По-видимому, у нас образовалась новая секта, возродился старый языческий культ Аполлона. Один из пророков этого культа обнародовал свое воззвание: "В ожидании гимна Аполлону".
Вот несколько цитат из этого воззвания:
"Близится Бог, и уже стонет земля, извергая покойников...".
"Завтра должно наступить новое возрождение. Многие это знают. Царит час безумства и оргий, час наибольшего озверения и самоубийственного отчаяния".
"Пора готовиться. Пора учиться слагать гимны, чтобы встретить должным образом обетованный восход".
"Пора вспомнить о теле. И его нужно готовить, и оно должно озариться красотой, а главное -- должно начать служить тому, кто требует к себе (?) служение".
"Пора признать бога солнца, Аполлона, подлинным единым богом "всей божественной красоты природы".
Читая это воззвание, я сначала подумал, что оно написано где-нибудь далеко в провинции. Несколько барышень институток и два-три затрапезных гимназиста читали вместе сборник Бальмонта: "Будем, как солнце!"
Гимназист с пафосом продекламировал:
Хочу быть смелым, хочу быть дерзким!
Институтки в него моментально влюбились и решили основать "новый культ".
"Будем, как солнце" -- Коран этого культа, и Бальмонт его пророк.
Но каково было мое удивление, когда под пророческим названием я увидел давно знакомое имя почтенного художника и критика, автора истории русской живописи, а главное -- папаши взрослых детей.
Просто глазам своим не поверил.
Более того.
Воззвание напечатано в первой книжке нового журнала "Аполлон" и является как бы программной статьей всего предприятия. Человек, хотя бы несколько осведомленный о положении современной литературы и искусства, отлично знает, что "Будем, как солнце" и всяческое мифотворчество относятся к недавнему, но сколь далекому прошлому.
В минуты общего подъема порезвились и наши поэты, художники. Помечтали -- и скисли. События и трезвая несносная проза житейская показали, что литература -- это одно, а жизнь -- совсем другое.
Кроме того, люди осведомленные отлично знают, что Брюсов ушел из "Весов", и "Весы" захирели; что "Золотое Руно", собиравшееся поразить нас новым художественным словом, влачит самое жалкое состояние.
Ясно, что время литургии красоты, истерических попыток сделать театр храмом, а балет -- пляской Давида перед ковчегом, вообще, время дешевого угара и всяческих декадентских "швыркулей" (так называли русские рабочие XVII века штукатурные завитки) прошло безвозвратно.
А потому, когда в газеты проникли известия о новом художественном журнале "Аполлон", многие из друзей русского искусства порадовались.
Казалось, что семена, брошенные "Миром Искусства" и "Весами" первого периода, не прошли даром, что события русской жизни так или иначе научили чему-нибудь наших художников и писателей, и на вспаханной почве, расчищенном месте -- появится простой, трезвый журнал, такой, каких много за границей, скромный журнал, посвященный художественным интересам и культурной пропаганде. Ждали не громких слов, а скромного дела. Но оказалось, что наши "Бурбоны" ничего не забыли и ничему не научились. Они неисправимы, "хоть брось".
Вместо скромного культурного дела нам преподносят опять "швыркули", те штукатурные завитки, которыми так богаты петербургские дома, те штукатурные карнизы, которые вечно обваливаются и давят прохожих.
Собрались имена все известные, поэты, печатающиеся во всех газетах, художники, участвующие на всех русских и иностранных выставках.
Собрались и, вместо того чтобы заняться делом, надели курточки, переднички и превратились в милых институточек и гимназисточек.
Хочу быть смелым, хочу быть дерзким!
"Будем, как солнце".
И это в промозглом, подгнившем Петербурге, на развалинах всероссийского Карфагена!
Хорошо быть молодым. Нельзя вечно нападать на молодежь. Ей многое нужно прощать. Молодость -- великий дар.
Но ужасно, когда взрослые люди начинают играть в детей, когда старики впадают в детство. Все эти гимна Аполлону и патетические возгласы: "Да будет, приди", приобретают на фоне русской действительности характер чего-то донельзя зловещего.
Жалко русское искусство. У нас много отдельных талантливых художников, но они не объединены никакой культурной связью. В академии -- мерзость запустения. Нет школы, нет традиции. Не слышно голоса серьезного, трезвого, культурного руководителя.
Вместо такого голоса, которого все ждут, -- раздаются ребяческие выкрики, вместо здоровой, аполлоновской формы -- преподносят швыркули.
Впервые опубликовано: Русское слово. 1909. 29 октября (11 ноября). No 248. С. 2.