НА БАШЕНКЕ ИТАЛЬЯНСКОГО ДВОРЦА
В самом углу Итальянского дворца высилась кубическая башня с барабаном, в свою очередь венчавшимся башенкой меньших размеров, на которой развевался флаг корпуса с изображением двуглавого орла, державшего в своих лапах якоря.
Эта башенка давно манила к себе Васю. В ней Кургановым была устроена астрономическая обсерватория.
Но ходить в эту башенку кадеты боялись.
Странное суеверие царило среди них. Говорили, что в башенке, возле двери, на стене появляется тень чорта с рогами, с ногами и с хвостом.
В холодные морозные ночи этот силуэт чорта бывает особенно ясно виден на кирпичной стене всякому, кто имеет смелость поднять на него глаза. А в теплые ночи исчезает.
Но все равно никто не может ночью пройти в эту башню один, даже если в руках у него окропленная святой водой кадетская шпага, — никто, кроме славного морского водителя, аборнитора, навигатора, небесных звезд считателя — Николая Гавриловича[2].
И даже на уроки астрономии к нему в башенку кадеты ходили неохотно, лишь собираясь группами и топоча ногами по лестнице так громко, что Николай Гаврилович обычно выбегал им навстречу и кричал:
— Кого пугаете, шелопуты? На шведов, что ли, собрались? Здесь тихости и благолепия обитель, а вы топочете, как жеребцы!
Васе давно уже хотелось побывать на кургановской вышке ночью, посмотреть на звезды в трубу, попробовать определиться, как это делают штурманы на кораблях. Но он долго не решался на это.
Однажды поспорив с Чекиным на пару горячих булочек, что ежедневно подавали кадетам к чаю, Вася при всем классе вызвался один пойти в башенку ночью.
Он не был жаден до еды, как Чекин, хотя обычно в корпусе кормили не досыта и Васе часто хотелось есть. Непреодолимое влечение ко всему, что составляло тайну, и стремление постичь се заставили Васю пойти.
Сначала над ним посмеялись. Потом стали уговаривать, чтобы не ходил, пугали. Но Вася, как только наступила ночь, пристегнул небольшую шпагу, какую носили на параде кадеты, и вышел из спальни в коридор.
Во всем дворце было пустынно и сумрачно. Одиноко горела свеча в стенном фонаре, далеко где-то, у спален гардемаринов, глухо звучали шаги дежурного.
Вася бесшумно пробежал коридор, огромные окна которого выходили на восток, где уже ярко горели звезды, и свернул направо к чугунной узорчатой лестнице, что вела наверх, в башню. На лестнице было совсем темно. Сердце Васи билось так сильно, что он не слышал звука даже своих собственных шагов по чугунным ступеням.
Уже взобравшись на самый верх, Вася вдруг подумал, что дверь в башенку может быть заперта, и даже наверное заперта, и что он зря пошел. Придется вернуться назад, и кадеты посмеются над ним.
Вася остановился у двери и тихо тронул ее рукой. К его удивлению, она была не заперта и легко, без скрипа, повернулась на железных петлях.
Вася вошел в башню. Она была довольно просторна, шторы на окнах были отдернуты, и вся она была наполнена мягким звездным светом, который слабо блестел на меди подзорных труб и инструментов для визуальных наблюдений, на стекле и металле барометров, хронометров и секстанов.
Это была заманчивая картина, и Васе на секунду показалось, что он стоит в волшебной рубке волшебного таинственного корабля, который кругом обступили звезды. Они глядели в окна и справа, и слева, кругом. «Небесные самоцветы! Обращение тел лучезарных», как называл их Курганов.
Сияя красотой своей, глядела на Васю прекрасная вечерняя звезда Венера, и тихо тлела в небесной дали едва приметная Полярная звезда — верная сестра мореходцев и корабельщиков всего мира.
Вася загляделся на нее и долго стоял неподвижно, забыв обо всем на свете, даже о том, зачем пришел сюда, зачем в руках у него шпага.
И вдруг Вася почувствовал, что он здесь не один, что тут есть еще кто-то, совсем близко, где-то рядом с ним, он даже слышит чье-то тихое дыхание.
Вася вспомнил о чорте и, быстро обнажив шпагу, обернулся. И в изумлении отступил перед тем, что увидел. И впрямь, на стене, у двери, где стенная сырость проступала на камне, белело морозное пятно, очертанием похожее на чорта. Кто-то мелом пририсовал к нему хвост и рога и тем еще более сделал его похожим на чорта. Вася подошел ближе и шпагой поцарапал стену. Да, это иней, не более того. Вася схватил швабру» стоявшую у двери, и два раза провел ею по стене. Пятно исчезло, размазанное шваброй. Но едва только Вася хотел поставить швабру на место, как за распахнутой дверью шкафа послышался тихий смех. Это было гораздо страшнее чорта. От ужаса Вася не мог сделать ни шагу и вдруг почувствовал, как чья-то тяжелая рука легла ему на плечо, и услышал веселый голос старого Курганова:
— Не прими только, братец, меня за чорта и шпагой не поцарапай. Не люблю ходить дырявым. Сижу я и дивлюсь на тебя. Что ты делаешь тут, Головнин?
Вася несказанно обрадовался тому, что это оказался не чорт, а Николаи Гаврилович, и поспешил ему рассказать о своем споре с Чекиным, умолчав, однако, про булочки.
Курганов долго смеялся, а потом сказал:
— Хвалю и одобряю, что пожелал убедиться сам, что есть истина и что есть суеверие, рожденное игрою мороза на стене.
Курганов обнял Васю за плечи и посадил его рядом с собой в кресло, которое стояло в темном углу.
Тут они посидели немного, и Курганов сказал Васе:
— Читал я недавно книгу, в оной сказано: «Не мечтай на земле быть более, нежели еси. Но ты человек! Есть в тебе надежда и ее степень к восхождению. Ты совершенствуешь и можешь совершенствовать паче и паче». Про тебя то сказано. Я тебе оную книгу дам. Ты мне любезен, Головнин. Приходи к Никитину. Мы с инспектором в дружбе. Он о тебе тоже добро мыслит. Знает, что ты сирота.
Потом Курганов подвел Васю к самой большой подзорной трубе, оправленной в медь, и показал, как найти меридиан, как определить точку, в которой корабль находится. Разрешил ему посмотреть на звезды.
Ах, то был мир высокий и столь же заманчивый для ума мальчика, как даль и глубина океана!
Но в башенке было очень холодно. Вася озяб, и Курганов приказал ему идти спать.
Вася спустился вниз. Он быстро прошмыгнул по коридору и вбежал в спальню. Но где же все? В спальне никого не было. Кадеты собрались в своем обычном месте тайных ночных сборищ — в коридорчике между спальнями первой и второй рот, куда выходили топки дортуарных печей.
Вася бесшумно пробрался туда. Никто его не заметил, когда он потихоньку привалился к куче тел, лежавших на полу в темноте подле печки, в которой весело трещал огонь.
Тут было темно, тихо и таинственно.
Но то была другая таинственность, немудреная, детская, которую Вася тоже любил. Она напоминала ему Гульёнки, когда малым ребенком, уткнувшись в колени няньки Ниловны, сидевшей так же вот перед горящей печкой, он слушал сказки, которые сказывала старушка, то трогательные, от которых на глаза набегала непрошенная слеза, то страшные, вызывавшие желание зажмуриться, спрятать голову на груди у няньки.
Чей-то ровный голос рассказывал страшную историю об оборотнях. Вася прислушался. То был голос Чекина. Чекин сидел у самой печки, ближе всех к огню, на связке дров, которые он время от времени подбрасывал в огонь и мешал старым ружейным штыком.
Он рассказывал шепотом:
— В вотчине моего папеньки, вернее сказать поблизости, в казенном лесу, который тянется, может, на тыщу верст, завелись разбойники.
Вокруг стало сразу тише, и было слышно только, как в печке трещат сухие дрова, стреляя горячими искрами.
— Да... — продолжал после некоторой паузы Чекин, как опытный рассказчик. — И вот мужики стали примечать...
— А давно это было? — спросил кто-то из темноты.
— Тебя, дурака, еще и на свете не было, — отвечал Чеки». — ...Приметили, что стал к нам в деревню по ночам бегать здоровый черный пес, ровно телок. Шнырит по деревне, все вынюхивает. Деревенские собаки на него так и лезут, так и разрываются, чтобы его куснуть, а он хоть бы что, ровно неживой. И вот каждый раз, где этот пес пошнырит, у того мужика, глядишь, в ту же ночь то теленка, то овцу, то свинью уволокут, а то и корову угонят.
— Закрестить нужно было, — посоветовал давешний голос.
— Погоди ты, поп! — огрызнулся на него Чекин. — Не мешай! Был у нас в деревне один мужик. Фролом звали. Вышел он раз вечером из избы лошадям корма задать, глядит, а черный тут как тут! Мужичок малость струхнул, но, однако, не отступился, нащупал в темноте кол, что двери в конюшне припирали, и думает себе: «Ну, нет, шалишь, брат, ко мне воров не подведешь, я сам у любого могу сонную свинью взять». Действительно, человек он был отчаянный на всякие дела, а пес так к нему и лезет, так и скулит, носом в самые руки тыркается. Почуял тут Фрол неладное, сотворил молитву, размахнулся да как свистнет кобеля по башке!.. Того сразу как не бывало, ровно провалился сквозь землю.
— Нечистая сила?
— Фрол тоже так подумал да скорее ходу домой, только по дороге обо что-то споткнулся, будто об человеческие ноги. Однако шмыгнул в избу, закрестил дверь да на засов.
— А черный?
— Погоди не перебивай! — продолжал Чекин. — А наутро глядит: батюшки! Середь двора лежит его сын Ванька с разбитой головой, а кругом кровь. А Ваньку этого незадолго перед тем сдали в солдаты. Только он убежал, убоялся солдатчины и, видно, пристал к разбойникам.
— А у нас было такое... — начал другой рассказывать. — Под чистый понедельник, когда можно подкараулить колдуна, один мужик ночью за деревней убил колом свинью, а она оказалась девкой из той же деревни.
— Вранье это все. Не бывает так, — сказал вдруг Вася.
Все обернулись. Некоторые даже повскакали на ноги, производя изрядный шум. До того удивительно было всем видеть Головкина целым и невредимым и тут же рядом среди них.
— А мы думали, чорт тебя с башни уволок...— сказал Чекин. — Плакали теперь мои булочки.
Вася засмеялся:
— Чорта того я шваброй стер.
Все окружили его, и Вася топотом рассказал им все, что произошло с ним на башне, как он встретил там Курганова и как видел чорта, и звезды, и белый Млечный путь бесчисленных светил. Все это было очень интересно и даже заманчиво.
Но куда интересней и заманчивей показалось сейчас кадетам, собравшимся у печки, появление другой фигуры, которая так же бесшумно, как Вася, пробиралась к ним, скользя вдоль стены от двери.
Многие узнали Дыбина, который тоже любил эти ночные сборища.
За ним шел кадет по прозвищу Козел, постоянный участник его похождений.
В воздухе остро запахло копченой ветчиной.
— Дыбин, Дыбин! — повторило несколько голосов. — Принесли чего-то. Сейчас пировать будем!
И верно, это был Дыбин. Он молча сбросил с плеча в кучу ребят огромный жирный окорок, кого-то задев им по голове, кому-то больно придавив ногу.
— А больше ничего не принесли? — спросил Чекин.
— А мало тебе свинины? — ответил Дыбин. — Спроси-ка вот у Козла, как нам и это досталось. Чухны нас едва не зарезали.
— У Дыбы погон сорвали и шапку, — сказал Козел.
— Значит, завтра жди гостей, придут с доказательством — заметил Чекин с тревогой за своего друга.
— Пусть приходят, — спокойно ответил Дыбин. — Чай, я был в форме пехотного шляхетского корпуса, с красными погонами.
И Дыбин начал рассказывать о своих ночных похождениях, удивляясь главным образом жестокости лавочницы Мины и ее домашних, которые с ножами в руках защищали свое добро.
— Лезли на нас, — говорил он, смеясь, — как бешеные, словно мы шведы, напавшие на Кронштадт, а не честные кадеты.
— А ты ешь, — посоветовал ему Чекин, — а то пока будешь рассказывать, мы всю ветчину слопаем.
— Ничего, — отвечал Дыбин. — Мне важна охота. Ешьте! Люблю я, братцы, такую закрутку, — продолжал он мечтательно. — Аж сердце горит!
— А если бы ты наверное знал, что тебе никто не помешает, пошел бы на такое дело, как сегодня? — спросил Вася из темноты.
— Что я, вор, что ли? — с презрением ответил Дыбин. — Кто это говорит? — И, вглядевшись в Головнина и узнав его, он на секунду замолчал, потом добавил: — Это ты, Головнин? Вижу я, ты меня не так определяешь. Мы с тобой враги. Драться будем на кулаках. Отчего не ешь ветчины? Брезгаешь?
— Брезгаю, — ответил Вася.
— Ну, жди, скоро хлестаться будем, всерьез. Я шуток не люблю.
Наступила тишина. Печка потухла. Исчез последний огонь, озарявший лица детей. И Васе стало немного страшно от жестоких слов Дыбина.
Вдруг кто-то взял Васю в полной темноте за руку и крепко пожал ее.
— Кто это? — спросил Вася.
— Я, Петя Рикорд, — ответил тихий голос.
— Ах, и ты тут? — спросил Вася. — Тебя я не видел.
— Хочешь, я умру за тебя? — спросил Петя шепотом.— Мне это ничего не стоят.
Вася засмеялся. Ему смешны были эти слова смирного мальчика, которого он совсем не видел в темноте, но странно: всякий страх вдруг покинул его сердце.