Года за три еще до манифеста бездеятельная и дорогая городская жизнь стала сильно надоедать мне. Правда, в Москве проживал я только осень и зиму, а на лето ездил в Орловскую губернию, в имение сестры моей Б<орисовой>. Прекрасный старый сад, чудная река Зуша, шоссе в 6 верстах, хорошее соседство -- кажется, чего бы еще хотеть? Но сделаться зрителем, быв всю жизнь деятелем, тяжело, и я стал сильно подумывать о постоянной деятельности. Мне пришла мысль купить клочок земли и заняться на нем сельским хозяйством; но первое условие, чтобы мне никто не мешал делать, что и как я хочу, и чтобы то, что я считаю своим, было мое действительно. Для меня всякое неопределенное состояние тягостнее всего. Мысль о подобной покупке преследовала меня все более и более, и в 1859 и 60-м годах я пустился в розыски земли, подходящей под мои требования. Не стану исчислять все мои попытки. Я искал непременно незаселенной земли, хотя с небольшим леском, рекой, если можно, и готовою усадьбой, не стесняясь губернией, лишь бы не слишком далеко от моей родины Мценска. Разумеется, это не слишком далеко иногда, при сговорчивости с самим собою, выходило и очень далеко: в Ярославле, Смоленске, под Москвой и т. д. Попав прямо со школьной скамьи на коня во фронт, я всю жизнь не имел никакого понятия о ходе земледельческих занятий, но, подумав, что этим делом правят у нас на Руси и безграмотные старосты, я махнул рукой на земледельческую школу и решился приступить к делу в качестве слепца. При мысли отдохнуть среди своих полей, где, как говорит Гораций:
Вкруг тебя с ревом пасутся коровы,
Ржет кобылица, в четверку лихая, --
меня не покидала и другая: не затевать пустой игрушки, которая не окупит положенных на нее трудов и издержек, а следовательно надоест и отобьет охоту к занятиям, чего мне не хотелось. Я хотел, хотя на малом пространстве, сделать что-либо действительно дельное. Для этого первое условие, чтобы земля по местным данным не обошлась слишком дорого. Представился случай купить имение под Серпуховом. Владелец просил за 250 десятин с крестьянами по 30 р. серебром за десятину, а когда я заговорил об уступке ста десятин чистой земли, он запросил по 40 р., да за домик в три комнатки и плохой скотный двор 2000 р., следовательно, 6000 р.; да купчая, да переноска старых и постройка новых необходимых строений, закупка скота, орудий -- и выйдет, что надо истратить 10 000 р. Почва серенькая, кругом десятин сорок мелкого березника, десятин 20 плохого покоса да десятин по двенадцати в трех клинах. Я стал расспрашивать о заработной плате и узнал, что в Московской губернии годовая цена не ниже 60 р., да прокормить рабочего дай Бог за 30 р., а урожай на пресной (ненавозной земле) много-много 6--7 копен, следовательно, от 3 до 4 четвертей (и то много на десятине), кроме семян. Все эти подробности я узнал от местных крестьян и извозчиков, которых постоянно обо всем расспрашивал. Стоило только свести счеты, чтобы прийти к следующему результату. На двенадцати десятин в поле надо трех работников: прибавив кухарку, пастуха и так называемого подпаска, выйдет, что на пять рабочих надо издерживать не менее 500 р.; да надо же если не на приказчика, то хотя на старосту (он же и ключник) положить 150 р., итого 650 р. Прибавив по 6% с 10 000 р. затраченного капитала 600 р., получишь расхода 1250 р., а прихода: 12 десятин ржи по 3 четверти -- 36 четвертей, продавайте хоть по 4 р. на месте --144 р. Что касается до ярового, то оно едва ли могло дать столько же, так как овес в Москве в то время я из лавки покупал по 2 р. за четверть, а когда в предлагаемом имении взглянул на сено, то, увидав какой-то темный мох, оставил надежду получать от него выгоду. Итак, самое поверхностное столкновение с действительностию на этот раз совершенно разочаровало меня в возможности вольного земледельческого труда в этой местности. Какая же это земля, которую надо возделывать в явный убыток? Это было весной 1860 года. Разочарованный, я поехал в Орловскую губернию. Здесь, по разным соображениям, я готов был на все возможные с моей стороны уступки, лишь бы поселиться вблизи Мценска. Нашлась и тут ненаселенная земля, и уже не 100, а 600 десятин, не по 40, а по 60 р. Это не Московская, а Орловская губерния. Вспомнив, что Т<ургенев>, зная мою опытность в сельском хозяйстве, еще в Петербурге взял с меня слово ни на что не решаться, не посоветовавшись с его дядей, я обратился к последнему за советом. После многих усилий с своей стороны, почтенный Т<ургенев> сумел унять мой пыл, доказав мне цифрами, что, заводясь вновь на такой значительной даче и взяв в соображение грунт не первого качества, нельзя и помышлять, при вольнонаемном труде, не только о барыше, но и о возможности вести какое-нибудь хозяйство. Оставил я и это дело. В начале августа 60-го года был я у родственника моего Ш<еншина>, проживающего в своем имении по старой мценско-курской дороге, в 60 верстах от Мценска и в 35 от Орла. "Ты ищешь землю? -- спросил меня Ш<еншин>, -- близ меня продается земля. Дорого -- 80 р., но земля отличного качества: чернозем, 200 десятин в одной меже, от нас верстах в трех через поля, а в объезд -- верст пять. Строенья всего -- новый, еще не отделанный домик отличного лесу да новый скотный двор. Надо многим обзаводиться, а наличных, верно, у них нет; вот они и продают. Есть и лесок". -- "Есть ли вода?" -- "Колодезь, но можно по местности вырыть пруд". -- "А река близко?" -- "Река верстах в семи". -- "Это неутешительно, однако нельзя ли посмотреть?" Нам подали верховых лошадей, и мы отправились в недальний путь. "Видишь ли тот лесок, -- сказал Ш<еншин>, -- а под ним черную полосу? Это взмет на твоей земле". -- "На моей, если куплю". -- "Посмотри, какой чернозем, -- заметил он, когда мы стали переезжать через поле, приготовленное под сев ржи, -- и как славно возделана земля, поверь, никто не придерется". Действительно, лошади тонули по щиколки в пухлой пашне. Наконец завиднелся одинокий домик с соломенною кровлей и подле него скотный двор, с которого спускали стадо, когда мы подъехали к забросанному свежею щепой крыльцу, сопровождаемые злобным лаем двух лохматых собак. Мы объявили свое желание видеть дом. Молодые хозяйские дочери повели нас по недоделанным и кое-чем меблированным комнатам с извинениями, что семейство только неделю тому назад переехало сюда и что все еще кое-как. И очень: над рамами были сквозные щели в ладонь, заложенные стружками; а заводя хозяйство, надо тут жить самому. "Ну, -- подумал я, -- это все успею сделать. Мебель какая-нибудь на время есть, а там из Москвы подвезут". -- "Расположение комнат мне нравится", -- сказал я по-французски Ш<еншину>, не желая вводить продавцов в наш разговор. "Il y a encore une cuisine ici" {"Есть здесь еще и кухня"(франц.).}, -- отозвалась неожиданно и довольно неисправно одна из молодых хозяек, отворяя дверь. Оказалась действительно премилая кухня, там, где она ничему не мешает, а между тем близко.
Вообще домик в семь небольших комнат для двоих достаточен и удобен. Не отделан, но это дело прихоти. "Ну как тебе понравился твой будущий хутор, -- спросил Ш<еншин> тем же шутливым тоном, когда мы возвращались домой. -- А заметил ты табун?" -- "Ну, брат, нечем похвастать!" -- "Напрасно ты так говоришь. Лошади худы, но ты их видел мельком. А они хорошей породы, я это знаю". -- "А как ты думаешь, -- спросил я в свою очередь, -- что может стоить полное устройство этого хутора, считая орудия, постройки, земляные работы, пруд, скотину, одним словом, все, без чего нельзя хозяйничать?" -- "Да тысяч до 33, а может быть, и побольше". -- "Сколько же он может, по-твоему, дать доходу?" -- "Сочти сам: 55 десятин в поле. На этой земле надо считать 400 четвертей в продажу ржи по 3 р. -- 1200 р. да ярового на 500 -- из этого на рабочих". -- "А какая тут цена рабочим годовым?" -- "Твой продавец нанимает по 25, а тебе десяти человек довольно". -- "Да ведь это отлично. Следовательно, можно получить до 1500 р. в год, то есть то же, что дает 25 тыс., капитал по 6%. Я не гонюсь за барышами, лишь бы убытку не было". Разговор до самой усадьбы Ш<еншина> продолжался в этом роде, и я был совершенно доволен, что наконец-таки нашел, чего искал. При вторичном осмотре в сопровождении самого продавца, с которым уже я сходился, оказалось все в удовлетворительном виде: и рогатый скот, и лошади, и сенокосы до 30 десятин, давшие в текущем году до 3000 пудов сена. Надо было решиться. И при каких же более благоприятных условиях пускаться на вольнонаемную обработку земли? Почва прекрасная, рабочие дешевы, сбыт не слишком затруднительный. От добра добра не ищут. Я решился.