Взволнованный и озабоченный, Конти прошел через толпу придворных, ожидавших когда королю будет угодно их принять, и направился прямо в королевские покои, куда он имел во всякое время свободный доступ.
-- Наконец-то я встретил ваше превосходительство! -- вскричал Макароне, который стоял во внутренней передней.
-- Что тебе от меня нужно? -- грубо спросил Конти.
-- Я хочу заработать четыреста пистолей, обещанных мне вашим превосходительством, -- отвечал падуанец.
-- Ты узнал имя, о котором я спрашивал?
-- Мне было очень трудно, очень трудно, и я надеюсь, что ваше превосходительство точно так же вознаградите меня, как если бы мое открытие и не было бесполезно...
-- Бесполезно? -- переспросил Конти.
-- Бесполезно в том отношении, что оно запоздало, так как вы уже лучше меня знаете его имя.
-- Я тебя не понимаю.
-- Разве я ошибся? Тем лучше! Тем не менее мне показалось, что ваше превосходительство разговаривали сейчас с молодым графом Кастельмелором?
-- Ну так что же?
-- Вы его не узнали? -- спросил падуанец с неподдельным изумлением.
-- Узнал, кого? Графа! -- вскричал Конти. -- Ты с ума сошел...
-- Честное слово, -- холодно сказал итальянец, -- у вашего превосходительства плохая память! Но если бы мне, бедняку, кто-нибудь приложил к физиономии такую печать, как та, которая украшает ваше...
-- Ни слова больше, не то берегись! -- прошептал Конти, побледнев от гнева при воспоминании о сцене, происшедшей накануне. Потом прибавил, как бы говоря сам с собой: -- Граф! Это был граф!.. Впрочем, действительно, когда я увидел его, мне показалось... Да, теперь я припоминаю, это он!
Вместо того, чтобы войти к королю, Конти принялся ходить широкими шагами по приемной. Чем больше он размышлял, тем больше терялся в объяснениях этого странного случая: с какой целью Кастельмелор переодевался, для чего нанес столь кровавую обиду ему, Конти, которого боялись самые могущественные люди? А затем, оскорбив его, зачем требовал свидания через час в дворцовом саду.
-- Этот сумасшедший Альфонс сказал правду, -- проговорил он так тихо, чтобы падуанец не мог слышать его. -- Если я оставлю в живых этого мальчишку, он погубит меня. Я не оставлю ему на это времени!
Он подошел к Асканио Макароне и молча несколько мгновений рассматривал его.
-- Ты ловкий шпион, -- сказал он наконец, -- но так же ли ты ловко действуешь шпагой?
-- Во Флоренции, -- отвечал падуанец, подбоченясь, -- я служил маркизу Сантафиоре, у которого жена была первая красавица во всей Италии и который ревновал ее; я убил пять кабальеро в четыре месяца и должен был оставить город, чтобы спастись от виселицы. В Парме, куда я отправился из Флоренции, графиня Альдея Ритти обещала мне тысячу пиастров, если я убью одного ее кузена, который занимал слишком много места в завещании ее мужа, и я заработал эту тысячу пиастров. Во Франции я служил у герцога Бофора, но там люди умеют защищаться, и мое ремесло было слишком опасно. Я приехал в Португалию через Испанию, где мимоходом успел отправить на тот свет одного молодчика, желавшего сделаться зятем алькальда против воли последнего. Я еще ничего не сделал в Португалии, где состою покорнейшим слугой вашего превосходительства.
При этих словах Макароне низко поклонился, подкрутил усы и взялся за эфес шпаги.
-- Хорошо, -- сказал Конти, который не мог удержаться от улыбки. -- Клянусь моими благородными предками, если ты хотя бы вполовину так же хорошо владеешь шпагой, как языком, то ты просто находка. Может быть, ты мне понадобишься. Не оставляй пока этого места, через час я отдам тебе мои приказания.
Сказав это, фаворит собрался удалиться. Макароне подождал немного, надеясь, что тот опустит руку в карман, но видя, что он этого не делает, поспешно бросился вслед за Конти и схватил его руку, которую с жаром поцеловал.
-- Я благодарю случай, -- вскричал Макароне, -- который дал мне такого благородного господина! Я не помню себя от радости! Когда вы говорили со мною, мне казалось, что я слышу голос щедрого маркиза Сантафиоре, моего прежнего патрона, мне казалось, что я ощущаю в руке пригоршню флорентийских дукатов его милости.
При этих словах Конти рассмеялся.
-- Ты хитрый негодяй, -- сказал он. -- На, возьми это в счет будущих благ. Если я буду доволен тобою, то тебе не придется жалеть ни о маркизе Сантафиоре, ни о графине Ритти, ни даже о самом герцоге Бофоре, который слишком хорошо обделывает сам свои дела, чтобы нуждаться в таком мошеннике, как ты.
Он бросил кошелек, который Макароне поймал на лету.
Когда Конти вышел из приемной, Макароне принялся пересчитывать содержимое кошелька.
-- Две, четыре, шесть, -- шептал он, вынимая на ладонь пистоли, -- положительно этот выскочка обходится со мной слишком бесцеремонно... Восемь, десять, двенадцать, четырнадцать... Можно подумать, что он забывает, что имеет дело с дворянином... Шестнадцать, восемнадцать... Он будет это помнить, черт возьми!.. Двадцать... Только двадцать пистолей! Черт побери! Только лавочник может вообразить, что можно быть дерзким за такую дешевую плату! О-о! Вы перемените тон, мой милый, или, вместо того, чтобы убить для вас Кастельмелора, я могу убить вас для Кастельмелора. Вот я каков!
Падуанец спрятал кошелек и стал дожидаться Конти.
Дворец Алькантара, около Лиссабона, был построен в саду, который поэты того времени имели право сравнивать с садами Геспериди. Следуя обычаю этого времени, сад был в большом количестве украшен языческими божествами; беседка Аполлона, место, где было назначено свидание Конти с Кастельмелором, была обязана своим названием богу поэзии, изваянному с лирой и окруженному своими неразлучными сестрами.
Задолго до назначенного часа граф уже бродил около этой беседки быстрыми и неровными шагами, погруженный в свои размышления.
Его озабоченность была не беспричинна. Свидание, которое он заставил фаворита назначить себе, было вызовом, и его надо было подкрепить во что бы то ни стало. Но как? Что мог он сделать, опираясь на мимолетную милость безумного короля, возможно, уже забывшего его; что мог он сделать против человека, давно занимающего первое место возле короля и, без сомнения, решившего не брезговать никакими средствами, чтобы только сохранить свое блестящее положение.
Поэтому Кастельмелор думал предложить мир, прежде чем объявить войну. Его холодный и расчетливый ум подсказывал, что плебею-фавориту недостает поддержки и дружбы какого-нибудь знатного вельможи, и на этом Кастельмелор основывал все свои надежды. Он нисколько не преуменьшал всей шаткости своих предположений, но следуя иным путем, ему всюду пришлось бы встречать Конти поперек своей дороги. Ему пришлось бы, может быть, ждать очень долго или остаться на вторых ролях при дворе. Но, отказываясь следовать суровым добродетелям своих предков, он в то же время сохранил всю их гордость. Он согласен был иметь соперника, надеясь уничтожить его, но не желал иметь начальника.
Он основательно взвесил как выгоды, так и неудобства предстоящей борьбы. Он, конечно, не рассчитывал предложить Конти разделить власть, он хорошо понимал, что какой бы ценной ни была для фаворита дружба Сузы, но все-таки власть есть власть, и с ней нельзя расстаться ни за какие блага. У него был план, который внешне не мог ничем повредить Конти, но который тем не менее, будучи приведен в исполнение, должен был сделать из него, Кастельмелора, человека самого могущественного в Португалии после короля, если только несметное богатство, талант и смелость можно считать верным источником могущества. Правда, этот план одним ударом разрушал счастье его брата Симона, но что значит счастье брата для человека, жаждущего возвыситься.
Таковы были мысли старшего Сузы, когда он, исполненный тревоги и нетерпения, считал минуты в ожидании назначенного свидания. В то время как он таким образом ломал голову, желая отыскать новые средства для борьбы, к которой готовился, судьба неожиданно дала ему в руки такое могущественное орудие, на которое он прежде не мог и надеяться,
Балтазар, трубач королевского патруля, который накануне участвовал в собрании Лиссабонских цехов в таверне Алькантары, хотя и вышел из королевского патруля, но все еще наведывался во дворец, так как тут у него была жена. Поджидая удобной минуты, чтобы увидеться с нею, Балтазар бродил по саду.
Свернув в одну из аллей, он очутился нос к носу с Кастельмелором. При виде дворянина бывший трубач снял шляпу и уже хотел пройти мимо, как вдруг нечаянно взгляд его встретился со взглядом графа. Балтазар вскрикнул от изумления.
" Господин Симон в придворном костюме, -- подумал он. -- Впрочем, я подозревал это. Вчерашний суконщик напрасно притворялся, я угадал под его простым костюмом человека, привыкшего носить кружева и бархат... но что может он здесь делать?"
Балтазар вернулся назад и, обогнав графа, встал на его пути.
-- Здравствуйте, наш храбрый начальник! -- сказал он.
Кастельмелор поднял глаза, но увидав незнакомого, с досадой повернулся к нему спиной.
-- Э! Господин Симон! -- продолжал Балтазар, следуя за ним. -- Вы так от меня не уйдете. Неужели это расшитое платье сделало из вас другого человека? Или, может быть, несколько часов сна уничтожили в вас воспоминание о ваших вчерашних друзьях?
При имени Симона граф вздрогнул. Уже не первый раз его принимали за брата, поэтому он легко удержался от удивления и, улыбаясь, повернулся к Балтазару.
-- Ты значит меня узнал? -- сказал он.
-- Э! -- весело вскричал Балтазар. -- Меня нелегко провести! А к тому же, с каких это пор мастеровые носят такие тряпки?
Сказав это, он вынул из-за пазухи платок младшего Сузы и с торжеством помахал им над головой. Кастельмелор ровно ничего не мог понять, он узнал вышитый на платке герб своего брата, но каким образом попал он в руки этого человека? Не зная к чему это поведет, но, отчасти по любопытству, отчасти по привычке притворяться, он решился принять роль, навязанную ему случаем и не называть себя.
-- А! Ты сберегаешь мой платок? -- спросил он.
-- И буду его вечно беречь, дон Симон! Это -- залог отношений между вами и мной, между знатным вельможей и бедняком, залог, который напомнит мне, если я это забуду, что есть на свете дворянин, сжалившийся над простолюдином. И, поверьте мне, что спасший жизнь этому дворянину простолюдин заплатил только небольшую часть своего долга.
" Черт возьми! -- подумал дон Луи. -- Этот малый спас ему жизнь!.. Куда это попал мой брат?"
-- Я очень счастлив, что встретил вас, -- продолжал Балтазар. -- Вы вступили в очень опасное предприятие. У Конти руки длинные, и кто бы до сих пор на него ни напал, все покончили плохо.
Дон Луи весь превратился в слух. Эти последние слова, так подходившие к его собственному положению, заключали в себе ужасное предсказание; он побледнел.
-- Кто тебе сказал, что я нападаю на Конти? -- быстро спросил он.
Потом, вспомнив свою роль, он поспешил прибавить:
-- Видишь, как я благоразумен: я даже тебя одно мгновение опасался!
-- Да, -- медленно произнес Балтазар, -- вы сегодня благоразумны, не то, что вчера; вообще я вижу в вас и другие перемены, кроме перемены костюма. Но что за дело! Повторяю вам, опасность велика, потому что к услугам фаворита есть очень длинные кинжалы, но нас много и мы поклялись повиноваться вам. Если вы поторопитесь нанести удар, то другие сдержат свое обещание. Что же касается меня, то поспешите вы или нет, я все равно сдержу свою клятву, и дай Бог, чтобы в тот день, когда кинжал убийцы будет угрожать вашей груди, Балтазар мог подставить под удар свою грудь.
Кастельмелор слушал, погруженный в немое изумление. Он смутно понимал, что против фаворита составился обширный заговор, во главе которого был его брат.
" В два дня! -- подумал он с невыразимым изумлением. -- Нечего сказать, дон Симон не терял времени, и чтобы догнать его, мне придется двигаться быстрее ".
-- Мой друг, -- продолжал он вслух, обращаясь к Балтазару, -- я тронут твоей привязанностью, будь уверен, что она будет щедро вознаграждена. В ожидании лучшего, возьми вот это за ту услугу, которую ты мне оказал вчера...
Граф вынул кошелек и протянул его Балтазару; последний поспешно отступил, потом, вернувшись одним прыжком, положил руку на плечо Кастельмелора и поглядел ему прямо в лицо. Результат осмотра не заставил себя ждать.
Балтазар, одаренный необыкновенной силой, схватил графа поперек тела и в одно мгновение повалил его на землю как ребенка и поставил ему на грудь колено.
-- Золото! -- прошептал он. -- Дон Симон не предложил бы мне золота. Кто ты?
И прежде, чем дон Луи смог ответить ему, он вынул из-под платья длинный кинжал.
-- Слушай, -- сказал он, -- если бы ты знал только мою тайну, то я, может быть, простил бы тебя, но ты украл у меня тайну дона Симона и должен умереть!
-- Как? Ты убьешь меня в королевском саду! -- вскричал Кастельмелор.
-- Почему же нет? -- холодно возразил трубач. -- Молись!
Но лицо Балтазара выражало страшное спокойствие. Дон Луи видел, что погибает.
-- Но, несчастный, -- с отчаянием сказал он, -- я его брат, брат Симона Васконселлоса.
-- Симона Васконселлоса! -- повторил Балтазар. -- Сын благородного графа Кастельмелора! О-о! Ты, без сомнения, говоришь правду, называя его этим именем, каков отец, таков и сын. Но ты, ты его брат... ты, старший Суза!.. Ты лжешь.
Он поднял кинжал. Дон Луи был храбр, но такая нелепая смерть испугала его.
-- Сжалься! -- вскричал он раздирающим душу голосом. -- Во имя моего брата, сжалься!
Балтазар провел рукой по лбу.
-- Его брат! -- прошептал он. -- Я хочу пролить кровь его брата! Но если я оставлю этого человека в живых, то кто может отвечать за него! Что мне делать? Боже мой!
-- Вот посмотри, лгу ли я! -- продолжал Кастельмелор, показывая свое кольцо. -- Знаешь ли ты герб Суза?
-- Нет, -- отвечал Балтазар, -- но твой герб действительно похож на вышивку на платке дон Симона. Встаньте, сударь, я вас не убью сегодня. Я даже не прошу вас поклясться, что вы не выдадите того, что узнали сегодня, потому что, узнав это, вы поступили бесчестно, и я не поверю вашей клятве. Но я буду наблюдать за вами, и если вы дойдете подлостью до того, что выдадите вашего брата, то мы увидимся, и клянусь вам памятью моего отца, дон Симон будет отомщен!
Балтазар отпустил графа и медленно удалился.
Когда он исчез за деревьями, с противоположной стороны Луи увидел приближающегося Конти, сопровождаемого, по обыкновению, несколькими людьми из королевского патруля.