Михаилъ Васильевичъ Новорусскій вышелъ изъ среды того низшаго сельскаго духовенства, жизнь котораго по матеріальнымъ и моральнымъ условіямъ мало чѣмъ отличается отъ жизни нашего крестьянства.
Его отецъ былъ псаломщикомъ въ селѣ Новой Руссѣ демянскаго уѣзда Новгородской губ.; тамъ въ сентябрѣ 1861 г. и родился М. В. Вся домашняя обстановка была чисто крестьянская, съ обиліемъ нужды и всякихъ горестей. Дѣтей было 13 человѣкъ (изъ нихъ отъ болѣзней умерло семеро); М. В. былъ не изъ старшихъ, но, какъ и во всякой крестьянской семьѣ, ребенкомъ ему приходилось няньчить младшихъ братишекъ и сестру. Порой это такъ досаждало ему, что у него осталось воспоминаніе, какъ отъ всей дѣтской души онъ желалъ смерти одному изъ своихъ питомцевъ, и какъ горько потомъ плакалъ и упрекалъ себя за злыя пожеланія, когда смерть дѣйствительно унесла докучливаго братишку, мѣшавшаго ему играть на улицѣ. Нужда, при обиліи дѣтскихъ ртовъ, была такъ велика, что каждый кусокъ былъ на счету, и старая ворчливая бабушка, присматривавшая въ избѣ во время работъ родителей въ полѣ, отравляла жизкь вѣчно голоднымъ ребятамъ своей воркотней и попреками за неутолимый аппетитъ.
Первоначальное воспитаніе М. В. получилъ, какъ всѣ деревенскія дѣти, -- на улицѣ. Съ цѣлой ватагой сверстниковъ онъ рыскалъ но нолямъ и болотамъ, проводя цѣлые дни въ лѣсу или на рѣкѣ, и, вообще, велъ жизнь "естественнаго" человѣка, какъ ведутъ заброшенныя дѣти нашихъ селъ и весей. Эта нищета и вѣчная забота о завтрашнемъ днѣ, царившія дома, жизнь въ тѣснотѣ и удушьи. исполненномъ мелкихъ хозяйственныхъ дрязгъ, рано раскрыли передъ М. В. всю оборотную сторону человѣческаго существованія, -- и онъ вышелъ закаленнымъ противъ всякихъ матеріальныхъ невзгодъ и глубокимъ реалистомъ, для котораго иллюзій, кажется, не существуетъ. Кромѣ того, изъ него вышелъ человѣкъ труда, не знающій ни устали, ни апатіи, ни даже передышки. Побратимство или, лучше сказать, полное сліяніе въ дѣтствѣ съ окружающей средой тоже наложили на М. В. свою печать, давъ ему полное знаніе народа. Но съ виду, пожалуй, холодное и критическое отношеніе къ деревенскому люду, вынесенное изъ блмзкаго сношенія съ обнаженнымъ отъ всякихъ прикрасъ мужикомъ, скрываетъ въ немъ глубокую сдержанную любовь къ этимъ пасынкамъ жизни. Выйдя изъ духовнаго сословія, М. В. прекрасно знаетъ и эту среду, въ которой тѣни едва ли не больше, чѣмъ во всякомъ другомъ сословіи, но всѣ недостатки и темныя стороны и до сихъ поръ не погасили въ немъ любовнаго отношенія къ этому своеобразному мірку. Самаго поверхностнаго знакомства съ М. В. достаточно, чтобъ открыть это подводное теченіе въ душѣ его.
Подготовленный старшими братьями, онъ былъ свезенъ на савраскѣ въ старорусское духовное училище со скуднымъ запасомъ необходимой одежды и небольшимъ гостинцемъ для ублаженія ближайшаго начальства. Оттуда, какъ потомъ и изъ семинаріи, онъ возвращался домой на каникулы пѣшимъ ходомъ, чтобы снова окунуться въ домашнюю тѣсноту и деревенскій просторъ.
Оттого его связь съ деревней, съ ея жителями, бывшими товарищами игры, уцѣлѣла и до сихъ поръ, и по выходѣ изъ Шлиссельбурга, при посѣщеніи родныхъ мѣстъ, деревня встрѣтила его трогательнымъ привѣтомъ, какъ плоть отъ плоти своей. Его бывшіе товарищи устроили ему встрѣчу, ясно показавшую, что память о немъ все время сохранялась, и загадка о его судьбѣ не осталась ими неразгаданной.
Дальше я скажу словами самого М. В.
"По обычаю своихъ предковъ, я проходилъ всю духовную школу, но всѣмъ тремъ этажамъ -- духовное училище, семинарію и академію. При этомъ съ 17 лѣтъ учился и содержался на казенный счетъ и, такимъ образомъ, въ общей сложности около 28 лѣтъ {Считая и содержаніе въ тюрьмѣ въ теченіе 18 1/2 лѣтъ.} состояніе государственнымъ пансіонеромъ... Мальчикъ я былъ способный и шаловливый; но послѣднее свойство вытравила школа, а первое -- направила на свойственную ей схоластическую дорогу. Одинъ мой либеральный товарищъ по семинаріи даже прозвалъ меня "Ортодоксіей", а нѣкоторые, сверхъ того, звали "мистикомъ".
"Въ такомъ званіи я и былъ отправленъ въ 1882 г. на казенный счетъ въ академію (въ Петербургъ). халъ я туда съ тайнымъ намѣреніемъ принять "иноческій санъ", но встрѣтилъ тамъ духъ, мало подходящій для осуществленія такого намѣренія, и хотя вскорѣ этотъ духъ перемѣнился, но для меня уже было поздно, ибо червь сомнѣнія и критики прочно внѣдрился въ меня съ перваго же года.
"Тѣмъ не менѣе, до 1885 г. я учился, какъ самый заправскій студентъ академіи, не имѣя вовсе знакомыхъ въ столицѣ. Лишь съ этого года я выступилъ на сцену общественной жизни, сначала какъ одинъ изъ организаторовъ разсыпавшагося новгородскаго землячества. Въ 1886 г. организовался въ Петербургѣ союзъ землячествъ, въ которомъ я состоялъ въ качествѣ депутата отъ своего землячества. Но чѣмъ-либо серьезнымъ этотъ "союзъ" себя не проявилъ, если не считать панихиды по Добролюбовѣ въ 25-ю годовщину его смерти 17 ноября 86 г., когда передъ Волковымъ кладбищемъ собралось до тысячи человѣкъ учащейся молодежи. Въ полицейскихъ кругахъ этой демонстраціи (панихида не была допущена) приписывали какое-то особое значеніе, судя по тому, что еи отводилось мѣсто даже въ нашемъ обвинительномъ актѣ.
"Въ 1886 г. я кончилъ академію въ званіи кандидата и, какъ одинъ изъ наиболѣе преуспѣвшихъ, былъ оставленъ при ней въ качествѣ "профессорскаго стипендіата" для приготовленія къ занятію каѳедры. Въ этихъ видахъ я писалъ магистерскую диссертацію, на каковой и засталъ меня арестъ 3-го марта 87 г.
"На союзныхъ земляческихъ собраніяхъ я познакомился съ А. И. Ульяновымъ, но никакихъ конспиративныхъ дѣлъ съ нимъ не имѣлъ вплоть до 7 февраля 1887 г., когда онъ обратился ко мнѣ съ просьбой -- позволить ему приготовить въ моей квартирѣ недостающіе три фунта динамита. Подробностей организаціи этого дѣла излагать здѣсь не буду, скажу только, что динамитъ былъ приготовленъ, а лабораторія осталась у меня и была арестована вмѣстѣ со мной по указанію Канчера, судившагося вмѣстѣ съ нами и выдавшаго моихъ товарищей.
"Какъ видите, никакой роли въ жизни я сыграть не успѣлъ -- ни общественной, ни революціонной. И хотя сидѣлъ 18 1/2 лѣтъ подъ знаменемъ борьбы за торжество освободительныхъ и прочихъ идеаловъ, но всегда конфужусь, когда вижу свое имя на ряду съ настоящими борцами...
"Политическое воспитаніе я успѣлъ получить только въ Шлиссельбургѣ, благодаря необыкновенной любезности П. Н. Дурново, ковавшаго тогда карьеру на нашихъ спинахъ и отправившаго меня туда дозрѣть и сформироваться.
"Мои экономическія понятія не шли дальше безпочвенныхъ симпатій къ мужику и трудящемуся люду вообще, симпатіи, частію унаслѣдованныхъ съ дѣтства, частью вынесенныхъ изъ народнической литературы. На долю послѣдней, въ частности, нужно отнести идеализацію общины, какъ особаго уклада русской народной жизни, могущаго послужить базисомъ для реорганизаціи всего экономическаго строя на трудовыхъ началахъ. Объ этой реорганизаціи мы не мало мечтали въ своемъ кружкѣ въ академіи, не уходя, впрочемъ, дальше утопическаго прекраснодушія ".
Дѣло, по которому судили М. В., состояло въ приготовленіи покушенія на жизнь императора Александра III. Главные участники, съ бомбами въ рукахъ, были 1-го марта 87 г. взяты на улицѣ. Одинъ изъ арестованныхъ сигнальщиковъ -- Канчеръ выдалъ все и всѣхъ и помогъ создать процессъ 15-ти революціонеровъ, которые всѣ и были приговорены въ на+" того же года къ смертной казни. Но изъ нихъ восьмерымъ судъ ходатайствовалъ замѣнить смертную казнь другими видами наказанія. Въ числѣ ихъ не былъ М. В. Изъ остальныхъ семи казнили -- Андреюшкина, Ульянова, Генералова, Шевырева и Осинанова, а Новорусскаго и Лукашевича заключили безсрочно въ ІІІлиссельбургскую крѣпость, гдѣ они и оставались до 23 октября 1905 г.
М. В., дѣйствительно, прибылъ въ Шлиссельбургъ, какъ онъ самъ справедливо говоритъ, человѣкомъ не сформировавшимся и совсѣмъ не подготовленнымъ къ участи, которая обрушилась на него, подобно лавинѣ. Какъ еще лишь о немногихъ узникахъ Шлиссельбурга, о немъ можно сказать, что вполнѣ образовался и развился онъ въ стѣнахъ этой крѣпости. Онъ прекрасно и всесторонне, насколько допускали возможныя въ тюрьмѣ образовательныя средства, воспользовался тюремнымъ досугомъ и пополнилъ свое крайне узкое семинарское и академическое образованіе. Не разъ впослѣдствіи онъ удивлялся собственному полнѣйшему невѣдѣнію, хотя бы во всей обширной области естествознанія, а также и соціологіи. Зато теперь ни одна научная отрасль, кромѣ развѣ высшей математики, не чужда ему. Изъ наукъ, кромѣ естественныхъ (ботаники, зоологіи, минералогіи, физіологіи и психологіи, геологіи и палеонтологіи), М. В. не мало времени отдавалъ статистикѣ и не разъ писалъ очень удачныя, хотя и не лишенныя парадоксовъ, статьи по тому или другому общественному вопросу, иллюстрируя его статистическими данными... Вмѣстѣ съ тѣмъ, въ тюрьмѣ его мысль расширилась и окрѣпла, и изъ неопредѣленнаго расплывчатаго міросозерцанія у него выработалась цѣльная продуманная система. Быть можетъ, она и нѣсколько одностороння, но въ этомъ ужъ виноваты ненормальныя условія тюрьмы, гдѣ вліянія жизни не смягчаютъ увлеченія доктриной: М. В.-- убѣжденный экономическій матеріалистъ, часто впадающій въ крайности, отъ которыхъ люди той же школы, жившіе на свободѣ, кажется, уже отказались.
Въ нашемъ крошечномъ тюремномъ міркѣ, гдѣ все человѣчество воплощалось въ послѣднее десятилѣтіе въ 12--13 сотоварищахъ, М. В. былъ чуть ли не самымъ неутомимымъ и продуктивнымъ работникомъ по всевозможнымъ отраслямъ.
Ремесла (столярное, токарное, переплетное) онъ изучилъ превосходно, и его трудоспособность въ нихъ была изумительна. По временамъ онъ давалъ мнѣ списокъ вещей, сдѣланныхъ въ теченіе полугода. Просматривая этотъ перечень, я могла только восклицать: "у васъ, М. В., золотыя руки!" -- такое множество вещей созидалъ онъ, и притомъ всегда въ возможной степени совершенства. Какъ коллекціонеру (по ботаникѣ, энтомологіи, минералогіи), ему въ нашей тюрьмѣ, по всей справедливости, принадлежитъ пальма первенства. Когда мы одно время работали на подвижной музей, никто не могъ превзойти этого несравненнаго труженика по обилію собраннаго и обработаннаго имъ матеріала, по его неистощимой и неоскудѣвающей энергіи!..
Прекрасныя коллекціи, вывезенныя имъ изъ Шлиссельбурга, будутъ когда-нибудь извѣстны широкой публикѣ, такъ какъ украсятъ музей народнаго университета, для котораго М. В. ихъ предназначаетъ. Наша тюрьма единогласно удивлялась самодѣятельности, настойчивости и предпріимчивости М. В. по части разныхъ техническихъ производствъ. Онъ чинилъ часы, органчики, физическіе приборы и всевозможные предметы, повидимому, совсѣмъ погибшіе, но которые несли къ нему разные служащіе, -- и онъ дѣлалъ надъ ними чудеса, возвращая все въ наилучшемъ видѣ. Не разъ онъ смѣшилъ насъ своими предпріятіями, воздѣлывая картофельную муку для киселя и приготовляя патоку изъ нея, выращивая цикорій и производя удивительныя ягодныя вина (изъ вишни, малины, черной смородины); разъ сдѣлалъ даже изюмъ въ вентиляторѣ изъ кисти винограда, попавшей какъ-то къ намъ на пасхѣ, и, вообще, былъ настоящимъ Колумбомъ при нашемъ скудномъ бюджетѣ. Собирался заняться шелководствомъ и хотѣлъ для этого засѣять огородъ скорцонерой, чтобы кормить ею шелковичнаго червя вмѣсто листьевъ тутоваго дерева, но температура тюрьмы, годная для насъ, оказалась невыносимой для этого нѣжнаго созданья, и проектъ остался неосуществленнымъ.
Новорусскій провелъ всѣ 18 1/2 лѣтъ заключенія, усиленно работая головой и руками, гармонически сочетая умственный и физическій трудъ. Кажется, у него не пропадала безплодно ни одна минута тюремной жизни... И этотъ трудъ помогъ ему не только жить въ тюрьмѣ, но и выйти изъ нея человѣкомъ въ полномъ обладаніи духовныхъ и физическихъ силъ.
В. Фигнеръ.
