Войдя в кабинет Кастельмелора, падуанец быстро изменил манеры.
-- Сеньор, -- сказал он почтительно, -- позвольте мне представить вам моего товарища, бедного малого.
-- Пусть он обратится к моему дворецкому, -- сказал граф.
-- Сеньор... -- хотел возразить Макароне.
-- Убирайся, -- перебил его граф и повернулся спиной.
-- Граф, -- сказал тогда Конти, выступая вперед, -- вы не узнали меня? Я был тем, чем вы являетесь теперь. Антуан Конти мог рассчитывать на более вежливый прием с вашей стороны.
-- Антуан Конти? -- равнодушно повторил Кастельмелор. -- Зачем вы приехали в Лиссабон?
-- Искать счастья, сеньор.
-- Счастье не приходит дважды, мой милый... У меня нет времени вас слушать.
-- Тем хуже для меня, сеньор, и тем хуже для вас! Потому что я ждал благодарности от вашего сиятельства, а монах дал мне возможность заслужить ее.
-- Монах! -- воскликнул Кастельмелор, вздрогнув.
-- Монах! -- повторил тихо Макароне. -- Я дал себе слово раскрыть его тайну, но любовь заняла все мое время.
-- Я приказал тебе выйти, -- сказал граф повелительно, указывая ему на дверь.
Падуанец поспешил повиноваться.
Конти сделал вид, что хочет следовать за ним.
-- Останьтесь, сеньор Винтимиль, -- сказал Кастельмелор.
Конти вернулся.
-- Что вы знаете о монахе? -- спросил граф после минутного молчания.
-- Я знаю, что он агент лорда Фэнсгоу.
-- Вы ошибаетесь. Это все?
-- Напротив, это только начало... Я знаю, что его агенты наполняют город и что три четверти народа за него.
-- Это сомнительно и об этом мне говорили мои лакеи. Это все ваши тайны?
-- Нет... Я знаю одну вещь, которая положит конец вашим давним колебаниям и помимо вашей воли даст вам в руки корону, о которой вы давно мечтаете.
-- Что это значит?! -- вскричал, вставая, Кастельмелор. -- Неужели меня обвиняют в составлении заговора?
-- Я был секретарем лорда Фэнсгоу, -- отвечал Конти. -- Его сиятельство уверял, что знает ваши сокровеннейшие планы через монаха.
-- Опять этот человек? -- прошептал Кастельмелор.
-- Открыть ли вам мою тайну, сеньор? Я узнал ее через монаха и должен был передать милорду; но я добрый португалец и подумал, что было бы лучше...
-- Говорите.
-- И потом, -- продолжал Конти, -- я подумал, что ваше сиятельство заплатите мне лучше.
-- Что вам надо?
-- Ничего, пока вы будете графом Кастельмелором; но зато я хочу ваши места, ваши титулы, всё ваше наследство, когда вы будете королем Португалии.
Старший Суза подумал с минуту.
-- Хорошо, вы получите все это, -- сказал он наконец, -- говорите.
-- В прошлую ночь, в капелле Бенедиктинцев, инфант женился на девице Немур-Савойской... На королеве, если хотите... И могу вас уверить, что она надеется не потерять этот титул.
-- Но это государственное преступление, -- прошептал граф. -- Они в моей власти, все препятствия исчезают.
-- Да хранит Бог ваше величество, -- сказал Конти, кланяясь до земли.
Молния торжества сверкнула в глазах Кастельмелора, который быстро встал и сделал несколько шагов по комнате.
"Король! -- думал он. -- Я почти король!.. Эта свадьба, состоявшаяся в монастыре, где живет монах, указывает на заговор, который вот-вот разразится... Время не терпит, надо действовать".
Он остановился и посмотрел на Конти.
"Я могу рассчитывать на этого человека, -- продолжал он свои размышления, -- потому что я -- его последняя надежда".
-- Что прикажете, сеньор? -- спросил в эту минуту Конти.
-- Монаха сюда прежде всего! -- вскричал Кастельмелор. -- Мне нужен этот человек! Пока он на свободе, я имею страшного врага, тем более могущественного, что он неуловим, и неизвестно, кто он... Я хочу схватить его!
-- Только не среди белого дня, сеньор, потому что иначе вы увидите, что поднимется весь Лиссабон, как змея, которой раздавили хвост. Ночью? Пожалуй! И в тайне!
-- Что касается тюрьмы, то я не знаю, куда его деть, потому что в Минуейро у него много приверженцев.
-- Я его помещу в башню для государственных преступников; его тюремщиком будет преданный мне человек. А если его слишком трудно будет стеречь, то...
И граф сделал многозначительный жест, на что Конти отвечал одобрительной улыбкой.
-- Что же касается молодых супругов, -- продолжал насмешливо граф, -- то я беру на себя устроить им приятный медовый месяц.
Он снова сел и взял несколько чистых листов.
-- Ваш собственный интерес служит мне гарантией за вас, -- сказал он, обращаясь к Конти. -- Вы начнете сейчас вашу роль. Держите! -- И он подал ему подписанное приказание повиноваться сеньору Конти Винтимилю, как ему самому.
Конти едва мог сдержать свою радость, получив это приказание.
Затем Кастельмелор взял два пергамента, на которых пишутся королевские указы, и поспешно исписал их.
-- Прикажите запрягать! -- сказал он Конти. -- Я еду к королю.
Конти сейчас же вышел.
Оставшись один, Кастельмелор присел, обхватив голову руками, как бы стараясь лучше обдумать что-то.
-- Да, все так, -- сказал он наконец. -- Свершилось! Я достигну долгожданной цели. Я поклялся... Ну, что же! Я буду клятвопреступником! Разве это слишком дорогая плата за корону? Прочь угрызения совести! Я посмотрю, найдете ли вы дорогу к моему сердцу через королевскую мантию.
Он положил в карман два пергамента. В эту минуту Конти возвратился.
-- Сеньор, -- сказал он, -- ваша карета ждет вас.
-- Едем.
-- Еще одно слово... Я не все сказал вам, что знаю. Ваш брат Симон Васконселлос в Лиссабоне.
Кастельмелор остановился. Брови его нахмурились.
-- Мне говорили это, -- прошептал он. -- Вы его видели?
-- Да, видел... в Хабрегасе: с инфантом и королевой.
-- Да, его место там! -- с горечью сказал Кастельмелор. -- Дай Бог, чтоб он не попался мне на пути!
Дойдя до конца лестницы, он прибавил:
-- Оставайтесь здесь и будьте готовы явиться по первому моему требованию. Поручите арест монаха какому-нибудь офицеру, хотя бы падуанцу. Вам я дам более важное поручение.
В эту минуту Альфонс был очень занят. Его зять, Карл И, прислал ему три пары маленьких собачек из породы болонок.
Король вдруг почувствовал сильную привязанность к крошечным животным. Он запирался в своих комнатах и проводил целые дни, любуясь на возню собачек или расчесывая золотым гребнем их волнистую шерсть.
Само собою разумеется, что занятый таким важным делом, король не принимал никого, но Кастельмелор, конечно, не входил в этот счет. Его пропустили, не говоря ни слова, и даже не доложили о нем.
Он вошел. Король лежал на ковре и подставлял свою голову этим маленьким животным, которые с азартом теребили королевские волосы.
Альфонс был так погружен в это занятие, что не заметил Кастельмелора.
Кастельмелор несколько мгновений молча глядел на него. На губах его мелькнула улыбка презрения.
-- Неужели будет преступлением, -- прошептал он, -- столкнуть с трона такого человека? Какая разница между ним и этими болонками?
Но он пришел не для этих рассуждений. Поэтому он принял выражение веселого добродушия, в свою очередь растянулся на ковре, но собаки в испуге разбежались.
Король нахмурил брови и печально поглядел на собачек, которые остановились на некотором расстоянии от незнакомой головы Кастельмелора.
-- Неужели мне нет ни на минуту покоя? -- закричал он, вставая и с гневом топая ногой.
Это движение дало другое направление страху болонок: они спрятались за Кастельмелором. Видя, что он не опасен, они бросились все разом к нему и продолжили прерванную забаву.
Одно мгновение король даже чувствовал зависть, но вскоре вид Кастельмелора, которому волосы закрыли лицо, изменил расположение его духа. Он опустился на колени и стал возбуждать рвение маленькой своры, в чем, впрочем, не было нужды, при этом он очень громко смеялся, совершенно не помня себя.
Но всякое удовольствие имеет конец. Альфонс наконец поднялся с колен и, задыхаясь, упал в кресло.
-- Ха!.. Ха!.. Ха!.. -- засмеялся он. -- Встань. Ты уморишь меня! А! Ты славный малый, Луи! Это очень забавно! Я никогда так не забавлялся.
Кастельмелор повиновался и, откинув назад волосы, открыл свое смеющееся лицо.
-- Почему ты не всегда так любезен, граф? -- радовался Альфонс. -- Сегодня я не променял бы тебя на две пары болонок!
-- Это потому, что я сегодня очень весел, -- отвечал Кастельмелор, -- я нашел средство навсегда избавить ваше величество от всяких забот, связанных с вашим верховным саном.
Кастельмелор чувствовал, что краснеет, произнося эти слова, которым его хищнические планы придавали коварное значение. Но Альфонс ничего не заметил, пораженный мыслью никогда не заниматься больше ничем, что имело бы хоть тень серьезного дела.
-- Какое же средство?! -- воскликнул он. -- Говори нам скорее твое средство, граф, и я дам тебе все, что ты захочешь, если только есть на этом свете что-нибудь, чего ты еще можешь хотеть.
-- Я ничего не хочу, ваше величество. Долго было бы объяснять, в чем состоит мое средство; но покажу его примером. Вы не любите подписывать бумаги...
-- О! Нет! Нет!
-- Я заказал штемпель, представляющий подпись вашего величества.
-- Превосходно, граф! И ты больше не будешь заставлять меня подписывать эти мерзкие пергаменты?..
-- Никогда, ваше величество... Вот последние два.
При этих словах, произнесенных взволнованным голосом, Кастельмелор вынул из своего портфеля два приготовленных им пергамента.
При виде их король побледнел и отскочил, как ребенок, которому подносят какое-то горькое питье.
-- Но это измена, граф! -- сказал он. -- Вы обещаете, что я не буду больше ничего подписывать и в ту же минуту даете мне эти бумаги?
-- Но это последние, ваше величество.
-- Убирайтесь к черту!
-- Как вам угодно, ваше величество, -- сказал Кастельмелор, убирая бумаги обратно в портфель. -- Я думал, что королевская охота доставит вам удовольствие...
-- Королевская охота! -- воскликнул Альфонс. Глаза его заблестели от радости.
-- Но рыцари Небесного Свода, -- продолжал Кастельмелор, -- повинуются только приказаниям короля.
-- Это правда? -- сказал Альфонс. -- Ты в самом деле думал о королевской охоте, и эти бумаги относятся к ней?
-- Если вашему величеству будет угодно убедиться в этом...
-- Нет! Нет! -- поспешно возразил король с ужасом... -- Давай! Давай скорее! О! Проказник граф, как я тебя люблю! Королевская охота! Давай же!
Руки Кастельмелора так дрожали, что он не мог открыть портфель. Альфонс с детским нетерпением вырвал у него портфель и, вынув бумаги, нацарапал внизу каракули, которые должны были изображать его подпись.
Затем он оттолкнул пергаменты, как будто бы один вид их внушал ему непреодолимое отвращение.
Кастельмелор вздохнул с облегчением.