъ нѣсколькихъ столѣтій, событія этого времени -- великая борьба между свѣтскою и духовною властію -- представляются намъ совершенно осмысленными и въ общемъ своемъ ходѣ и въ частныхъ происшествіяхъ. Не то было тогда. Въ дѣйствительности событія развиваются не такъ послѣдовательно, какъ они представляются послѣ, при ихъ изученіи, когда однимъ взглядомъ можно обнять всю ихъ совокупность съ ихъ причинами и результатами. Случайныя происшествія разбиваютъ иногда самый крѣпкій умъ, самую твердую волю, и нерѣдко видимъ, что человѣкъ, всю жизнь привязанный къ одному дѣлу, почти внезапно силою обстоятельствъ бываетъ увлекаемъ на противную сторону. Едва не случилось этого съ Ланфранкомъ. Смерть Вильгельма должна была произвести большой переворотъ въ его убѣжденіяхъ и образѣ дѣйствій: онъ самъ какъ бы предчувствовалъ грустную будущность, когда говорилъ о старомъ королѣ въ одномъ изъ своихъ писемъ: "Молите Бога, да продлитъ его жизнь.... При немъ мы будемъ наслаждаться хоть какимъ-нибудь миромъ. По смерти его нельзя ожидать ничего добраго." Дѣйствительно наступали тяжелыя времена. Изъ трехъ сыновей Вильгельма, старшему, Роберту, досталась Нормандія; второй сынъ, Вильгельмъ Рыжій, по завѣщанію отца, наслѣдовалъ въ Англіи. Характеръ новаго короля, должно-быть, хороша былъ извѣстенъ Ланфранку, когда онъ рѣшился на такое мрачное предсказаніе о его царствованіи. Предчувствіе впрочемъ принадлежало не одному ему, оно было раздѣляемо многими другими. Тотчасъ по смерти стараго короля, большая часть его совѣтниковъ оставила дворъ и разсѣялась по окрестнымъ замкамъ; явились новые любимцы и во главѣ ихъ Робертъ Меланскій, человѣкъ хитрый, пронырливый, низкій потворщикъ всѣхъ дурныхъ страстей своего властелина. Въ новомъ, порядкѣ вещей, возникавшемъ въ государствѣ, трудно указать" на какое-нибудь опредѣленное направленіе, на какую-нибудь руководствующую мысль. Все зависѣло отъ необузданнаго произвола, не останавливающагося ни предъ какими преградами, не признающаго никакого закона. Цивилизація, даже въ самомъ тѣсномъ, ограниченномъ смыслѣ этого слова, какъ будто не коснулась Вильгельма II; ничто не напоминало въ немъ преемника тѣхъ норманскихъ вождей, которые уже болѣе полутора столѣтія поселились во Франціи, успѣли создать тамъ могущественное владѣніе, подчинились вліянію образованной жизни, говорили ея языкомъ и приняли ея нравы. Онъ походилъ болѣе на предводителей тѣхъ варварскихъ племенъ, которыя наводняли Римскую Имперію въ послѣдніе вѣка ея существованія: какъ у тѣхъ, грубая корысть была его преобладающею страстью. "Духовный хлѣбъ -- вкусная пища, говаривалъ онъ:-- половина нашихъ доходовъ перешла къ церкви. Неужели никогда я не возвращу ихъ?" Не слышатся ли въ этихъ словахъ упреки и жалобы одного изъ первыхъ меровингскихъ властителей? "Обѣднѣла наша казна, говорилъ Хильперихъ, перешли всѣ имѣнія наши къ священникамъ; они настоящіе правители государства." Нѣтъ ничего удивительнаго, что при такомъ непомѣрномъ корыстолюбіи всѣ притѣсненія, всѣ жестокости и несправедливости Вильгельма II были преимущественно направлены на духовное сословіе. Рыжій король, какъ называютъ его лѣтописцы, не останавливался ни предъ какими средствами, какъ скоро была затронута его преобладающая страсть: что въ предшествовавшее царствованіе было мѣрами необходимости, требованіями государственной политики, то въ его рукахъ дѣлалось орудіемъ самыхъ вопіющихъ и безразсудныхъ несправедливостей. Еще Вильгельмъ Завоеватель присвоилъ себѣ право назначать епископовъ на праздныя мѣста; случалось иногда, что между смертію одного епископа и назначеніемъ новаго проходилъ довольно значительный промежутокъ времени, въ продолженіе котораго доходами эпархіи пользовалась казна. Сдѣлать скорый выборъ было не такъ-то легко: назначеніе духовныхъ лицъ въ то время требовало соблюденія многихъ весьма важныхъ условій. Мы уже видѣли, что Завоеватель не искалъ только приверженныхъ къ себѣ людей: онъ искалъ людей, которые могли бы быть достойными исполнителями его плановъ касательно образованія и исправленія нравовъ низшаго духовенства. То, что прежде имѣло слѣдовательно какую-нибудь цѣль, происходило теперь безъ всякаго основанія или даже совершенно изъ противоположныхъ побужденій: цѣлые года эпархіи оставались праздными, единственно для того, чтобы дать королю средства увеличить свои докоды и истощить эпархіи непомѣрными и совершенно беззаконными налогами. По самымъ ничтояснымъ поводамъ конфисковались монастырскія имѣнія, отнимались у нихъ старинныя права и льготы, словомъ не было для нихъ никакой безопасности; одинъ лѣтописецъ совершенно справедливо сравниваетъ церковныя владѣнія, въ правленіе Вильгельма, съ городомъ, взятымъ приступомъ и отданнымъ на разграбленіе раздраженному войску. Многіе, и во главѣ всѣхъ Ланфранкъ, съ грустью вспоминали о своей прежней дѣятельности; не разъ приходилось ему пожалѣть, что духовенство не умѣло сохранить достаточной независимости въ отношеніи къ норманскимъ завоевателямъ. Церковь была въ то время единственною нравственною силою, которая могла бы сдерживать или хоть нѣсколько укрощать грубое своеволіе, и печально было видѣть, что она сама находилась въ полной отъ вето зависимости. Оставалось только прибѣгнуть къ просьбамъ, убѣжденіямъ: Ланфранкъ былъ нѣкогда наставникомъ короля; онъ напомнилъ ему его прежнія обѣщанія. "Развѣ можно сдержать все, что обѣщаешь!" возразилъ ему Вильгельмъ. Этотъ наивный отвѣть давалъ предчувствовать еще тягчайшія бѣдствія. Къ счастію, архіепископу не суждено было ихъ видѣть: онъ умеръ въ началѣ 4089 года.

Упраздненіе престола кантерберійскаго было радостнымъ происшествіемъ для Вильгельма II: тутъ представлялась ему богатая добыча. Владѣнія кантерберійской церкви были такъ обширны, что съ нихъ можно было въ одинъ годъ получить на крайней мѣрѣ столько же дохода, сколько со всѣхъ прочихъ епископствъ въ Англіи, взятыхъ вмѣстѣ. Требованія государства, церкви,-- все это отсылалось, разумѣется до поры, до времени, на второй планъ. Вильгельмъ думалъ только о средствахъ обогатиться и дѣйствительно вполнѣ достигъ своей цѣли: цѣлыхъ четыре года пользовался онъ своимъ мнимымъ правомъ, и не взирая ни на частыя просьбы епископовъ и вельможъ, не внимая голосу всего народонаселенія, онъ продолжалъ систематическое разореніе первенствующей митрополіи. Объ избраніи преемника Ланфранку не было и рѣчи. Между прочимъ общественное мнѣніе, еще вскорѣ по смерти архіепископа, указало на Ансельма, какъ на единственнаго достойнаго его наслѣдника. На Бекскую обитель давно уже привыкли смотрѣть, какъ на разсадникъ англійской церкви; изъ нея вышелъ Ланфранкъ, изъ нея вышло много другихъ, занимавшихъ важнѣйшія духовныя мѣста въ Англіи, наконецъ самъ Ансельмъ былъ тамъ хорошо извѣстенъ и своею жизнію и своимъ высокимъ образованіемъ. Путешествія его въ Англію, о которыхъ мы упоминали выше, предпринимались не разъ, и всегда онъ былъ принимаемъ все съ большимъ и большимъ сочувствіемъ, всегда онъ возвращался надѣленный богатыми дарами. Самъ престарѣлый король оказывалъ ему особенное уваженіе: разказываютъ, что онъ былъ "какъ будто совсѣмъ другой въ его присутствіи". Вслѣдствіе всѣхъ этихъ причинъ положеніе Ансельма было весьма неловко: чѣмъ сильнѣе указывалъ на него общественный голосъ, тѣмъ осторожнѣе старался онъ держать себя, такъ что въ продолженіе всѣхъ четырехъ лѣтъ, протекшихъ со смерти Ланфранка, онъ ни разу не рѣшился явиться въ Англію, хотя важныя дѣла часто требовали присутствія его тамъ. Случай заставилъ его измѣнить своему рѣшенію: старинный другъ его, Гугонъ Волкъ, графъ Честерскій, лежалъ на смертномъ одрѣ и умолялъ Ансельма прибыть въ Англію, напутствовать его послѣдними молитвами Три раза сряду получилъ онъ отказъ. Тогда онъ обратился къ нему съ упреками, возлагалъ на него отвѣтственность передъ Богомъ, если бы ему пришлось умереть безъ раскаянія, и успѣлъ наконецъ тронуть Ансельма. Въ сентябрѣ 1092 года высадился Ансельмъ на англійскій берегъ и встрѣтилъ восторженный пріемъ со стороны жителей. Толпы народа стекались повсюду, куда онъ ни являлся, духовенство встрѣчало его въ процессіяхъ, почести были такъ неожиданны, такъ непривычны для него, что Ансельмъ не разъ принужденъ былъ укрываться отъ нихъ бѣгствомъ. Онъ посѣтитъ короля. Вильгельмъ принялъ его радушно, но выказалъ сильное нетерпѣніе, когда тотъ сталъ ему говорить о бѣдствіяхъ церкви, о несчастномъ положеніи монастырей. Нѣсколько недѣль пробылъ онъ въ Англіи, устраивая свои дѣла, посѣщая различныя эпархіи; между прочимъ наступали праздники Рождества Христова, и онъ получилъ королевское приглашеніе прибыть въ Глостеръ, гдѣ однажды въ годъ собирался въ это время большой совѣтъ изъ всѣхъ епископовъ и свѣтскихъ вельможъ государства. Блестящее собраніе окружало короля, но не видать было радостныхъ лицъ; казалось, одна тяжелая дума занимала всѣ умы, только Вильгельмъ былъ, какъ всегда, равнодушенъ и безпеченъ. Безпорядки, особенно въ церкви, превышали всякую мѣру; послѣ многихъ толковъ, всѣ присутствующіе рѣшили обратиться къ самому королю и просить его установить во всемъ государствѣ молитвы о томъ, чтобы милость Божія прекратила общественныя бѣдствія. Вильгельмъ согласился на эту просьбу, но не могъ скрыть своего раздраженія: "молитесь, молитесь, сколько хотите, отвѣчалъ онъ, а я все-таки поставлю на своемъ." Чрезъ нѣсколько времени король бесѣдовалъ съ однимъ изъ своихъ приближенныхъ; разговоръ обратился на Ансельма: "Я не знаю человѣка, сказалъ тотъ, который могъ бы сравниться по святости жизни съ бекскимъ аббатомъ: онъ любитъ только Бога, и не ищетъ никакихъ земныхъ благъ." -- Даже архіепископства Кентерберійскаго? возразилъ король со смѣхомъ. "Этого меньше, чѣмъ чего-либо другаго, и такъ думаю не я одинъ." -- И хорошо дѣлаетъ, воскликнулъ король, сопровождая эти слова одною изъ своихъ обычныхъ клятвъ: ни онъ, ни кто другой кромѣ меня не будетъ пользоваться этимъ мѣстомъ.-- Весьма скоро послѣ этого разговора Вильгельмъ сдѣлался отчаянно боленъ; разказываютъ даже, что онъ былъ пораженъ припадкомъ, произнося вышеприведенныя слова. Въ нѣсколько минутъ картина перемѣнилась: вмѣсто прежнихъ пировъ и веселія наступило мрачное уныніе, толпа приближенныхъ съ плачемъ и рыданіями, окружила королевское ложе, любимцы, въ которыхъ еще не давно встрѣчалъ онъ столь сильное поощреніе, приписывали теперь недугъ его небесному гнѣву и говорили о покаяніи. Со всѣхъ сторонъ слышны были совѣты: одни предлагали даровать прощеніе преступникамъ; другіе -- возвратить несправедливо похищенныя церковныя имѣнія, смягчить законы, простить долги. Больной слушалъ все снисходительно, онъ заранѣе соглашался на все, что ему ни предлагали. Рѣшились упомянуть о назначеніи архіепископа кентерберійскаго: король тотчасъ же объявилъ, что эта мысль давно занимала его, что онъ сомнѣвался только въ выборѣ и готовъ предоставить это дѣло на общее рѣшеніе. Лишь только онъ произнесъ эти слова, какъ имя Ансельма уже было во всѣхъ устахъ; немедленно большая часть присутствовавшихъ бросилась къ жилищу аббата; его окружили съ поздравленіями, съ слезами искренняго, неподдѣльнаго восторга. Ничто не могло сравниться съ смущеніемъ Ансельма, онъ совершенно потерялся, указывалъ на свои преклонныя лѣта, болѣзни, слабость, умолялъ, чтобы его избавили отъ представлявшейся чести, но никакія отговорки не могли подѣйствовать на единодушный, общій восторгъ. Ансельма схватили силою и повлекли къ королю, не смотря на то, что онъ безпрестанно повторялъ: "все это напрасно, напрасно; ничего не выйдетъ изъ того, что вы хотите." Наконецъ самъ король присоединился къ общимъ просьбамъ; онъ говорилъ, что долженъ, смыть съ себя тяжкій грѣхъ, что онъ не можетъ умереть, владѣя беззаконно церковнымъ имуществомъ. "Ты хочешь стало-быть погубить и короля и государство? Въ своемъ ли ты умѣ?" кричали Ансельму со всѣхъ сторонъ. Ансельмъ изнемогалъ въ этой неравной борьбѣ; съ отчаяніемъ обращалъ онъ повсюду взоры, ища себѣ какой-нибудь помощи; тогда король приказалъ умолять его на колѣнахъ. Все было тщетно, онъ оставался непоколебимъ. Всѣ присутствующіе потеряли наконецъ послѣднее терпѣніе: "Посохъ, посохъ!" раздалось отовсюду. Ансельма привлекли къ постели короля, который подавалъ ему посохъ, но и тутъ еще не кончилось все, надо было насильно разнять ему пальцы правой руки, вложить въ нее жезлъ; тогда только раздались восклицанія: "да здравствуетъ архіепископъ!" и духовенство запѣло благодарственное: Te Deum. Новаго архіепископа подняли на руки и понесли въ ближайшую церковь, между тѣмъ какъ онъ, блѣдный, трепещущій, не переставалъ повторять: "все это напрасно! изъ этого ничего не выйдетъ."

Мы нарочно старались сохранить всѣ подробности этого замѣчательнаго избранія, ибо нѣтъ сомнѣнія, что онѣ лучше всего рисуютъ и вѣсъ и людей. Мы видѣли уже на примѣрѣ Ланфранка, что подобныя возвышенія не всегда представлялись избранницамъ съ своей блестящей стороны, со стороны ожидавшихъ ихъ почестей и величія; за нею скрывалась другая -- опасенія всѣхъ треволненій и смутъ, слѣдовавшихъ за избраніемъ, необходимость снова погрузиться въ тотъ водоворотъ жизни, котораго они думали навсегда избѣгнуть. Надо быть мало знакомымъ съ могущеественнымъ вліяніемъ уединенной жизни надъ этими избранными, натурами, чтобъ объяснять ихъ дѣйствія притворствомъ, прикрывавшимъ совершенно противныя чувства. Проницательный умъ Ансельма, его глубокое пониманіе людей, предугадывали заранѣе всю печальную будущность, отрывавшуюся передъ нимъ; по окончаніи первыхъ церемоній, слѣдовавшихъ за его избраніемъ, онъ съ грустію спросилъ епископовъ, хорошо ли они понимаютъ, что дѣлаютъ? "Подумали ли вы о томъ, говорилъ онъ, что вы впрягаете подъ одинъ яремъ неукротимаго вола и дряхлую, старую, овцу? Опасайтесь, не превратилась бы скоро ваша радость въ отчаяніе; придетъ время, когда необузданность короля превозможетъ надъ моею слабостію и повлечетъ за собою всеобщее угнетеніе. Не ищете ли вы бѣдствій церкви, желая упрочить ея торжество?" Неожиданное возвышеніе нисколько не обольстило Ансельма. Онъ продолжалъ смотрѣть на все совершившееся макъ на дѣло далеко не конченное: "Ты не умрешь, говорилъ онъ, явившись къ королю,-- и еще можешь все перемѣнить, потому что моего согласія не было и не будетъ". Эта робость, это смиреніе составляли странную противоположность со всеобщимъ восторгомъ и радостными ожиданіями; событія не замедлили доказать, что вѣрнѣе понималъ положеніе дѣлъ.

Мы не остановимся на описаніи любопытныхъ и трогательныхъ сценъ, произшедшихъ въ Бекской обители при полученіи письма Ансельма, въ которомъ онъ извѣщалъ о своемъ избраніи: въ этихъ сценахъ прекрасно выразилась тѣсная, дружеская связь, соединявшая его съ братіей. Бекскій монастырь привыкъ смотрѣть на Ансельма какъ на свое лучшее украшеніе; его имя, столь славное во всей Европѣ, было неразрывно связано съ именемъ самой обители; понятно, съ какимъ скорбнымъ чувствомъ должно было происходитъ ихъ разставанье. Чрезъ нѣсколько недѣль послѣ избранія прибылъ Ансельмъ въ свое архіепископство. Если душа его искала утѣшенія, опоры, то она съ избытковъ посла ихъ найдти въ томъ восторженномъ пріемѣ, которымъ встрѣтило его все кантерберійское народонаселеніе. На прошедшее смотрѣли какъ на тяжелый сонъ; казалось, для всѣхъ наступало уже давно невиданное спокойствіе, эпоха новаго неожиданнаго счастія. Мрачное предчувствіе, не смотря на то, волновало многихъ; всякое происшествіе, касавшееся Ансельма, перетолковывалось въ дурную или хорошую сторону, и служило средствомъ для разгадки темнаго будущаго. Въ началѣ декабря 1093 года происходило торжественное посвященіе новаго архіепископа въ кантерберійской соборной церкви, въ присутствіи почти всѣхъ епископовъ, при многочисленномъ стеченіи народа. Посреди обряда евангеліе было раскрыто надъ главою посвящаемаго, и одинъ изъ епископовъ, прочелъ въ немъ слѣдующее мѣсто громкимъ голосомъ: " я посла раба своего въ годъ вечери, рещи званымъ: грядите, яко уже готова суть вся, и начата вкупѣ отрицатися вси" (Лук. XIV, 17). Знаменательный смыслъ этихъ словъ не разѣ долженъ былъ въ послѣдствіи отозваться въ памяти многихъ присутствовавшихъ.

Въ первое время Ансельмъ имѣлъ множество самыхъ разнообразныхъ занятій. Вся страна представляла весьма печальную картину: церкви были разорены, дома выжжены, большая частѣ жителей питалась подаяніемъ, доходы архіепископства были не только скудны, но очень часто ихъ не доставало на покрытіе самыхъ необходимыхъ издержекъ. Эдмеръ разказываеть, что Ансельмъ не разъ долженъ былъ прибѣгать къ вспомоществованію одного изъ родственниковъ Ланфранка, Павла, аббата сентъ-альбанскаго. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, сколько несчастныхъ, сколько притѣсненныхъ, которымъ можно было помочь, которые толпою собирались около епископа и смотрѣли на него какъ на своего естественнаго защитника) Прекрасная душа Ансельма должна была находить не малую отраду въ этомъ зрѣлищѣ. Намъ уже не разъ приходилось говорить, что никогда не почиталъ онъ себя столь счастливымъ, какъ когда могъ въ тишинѣ предаваться своимъ любимымъ ученымъ занятіямъ, и выходить на свѣтъ лишь для того, чтобы оказать какой-нибудь подвигъ благотворительности, подать руку нуждающемуся въ его помощи."Я, какъ филинъ -- говаривалъ онъ улыбаясь своимъ ученикамъ -- люблю темноту. Когда онъ вылетитъ на свѣтъ и смѣшается съ другими птицами, на него нападутъ и разорвутъ его." Странно было видѣть эту кроткую, нѣжную, смиренную натуру, поставленною силою обстоятельствъ среди самыхъ необузданныхъ страстей, лицомъ къ лицу съ воплощеннымъ произволомъ. Казалось, ей суждено было пасть при первомъ столкновеніи съ ними; но судить такимъ образомъ, значитъ вовсе не знать, какая сила энергіи заключается иногда даже въ кроткомъ характерѣ, если только онъ согрѣть высокимъ нравственнымъ убѣжденіемъ. Ансельмъ никогда не искалъ борьбы, въ немъ не было этого страстнаго, тревожнаго чувства, которое смѣло идетъ противъ препятствій, старается подчинить ихъ себѣ и въ самой борьбѣ находитъ какое-то наслажденіе. Но какъ мало понимали его тѣ, которые кротость принимали въ немъ за малодушіе и смиреніе за слабость! Убѣжденіе было для Ансельма выше всего; въ этомъ отношеніи онъ былъ строгъ къ самому себѣ до неумолимости: "я желалъ бы лучше быть безъ грѣховъ въ аду, чѣмъ хоть съ однимъ грѣхомъ въ раю", говаривалъ онъ обыкновенно. Когда онъ доходилъ до какого-нибудь убѣжденія, онъ не понималъ, какъ могли другіе возставать противъ того, что ему казалось очевиднымъ, и мысль объ уступкѣ уже не могла коснуться его ума. Ни обстоятельства, ни требованія политики, ничто не могло поколебать того, что онъ почиталъ закономъ для своей совѣсти. Убѣжденія егобыли такъ тверды, они такъ глубоко проникали его существо, что во имя однажды принятаго начала онъ смѣло шелъ въ бой и выдерживалъ его до конца съ непоколебимымъ мужествомъ. Этимъ драгоцѣннымъ свойствомъ должны мы объяснять всю послѣдующую дѣятельность Ансельма; въ немъ лежитъ разгадка его необыкновенной твердости и стойкости, повидимому столь чуждыхъ той деликатной организаціи, какою надѣлила его природа.

Въ любопытныхъ сценахъ, которыя раскроются сейчасъ предъ нами, Ансельмъ съ самаго начала выказалъ необыкновенное благоразуміе и достоинство; мы уже сказали, что онъ избѣгалъ непріязненныхъ столкновеній; мало того, онъ рѣшился предупреждать ихъ добровольными уступками. Приближенные короля увѣдомили архіепископа, что онъ не можетъ поступить лучше, какъ предложивъ ему нѣкоторую сумму денегъ: обстоятельства были трудны, Вильгельмъ приготовлялся къ походу противъ своего брата въ Нормандію и терпѣлъ крайнюю нужду. Есть даже основательныя причины думать, что первая мысль объ этомъ принадлежала самому Вильгельму: онъ не скрывалъ, что ему было бы пріятно получить отъ архіепископа около тысячи серебряныхъ ливровъ {Принимая въ разсчетъ тогдашнюю цѣнность монеты, это была значительная сумма; оыа равнялась болѣе нежели 5,009 сер. на наши деньги.}. Сильныя сомнѣнія явились у Ансельма при этой мысли; онъ старался придать своему избранію совершенно добровольный характеръ, ему не хотѣлось, чтобъ его могли хоть сколько-нибудь заподозрить въ искательствѣ, а тѣмъ болѣе укоритъ его избраніе въ симоніи. Сомнѣнія Ансельма были слѣдовательно весьма основательны, но онъ рѣшился можетъ-быть единственный разъ въ своей жизни пренебречь ими, если только предлагаемое средство могло упрочить желанный миръ. Но тутъ неожиданно встрѣтились затрудненія: когда Ансельмъ приступилъ къ сбору денегъ, оказалось, что онъ не могъ получить болѣе половины требуемой суммы -- до того была истощена его страна. Не думая однако, чтобы подарокъ его былъ отвергнутъ, онъ смѣло явился къ королю и предложилъ ему пятьсотъ ливровъ, но получилъ отказъ. Напрасны были всѣ его просьбы, напрасно ссылался онъ на нищету своей паствы, напрасно говорилъ, что хорошъ подарокъ добровольный, а не вынужденный силою. "Береги совѣты для себя, мнѣ они не нужны; можешь идти вонъ," отвѣчалъ ему король задыхаясь и несвязно" выговаривая слова, какъ это у него бывало при сильномъ волненіи. Ансельмъ всталъ и долженъ былъ выйдти. Эта небольшая размолвка могла имѣть весьма важныя слѣдствія, и потому лица, особенно расположенныя къ архіепископу, сейчасъ же употребили всѣ старанія, чтобъ произвести примиреніе между имъ и королемъ. Все было напрасно: раздраженіе Вильгельма достигло крайней степени. Ансельмъ никакъ не могъ даже понять, чтобы невидимому ничтожный случай могъ навлечь на него столь сильный гнѣвъ со стороны короля; онъ началъ подозрѣвать, не оскорбилъ ли онъ его чѣмъ другимъ, и старался вывѣдать это чрезъ нѣкоторыхъ епископовъ. "Нѣтъ, я ни въ чемъ не могу упрекнуть его, отвѣчалъ Вильгельмъ,-- но онъ никогда не заслужить моей благосклонности; я не вижу чѣмъ бы онъ могъ заслужить ее." Посредники начали тогда умолять Ансельма увеличить предложенную имъ сумму, но уже было поздно. Ансельмъ поспѣшилъ раздать отвергнутыя деньги бѣднымъ, а о новомъ сборѣ нечего было и думать. Между прочимъ, какъ всегда это бываетъ, нашлись люди, которые, вмѣсто того, чтобъ потушить начавшуюся ссору, употребляли всѣ усилія, чтобы еще болѣе разжечь ее; безпрестанно переносили они королю малѣйшее слово архіепископа, малѣйшій намекъ его, думая заслужить этимъ его расположеніе и толкуя ихъ разумѣется все во враждебномъ смыслѣ. Цѣль была достигнута какъ нельзя лучше. Вильгельмъ не помнилъ себя отъ гнѣва: "Я его ненавидѣлъ вчера, говорилъ онъ, ненавижу нынче и еще сильнѣе буду ненавидѣть завтра. Никогда не прекратится моя злоба противъ этого человѣка, никогда не будетъ онъ моимъ духовнымъ отцомъ. Я не хочу его молитвъ, я ихъ отвергаю. Пусть отправляется куда хочетъ,-- я не прошу его благословенія предъ отъѣздомъ." Король находился тогда въ Гастингсѣ, и готовился переплыть со всѣмъ войскомъ въ Нормандію.

Такое начало далеко не предвѣщало хорошаго конца; Ансельмъ рѣшился ограничиться съ этого времени строгимъ исполненіемъ своихъ обязанностей, но самыя обязанности эти были такого рода, что онѣ безпрестанно ставили его лицомъ къ лицу съ королемъ и не позволяли избѣгнуть столкновеній. Мы уже напоминали о несчастномъ положеніи англійской церкви въ первые годы Вильгельмова царствованія: оно не разъ вырывало сожалѣнія у Ансельма, еще когда онъ былъ простымъ аббатомъ; понятно, какъ долженъ былъ онъ смотрѣть на него теперь, сдѣлавшись главою этой самой церкви. Мысль о коренномъ измѣненіи въ правѣ и въ самомъ уставѣ духовенства не покидала его ни на минуту: не смотря на гнѣвъ короля онъ рѣшился предстать предъ нимъ еще до отъѣзда его въ Нормандію и изложить ему свои мысли объ этомъ важномъ предметѣ. Немедленное сознаніе церковнаго собора казалось ему дѣломъ первой необходимости: "Объ чемъ же ты будешь говорить на этомъ соборѣ?" спросилъ его король. Ансельмъ, отвѣчалъ, что все государство въ отношеніи упадка нравовъ можетъ сравниться съ Содомомъ, и что нужно принять противъ этого дѣятельныя мѣры. "Какая же тебѣ оттого выгода?" продолжалъ Вильгельмъ.-- Для меня ровно никакой, для церкви весьма большая.-- "Ну такъ довольно,-- нечего объ этомъ и говорить," возразилъ король. Ансельмъ былъ горько тронуть этимъ отвѣтомъ, понурый разомъ разрушилъ его лучшія надежды и мечтанія. Онъ старался поправить дѣло, просилъ короля назначить по крайней мѣрѣ аббатовъ во многіе монастыри, остававшіеся уже въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ безъ всякаго начальства, и въ которыхъ развратъ и безчинство достигли послѣдней степени. "Да развѣ эти монастыри не мои?-- отвѣчалъ Вильгельмъ; ты -- распоряжаешься какъ хочешь съ своими помѣстьями: отчего я не могу поступать такимъ же образомъ съ моею собственностію?" Онъ не хотѣлъ слушать дальнѣйшихъ возраженій архіепископа и съ сердцемъ прервалъ разговоръ. "Повѣрь, воскликнулъ онъ, увѣщанія твои мнѣ очень не нравятся. Твой предшественникъ никогда бы не осмѣлился такъ говорить съ моимъ отцомъ; совѣтую тоже самое и тебѣ."

Если читателю достаточно объяснился характеръ Ансельма, онѣ не удивится, что безпрестанно представлялись случаи, которые заживо затрогивали его совѣсть, и мучили ее до тѣхъ поръ, пока она не находила себѣ удовлетворенія. Сами событія играли тутъ, впрочемъ, не послѣднюю роль: въ томъ затруднительномъ положеніи, въ которое онъ былъ поставленъ, желая съ одной стороны принести возможную пользу церкви, а съ другой встрѣчая безразсудное препятствіе самымъ благимъ своимъ намѣреніямъ, онъ чувствовалъ, что не можетъ дать торжества своему дѣлу. Онъ могъ честно исполнить свой долгъ, онъ могъ пасть, не уступивъ ни шагу, словомъ, онъ могъ, лично, выйдти совершенно чистымъ изъ предстоявшей борьбы, но отъ этого еще далеко до побѣды. Для нея нужна была большая сила, большій авторитетъ, и мысль о помощи папы не должна ли была, среди этихъ обстоятельствъ, прежде всего представиться уму Ансельма? Еще будучи аббатомъ, онъ имѣлъ случай признать власть Урбана II и принять открыто его сторону, но съ тѣхъ поръ положеніе его совершенно измѣнилось. Англія по прежнему продолжала сохранять строгій нейтралитетъ и не признавала ни того, ни другаго папы: Вильгельмъ Завоеватель, какъ мы видѣли, такъ повелъ дѣло, что самое признаніе папы въ Англіи совершенно зависѣло отъ королевской власти, и его преемникъ крѣпко держался этого права. Если бы Ансельмъ вздумалъ коснуться этого вопроса, то онъ долженъ былъ предвидѣть всю опасность задуманнаго подвига; но мы уже какъ видѣли какъ было въ немъ опасенія, когда дѣло касаюсь его совѣсти. Мысль объ обязанностяхъ къ Римскому престолу не давала ему покою; уже около года исправлялъ онъ свою должность, но не получилъ еще изъ рукъ римскаго первосвященника palliumr одного изъ существенныхъ знаковъ своего достоинства. Все сильнѣе и сильнѣе проникали сомнѣнія въ душу Ансельма и не давали ему покою. Самая мысль и ея исполненіе были всегда въ немъ связаны почти неразрывно: свидѣтельства близкихъ лицъ къ Ансельму рисуютъ намъ любопытную картину того безпокойства, тѣхъ сильныхъ внутреннихъ мученій, которыя овладѣвали имъ, пока онъ не приводилъ въ исполненіе того, что почиталъ долгомъ своей совѣсти. Съ нетерпѣніемъ ожидалъ онъ прибытія короля изъ Нормандіи, чтобы обстоятельно изложить ему все дѣло. Ожиданіе его было впрочемъ непродолжительно: походъ Вильгельма былъ неудаченъ, онъ возвратился мрачный, печальный, и остановился на нѣсколько времени въ Гиллингемѣ, небольшомъ мѣстечкѣ около Шевсбери. Всѣ вельможи поспѣшили къ нему на встрѣчу и однимъ изъ первыхъ былъ Ансельмъ: пріемъ, сдѣланный ему королемъ, былъ почтителенъ, но холоденъ, и показывалъ, что послѣдняя распря съ архіепископомъ еще живо хранилась въ его памяти. Лишь только Ансельмъ могъ улучить свободную минуту, онъ прямо приступилъ къ дѣлу и объявилъ Вильгельму о своемъ намѣреніи отправиться въ Римъ, чтобы принять pallium изъ рукъ папы. "Изъ рукъ какого папы?" возразилъ король. Лишь только Ансельмъ произнесъ имя Урбана II, какъ Вильгельмъ пришелъ въ неописанный гнѣвъ; онъ объявилъ, что еще не призналъ власти Урбана въ своемъ государствѣ и не намѣренъ уступить этого права никому другому. "Иначе это было бы все равно, что лишить меня короны!" воскликнулъ онъ. Всѣ доводы Ансельма разбивались предъ этими словами, которыя король повторялъ нѣсколько разъ съ неописаннымъ жаромъ. Что было дѣлать въ столь крайнемъ положеніи? Уступить было невозможно; мысль объ этомъ даже на минуту не могла явиться въ умѣ Ансельма.. Вопросъ былъ важенъ для него лично, онъ затрогивалъ его совѣсть; еще важнѣе онъ былъ для церкви, для ея вліянія и независимости. Отказать въ повиновеніи было еще страшнѣе: Ансельмъ. Аллъ прежде всего человѣкъ порядка, онъ чтилъ королевскую власть, онъ привыкъ быть вѣрнымъ ея слугою и оттолкнулъ бы съ ужасомъ мысль объ явномъ разрывѣ съ нею. Въ умѣ его внезапно явилось средство сойдти съ этого опаснаго пути: онъ умолялъ короля представить все дѣло на рѣшеніе церковнаго собора. Предложеніе это было охотно принято Вильгельмомъ: онъ былъ убѣжденъ, что интересы его найдутъ вѣрную опору въ большей части епископовъ, обязанныхъ ему своимъ возвышеніемъ и вполнѣ зависѣвшихъ отъ его власти. Соборъ былъ созванъ въ началѣ слѣдующаго года въ Роккингемѣ.

Почти всѣ писатели того времени много говорятъ объ этомъ церковномъ совѣщаніи: давно ужъ не происходило ничего подобнаго въ Англіи. Со всего государства собрались епископы, аббаты и огромное количество свѣтскихъ лицъ; Ансельмъ былъ твердо убѣжденъ въ справедливости своего дѣла, онъ не думалъ даже, что оно могло возбудить продолжительныя пренія и намѣревался, пользуясь удобнымъ случаемъ, предложить на этомъ соборѣ нѣсколько необходимыхъ церковныхъ узаконеній. Въ первый же день онъ открылъ совѣщанія длинною рѣчью: "Печальное столкновеніе произошло между имъ и королемъ, говорилъ онъ, ему не давали позволенія отправиться въ Римъ къ папѣ Урбану II. Говорятъ даже, что будто бы признать власть папы безъ соизволенія короля, значитъ оспаривать у послѣдняго права его на корону. Никогда не предполагалъ онъ ничего подобнаго; еще будучи простымъ аббатомъ, призналъ онъ власть Урбана. Теперь хотятъ, чтобы безъ всякой причины онъ измѣнилъ своему прежнему слову и своимъ прежнимъ клятвамъ. Собранію извѣстно, что не честолюбіе привлекло его въ эту сторону: оно знаетъ, какимъ образомъ, противно своей воли, онъ былъ облеченъ въ санъ архіепископа. Онъ не будетъ говорить, вкусилъ ли онъ хоть разъ съ тѣхъ поръ истинное счастіе, но скажетъ смѣло, не опасаясь оскорбитъ кого-нибудь, что если бы теперь предложили ему снова на выборъ, онъ рѣшился бы скорѣе взойдти на пылающій костеръ, нежели принять свое высокое достоинство. Вопросъ заключается теперь въ томъ: онъ хочетъ исполнить свой долгъ въ отношеніи къ намѣстнику Св. Петра и вмѣстѣ съ этимъ не выходить изъ повиновенія королевской власти. Неужели нельзя разрѣшить его безъ оскорбленія той или другой стороны?"

Трудно представить смущеніе, въ которое повергли эти слова всѣхъ присутствующихъ. Предсказаніе Ансельма сбывалосъ скорѣе, нежели можно было ожидать: онъ зналъ, что возвышеніе его не принесетъ желаннаго мира -- и вотъ теперь онъ обращался къ тѣмъ самымъ людямъ, которые нѣкогда насильно облекли его въ высокое званіе, и просилъ ихъ посреди отчества, искалъ ихъ помощи. Оставятъ ли они его, или достанетъ у нихъ духу идти вмѣстѣ съ нимъ на опасную борьбу? Смущеніе епископовъ было такъ сильно, что они не нашли прянаго отвѣта на слышанную ими рѣчь, и просили его отложить все дѣло до другаго дня. Тотчасъ послѣ засѣданія, большая часть ихъ отправилась къ королю и поспѣшила передать ему слова Ансельма. Можно заранѣе сказать, что между всѣми епископами только двое были искренно привязаны къ Ансельму и готовы были не измѣнять ему, не смотря ни на какія случайности; то были Гондульсъ, епископъ рочестерскій, и Расъ, епископъ чичестерскій. Остальные были слишкомъ тѣсно связаны съ Вильгельмомъ, они слишкомъ много зависѣли отъ него: въ утѣшеніе Ансельма можно сказать, что изъ всѣхъ послѣднихъ едва ли можно указать на одного, у котораго бы не было пятна на совѣсти. Всѣ они купили деньгами свое высокое достоинство, только одинъ былъ избранъ законнымъ образомъ; но уже самое прозваніе, которое связано было съ его именемъ -- Геребертъ Похвала,-- показывало, къ какому разряду людей онъ принадлежалъ. Совѣщанія, происходившія вслѣдъ за описанною нами сценою, въ королевскомъ дворцѣ, были крайне шумны. Мы видѣли, что большая часть принимавшихъ въ нихъ участіе, не отличались излишнею строгостію правилъ, но личное положеніе епископовъ въ отношеніи къ Ансельму было крайне затруднительно и не позволяло скоро принять какое-нибудь рѣшеніе. Собственный интересъ однако превозмогъ: положено было объявить архіепископу, что онъ долженъ подчиниться безусловно. Въ засѣданіи собора, происходившемъ на Другой день, объявлено было это рѣшеніе Ансельму; его печаль была невыразима; послѣдняя опора, которая могла бы поддержать его, уходила изъ-подъ его рукъ, и онъ почувствовалъ вдругъ свое одиночество. Безъ сомнѣнія то была самая критическая минута въ его жизни; твердость духа однако не покинула его. Помолчавъ нѣсколько минутъ и потомъ поднявъ глаза къ небу, онъ торжественно объявилъ, что не хотѣлъ и не хочетъ смутъ, но что теперь, когда всѣ погадаютъ его, когда никто ее хочетъ подать ему совѣта, онъ будетъ искать его въ глубинѣ своей совѣсти, въ оознаніи своего долга. Не смотря ни на что, онъ свято выполнитъ свои обязанности въ отношеніи къ намѣстнику Св. Петра; онъ отправится въ Римъ и предстанетъ предъ его престолъ, не смотря на тѣ препятствія, которыя хотятъ ему противупоставить.

Люди, даже наиболѣе уважавшіе архіепископа, не предполагали въ немъ такой твердости духа. Ансельмъ просилъ передать отвѣтъ свой королю, а самъ остался въ церкви и ждалъ его рѣшенія. Нѣсколько часовъ происходили совѣщанія въ королевскомъ дворцѣ и отличались необыкновеннымъ волненіемъ: всѣ чувствовали, что надо принять какое-нибудь окончательное рѣшеніе въ этомъ вопросѣ, но никто не предлагалъ его, или вѣрнѣе, никто не находилъ его въ своемъ умѣ. Епископъ доргемскій предложилъ своимъ товарищамъ прервать всякую духовную связь съ Ансельмомъ и предать его суду, но тутъ представлялось непреодолимое затрудненіе: по точному смыслу закона, архіепископъ кантерберійскій, какъ примасъ государства, подлежалъ только суду папы. Другіе говорили объ изгнаніи, но большая часть свѣтскихъ вельможъ, любившихъ Ансельма и втайнѣ можетъ быть довольныхъ происходившими смутами, сильно возстали противъ этого предложеніи и объявили, что оно имъ не нравится. "Что же вамъ нравится?" говорилъ король съ своимъ обычнымъ нетерпѣніемъ. "Не вы ли сами вовлекли меня въ это дѣло и хотите теперь оставить? Размышляйте скорѣе, скорѣе, и если онъ не будетъ осужденъ, какъ я хочу, то вы почувствуете силу моего гнѣва." "Сказать по правдѣ,-- возразилъ Робертъ Меланскій,-- я не знаю, что и подумать о нашихъ совѣщаніяхъ. Цѣлые дни и ночи проводили мы въ жаркихъ спорахъ, а онъ между прочимъ наслаждается покоемъ, и потомъ стоитъ ему только пошевелить губами, и всѣ наши доводы разрушаются какъ паутина." -- "Ну что же, повторялъ король, чѣмъ это кончится? Если нельзя его судить, не можете ли вы по крайней мѣрѣ отказать ему въ повиновеніи? оставленный вами, онъ раскается въ своихъ поступкахъ." За эту мысль схватились сначала съ большимъ жаромъ, но неизвѣстно почему она была вскорѣ оставлена. Было принято напротивъ рѣшеніе, поразившее Ансельма своею умѣренностію", положено было оставить все дѣло, какъ оно есть до праздника Пасхи, когда, по обѣщанію короля, важныя измѣненія должны были произойди! въ церковномъ устройствѣ. Никто не зналъ, въ чемъ они будутъ состоять, но многіе предчувствовали, что это лишь временное перемиріе, долженствовавшее повлечь за собою еще сильнѣйшія смуты и несогласія.

(Вторая и послѣдняя часть до слѣд. No ).

"Русскій Вестникъ", No 5, 1856