I.
7-го Апрѣля 1738. года, очень рано утромъ, опрятно одѣтый человѣкъ, перешелъ Дофинову площадь въ Турну (place du Dauphin a Tournus), сталъ стучаться у домика скромной наружности.
-- Здравствуйте, сестрица! сказалъ онъ женщинѣ, которая ему отворила. Вѣроятно, Грёзъ не уѣхалъ еще въ свою контору?
-- Нѣтъ, братецъ, отвѣчала женщина, вы пришли въ самую пору, и вмѣстѣ съ нимъ позавтракаете.
-- Мнѣ надобно съ нимъ поговорить о дѣлѣ; а лучшія дѣла тѣ, говаривалъ нашъ дѣдушка, о которыхъ толкуютъ за столомъ; если онѣ и не удадутся, то по крайней мѣрѣ васъ утѣшаетъ воспоминаніе объ угощеніи.
-- Войдите, братецъ; Грезъ теперь у себя въ кабенетѣ наединѣ съ частью окорока и бутылкой бѣлаго вина; войди те безъ опасенія. Мужъ мой таковъ же, какъ и нашъ дѣдъ, о которомъ вы упомянули: онъ охотнѣе ѣстъ въ обществѣ, нежели одинъ; вдвоемъ, говорятъ, какъ-то ѣшь вкуснѣе и дол ѣ.
-- Теперь я съ удовольствіемъ вижу, что Грезъ заслуживалъ чести породниться съ нами, сказалъ братъ, идучи передъ r-жей Грезъ къ лѣстницѣ, которая вела въ первый этажъ.-- Не придете ли и вы къ намъ, прибавилъ онъ, оборотясь и видя, что сестра нейдетъ за нимъ.
-- Нѣтъ, сегодня у меня стираютъ платье, отвѣчала она съ улыбкою. Занятіе весьма важное для всякой хозяйки; ты узнаешь это, когда женишься, Бертранъ. Желаю тебѣ, братецъ, апетита.
Сказавъ это, она простилась съ Бертраномъ, и вошла въ нижнюю комнату, которую торжественно называла своею прачешною.
Бертранъ взошелъ на нѣсколько ступеней, и услышавъ звуки, происходящіе отъ бутылки, когда изъ нее выливаютъ, прошелъ въ свѣтлую столовую комнату, въ которой человѣкъ лѣтъ сорока, довольно толстый и подававшій надежду со временемъ еще болѣе растолстѣть, завтракалъ очень спокойно.
-- Здравствуйте, Грезъ! сказалъ онъ, вдругъ появившись возлѣ стола.
-- Жена! вина! вскричалъ Грезъ, указывая вошедшему одною рукою на початый окорокъ, а другой на стулъ, чтобы сѣсть.
-- А я думала, что ты не спросишь, сказала вошедшая жена, поставила бутылку на столъ и тотчасъ удалилась.
Послѣ обыкновенныхъ разспросовъ о здоровьѣ, Бертранъ тотчасъ заговорилъ о дѣлѣ, по которому пришелъ къ Грезу.
-- У тебя есть сынъ, Грезъ?
-- Очень знаю, Бергранъ.
-- Онъ уже великъ.
-- Въ Ивановъ день будетъ двѣнадцать лѣтъ.
-- Куда ты его назначаешь? Надѣюсь, что ты простишь такой вопросъ дружбѣ и родству.
Грезъ сдѣлалъ знакъ согласія и отвѣчалъ: Я радъ говорить съ тобою объ этомъ, Бертранъ.... Еще кусочекъ ветчины.
-- Благодарю.
-- Еще немножко, и стаканчикъ запить; за твое здоровье, Бертранъ.
-- За твое. Грезъ.
-- Я уже сказалъ тебѣ, Бертранъ, что радъ поговорить съ тобою объ этомъ предметѣ; у меня есть твердое намѣреніе относительно этого ребенка....
-- Скажи жъ мнѣ, мой другъ, и если я могу помочь тебѣ, то буду очень радъ,
-- Видишь-ли ты, мнѣ не хочется, чтобъ сынъ мои былъ художникомъ.. я не терплю художествъ.... По моему, умѣлъ бы онъ бойко и правильно писать, немножко ариѳметики, хоть первыя четыре правила, и потомъ вступилъ бы въ контору.
-- Какъ мы съ тобою; я согласенъ, Грезъ, и хотѣлъ объ этомъ же поговорить съ тобою.
-- Какъ! ты уже и мѣсто нашелъ Батисту?
-- Прекрасное мѣсто, мой милый -- мое.
-- А ты?
-- Я женюсь.
-- Такъ тебѣ должно не только удержать за собою мѣсто, но, если можно, занять два такихъ.
-- Такъ; но я женюсь въ Парижѣ, и буду жить въ этой столицѣ съ семействомъ жены моей.
-- А! это другое дѣло, И ты тотчасъ вздумалъ о моемъ сынѣ, добрый родственникъ и другъ.... Выпьемъ же за твое здоровье; это вино не крѣпко; настоящая вода, говорю тебѣ.
-- Благодарю, другъ мой; я довольно пилъ и ѣлъ.... Но, чтобъ возвратиться къ тому, о чемъ мы заговорили, скажу тебѣ, что я уже предлагалъ о немъ моему преемнику, и онъ согласенъ взять его.
-- Ты очень обязалъ меня, Бертранъ,
-- Скажи, что будетъ дѣлать Батистъ у твоего преемника?
-- Сначала онъ будетъ на посылкахъ.
-- О! на это онъ способенъ; онъ быстръ, какъ пущенная стрѣла; ты думаешь его удержать, а онъ ужъ на другомъ концѣ комнаты.
-- Но, по моей рекомендаціи, его станутъ употреблять на посылки какъ можно рѣже; надѣюсь даже, что при самомъ вступленіи его займутъ ученьемъ, списываніемъ актовъ.
-- Это будетъ лучше, гораздо лучше, Бертранъ; только вотъ неудобство, о которомъ ни ты, ни я не подумали: ребенокъ не любитъ письма.
-- Удивительно; между тѣмъ каждый разъ, приходя къ вамъ, я ему даю денегъ, и знаю отъ нашего лавочника, что онъ на нихъ покупаетъ только бумагу.,
-- Къ сожалѣнію, это правда; этотъ ребенокъ истребляетъ бумаги болѣе моего; а ты знаешь, что и я не мало переведу ее у моего банкира г. Пастуро; только онъ употребляетъ ее не на письмо.
-- А на что же? На дѣланіе сумокъ для сушеныхъ плодовъ?
-- Это было бы хорошо, мой милый; но нѣтъ... ты увидишь, какъ я несчастливъ: онъ на ней мараетъ карандашемъ, чернилами, углемъ; онъ рисуетъ ландшафты, по его словамъ; или иногда начертитъ портретъ того купца съ большимъ носомъ, ты знаешь... или-же и лучше того, потому что шалунъ ничѣмъ не уважаетъ: нарисуетъ, какъ мать его сливаетъ щелокъ, или какъ старая наша кухарка хлопочетъ около вертепа; наконецъ, повѣришь ли ты, онъ нарисовалъ меня самаго, мою контору у г-на Пастуро, мой столъ, мою чернильницу, мое перо за ухомъ, даже самаго г-на Пастуро? Разумѣется, за это я могъ бы лишиться мѣста... За то ужъ и досталось ему отъ меня. Я побожился, что если еще разъ застану его за такимъ занятіемъ, то непремѣнно прогоню отъ себя! О! я сдержу слово: разсердившись, я бываю неумолимъ.
-- Что ты, Грезь! у твоего сына рѣшительная склонность къ живописи.
-- И ты хочешь, чтобъ я допустилъ его сдѣлаться живописцемъ? И онъ долженъ добывать себѣ хлѣбъ живописью? Положимъ, такъ. Что-жъ будетъ онъ писать?
-- Ну, да напримѣръ, какъ Миньяръ, портреты; какъ Лебренъ, историческія сцены....
-- Не надобно мнѣ ни исторій, ни повѣстей, ни миѳологіи, Бертранъ: мы всѣ, отъ отца до сына, были прикащиками; Батистъ также долженъ быть прикащикомъ....
-- Я то же думаю, Грезъ.... но вотъ бьетъ семь часовъ; время каждому изъ насъ отправляться въ свою контору. Прощай, до свиданія!
-- У меня ныньче сварили супъ съ курицею; не хочешь ли отвѣдать его вмѣстѣ съ нами? Такъ приходи безъ церемоніи ровно въ полдень; мы станемъ дожидаться; я не прощаюсь съ тобою, Бертранъ!
-- Прощай, Грезъ.
И двое друзей разстались.
Сходя съ лѣстницы, Бертранъ увидѣлъ въ широкомъ и просторномъ корридорѣ, который выходилъ на улицу, мальчика лѣтъ двѣнадцати. Онъ, стоя съ большой палкою, къ концу которой привязанъ былъ кусокъ угля, чертилъ на стѣнѣ, недавно выбѣленной.
Вниманіе мальчика было такъ сильно, что онъ тогда только увидѣлъ своего родственника, когда тотъ, ударить его по плечу, сказалъ ему:
-- Ну, что ты дѣлаешь, Батистъ?
-- А! это вы, дядюшка! отвѣчалъ мальчикъ съ досадою, которую старался скрыть. Вы меня испугали.
-- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Бертранъ, смѣясь.
-- А всего хуже, что отъ этого я испортилъ носъ пастору.
Сказавъ это, ребенокъ въ самомъ дѣлѣ старался поправить носъ, который отъ толчка сдѣлался непомѣрно длиннымъ.
-- Ты дѣлаешь глупости, Батистъ, вмѣсто того, чтобы писать или считать, или исполнять свои обязанности.
-- То, чѣмъ я занимаюсь, гораздо пріятнѣе. Посмотрите: узнаете ли вы это? Это Магдалинина комната; вотъ ея постель, ея большое кресло; вотъ каминъ, въ которомъ на огнѣ грѣется горшокъ; вотъ ея собачка; а вотъ и сама Магдалина" Посмотрите: она снимаетъ съ горшка пѣну и смотритъ, кто идетъ въ дверь. Это г-нъ пасторъ. Вы виноваты, что носъ у него не хорошъ. Въ то время, какъ мать отвернулась, посмотрите, посмотрите, что дѣлаетъ маленькая Сусанна. Она обмакиваетъ хлѣбъ въ горшокъ, который грѣется на огнѣ. Не правда ли, что все это составляетъ хорошую картину?
-- Превосходно! Я ничего тутъ не вижу; но это все равно.
-- Вы ничего не видите! сказалъ съ негодованіемъ мальчикъ. А я такъ много вижу: я почти слышу, что она сказала пастору.
-- Совѣтую тебѣ лучше послушаться того, что я тебѣ скажу: сотри все это и принимайся за дѣло.
-- За дѣло? А чѣмъ же я занимаюсь?
-- Бѣда, если отецъ застанетъ тебя за этимъ!
-- О! папенька никогда не ходитъ по этой лѣстницѣ въ свою контору; онъ всегда ходитъ черезъ садъ, потому что тамъ ближе, и сверхъ того мимоходомъ вырываетъ дурную траву.
-- Въ это время лѣстница заскрипѣла отъ тяжелой походки Греза отца, который сходилъ по ступенямъ.
Бертранъ вышелъ въ дверь, которая вела на площадь и, по неосторожности, оставилъ дверь непритворенною.
II.
На громкой крикъ Греза отца прибѣжала въ испугѣ жена его; она думала, что мужъ ея упалъ съ лѣстницы, ушибся, а, можетъ быть, и умеръ. Каково жъ было ея удивленіе, когда она увидѣла, что онъ стоитъ въ корридорѣ, блѣдный, взглядывая поперемѣнно то на стѣну, измаранную углемъ, то на сына, который, потупивъ глаза, стоялъ безмолвно, страшась наказанія.
-- Посмотри, сударыня, посмотри! сказалъ онъ наконецъ своей женѣ: вотъ чѣмъ занимается твой сынокъ!
-- Да это комната Магдалины! съ удивленіемъ вскричала мать.
-- А! такъ вы ее узнали? вскричалъ Батистъ, и въ радости, что поняли его сочиненіе, забылъ объ ожидающемъ его наказаніи.
-- Прекрасно! сказала мать, прекрасно, удивительно!
-- Хорошо, сударыня, хорошо! Вы своими похвалами поощряете сына къ непослушанію. Вы, пожалуй, скажете ему, что Магдалина очень похожа; что пастора можно узнать съ перваго взгляда, и что даже маленькая Сусанна....
-- Но вѣдь это въ самомъ дѣлѣ правда, сказала г-жа Грезъ, будучи не въ состояніи вытерпѣть.
-- Я вамъ говорю, сударыня, что вы сведете съ ума и меня и моего сына! Ахъ, Боже мой! еслибъ я былъ богатъ то сказалъ бы моему сыну: "дѣлай, что хочешь: будь живописцемъ, музыкантомъ, художникомъ, даже поэтомъ, если хочешь; но я бѣденъ, сударыня; весь доходъ мой ограничивается тысячью двумя стами франковъ; а если я умру, то ты и ихъ получать не будешь. Что съ тобою тогда будетъ? Ты умрешь съ голода въ своей кухнѣ, а сынъ твой на чердакѣ. Художники никогда не бываютъ богаты; они обыкновенно во всю жизнь умираютъ съ голоду; а доказательствомъ можетъ служить то, что всѣ они худощавы. Я не знаю ни одного художника толстаго. Впрочемъ я не презираю художниковъ; напротивъ того, я ихъ уважаю и еслибъ я былъ художникомъ, то и сынъ мой былъ бы художникомъ; но я конторщикъ, и онъ долженъ былъ конторщикомъ. въ нашемъ званіи не добьешься славы, это правда; но за то оно вѣрнѣе, надежнѣе. И такъ я приказываю тебѣ сей часъ же сходить за губкой, стереть свою прекрасную картину такъ, чтобъ и слѣдовъ не осталось. Ступай же; а потомъ принимайся за дѣло.... Что жъ, упрямецъ, ты меня не хочешь слушать?
-- Батюшка! умоляю васъ, сказалъ Батистъ, сложивъ руки передъ своимъ отцемъ и со слезами смотря на свою картину, не уничтожайте моего труда, прошу васъ.
-- Я тебѣ приказываю!
-- Батюшка! возразилъ Батистъ, обливаясь слезами, лучше убейте меня, только не стирайте моей картины! О, Боже мой! Боже мой!
-- Это еще не все, отвѣчалъ Грезъ; ты долженъ обѣщать мнѣ впередъ не марать ни стѣнъ, ни бумаги, которую ты покупаешь у лавочника.... Говори же, обѣщай же, чего я отъ тебя требую.
-- Не могу, батюшка, смѣло сказалъ сынъ, отирая слезы.
-- Не можешь! повторилъ отецъ, удивленный такимъ сопротивленіемъ.
-- Оставь его, мои другъ, кротко сказала жена, оставь его, не сердись; я ему объясню причину.... Повинуйся своему отцу, Батистъ.
-- Маменька! сказалъ Батистъ, я не умѣю лгать; вы мнѣ внушали, что всегда должно говорить правду; а потому я и не могу обѣщать того, чего не могу исполнить.
-- Какъ, сударь! вы не можете отказаться отъ своего маранья?
-- Простите меня за мое неповиновеніе, батюшка! сказалъ мальчикъ голосомъ, въ которомъ примѣтна была и просьба и твердость; но это сильнѣе самаго меня. Когда вижу на улицѣ или у сосѣдей предметъ для картины, то мнѣ непремѣнно хочется ее нарисовать.... Если бы вы знали, батюшка, какъ хорошо чертить то, что видишь....
-- Та-та-та! да кончишь ли ты?
-- Выслушайте меня, батюшка, не сердясь, прошу васъ.... Послѣ я буду конторщикомъ, если вамъ это угодно; но позвольте мнѣ иногда рисовать.... не каждый день.... а хоть только черезъ два дня.... Вы согласны на это, не правда ли, папенька?
-- Нѣтъ, на хлѣбъ, да на воду, да въ тюрьму, лишь только ты вздумаешь это дѣлать.
-- Пожалуй, папенька: лишь бы въ тюрьмѣ было столько свѣта, что можно бы рисовать.
-- Ты глупъ; вотъ тебѣ уже скоро двѣнадцать лѣтъ, а ты еще ничего не знаешь.
-- Ничего!... печально повторилъ малъ" чинъ. Онъ думалъ, что стало бы изъ его маранья, еслибъ онъ зналъ живопись, еслибъ онъ умѣлъ выражать свои мысли на холстѣ при помощи красокъ, кисти и масла; и сколько ему надобно было бы учиться, чтобъ быть живописцемъ!
-- Ничего, повторилъ также отецъ, обманутый задумчивостію, и полагавшія, что онъ убѣдился его доказательствами. Да, ничего; ты умѣешь читать, это правда, пишешь порядочно; а почему? Потому что писать значитъ марать чернымъ по бѣлому; а у тебя маранье -- страсть.... Но умѣешь ли ты списывать? Списать напримѣръ письмо безъ подчистки, безъ пятенъ, безъ пропуска?
-- О! за это я ручаюсь! радостно сказала г-жа Грезъ, и вынувъ изъ кармана своего передника бумагу, развернула ее и хвастливо показала мужу.-- Посмотри, сказала она ему, какъ это чисто, четко, какъ строчки прямы! А?
-- Въ этомъ случаѣ ты права; за это можно похвалить его; это хорошо, очень хорошо; это меня примиряетъ съ нимъ. Тебѣ должно сказать, Батистъ, что дядя твой женится и уступаетъ тебѣ свое мѣсто въ конторѣ Годара.
Батистъ ворча наклонилъ голову.
-- Сначала ты будешь на посылкахъ; но тогда, смотри жъ, не марай ни стѣнъ, ни бумаги; въ особенности же бумаги: хозяинъ твой не приметъ отъ тебя никакихъ оправданій.
-- Такъ у меня будетъ много бумаги? сказалъ ребенокъ, и развеселился при этой мысли.
-- Вѣроятно; но только смотри, не вздумай рисовать портреты со всей конторы.
-- Въ оригиналахъ, кажется, не будетъ недостатка, сказалъ Батистъ, громко засмѣявшись; въ особенности г-нъ Бастіенъ съ своимъ вздернутымъ носомъ; а другой, у котораго лице въ родѣ картофелины, животъ какъ барабанъ, а ноги какъ прутики.
-- Та, та, та! перестань болтать-то. И такъ кончено: завтра ты вступишь къ Годару, и завтра же конецъ маранью. Маріона, Маріона! примолвилъ онъ, вскричавъ громче, выйдь сюда съ ведромъ воды, и вымой стѣну, чтобъ къ моему возвращенію изъ конторы ничего не осталось.
-- Папенька! вдругъ вскричалъ Батистъ съ ужасомъ и разставивъ передъ стѣною руки, какъ будто для того, чтобъ защитить свой рисунокъ отъ воды, съ которой старая кухарка, по приказанію своего господина, уже явилась. Папенька! накажите меня, сдѣлайте со мной, что хотите; но, ради Бога, не трогайте моей картины...
-- Маріона! дѣлай, что тебѣ приказано, сказалъ Грезъ съ твердостію.
-- Не слушайся, Маріона, или ты будешь раскаяваться! съ живостію возразилъ Батистъ, покраснѣвъ какъ вишня.
-- Дерзкой мальчишка! вскричалъ разсерженный отецъ: и ты смѣешь противиться моимъ приказаніямъ!
-- Я живой не позволю дотронуться до моей картины? сказалъ ребенокъ, прислонившись къ стѣнѣ.
-- Батистъ! съ безпокойствомъ сказала мать, потому что знала вспыльчивость и упрямство своего мужа, съ тобой говоритъ отецъ; ты долженъ ему повиноваться; не умничай, когда онъ отъ тебя требуетъ; ты знаешь, что это для твоей же пользы; онъ лучше тебя знаетъ; слушайся его; Богъ наказываетъ непослушныхъ дѣтей.
Но Батистъ, въ страхѣ отъ опасности, которая угрожала его картинѣ, не слушалъ своей матери. Между тѣмъ еслибъ вмѣсто того, чтобъ приказывать кухаркѣ не слушаться, онъ сталъ упрашивать или захотѣлъ выиграть время, то можно бы предполагать, что отецъ его не потребовалъ бы уничтоженія картины; но съ Батистомъ случилось то же, что случается съ тѣми, которые дѣйствуютъ въ пылу страсти, и отъ того не могутъ разсуждать. Грезъ, который уступилъ бы просьбамъ сына, не захотѣлъ уступить его требованію. Здѣсь дѣло шло о важности родительской власти, потому что если ребенку уступить однажды, то онъ захочетъ, чтобъ и всегда ему уступали; и такъ, не смотря на положеніе, въ которомъ находился его сынъ, онъ снова приказалъ Маріонѣ смыть картину.
Но старая кухарка, слабая, подобно всѣмъ старымъ служителямъ, у которыхъ въ глазахъ родились дѣти, вмѣсто того, чтобы плеснуть водою, стала медлить.
-- Нѣтъ, сударь, я не могу этого сдѣлать; это огорчитъ бѣднаго ребенка.
-- Какъ! сказалъ Грезъ, меня никто не хочетъ слушаться, даже служанка!
-- Маріона! слушайся своего хозяина, поспѣшно сказала г-жа Грезъ. Не твое дѣло разсуждать о его приказаніяхъ; ты только должна ихъ исполнить.
-- Не могу! сказала Маріона, и пошла съ ведромъ въ кухню.
-- Вижу, что мнѣ самому надобно приняться, сказалъ отецъ, выхвативъ ведро изъ рукъ Маріоны, и намѣревался вылить его на стѣну и на сына, который къ ней прислонился; но, услышавъ, что вода горячая, онъ остановился!
Что же касается до Батиста, то онъ, сохраняя свое прежнее геройское положеніе передъ картиною, не подвинулся ни на вершокъ.
-- Отойди, оттуда! вскричалъ отецъ.
-- Отойди, сказала мать.
-- Пожалуйста! сказала Маріона, которая, принявъ его на свои руки при самомъ рожденіи, любила его, какъ свое дитя.
Батистъ остался неподвижнымъ.
-- Послушай, сказалъ ему отецъ, который, изъ опасенія обварить его, принужденъ былъ уступить, но которому хотѣлось дать ему порядочный урокъ; такъ какъ ты не повинуешься своему отцу, и стало быть можешь обойтись безъ него, то выйдь изъ моего дома,
-- Другъ мой! вѣдь это твой сынъ, сказала жена, умоляя его.
-- Тотъ, кто меня не слушается, не сынъ мнѣ; пусть онъ идетъ прочь.
-- Остановись, умолкни! сказала г-жа Грезъ, наложивъ одну руку на уста своего мужа, а другою указывая на дверь въ корридоръ, которую Бертранъ уходя оставилъ полурастворенною.
III.
Этотъ корридоръ, какъ я сказалъ вамъ, любезныя дѣти, выходилъ на улицу. Въ началѣ ссоры, одинъ изъ сосѣдей мимоходомъ услышавъ голосъ старика Греза, который и всегда былъ громокъ, а въ гнѣвѣ дѣлался еще громче, остановился послушать; къ этому сосѣду подошелъ другой, потомъ третій; мало по малу проходившіе мимо, видя сошедшихся людей, растворенную дверь и слыша крикъ, также подходили; вскорѣ передъ дверью Греза собралась довольно многочисленная толпа.
-- Что тутъ за шумъ? спросилъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, опрятно одѣтый, подошелъ къ толпѣ и обратясь къ женщинѣ, у которой на рукахъ было дитя.
-- Не знаю, сударь, отвѣчала она; я и сама только что подошла. Скажи Юстина, спросила она у дѣвочки, которая стояла у самой двери, не знаешь ли ты, что тутъ такое?
-- Грезъ бранитъ своего сына, отвѣчала она.
-- А что сдѣлалъ этотъ ребенокъ? спросило третье лице.
-- Почти ничего, отвѣчалъ первый сосѣдъ, выбираясь изъ толпы, онъ не много испачкалъ стѣну; вотъ и все.
-- Испачкалъ стѣну? повторилъ хорошо одѣтый господинъ.
-- Надобно сказать правду, возразила женщина, съ корзиною картофеля на головѣ, этотъ ребенокъ только и дѣлаетъ, что все портитъ у своего отца. Вообразите, сударь, примолвила она, обратясь къ опрятно одѣтому господину: у бѣднаго Греза нѣтъ ни одного лоскутка бѣлой бумаги, чтобъ этотъ ребенокъ не измаралъ его углемъ. Это самый дурной мальчикъ.
-- Какъ дурной мальчикъ! возразила Юстина; нѣтъ, онъ хорошъ! Вообразите, сударь, примолвила она, обратясь къ опрятно одѣтому человѣку, этотъ мальчикъ небольшимъ кускомъ угля дѣлаетъ чудеса! Онъ такъ сходно рисуетъ лица, что удивительно; онъ сдѣлалъ портретъ моей бабушки такъ сходно, такъ сходно! Да! вы не можете себѣ вообразить, какъ онъ замысловатъ!
-- Правда, сударь, правда; сказала продавщица яблокъ; еслибъ онъ былъ моимъ сыномъ, я славно бы его высѣкла.
-- Надобно вовсе не имѣть жалости, чтобъ сѣчь такого ребенка; къ томужъ онъ смиренъ, какъ ягненокъ, возразила Юстина.
Такія подробности о Батисіѣ, сообщенныя Юстиной, безъ сомнѣнія возбудили любопытство въ незнакомцѣ; потому что, оставивъ женщинъ спорить между собою о недостаткахъ и хорошихъ качествахъ ребенка, онъ пробрался до двери и достигъ ея въ ту минуту, когда Грезъ, раздраженный сопротивленіемъ своего сына, вскричалъ:
-- Пошелъ вонъ! пошелъ вонъ! Незнакомецъ рѣшился взглянуть въ отворенную дверь, и приведенъ былъ въ величайшее удивленіе тѣмъ, что представилось его взорамъ.
Ни гнѣвъ отца, ни испугъ матери, ни досада старой Маріоны, которая не понимала, какъ можно огорчать чѣмъ нибудь ребенка, который родился при ея глазахъ; даже ни сопротивленіе мальчика, твердое и почтительное; нѣтъ, этого человѣка изумило такъ называемое маранье на стѣнѣ.
Забывъ о своей нескромности, въ которой, можетъ быть, могли его укорять, онъ отворилъ дверь настежъ.
При видѣ какъ этого незнакомца, такъ и многихъ другихъ, устремившихъ на него взоры, семейство Греза смутилось и даже какъ будто почувствовало стыдъ, что его застала въ такомъ положеніи.
-- Тысячу разъ прошу извиненія, сказалъ незнакомецъ учтиво и робко, въ неприличіи моего поступка. Удивленіе, возбужденное во мнѣ рисункомъ, на который я взглянулъ слегка, побудило меня почти невольно войти и спросить у васъ позволенія, разсмотрѣть его ближе... Въ самомъ дѣлѣ, удивительно! примолвилъ онъ съ такимъ неподдѣльнымъ восторгомъ, что это совершенно изумило отца.
-- Не смѣю думать, чтобъ вы хотѣли надо мною издѣваться, сударь, сказалъ сей послѣдній послѣ минутнаго размышленія.
-- Сохрани меня Богъ отъ этого! Когда объявлю вамъ о моемъ имени, которое, можетъ быть, вамъ извѣстно, и о моемъ родѣ занятій, то увѣренъ, что это истребитъ непріятныя мысли, вазбужденныя въ васъ моимъ приходомъ. Я Грайдонъ, портретный живописецъ.
-- Живописецъ! Какъ вы счастливы! вскричалъ Батистъ съ чувствомъ.
-- Такъ вы живописецъ?сказалъ Грезъ, на лицѣ котораго невольно появилось какое-то удовольствіе; вы живописецъ; и считаете это хорошимъ?
-- Отлично хорошимъ! сказалъ г. Грандовъ; въ этомъ эскизѣ видны признаки необыкновеннаго таланта и удивительной оригинальности.
Тогда сцена совсѣмъ измѣнилась: Грезъ какъ будто забылъ о причинѣ своего гнѣва; ставъ возлѣ живописца, онъ началъ удивляться тому, что за минуту предъ симъ называлъ негоднымъ мараньемъ. Позади сихъ двухъ лицъ г-жа Грезъ, Маріона и мальчикъ составили группу.
-- Вотъ что значитъ не знать толку! сказалъ старикъ Грезъ, довольный похвалами, которыя расточали его сыну. Вы удивляетесь этому, сударь; а я хотѣлъ все это уничтожить.
-- Смѣю спросить, не имѣете-ли вы намѣренія сдѣлать вашего сына худож1никомъ?
-- Къ сожалѣнію, я такъ небогатъ, что не могу этого сдѣлать.
-- Но еслибъ нашелся человѣкъ, который въ увѣренности, что изъ него со временемъ выйдетъ отличный живописецъ, испросилъ бы у васъ позволенія принять на себя воспитаніе этого мальчика?
-- Конечно, я не отказался бы, сказалъ Грезъ, потирая себѣ руки и повторяя: отличный живописецъ!
-- Такъ этотъ человѣкъ -- я. Я живу въ Ліонѣ и тесть г-ну Гретри, котораго оперу: Другъ дома, играли вчера на вашемъ театрѣ. Ввѣрьте мнѣ вашего сына; я возвращу его вамъ человѣкомъ замѣчательнымъ, могу васъ увѣрить.
-- Какъ! разстаться съ сыномъ! вскричала г-жа Грезъ, сжавъ дитю въ своякъ объятіяхъ.
Но онъ, освободясь отъ нея, бросился къ незнакомцу, я, смотря то на отца, тона живописца, какъ будто безмолвно благодарилъ сего послѣдняго и умолялъ перваго согласиться на такое обязательное предложеніе.
-- Не угодно-ли вамъ пожаловать ко мнѣ отобѣдать, сказалъ добродушно и довѣрчиво Грезъ; мы поговорили бы объ этомъ за столомъ.
И они прошли въ столовую, куда послѣдовали за ними и всѣ остальные.
Грандонъ, хорошіе портретный живописецъ, получивъ отъ Греза дозволеніе взять къ себѣ на воспитаніе его сына, увезъ его съ собою въ Ліонъ, гдѣ жилъ. Здѣсь онъ безмездно обучалъ маленькаго Батиста основаніямъ своего художства.
Потомъ, поѣхавъ въ Парижъ, онъ взялъ съ собою и своего воспитаника. Здѣсь, при видѣ отличныхъ художественныхъ произведеній, украшающихъ королевскіе музеи, онъ воспламенился соревнованіемъ, и, какъ молодой человѣкъ, никому еще неизвѣстный, началъ свое поприще картиной: Отецъ семейства, изъясняющій своимъ д ѣ тямъ Библію, которая вскорѣ дала ему мѣсто между отличными живописцами. Чрезъ нѣсколько времени, за картину: Обманутый сл ѣ пецъ, онъ принятъ въ академики.
Не слѣдуя обыкновенію современныхъ себѣ живописцевъ, искать предметовъ для своихъ картинъ въ Исторіи или въ Миѳологіи, онъ находилъ ихъ среди бѣдныхъ семействъ и въ хижинахъ земледѣльцевъ. Какъ единственный въ своемъ родѣ, онъ вскорѣ сдѣлался однимъ изъ знаменитыхъ живописцевъ Французской школы.
Извѣстнѣйшія изъ его картинъ суть: Отецъ въ паралич ѣ, Д ѣ вочка съ собакою (образецъ наивности и пріятности): Возвращеніе съ охоты; Дитя (l'eufant au capucin); Раздавательница милостыни, Деревенской сговоръ (находящаяся теперь въ королевскомъ музеѣ); Крещенской пирогъ (Le gateau des rois) Смущенная д ѣ вушка; Доброе воспитаніе; Мирное семейство; Разбитая кружка; Отъ ѣ здъ Барселонетты; Отцовское благословеніе; Дитя, оплакивающее кончину матери, и многія другія, здѣсь неупомянутыя, изъ коихъ Св. Марія Египетская считается образцовымъ произведеніемъ.
Грезъ умеръ въ Парижѣ 21 Марта 1805 года, на семьдесятъ-осьмомъ году.