Но прения Гос. думы имеют громадное значение и с совершенно другой точки зрения.
Они затронули один из самых запутанных и сложных вопросов нашей церковной жизни, а именно, вопрос о взаимоотношении церковного и светского законодательства в России.
В реальной действительности Церковь ежедневно сталкивается с государством, входит с ним в сношения, и жизнь заставляет облекать эти отношения в известные юридические формы. До Манифеста 17 октября эти формы, хотя, может быть, и не соответствовали теоретическим учениям наших богословов о Церкви, но обладали все-таки определенностью, потому что самый тип высшей власти, как в Церкви, так и в государстве был один и тот же.
После манифеста объем и характер светской власти изменился. Естественно, что и Церковь пожелала заново пересмотреть свои исторически сложившиеся отношения к светской власти, привести их в большее соответствие с тем идеалом церковной власти, который бессознательно в ней живет до сих пор. Основываясь на своих канонических правилах, Церковь стала доказывать, что высшая церковная власть должна принадлежать собору, потому что соборное управление Церковью есть основное каноническое правило. Управление поместной церковью должно быть поэтому совершенно независимым от светской власти. Церковь должна быть не в подчинении у светской власти, которая с введением народного представительства потеряла свой строго вероисповедный характер, а в отношении координации или "симфонии". Но эти пожелания, конечно, романтичны, во-первых, потому, что проведены в жизнь они должны быть при условии изменения основных законов (ст. 64 и 65), что согласно указу от 23 апреля 1906 г. может быть сделано лишь по почину императора, а во-вторых, с точки зрения государственно-правовой представляется очень сомнительным, чтобы в современном государстве возможна была столь широко понимаемая автономия Церкви. Православная иерархия России состоит в государственно-правовом отношении подданства к главе государства, который не может вступать ни в какие договорные отношения или соглашения со своими подданными. Если бы автономия осуществилась и Церковь получила бы в лице патриарха то "возглавие", о котором она мечтает, то патриарх или стремился бы встать выше царской власти, как то было во времена патриарха Никона, или был бы все равно ему подчинен. В равном же положении с главой светской власти он быть не может, конкордаты, какие существуют, например, между германским императором и папским престолом, ни теоретически, ни практически в России немыслимы.