Альманах состоит из двух пьес и двух статей.
Пьесы: Л.Н. Андреева "Каинова печать" и Федора Сологуба "Любовь над безднами".
Статьи: К.И. Чуковского "Эго-футуристы и кубо-футуристы" и Л.Н. Андреева "Письма о театре" (Первое письмо год тому назад было напечатано в журнале "Маски").
Когда Чуковский читал свою лекцию о футуристах, многие остались ею недовольны. Одни уверяли, что Чуковский слишком превознес футуристов, а футуристы почему-то на него обиделись и затеяли с ним скучную и бесплодную полемику, за которой никто не следил.
Обе стороны неправы. Статья г-на Чуковского очень объективна и занимательна. Автор добросовестно изучил "литературу предмета", отделил овец от козлищ и наглядно показал, какие вполне законные причины породили футуристов. Его разделение футуристов на две "школы" -- петербургских и московских -- вполне правильно. Петербургские -- вовсе не футуристы, а эпигоны декадентства, причем многие из них не лишены таланта. О московских же пока и говорить не стоит. Литературные течения меняются у нас с быстротой кинематографической ленты. Поэтому скоро "устареет" и статья г-на Чуковского. Но пока что это единственное трезвое слово о футуристах, подкупающее своим здравым смыслом. К статье приложена своеобразная хрестоматия образцов футуристических произведений. Эти вещественные доказательства подтверждают положения Чуковского. Статья его не речь прокурора или адвоката, а, скорее, резюме председателя.
Статья г-на Андреева подкупает не столько своими мыслями, которые не новы, сколько очень добрым желанием хоть несколько почистить наш театр.
Лейкин рассказывает, как Николай Иванович с супругой своей, Глафирой Семеновной, отправились за границу. Муж не знал иностранных языков. Вся его надежда была на жену. Но оказалось, что жена знает только "комнатные" слова. Путешествие поэтому было трудно.
Л.Н. Андреев тоже знаком только с "комнатными" словами идейных течений современной литературы. Поэтому путешествие в стране театрального кризиса ему довольно трудно. Но он храбро преодолевает все препятствия и с усердием открывает Америки. Для читателя, искушенного в вопросе, -- мысли Л.Н. Андреева давно известны. Но для широкой публики они полезны. А благодаря тому, что они изложены по примеру Глафиры Семеновны, "комнатными" словами, мысли эти войдут в обиход. И плохого тут ничего не будет. Наоборот. Современному "обывателю", загипнотизированному бесконечными "диспутами" о театре, диспутами, на которых ораторы стараются непонятно говорить о непонятном и пыжатся поразить простодушную публику фейерверком отнюдь не "комнатных" слов, трезвые и довольно-таки банальные мысли Андреева крайне полезны. А что он открывает Америку -- это тоже не вредно. У нас так мало Колумбов, что и Америго Веспуччи необходим. И у кого повернется язык обвинить Америго в плагиате?
Чуть ли не двадцать лет тому назад Метерлинк (г. Андреев упорно пишет Меттерлинк, через два т.) восстал на Шекспира. Задолго до Толстого. В статье "Повседневный трагизм" (она была помещена в "Мире Искусства" за 1899 г.) Метерлинк говорит: "Когда я сижу в театре, мне всегда представляется, что провожу несколько часов среди моих предков, с их простым и грубым взглядом на жизнь, который мне совершенно чужд... Мне иногда приходит в голову, что старик, который сидит в своем кресле, у своей лампы, который бессознательно прислушивается к предвечным законам, царящим вокруг его дома... Что такой неподвижный старик живет в действительности более глубокой, более человечной жизнью, нежели любовник, который задушил свою любовницу, полководец, одержавший победу, или супруг, который мстит за поруганную честь...".
Словом, Метерлинк восстает против театра как "действия и зрелища".
Не смущаясь, г. Андреев высказывает те же мысли, причем наивно считает эти мысли "еретическими"
"Нужно ли театру действие в его узаконенной форме поступков и движения по сцене?" -- спрашивает г. Андреев.
"На этот еретический вопрос, -- продолжает г. Андреев, -- я позволю себе ответить нет. В таком действии нет необходимости постольку, поскольку сама жизнь, в ее наиболее драматических и трагических коллизиях, все дальше отходит от внешнего действа, все больше уходит в глубину души, в тишину и внешнюю неподвижность интеллектуальных переживаний" (стр. 231).
Мысль вполне верная. Что Метерлинк высказал ее двадцать лет тому назад, это не меняет дела.
Пусть себе г. Андреев на здоровье открывает Америку и повторяет "комнатными" словами тонкую и благоуханную статью Метерлинка. Бельгийского поэта никто у нас не услышал, Андреева же услышат. А для "истории", пожалуй, все равно, кто первый сказал "а!": Добчинский или Бобчинский. Одного только не следовало бы г-ну Андрееву делать. "Припущать" иронию по отношению к Метерлинку-Колумбу. "Хитрец Метерлинк, -- остроумничает г. Андреев, -- мысли свои одел в штаны, а сомнения заставил бегать по сцене".
Вывод из длинной статьи г-на Андреева следующий: театр -- как зрелище и действие -- должен быть передан кинематографу. Новый театр будет театром панпсихизма, театром психологических переживаний.
Исполнятся ли предсказания г-на Андреева, не знаю, тем более что я плохо себе уясняю, что значит его "панпсихизм". Так же плохо, как плохо себе уясняет г-н Андреев понятие символизма. По его мнению "символизм" только форма, как и реализм, и не в них дело, а в содержании" (стр. 268). К этому туманному месту г. Андреев делает примечание: "Только что прочел прекрасную драму А. Блока "Роза и Крест". При своей символичности драма великолепно обоснована психологически и дает впечатление живой и волнующей правды".
Такое своеобразное примечание не только не рассеивает туман, а увеличивает его. Символизм слово не "комнатное", и напрасно г. Андреев им злоупотребляет. Режиссеры разделяют пьесы на "костюмные" и "пиджачные". Насколько я догадываюсь, для г-на Андреева это режиссерское деление совпадает с делением пьес на символические и реальные. "Роза и Крест" для г-на Андреева пьеса, прежде всего, "костюмная". И он приятно удивляется, что, невзирая на свою "костюмность" (символичность), она "великолепно обоснована психологически". Г. Андреев не допускает мысли, что причинная связь может быть обратной, потому пьеса психологически обоснована, что она символична...
Но не будем придираться к г-ну Андрееву, теоретическая мысль не его конек. И статья его сильна не логикой мысли, а волевым устремлением, во-первых, и отдельными очень верными замечаниями, во-вторых.
Так, например, его понимание заслуг Художественного театра, его оценка Чехова как художника, одушевлявшего все, чего касался глазом, -- очень тонки и убедительны. Верно и его замечание, что так называемое оскудение драматургии объясняется бессознательной и молчаливой забастовкой тех, кто не хочет совместить правду своего творчества литературного с господствующей еще театральной ложью.
После этих беглых заметок о статье г-на Андреева следовало бы перейти к двум пьесам, помещенным в альманахе.
Но тут являются непреодолимые препятствия. Л.Н. Андреев столько хорошего наговорил о театре будущего, что прямо слюнки текут. И после таких мечтаний о новом -- очень трудно возвращаться к старому.
Что пьеса "Каинова печать" не новая -- косвенно подтверждает сам автор. Мечтая о будущем театре, он скромно прибавляет: "Не могу не сказать, желая быть искренним, что мою драму "Катерина Ивановна" при всех превратностях ее судьбы я считаю драмой новой" (стр. 261. Примеч.).
"Катерина Ивановна" напечатана давно. Возвращаться к ней было бы неуместно. А о "Каиновой печати" автор молчит и тем как бы подтверждает, что эта драма старая. Поэтому оставим ее в покое. Не хочется говорить и о "Любви над безднами", Сологуб -- писатель значительный. Зачем судить о нем по вещам, столь несовершенным, столь мало похожим на подлинного Сологуба?
Уж одно банальное название пьесы слишком огорчает почитателей сологубовского таланта, чтобы вдаваться в оценку бесконечных диалогов, которые ведут над безднами, в обстановке "вечной красоты и смерти" какие-то малопривлекательные Он и Она...
Впервые опубликовано: "Речь". 1914.13 (26) января. No 12. С. 3.